Версия для слабовидящихЗаписки врача
(воспоминания)
И. И. Мышкин
Я — врач
Я врач с 1925 года.
Кроме того, когда я учился в Казанском университете, добровольно работал в госпитале сыпнотифозных больных санитаром. Как студент был призван в армию, где полгода готовился стать военным. Но эпидемия тифа перешла в пандемию, и нас, медиков, всех откомандировали на курсы дезинфекторов. Окончив курсы, я был командирован во второй дезотряд г. Казани дезинфектором на эпидемию холеры. По окончании эпидемии я продолжал свою работу дезинфектором на тифе. За свою работу на эпидемии я был премирован хорошим костюмом, который мне служил до окончания университета. Весь стаж моей работы в медицинских учреждениях — пятьдесят шесть лет.
Благодаря столь длительному сроку, я познал жизнь и деятельность медицинского работника, особенно врача. Поэтому могу сказать каждому: кто думает, что быть врачом легко — тот глубоко ошибается. Я знаю, что такое труд врача, особенно того, кто поступил на медицинский факультет по призванию. Поэтому я считаю себя вправе сказать, что не каждый может быть врачом, особенно лечащим. Прежде всего, важно, чтобы врач был истинным другом человека, особенно больного, страдающего порой заразной болезнью. И всё же, несмотря на это, врач обязан подойти к больному со всей душой, настойчивым желанием оказать ему помощь.
Но, кроме этого, нужно суметь достичь расположения больных, хотя сам врач в это время испытывает не только умственное, но и нравственное напряжение. Но этого мало, врачу требуется высокая образованность, глубинное знание предмета, отличное воспитание, культура. Все эти условия обеспечивают доверие больного, без которого я не мыслю успеха в лечении.
Врач должен быть приятным человеком не только для больного, но и для окружающих его родных, уметь внушить им доверие. Иначе может быть неудача. Таким примером явились первые дни моей врачебной практики, когда больной пострадал только из-за того, что я не внушал доверия из-за своей молодости. Сам больной и его жена не согласились на операцию, несмотря на срочное направление в хирургическое отделение горбольницы. Этот случай мною описан в главе «Первый блин комом».
Но надо помнить также и то, какие глубокие чувства испытывает молодой врач при посещении им тяжелобольного, потерявшего сознание или умирающего. Каждый такой больной и его родные, даже сознавая безнадёжность, в глубине души надеются на помощь. Врач должен воспользоваться этим чувством и укрепить нравственное состояние больного, дать ему успокоение, вселить уверенность в возможном преодолении недуга, хотя для врача и ясна сущность поражения — необратимость патологии. Если врач видит хоть какую-то возможность излечения, он должен приложить все усилия, не щадя времени, и самым тщательным, последовательным осмотром суметь утвердить веру больного в возможность выздоровления, а не ограничиваться только выпиской лекарства. Врачу всегда следует помнить, что он человек, а людям, как и врачам, свойственно ошибаться. Чтобы не повторять ошибок, допущенных ранее, нельзя начинать обследование больного ознакомлением с анализами лаборатории, особенно, с рентгеновскими данными и диагнозами, поставленными ранее. Врач сначала сам должен собрать анамнез, тщательно осмотреть больного, составить своё мнение. А потом уже проверить его, сопоставив свои данные с данными лаборатории, то есть подтвердить или отвергнуть их. И уже тогда, всё сопоставив, дать заключение.
Здесь, мне думается, уместно сослаться на описание картины заболевания больного И. М. Братухина, к которому меня привозили его дети для успокоения умирающего. Случай интересен ещё и тем, что он происходил в 1977–1978 гг. и заставил применить метод, забытый в последние десятилетия, который дал чудесные результаты.
Безусловно, надо помнить, что правильно собранный анамнез — это 50 % успешного диагноза и лечения. Характерные указания на боли в животе, где впридачу приходится детализировать их, уточняя зависимость болей от принятия пищи, движения или во время ночи. Локальность болевого симптома: боли при повороте на левый бок (контроль поджелудочной железы). Однако нисколько не легче дифференцировать жалобы больного на боли в сердце. Что это за боли? Где возникают? Что служит причиной? Когда они возникают — в зависимости от волнения, физического напряжения? Заставляют ли эти боли остановиться, прилечь, положить тепло и т. д.?
Но очень интересна зависимость сердечной боли от состояния желудочно-кишечного тракта. Как поразительный и интересный пример, могу привести интеллигентного человека, начитавшегося популярной медицинской литературы и считавшего, что у него стенокардия и, наверное, будет инфаркт. Интересно, что боли у него возникали при ходьбе, но в какое-то неопределённое время дня. Тщательно, детально собранный анамнез позволил установить, что эти боли возникают после того, как он сходит в обеденный перерыв домой, где хорошо покушает, задержит возвращение на службу в разговоре, поторопится идти на работу, чтобы не опоздать. Пройдя несколько кварталов, вынужден будет остановиться из-за сжимающих болей в области груди, принять валидол, минутку постоять, пока пройдёт боль. И до следующего приступа больной снова может идти. Несмотря на мой тщательный осмотр, измерение кровяного давления, прослушивание сердца во всех положениях и даже с нагрузкой, я не нашёл в сердечно-сосудистой системе патологии. Но мной было зафиксировано внимание на слегка вздутый кишечник, и при пальпации утолщённая кишка была слегка чувствительна. Больной объяснил мне, что в детстве он перенёс дизентерию и что всегда чувствует дискомфорт кишечника, особенно после некоторой пищи. Больной был разочарован, когда узнал, что сердце у него совершенно здоровое и что у него хронический колит. А когда я повторно сконцентрировал внимание на кишечнике, выяснилось, что иногда бывает урчание, вздутие и отход газов, что облегчает общее состояние и живот. Больной был смущён и даже разочарован. Тогда я ему посоветовал после сытного обеда не ускорять свой ход и, если случится такой приступ, остановиться на улице, оглянувшись кругом, выпустить газы, и боли пройдут без принятия лекарств. Тогда больной достал из бумажника кардиограмму. Она была совершенно нормальная для его 37 лет. Прошло три недели, и мне пришлось встретиться с ним на улице, правда, он был на другой стороне. Поздоровавшись, он поднял руку и громко крикнул: «Я избавился от болей и валидола, но стал чаще оглядываться вокруг...» К этому следует добавить, что назначенный курс фталанола и соблюдение режима питания, небольшого отдыха после еды сыграли благоприятную роль.
Расспрашивая больного, одновременно отвлекая его внимание, я в то же время ощупываю кожу, лимфатический аппарат, щитовидную железу, улавливаю напряжение мышц живота, а также подвергаю перкуссии (выстукиванию) живот. Очень хороша и успешна пальпация живота больного, сидя на стуле, обхватив больного сзади со спины, заставив его слегка наклониться. Тогда пальпация проходит удачно. Легче определить — прощупать поражение поджелудочной железы, край печени. После снятия анамнеза, осмотра и ощупывания целиком тщательно прощупываю сердце и лёгкие в разных положениях, если позволяет состояние больного. Осматриваю полость рта, зубы. Тщательный анамнез успокаивает больного, убеждая его в том, что врач глубоко заинтересован его болезнью. Собрав анамнез, перехожу к тщательному осмотру. Осматриваю полость рта, зубы. Проверка пульса не менее минуты. Пульс на ногах. Прощупывание грудной клетки, лёгких при покашливании, обращаю внимание на величину корней лёгких, на подвижность нижней границы при вдохе и выдохе. К сожалению, в те короткие отрезки времени, что врач уделяет больному, он должен суметь понять не только сущность болезни, которой страдает больной, но и интеллект больного. Это требует, прежде всего, большой наблюдательности. А так как она играет существенную роль, врач должен постоянно развивать её в себе, и тогда она поможет ему правильно предугадать своеобразие самой болезни у данного больного. Я уверен, что наблюдательность лучше развивается у тех людей, которые связаны с природой. Она многому учит. Правда, не тех людей, которые только любуются природой, смотрят на её красоту. Наблюдательность лучше развивается у тех, кто относится к природе внимательно, изучает её и невольно замечает, что всюду кипит жизнь. Это очень интересно и, конечно, заставляет сосредоточить своё внимание, чтобы понять всю сущность истины, что, безусловно, развивает наблюдательность.
Примером могут служить охотники и рыбаки, которые в поисках дичи упорно наблюдают, изучают не только зверей, птиц и рыб, но и любимые места их нахождения, жизни. Так было и со мной, когда я был охотником. Охотник, рыбак в лесу, на реке, находясь на свежем воздухе, в движении получает большую оздоровительную зарядку, столь необходимую человеку, особенно врачу, в его постоянной утомительной деятельности. Я всегда это замечал. Удачно проведённая охота позволяла следующую неделю трудиться с бодрым настроением, с большей отдачей сил.
Вторым элементом, снимающим усталость и напряжение, о котором мне хотелось бы рассказать, является музыка. Послушаешь хороший фортепианный концерт — и обретаешь бодрость духа. Предпочтение отдаю классической музыке, которую люблю слушать с детства и до настоящего времени. Стремлюсь не пропускать ни одного концерта пианистов. Музыка помогает острее чувствовать, глубже мыслить. Я испытываю прилив энергии, желание трудиться. Вот чувства, рождающиеся во мне после концерта. Впечатления от потрясающей музыки, красота духовной жизни в мире высоких эмоций нравственно обогащают. Я становлюсь добрее, ласковее, легче переношу в жизни встречи с неприятным, спокойнее иду к тяжелобольному и легче нахожу нужные слова успокоения. Мне приятно встретиться с человеком, нуждающимся в дружеской беседе. А когда среди пациентов встречаются люди, имеющие хоть какое-то отношение к музыке, например, посещающие концерты, у нас возникает взаимное понимание, некоторая общая заинтересованность, возрождается желание вновь услышать чарующие звуки и, конечно, оба желаем скорейшего выздоровления. В таких случаях, мне кажется, я нахожу ключ к больному. Это помогает установлению доверительных отношений с врачом и, конечно, успешному лечению.
Врачу нужно немало времени, чтобы добиться доверия у больного, хотя бы для того, чтобы тот мог успокоиться после волнения, возникающего при первичном посещении врача. Например, я считаю, что во время приёма нельзя сразу измерять кровяное давление нового больного, так как можете получить несколько завышенные цифры. Необходимо измерять давление в конце приёма и обязательно, трижды накачивая манжет, беря среднюю цифру показаний. Снимая анамнез, мне часто приходилось повторно слушать основную жалобу больного, что приписываю незнанию пациента или же небрежности в наблюдении за собой. Это характеризует интеллект больного.
Указав больному на серьёзное заболевание, врачу следует успокоить его надеждой, уверенностью в излечении. Эту уверенность легче удаётся укрепить примером удачного излечения другого больного с такой же болезнью, чем даже собственным примером перенесённого заболевания. Мои тяжело перенесённые инфаркты миокарда служили подобным примером. И каждому больному я привожу чудесные слова академика И. П. Павлова: «Движение — жизнь, покой — смерть». Глубоко убеждён в правдивости и жизненности подобного изречения. Истина проверена мною на себе самом. Ежедневная дыхательная гимнастика с раздельным дыханием грудью и животом приводит в движение диафрагму, получается массаж сердца и внутренних органов. Это прогулки с периодическими рывками утром и вечером. Это ежедневный физический труд, но без особого напряжения, нагрузку следует увеличивать постепенно.
Подобные тренировки позволяют мне в восемьдесят лет пройти на лыжах без напряжения и даже без значительного отдыха до села Порошино (10 км), пользоваться гребной лодкой в течение часа на нашей быстрой реке Вятке. Я с удовольствием по утрам пилю дрова и чувствую бодрость, а не усталость. Безусловно, надо отметить, что я не курил и не увлекался вином. Я уверен, что пациенты не должны видеть врача выпившим или курящим. Это моё глубокое убеждение. Иначе он теряет авторитет у больных. Своим пациентам, курящим и пьющим, несмотря на мои разъяснения, я ставлю условие отказаться от своих слабостей, так как в противном случае не гарантирую успеха в лечении.
Питание
Большое внимание я уделял диете — питанию заболевшего человека, где основным моментом полезного усвоения пищи является своевременность четырёхразового приёма пищи строго по часам. Моё личное знакомство с вятским профессором Э. И. Певзнером и его заместителем доцентом И. Ф. Лорие в клинике института питания научило меня познать важность диеты как лечебного фактора больного человека. Диетика и, я бы сказал, скрупулёзность её соблюдения, особенно во время принятия пищи, вырабатывает условный рефлекс введения соков пищеварения. Конечно, учитываю состояние анализов желудочного содержимого каждого больного с указанием пользы или вреда от рода пищи и её приготовления. Последний приём пищи должен быть за два часа до сна. Считаю, лучше всего стакан кефира или простокваши в зависимости от трудности или лёгкости опорожнения кишечника. Я часто применяю так называемые разгрузочные дни (простоквашные, кефирные, фруктовые), особенно у людей, склонных к полноте.
Лекарственная терапия
С большой осторожностью и разумением я всегда относился к лекарственной терапии. Назначение лекарств по симптомам болезни я не признаю. Особенно назначение разнообразных ингредиентов в одном рецепте. Встречал выписки лекарств явно противоположного действия, что при соединении может уничтожить желаемый результат.
Санаторно-курортное лечение
Я всегда уделял серьёзное внимание санатарно-курортному лечению. Это огромное завоевание нашего народа. Однако требуются достаточные знания, чтобы правильно анализировать необходимость назначения и, в первую очередь, целесообразность посылки больного на курорт. В те годы считали, что чахотку, то есть туберкулёз можно вылечить только в Крыму или на кумысе (кисломолочный напиток особой закваски из перебродившего кобыльего, реже верблюжьего, молока. – Ред.), но, долго работая с туберкулёзными больными, я пришёл к убеждению, что это понятие неверно. Я видел много случаев, когда посылка на курорт, особенно по «горящей» путёвке не только бесполезна, но и вредна.
Те скудные данные о климате и условиях пребывания больных на юге, которые можно было прочесть в годы моей работы по туберкулёзу, не удовлетворяли меня. При первой же финансовой возможности я поехал с семьёй в Крым. Устроив родных в посёлке около Севастополя, я сам отправился пешком по побережью до Ялты. Испытывая на себе влияние перемены климата, особенно солнца и ветра, возможности благоустройства, я понял, что посылка на курорт, и, прежде всего, больных туберкулёзом, должна быть строго контролируема, нужно учитывать функциональную возможность перенесения резкой перемены климата с севера на юг, а также обратно при возвращении. Особенно надо быть осторожным с больными, перенёсшими в этот год вспышку туберкулёза, пневмонии и, так называемый, грипп.
Мне часто вспоминается перенесённый сухой плеврит с нормальной температурой, с лабораторными и рентгеновскими нормальными данными и даже в семье врача-рентгенолога. Проведённая мною месячная терапия с коротким постельным режимом закончилась успешно: учитывая влияние климата, я рекомендовал увезти больную на лето в деревню, где был сосняк и красивая река. Но родители, вопреки моим советам, направили больную в Крым, где она пробыла более месяца. Приехала, как будто поправившись, но осенью получила межлобарный (междолевой) плеврит и потеряла год обучения, проведя длительный курс постельного лечения. Надо тщательно обследовать отъезжающего больного, при малейшем сомнении проводить рентгенографию лёгких. Не надо забывать осмотр полости рта, глотки, состояния зубов. Моё путешествие по Крыму заставило меня быть очень осторожным, прежде чем дать совет для лечения в Крыму. Безусловно, выгодно посылать больных, нуждающихся в лечении в тёплом климате, ранней весной с тем, чтобы они возвращались в летний тёплый период. Гораздо выгоднее и дешевле разумное лечение в условиях нашего климата: в сосновых лесах, вблизи красивой реки, без резкой перемены природных условий с большой возможностью продолжения лечения под наблюдением своего врача.
Лечение травами
Я не увлекался лечением травами, но всегда рекомендовал применять корень валерианы, как на длительный период, так и временно как успокаивающее средство для нервной системы. Мне очень нравилось назначение микстуры Павлова, где корень валерианы играет большую роль. А больным с малым кровяным давлением уместно содержание кофеина. Он улучшает тонус. Для декомпенсированных сердечных больных я всю жизнь применял порошки дигиталиса на длительные периоды времени, контролируя пульс, правда, одновременно добавляя паналгин. И видел хорошие результаты. Никогда не было осложнений, хотя больных иногда приходится навещать раз в неделю или даже раз в месяц.
Борьба с предрассудками у туберкулёзных больных при питании
Мы, врачи-«туберкулёзники», постоянно боролись с укоренившимися у больного понятиями, что при лечении туберкулёза и выздоровлении решающую роль играет усиленное питание. По нашим наблюдениям, усиленное питание не оказывает полезного действия и даже ухудшает течение процесса. Я был свидетелем одного такого удивительного случая, безусловно, действующего отрицательно на организм. Я сидел в столовой в Ялте. Рядом со мной присел худощавый бледноватый молодой человек. Он что-то прошептал подошедшему официанту, который, по-видимому, был немало удивлён. Однако вскоре принёс ему полную тарелку сырых яиц. Больной, как потом выяснилось, страдал туберкулёзом. Он разбивал яйца одно за другим и проглатывал. Я смотрел с большим любопытством. И когда он кончил все десять штук, я задал ему вопрос, зачем он это делает. Он ответил в категоричной форме, удивляясь моему невежеству: «Я пью сырые яйца по совету профессора Г. Я лечу туберкулёз». Много встречал я больных, пьющих собачье сало, жиры. Всё это вело не к улучшению здоровья, а к ухудшению. Я наблюдал в санаториях туберкулёзных больных, которым к их лечебному питанию родные приносили дополнительные жирные и сладкие блюда. Больной полнел, с виду как будто поправлялся, но туберкулёзный процесс оставался неизменным или очень медленно поддавался улучшению. А приём даже одного яйца в сыром виде нарушал функции желудочно-кишечного тракта. Были случаи увлечения одной рюмкой коньяка перед едой, я не мог отметить благоприятного действия даже при потере аппетита. Здесь сказывается, скорее, самовнушение и желание выпить.
Вино и табак – извечные враги человека
Всю врачебную жизнь и до настоящего времени мне отвратительно смотреть на курящих и выпивших людей. Уж не говоря о пьяных. С гордостью могу сказать, что всегда запрещал больным употреблять вино и табак. Меня удивляла пассивность педагогов, которые знают, а иногда и видят, что их воспитанники курят, и всё же молчат. Я провёл в один год десять лекций о вреде табакокурения в разных школах города и институтах. После каждой лекции обязательно заходил в уборную комнату, где бывают и некурящие, часто заставал педагогов, раскуривающих папиросу. Я всегда говорил: «Слово учит, пример научит!» И я прекратил беседы о вреде табака как бесполезные. Возмутительно наблюдать до сих пор очереди возле магазинов, торгующих водкой, пьяных людей, ругающихся последними словами, курящих. И невольно хочется вспомнить город Вятку. Это было на моих глазах, семьдесят лет тому назад, когда на улицах ещё действовал запрет курения и безобразного слова. Добром вспомнишь городовых, стоящих на углу, которые не допускали подобного безобразия. Кроме того, всякий более или менее культурный человек не боялся оговорить на улице курильщиков или ругающихся. Я считаю, что взрослые курильщики – это учителя молодёжи, подражающей им, как обезьяны.
Послесловие
Для того чтобы не создалось впечатление, что в воспоминаниях я замалчиваю свои ошибки, должен честно сказать: «Да, ошибки были!» Они неизбежны за столь длительный срок и при столь широком объёме моей работы. Правда, я не встречался с ошибками, где результатом моей работы была непосредственная гибель больного – летальный исход. Я твёрдо уверен, ясно помню, что не стеснялся обращаться за консультацией к товарищам-врачам, особенно к специалистам в данной области, всегда учитывал и считался также с мнением среднего и даже младшего медперсонала, наблюдавшего больного более длительное время.
В заключение хочется ещё раз повторить слова великого академика И. П. Павлова: «Движение – жизнь, покой – смерть!»
Часть II
Первый блин комом, но с большим уроком
В воскресный день я отдыхаю, работая на дворе. Вдруг вижу: входит во двор женщина средних лет. Подойдя ко мне, спрашивает:
– Где здесь живёт врач Мышкин?
– Это я, – отвечаю.
– Доктор, у меня тяжело заболел муж, уже третий день лежит, повышенная температура до 38,5. Запишите адрес, не могли бы завтра посетить больного?
В этот период я работал коммунальным врачом, замещая в отпуске постоянного врача:
– Зачем записывать? Давайте сходим сейчас!
Я захватил медицинскую трубку, и мы пошли. До настоящего времени очень хорошо помню и, конечно, буду помнить до конца своей жизни эту улицу, двухэтажный полукаменный дом на Копанской улице (ныне Герцена). Больной живёт во втором этаже. Снимаю плащ в прихожей. Войдя в комнату, вижу слева за ширмой кровать, на ней лежит мужчина лет 50-ти с забинтованной головой. «А это зачем?» – спрашиваю я. Жена отвечает: «У мужа сильно заболел зуб, и мы пошли к зубному врачу А.» Врач осмотрела больного и говорит: «Зуб погиб, пломбировать нельзя, надо удалять!» Мы дали согласие. Доктор вскипятила инструменты и попыталась зуб удалить, но щипцы сорвались. Резкая боль, полуобморочное состояние больного. Врач вывела его в сени, посадила на скамейку, дала каких-то капель и сказала: «Отдохните и успокойтесь. Я повторю удаление зуба», – а сама вошла в дом.
Но больной не захотел повторить удаление зуба и ушёл с женой домой.
Температура повышалась оба дня до 38, и была боль, не позволяющая жевать пищу. «А забинтовали, – говорит жена, – мы сами, больному будто легче».
Я тщательно осмотрел пациента, предварительно расспросив его о перенесённых заболеваниях, травмах, дурных привычках. Создавалось впечатление, что до заболевания зуба больной был совершенно здоров.
Конечно, его самочувствие ухудшилось после неудачной попытки удаления зуба. Я осматриваю больного: пульс ритмичен, наполнение – в пределах нормы, тоны сердца чистые, границы – норма. В лёгких – везикулярное дыхание, перкуссия – без отклонения от нормы. Живот мягкий, при пальпации без боли, печень и селезёнка не прощупываются. Кожные покровы нормального цвета.
Полость рта: язык чистый, влажный, в зеве чисто. В области больного зуба слизистая ткань красного цвета, небольшая припухлость и резкая болезненность при надавливании, подозрительная при прощупывании флюктуация. Слева под челюстью – небольшая увеличенная лимфатическая железа. Учитывая анамнез и объективные данные, считаю возможным высказаться за нарушение общего состояния, повышение температуры из-за воспалительных явлений в десне с подозрением на гной в области больного зуба.
Предлагаю больному отправиться в хирургическое отделение больницы для удаления зуба. Он даёт согласие. Пишу направление, указав: «В хирургическое отделение срочно направляется больной Н. для оперативного лечения с диагнозом “статус-тифозус”», – подчёркивая его тяжёлое состояние.
Я покидаю больного.
Через день ко мне на приём в амбулаторию приходит жена больного и извиняется передо мной, что его не отправили в больницу, так как вызвали опытного врача, и он сказал, что больного можно лечить дома: «Будьте так добры, напишите справку (бюллетень) на два дня и укажите температуру». Я дал освобождение на два дня. Попросил медсестру зайти и узнать о состоянии больного. Через несколько дней медсестра зашла и узнала, что больному стало хуже, его отправили в больницу в тяжёлом состоянии.
Спустя два месяца в газете «Вятская правда» появилась статья под названием «Врачу – исцелися сам!» В статье сообщалось, что пациент в больнице умер. Хирург не стал делать операцию, считая поздним хирургическое вмешательство. Поставил диагноз – заражение крови (сепсис). Больной лечился вливаниями внутривенно.
В статье обвиняли врачей, лечащих больного на дому, а обо мне в конце статьи было сказано: «Посетил больного и коммунальный врач Мышкин И.» Через два дня меня пригласили к следователю. В кабинете, куда я зашёл, сидел пожилой мужчина, следователь и женщина лет 35. Она встретила меня словами: «Благодаря Вашему лечению больной умер! Пишите объяснение». Я написал, что был в тот день у больного, тщательно, со вниманием осмотрел его и направил на операцию в больницу с диагнозом «статус-тифозус». Объяснения лечения больного врачами на дому и в больнице и моё объяснение было направлено в Москву на консультацию к профессору-дантисту. Профессор дал заключение о виновности врачей, упустивших время, что повлекло к отказу от хирургического вмешательства, а врача Мышкина – в связи с нелепым диагнозом брюшного тифа, ввиду чего больного не сразу поместили в хирургическое отделение для правильного лечения.
Мною следователю своевременно было дано разъяснение о значении диагноза «статус-тифозус», говорящем о тяжёлом состоянии больного, но не о брюшном тифе. И следователь должен был знать, что я больного направил в хирургию своевременно, то есть в первый день своего посещения. Когда меня вызвали в третий раз и приписывали мне виновность в смерти больного, я попросил устроить свидание с женой умершего. Меня пригласили назавтра к 10 часам утра: как раз будет личная ставка жены пострадавшего с зубным врачом А.
Я пришёл и сел у дверей кабинета следователя, дожидаясь вызова, слышал два женских голоса. Минут через 20 зубной врач А. выскочила из кабинета, покрасневшая и возбуждённая. Вызвали меня, я вошёл и, увидев жену умершего, обратился к ней с просьбой напомнить подробности моего посещения. «Дорогой Иван Иванович! – сказала она. – Я не понимаю следователей, почему они Вас вызывают, ведь мы должны глубоко перед Вами извиниться – только Вы правильно и срочно направили мужа на операцию в хирургическое отделение! Ваша молодость нас смутила, и мы Вам не поверили – жестоко каемся, простите нас!»
Я обращаюсь к следователю и говорю: «Запишите показания, я думаю, что теперь буду освобождён». Мне подтверждают: «Да, Вы свободны».
P.S. К сожалению, ни газета «Вятская правда», ни горздрав, ни союз медицинских работников не удосужились реабилитировать меня через прессу, что досадно и обидно.
Мой труд в тубдиспансере
После двух недель работы коммунальным врачом я был приглашён на должность младшего ординатора в тубдиспансер.
Приглашение воспринял с большим удовольствием. Восемь лет работал ординатором, а в последние два года организовал второе отделение, которым заведовал до перехода по приказу облздравотдела в областную больницу в 1936 г.
Моя работа протекала под непосредственным руководством докторов Н. И. Крестьянинова, Греке-Архангельской и Петровой. Я всегда ценил этих врачей, обладавших глубокими познаниями диагностики и лечения туберкулёзных больных, и теперь вспоминаю их с большой благодарностью. Они научили меня правильно оценивать лабораторные и рентгенологические данные у больного туберкулёзом.
Через три года я был послан в Москву в туберкулёзный диспансер на четыре месяца, где с большой настойчивостью и любознательностью закрепил свои знания не только в клинике туберкулёзных больных, но и в специальной тренировке в рентгенологическом институте по изучению лёгочной патологии, что в будущем мне очень помогло при консультации в районах, где приходилось самому рентгеноскопировать больных. Да и совместная работа с рентгенологом в затруднительных клинических случаях была всегда поучительна и интересна. Особенно показательно проходили еженедельные научно-практические конференции с замечательной трактовкой патологии доктором Н. И. Крестьяниновым.
Работниками тубдиспансера велась серьёзная общественно-просветительская работа, в которой я принимал самое деятельное участие. Следует отметить большое количество лекций, бесед на заводах, фабриках, в артелях. Приходилось самостоятельно после беседы проводить обследования. Иногда мне удавалось выявить не только больных с подозрением на туберкулёз, но даже с явным заболеванием – заболеваемость туберкулёзом в городе была высокой.
Считаю возможным описать моё обследование сапожно-ремонтной мастерской на углу улиц Ленина и Дрелевского. Большая комната. Посередине стоит круглый стол, за ним сидят пятнадцать человек. У каждого на колодке надета обувь. В правой руке – шило и молоток. Мастер протыкает шилом в подмётке отверстие, берёт из общей большой банки деревянные гвозди в рот и по одному забивает в подошву, а оставшиеся и неиспользованные бросает обратно в банку. Так делает каждый. Я с любопытством осмотрел банку, в которой лежали гвозди, и отметил, что на многих остаётся слюна. Мною были тщательно осмотрены все работники, сидящие за столом, среди них я выделил двух с подозрением на туберкулёз, требующих детальной проверки. При лабораторном и рентгенологическом обследовании был выделен бациллоноситель туберкулёзных палочек. Конечно, этот больной мог заражать других. Кроме того, я отметил частое курение рабочих, а так как табак был в дефиците, то окурки попадали в рот неимущим товарищам, что тоже создавало возможность заражения. Заведующему мастерской было предложено поставить каждому рабочему отдельную банку с гвоздями. Я разъяснил недопустимость докуривать окурки, так как можно заразиться туберкулёзом.
Большая работа была проделана врачами диспансера, конечно, и мною по приёму людей с подозрением на заболевание туберкулёзом. Кроме того, был большой контингент, и мы лечили амбулаторно. Это преимущественно наложение искусственного пневмоторакса и повторное введение воздуха, что даёт у некоторых больных через пару-тройку дней положительный результат. Увлекались введением хлористого кальция.
Мне удалось черпать знания и умения работать с больными под руководством доктора Н. И. Крестьянинова. Большая благодарность этому прекрасному врачу и учителю. Он всегда искал новое и возможное в лечении туберкулёзного больного. Его мысль об использовании диафрагмы, благодаря её большой подвижности, путём подвязывания корсета на живот, была заменена в дальнейшем поддуванием воздуха в брюшину, но вскоре этот метод был оставлен, по-видимому, из-за малой эффективности. Мы наблюдали улучшение в течение острого туберкулёзного процесса (и даже первое время пугались) при осложнении присоединившимся экссудативным плевритом. А в дальнейшем мы толковали этот парадоксальный факт нарушением напряжения и с точки зрения сдавления активного очага в лёгких жидкостью в плевре.
Никодим Иванович Крестьянинов пользовался огромным авторитетом, большим доверием и уважением руководящего состава гор- и облздравотдела. Я с удовольствием и надеждой на будущее участвовал в заседаниях горздравотдела, где нас, врачей тубдиспансера, собирали для обсуждения нового в организации здравоохранения, где Н. И. с успехом играл первую роль. Эти заседания были раз в месяц, проводили их ответственные руководители: заведующий врачебным сектором доктор С. Я. Преде, заведующий санитарным сектором, врач Э. М. Барохович. К сожалению, совместные заседания этих двух врачей прекратились.
Приятно вспомнить большую напряжённую работу по выявлению заразных туберкулёзных больных, их изоляции и лечению. Мне хочется вспомнить всё негативное отношение к обязательному лечению, особенно острых или только что перенесённых обострений, больных в Крыму. Нисколько не хуже предложенный нами способ лечения в условиях нашей области с выездом в шалаш, построенный в лесу, с введением правильного распорядка суток: спать с начала темноты, вставать с восходом солнца, проводить на берегу реки до 11 часов утра, снова ложиться спать до 3-х часов дня, когда спадёт жара, вновь быть на берегу. Мы даже указывали удобные места: Порошино, берег реки Вятки или берег реки Великой. Одним словом, там, где есть сосновый бор и река. Мы проводили большую разъяснительную работу по питанию больного туберкулёзом. Настаивали на умеренности, ритмичности и особенно подчёркивали необходимость овощей, фруктов, шиповного чая, еловой хвои. Всегда оговаривали методы усиленного питания с употреблением сала (даже собачьего).
Как вразумительный пример – моя пациентка, дочь врача Д. Она заболела экссудативным плевритом. В течение двух месяцев поправилась, нормализовалась температура, жидкость в плевре рассосалась, РОЭ – в норме. Мною был дан совет: провести лето в деревне, где сосняк и речка. Но родители меня не послушали и отправили дочь в Крым, несмотря на мой протест. После двухмесячного пребывания она возвратилась в Киров, приступила к учёбе. В сентябре я был снова вызван к больной по поводу вспышки туберкулёзного процесса (инфильтрат). Затем три месяца постельного режима с введением антибиотика. Больная поправилась, но год учёбы пропал.
Очень приятно было вспомнить в 1978 г. больную Котелову, ей уже больше 90 лет, но она активна и особых жалоб не предъявляла. Этой больной в 1927 г. по поводу активного туберкулёза лёгких (инфильтрат в форме распада) я наложил первичный пневмоторакс, который продолжался пятнадцать лет.
Первая победа! Инородное тело в лёгких
В 1925 г. я, окончив медицинский факультет Казанского университета, уехал в г. Вятку (к своим родителям), где жил с двухлетнего возраста с двумя младшими сёстрами.
Явившись в горздравотдел, получил назначение ординатором в тубдиспансер и работал с большим интересом и старанием. При диспансере существовал совет социальной помощи, я был выдвинут его председателем. На совете лежала обязанность наблюдения и возможная помощь в очагах у туберкулёзных активных больных (то есть выделяющих БК). В 1927 г. я был командирован в Москву на курсы по туберкулёзу, где получил много ценных знаний.
Кроме основной работы в тубдиспансере, меня часто привлекали к работе в призывных военных комиссиях, и не только в городе, но и в области (через военкомат). В один из чудесных осенних дней я возвращался с комиссии, ехал на велосипеде по улице Халтурина и был окликнут нашей доброй знакомой М. А. Кашенской. Она меня попросила посмотреть своего сына 12 лет, который неожиданно стал кашлять и имел повышение температуры. Я осмотрел больного, из расспросов выяснилось, что он стал кашлять с тех пор, как шёл с друзьями, разговаривая, щёлкал фисташковые орехи и поперхнулся. Объективно при выслушивании и перкуссии я обнаружил справа в прикорневой области фокус с крупными звучными хрипами. Фокус казался округлой формы, сердечно-сосудистая система – в пределах нормы, температура – 37,0º. При громком лающем кашле с трудом отделялась скудная светлая мокрота без запаха. Я осторожно высказал предположение, что считаю возможным наличие в бронхе скорлупы от ореха, но следует наблюдать.
Мною была выписана откашливающая микстура. Я посоветовал продолжать измерять температуру, следить за отделением мокроты и пообещал посетить больного завтра. В другой день состояние больного было значительно лучше, редкий кашель, температура вечером была 38º, а потом снизилась до 37º. Мокрота 30.0, слизистая без примеси крови (взята на исследование). В лёгких – картина без изменений. Позднее, после повторного обследования, мною предложено позвать на совет опытного врача-терапевта доктора Н. Н. Россохина. Последний без ознакомления с анализом заболевания, приступив к осмотру – выслушиванию больного, авторитетно заявил: «Туберкулёз лёгких». Вечером наблюдалось повышение температуры до 39º, пульс – 95, ритмичный, одышка, кашель сухой. В лёгких – влажные хрипы на ограниченном участке. Пациенту были поставлены банки, рекомендована отхаркивающая микстура, введение камфары 2,0 под кожу. Утром температура нормальная, самочувствие хорошее, отхаркнул небольшое количество мокроты (мокрота дважды исследована, БК не обнаружено; небольшое количество лейкоцитов, крови нет). В лёгких фокус исчез, дыхание восстановилось – отдельные сухие хрипы, перкусон. Лечение: отхаркивающие средства, банки через день, измерение температуры.
В течение трёх дней состояние больного хорошее, без заметных отклонений от нормы. Вечером, на четвёртый день заболевания неожиданно температура – 38,5º, небольшой кашель. Одышка, пульс – 100, ритмичен, тонус сердца нормальный. В лёгких справа, в прикорневой зоне, точно на том месте ослабленное дыхание. Влажные хрипы после покашливания, укорочение перкуторного звука, живот мягкий, печень и селезёнка в норме.
Мною поставлен окончательный диагноз: инородное тело в лёгких, но чтобы не ошибиться, прошу доставить больного в поликлинику тубдиспансера на рентгеноскопию и консультацию докторов Крестьянинова и Ельнина. Мы все трое с огромным интересом провели рентгеноскопию грудной клетки – картина ясная: в прикорневой зоне – округло-продолговатое затемнение с достаточно ясными очернёнными контурами, затемнение достаточной интенсивности, подвижность диафрагмы нормальная. Сердечно-сосудистая система без затемнённых отклонений. Доктор Крестьянинов и Ельнин единогласно остановились на диагнозе ТВС инфильтрата, предложили мне не сомневаться и подготовить больного к лечению наложением искусственного пневмоторакса, тщательно неоднократно исследовать мокроту. К великому сожалению, рентгенография не была проведена, когда я сообщил отцу о диагнозе, родители решили свозить больного в Ленинград, так как я всё же настаивал на диагнозе об инородном теле (в правом лёгком).
Больной в Ленинграде попал на приём и на последующую бронхоскопию к профессору-ларингологу Воячеку, который отнёсся со вниманием к моим наблюдениям и сам провёл бронхоскопию. Через два часа профессор вышел в приёмную, где ожидали родители, и сказал: «Скажите этому доктору, что инородного тела нет и не было, а у больного выраженные явления бронхита, которые надо лечить».
Целый месяц после приезда в Вятку из Ленинграда Кашменские не обращались ко мне. И, как потом выяснилось, состояние больного было достаточно удовлетворительным, даже не было повышения температуры. Был лишь небольшой кашель с выделением скудной мокроты, которую неоднократно исследовали, и всегда БК не было обнаружено, а были в небольшом количестве лейкоциты. Больной проходил курс общеукрепляющего лечения у терапевта. Вдруг ночью в 11 часов я был неожиданно вызван к больному по поводу болей в груди, одышки и повышения температуры до 39º. Осматривая его, я обнаружил справа в прикорневой области фокус влажных хрипов, укорочение перкуторного звука, ослабленное дыхание, температуру 38,8º, кашель небольшой с небольшой светлой мокротой. Пульс – 90, ритмичный, тоны сердца чистые, границы – в норме. Живот – в пределах нормы, мочеиспускание нормальное.
Я был поражён, но ещё больше был ошеломлён на другой день, когда на данном участке лёгкого я обнаружил только единичные хрипы и свободное дыхание, отсутствие заметного укорочения перкуторного звука при нормальной температуре. В плевательнице было грамм 60,0 светлой мокроты без включений.
Я велел продолжать принимать назначенное мною отхаркивающее, камфары 2,0 на ночь подкожно, пожелал продолжить наблюдение и вновь подтвердил диагноз присутствия инородного тела. В этот период (после Ленинграда) в Вятке больного осмотрел ряд врачей. В частности, интересны были диагнозы ларингологов: Волков полностью отверг возможность нахождения инородного тела, а доктор Окулов меня поддержал в диагнозе, но повторить бронхоскопию не предложил.
По своей неопытности я и все другие врачи не предложили рентгенографию. Правда, в те годы она была очень редко проводима. Вся медицинская общественность была заинтересована в нашем споре настолько, что меня нередко останавливали на улице и спрашивали: «А всё же Вы, Иван Иванович, думаете, что фисташка сидит в бронхе у больного?»
Представьте себе, что был уверен, и меня в этом убеждает клиника: вот уже четыре раза наблюдаю появление инфильтрата в одном и том же месте, а в пятый раз наблюдаю его моментальное исчезновение – считаю, что фисташка повернётся боком и закупорка бронха исчезнет, дыхание восстановится, ателектаз исчезнет.
Наступил 1936 год – печальный год. Мои друзья по работе Крестьянинов и Ельнин были арестованы, и вся работа по туберкулёзной амбулатории легла на меня. Стоит только упомянуть, что бывали дни, когда я проводил до 20–25 одних только пневмотораксов! И вот однажды, в период напряжённой работы вдруг неожиданно в мой кабинет входит гражданин и почти кричит: «Иван Иванович, фисташка у Кашменского выскочила! Ночью он закашлялся очень сильно, затем рвотное движение, и вышел комок слизи мокроты, от которого отскочила вот эта скорлупа фисташкового ореха – она представляла вытертую добела половинку большого ореха!»
Больного я наблюдал несколько лет. Он был здоров и поступил в Морское училище в Ленинграде. Но в начале Великой Отечественной войны был эвакуирован с училищем, на Ладожском озере пароход подвергся обстрелу и затонул. Подобного рода больную я видел в 1935 г. в областной больнице, в диагностическом отделении. Она заглотила во время обеда косточку треугольной формы, попавшую в правый бронх. У больной было кровохаркание, субфебрильная температура, обильная гнойная мокрота, но БК не находили. Проведённый рентгеновский снимок позволил поставить правильный диагноз: инородное тело. Основной ошибкой, поведшей к неправильному диагнозу, был недоучёт анализа: больная говорила врачам: «Я подавилась, кушая мясной суп, и сразу закашлялась». Но никто не обращал на этот рассказ больной должного внимания. Я видел больную на дому, но она растерялась, не рассказав в анамнезе, что подавилась во время еды, несмотря на мои подробные расспросы. Были ли в семье туберкулёзные больные, пациентка не знала, и я тоже остановился на диагнозе ТВС, но впоследствии встретился с ней во время дежурства в больнице и был обрадован её здоровьем. Я пожалел, что не был посвящён в то, что она начала хворать с того момента, как подавилась костью.
Лечение сердечных отёков чёрными тараканами
Шёл 1927 год, когда я мог сказать, что я врач уже два года! Работал я с успехом, который, безусловно, зависел от моей трудоспособности, терпения и увлечения медициной. Много читал, занимался. Это главное наследие от моих дорогих родителей.
Отец и мать были примером трудолюбия. А мама так направляла мою мысль, что привила желание трудиться, находить радость в труде. Милая, дорогая мама, как интересно было тебя слушать!..
Мама прожила тяжёлую, но интересную жизнь. Оставшись сиротой, она воспитывалась у бабушки – моей прабабушки. Бабушка была лекаркой, лечила людей травами от разных болезней. У неё был «стационар», пятистенная изба, и больные во время длительного лечения жили у неё в отдельной половине избы. Моя мама рассказывала, что ещё девочкой 6–7 лет она с интересом заглядывала в окна той половины дома. Окна были занавешены. Там больные ходили раздетые и часто что-то пили.
Бабушка жарко топила, естественно, у больных была жажда. Они пили квас из травы «дорогой» – так называлась эта трава. Бабушка славилась и в своей деревне (село Пречистое, в 10 км от г. Слободского), и по всей губернии. Она лечила не только травами, но и настойкой из чёрных тараканов – от сердечных отёков, парами красной ртути-киновари – от сифилиса. Кроме того, делала мазь для залечивания воспалительных процессов, ранения кожных покровов.
Вот как лечила бабушка парами ртути (по описанию моей матери):
Больной садился на стульчик. Снизу ставили раскалённую на углях сковородку или противень. На ней находилась ртуть, которая испарялась под действием жары. Больной дышал этими парами. Одновременно ему давали пить настой из «дорогой» травы для промывания почек, так как ртуть оказывала вредное побочное действие на организм, главным образом, на почки. Этот способ лечения использовала и медицина. Но позже от ртути пришлось отказаться именно из-за вредных побочных явлений.
Настой их чёрных тараканов:
Чёрных тараканов собирали живыми в глиняную посуду, заваривали кипятком и ставили на сутки в парную русскую печь. Получалась густая масса в виде кофейной жижи. Её размешивали, процеживали сквозь ситечко и марлю. Затем давали принимать больному в определённых дозах.
Лечение целебной мазью:
Мазь накладывалась на чистую холщовую тряпочку. Больное место обмывалось кипячёной водой, на него накладывалась повязка из мази сроком на 7 дней.
Мамочка хорошо помнила случай, когда к бабушке прибежали мальчики, заявив, что их друг Петька, спасаясь от свиньи, налетел на тын и рассёк кожу лица, шла кровь. Бабушка велела привести Петьку, а сама взяла горшочек, насыпала трав и, кроме них, положила туда какой-то тёмный комочек, налила из самовара горячей воды, развела в таганке огонь и стала варить. Скоро привели Петьку. Лицо его было в крови, которая капала вместе со слезами.
Бабушка хорошо обмыла его кипяченой водой, высушила чистым полотенцем. А затем взяла чистую холщовую тряпку, положила её на стол, намазала густой мазью из горшка, приложила на рану мальчика, забинтовала другой длинной тряпкой. И, как сейчас помню, сказала: «Не смей трогать и снимать семь дней! Придёшь снова ко мне, я сама сниму».
Через семь дней при мне Петька снова пришёл. Бабушка сняла повязку, снова промыла рану, было видно, что кожа зажила без каких-либо рубчиков. Петька, очень довольный, поклонился и убежал.
Слава бабушки дошла, наконец, до ушей профессора-венеролога Казанского университета. Он пригласил бабушку в Казань. Бабушка жила там три месяца, училась сама и, в свою очередь, делилась опытом.
Повязки из целебной мази на длительный срок впервые применены моей прабабушкой. Это видно из литературы, художественной и специальной. Например, в начале прошлого века, во время войны с Наполеоном накладывались краткосрочные повязки раненым, которые часто менялись (Л. Толстой «Война и мир»).
В то время, когда моя бабушка была приглашена в Казанский университет, профессор А. В. Вишневский был там ординатором. Он ввёл тогда мазь для лечения ранений кожи и предложил её накладывать на три дня! Это был первый опыт применения целебных повязок на длительный срок, так как он даже вызывал отрицательные отзывы специалистов-хирургов, выражалось сомнение в целесообразности этого метода лечения, а именно редкой, через три дня перевязки.
Лето 1927 года
Отпуск решили провести в селе Никульчино, за 18 километров от города. Оно красиво расположено на высоком берегу Вятки. Чудесный вид – позади лес. Хороша охота и рыбалка. Очень удобно расположились в нижнем этаже двухэтажного дома. Здесь было просторно. Окна выходили в сад. Там в субботу вечером собиралась молодёжь повеселиться.
Вперёд на деревянной повозке отправили маму и старшую сестру Лизу. Сам я погрузил домашние вещи – спальные мешки, самовар и т. д. и медленно ехал на так называемом «станке», приехал, когда родные уже были на месте. Я не успел ещё слезть со «станка», когда меня встретила сестра Лиза и говорит: «Ваня, тебя очень просили зайти к умирающему рыбаку. Он живёт под горой у реки». Моя супруга с сыном уехали на свидание с родителями в Казань. Я тотчас же отправился под гору к больному. Подходя к дому, увидел вышедшую жену рыбака, средних лет, которая попросила посидеть на лавочке, так как больного соборует священник. Я присел.
Минут через 20 из избушки выходит молодой священник. Мы здороваемся. Он спрашивает: «Пришли полечить?» – «Да». – «Ну, удачи вам». Я вошёл. Одна комнатка. Посредине стоит стол. На нём человек с иконой на груди, с горящей свечкой в руках, руки сложены на груди.
Впереди на маленьком столике большая икона, перед ней теплится лампадка. В комнате темно – окно завешано. Хозяйка, жена рыбака, убирает с окна занавеску. Прошу снять с пациента рубашку и вижу больного средних лет, бледные, отёчные ноги, большой живот. Беру руки, считаю пульс – 100 ударов в минуту, аритмичен, наполнение среднее, тоны сердца глухие. Ясно определяется нарушение ритма, границы сердца расширены влево на 1–1,5 см. Толчок слабо определяется. Живот увеличен, печень большая, болезненная, при перкуссии живота определяется свободная жидкость. Ноги отёчны, плотные при надавливании.
В лёгких застойные хрипы. Ставлю диагноз: нарушение кровообращения 3-й степени. Анамнез собрать трудно. Со слов жены – простудился, крепко выпивал.
Что делать? Я взял с собой шприц и камфарное масло в ампулах (на случай), сказал, что буду ходить 2–3 раза в день вводить камфару. Нужны мочегонные средства. Предлагаю хозяйке набрать в лесу можжевельника, сделать отвар и поить его – 1 столовая ложка каждый час.
В это время вижу: бежит по столу большой чёрный таракан. А когда я отодвинул шторы от полки с посудой, увидел их там несколько штук. Мне сразу на память пришли рассказы мамы о том, как бабушка поила «от сердечных отёков» отваром из чёрных тараканов. Мама в детстве даже помогала ловить их, бабушка запаривала в печи.
Я колебался, думал, высмеют меня. Но в селе в то время не было даже фельдшера, город далеко, а врачей мало. Когда я приехал в 1925 г., так в городе было всего 10 врачей. И я рискнул! Попросил наловить мне тараканов – к вечеру был уже целый горшочек из-под молока. Я залил его кипятком, велел плотно закрыть горшок тарелкой, края её обмазать тестом и поставить горшок в парную русскую печь. На другой день я открыл горшок, там была густая чёрная масса. Я помешал ложкой и пропустил её через ситечко, а потом сквозь растянутую марлю. Получилась жидкость густоты кофейной жижи тёмного цвета. Я велел дать больному до завтрака по 1-й чайной ложке два раза. Каждый день собирать всю мочу и мне показывать, предварительно измерять. Жидкость на вкус оказалась противная, как выразился больной. И уже со второго дня мы поили его из маленькой чашечки целый день. Он охотно принимал.
Мы не напрасно следили за количеством мочи! Диурез, его увеличение меня радовало. Через десять дней больной – без отёков и без тараканов! Инъекции камфары делали два раза в день. Настой адониса был выписан мною из городской аптеки, наконец, его сумели привезти.
Порока в сердце не обнаружил, а больше склонялся к миокардиту. Вскоре больной встал на ноги. Моя рекомендация – не пить водку и пиво – соблюдалась, по крайней мере, до моего отъезда. Разрешил рыбачить пациенту удочкой. Это было не трудно – выносили из избы стул и ставили около берега, рыбак садился и удил. Пять лет он прожил, рыбачил, а я каждую весну получал большую рыбу первого улова. Но, к сожалению, через пять лет улова не было, а самого рыбака вытащили из реки пьяным, мёртвым.
Метод лечения гипертонической болезни
Хочется вспомнить тридцатые годы – первые годы моей врачебной работы. Тогда существовал метод срочного кровопускания по поводу тяжёлого гипертонического криза.
Вот два случая. Уже вечером я вынужден был выехать в посёлок Коминтерн, куда был вызван в качестве консультанта по поводу неожиданной слепоты молодой женщины, страдающей повышенным кровяным давлением. Осень, кругом грязь. Я на простой телеге пробираюсь к больнице посёлка. Меня встречает знакомый фельдшер Симонов, работающий здесь врачом. В анамнезе больной тридцатилетней женщины, страдавшей головными болями, небольшое кровяное давление – до 140–150 мм и сердцебиение. Неожиданно к вечеру этого дня больная почувствовала себя хуже, стала жаловаться на сильную головную боль и уже два часа, как потеряла зрение. Артериальное давление было повышено до 200/100. Я осмотрел больную, прослушал её сердце. Вновь измерил кровяное давление, равное 200/100, и вместе с заведующим решили, что здесь уместно кровопускание как метод снижения давления. Проколов вену левой руки, я выпустил 50 граммов крови. Больная неожиданно громко и радостно заявила: «Я вижу!» Я осмотрел больную ещё раз, назначил ей режим поведения и приём средств, снимающих кровяное давление, а также успокаивающих нервную систему. Спокойно выпив стакан чая, я отправился домой на лошадке.
Подобное же кровопускание 150 граммов крови было мною произведено по случаю такого же повышенного давления 190/100 с явной потерей зрения у больной в городе Вятке, в доме № 22 на углу улиц Дрелевского и Володарского. Состояние больной улучшилось. Она стала видеть. Головная боль прошла.
Забота о семье
Я сам с восторгом упивался красотой природы и, конечно, ясно понимал её прекрасное влияние на здоровье человека. Я считал, что был обязан по мере моих возможностей предоставить семье условия для общения с природой – любоваться её красотой, укреплять своё здоровье. Бывая на охоте, я быстро и легко обнаружил чудесное место отдыха для всей семьи на реке Чепце. Маленькая деревушка, всего несколько домиков с названием Кривой Бор, расположена на крутом берегу этой реки. Позади деревушки – чудесный бор, где много грибов. Красивый вид, особенно за реку. Лес, затопленный весной на большом пространстве. А летом, когда сойдёт вода, оставались два больших озера, зараставшие камышом. Там мне удавалось застрелить парочку уток. На самом большом озере был посередине островок. Там росло несколько лиственных деревьев. Он назывался Омут. На его крутом берегу стояли три маленьких домика, где жили рыбаки. Озеро было расположено в одном километре от реки. За ним, на пригорке, вскоре начинался красивый сосновый бор, полный ягод и грибов. Сама река Чепца – довольно широкая и глубокая. На берегах – песчаные отмели. Правый её берег зарос ивняком. В реке водилось много рыбы, и у нас постоянно был рыбный стол. Особенно удачна была в те времена рыбалка с дорожкой!
Мы завели гребную лодку и очень часто катались всем семейством. В это же время мы устроились в только что построенном доме. Нам так понравилось здесь жить, что мы ездили в эту деревню отдыхать более десяти лет. Правда, жили уже в другом доме вместе с чудесными хозяевами Франжоли – Николаем Тимофеевичем и Лидией Николаевной. Жили дружно и весело, даже устраивали концерты с балалайкой и гитарой и, конечно, подпевали. После своего месячного отпуска я уезжал в Вятку. Семья оставалась здесь до глубокой осени. А сам я приезжал каждую субботу на поезде, идущем до четвёртого разъезда, оттуда шёл пешком два километра до деревни. Меня встречала моя семья. Обе мамы – и моя, и жены – гостили у нас в деревне.
Приятно вспомнить забавный случай. Однажды приехала к нам отдохнуть на воскресенье знакомая учительница Вера Александровна со своей сослуживицей. Во время завтрака гостья расхвасталась, что умеет хорошо собирать грибы, и никто не в состоянии её превзойти. Мы заспорили, и было предложено сходить на два часа в лес, причём брать только молодняк белых грибов. Большие и старые грибы не брать. Соревноваться будут В. А. и И. И. Мы отправились. Через три часа комиссия из трёх человек сортировала и считала грибы. Всего мы собрали 44 гриба. Я победил оттого, что знал грибные места и собрал на 2 гриба больше. Но было весело. Много шутили и смеялись.
Вокруг деревни, в лесу, и особенно вдоль реки были очень живописные места. Спустя километр от нашей деревни, вниз по течению реки берег возвышался, и мы часто ходили туда любоваться прекрасным ландшафтом, который открывался с высоты. Я снимал все эти пейзажи, так как увлекался в ту пору фотографией.
Работал тогда в тубдиспансере. Однажды совет диспансера и облздравотдел обратились ко мне с просьбой указать красивую, здоровую местность для постройки детского санатория, так как я хорошо знал окрестности. Не колеблясь, я свозил комиссию на этот высокий берег реки Чепцы. Через несколько дней началась постройка деревянного дома. Но хотелось бы построить несколько отдельных домиков, чтобы не помещать в одном доме много детей. Я боялся занесения инфекции, что привело бы к закрытию санатория на время эпидемии.
После моего сообщения об этом в облздравотдел тов. Шубников предложил в квартале от главного здания построить изолятор. Сюда можно было помещать детей с подозрениями на заболевание. Все мы поддержали его. Стройка шла энергично. Но едва только закрыли крышу, тов. Шубников заявил, что денег на строительство в облздравотделе больше нет, так как Министерство здравоохранения отказалось отпустить дополнительные средства. А я успел сделать несколько снимков строительства на фоне живописного пейзажа. Облздрав повторил просьбу об отпуске дополнительных средств на стройку санатория, приложив снимки строительства. Это помогло, так как на снимках было видно, что двухэтажное здание санатория внешне закончено. Осталась только внутренняя отделка. Таким разом, благодаря фотографиям облздрав получил на достройку санатория 10 тыс. руб. Через два месяца санаторий был открыт. Под названием «Каныпский» он существует до настоящего времени. Много детишек получает здесь прекрасный отдых, закалку организма. Санаторий этот – областного значения. В настоящее время сюда проложена дорога, и ходит автобус. А дети не только закаляются и отдыхают, но и любуются красотой окружающей природы.
К великому сожалению, мы стали реже отдыхать в деревне Кривой Бор. Но вскоре я, по совету моего приятеля, Николая Андреевича Рылова приобрёл половину пятистенного дома в устье реки Великой при её впадении в реку Вятку. Эта покупка была сделана из-за того, что семья увеличилась, появились внучки. А в доме Николая Тимофеевича нам было уже тесно. Кроме того, сообщение с дачей стало значительно удобнее – автобусом или по реке.
Несмотря на то, что я приобрёл другую избушку на реке Великой, я всё же тосковал о просторах и красоте реки Чепцы. И весной, когда разрешалась охота на водоплавающую птицу, я брал корзину с подсадной уткой, живущей у меня, ружьё, ехал на поезде до 4-го разъезда и пешком доходил до Кривого Бора. Ночевал у Франжоли, который переправлял меня на лодке за реку. Расставаясь, он однажды сказал мне: «Когда дойдёшь до озера Омут, постучи в крайнюю избушку, где живёт Павел, он перевезёт на другую сторону озера. Иначе тебе придётся обходить два километра».
Я так и сделал. Осторожно постучал и, когда вышел Павел, попросил его перевезти меня на другую сторону. Он ответил, что здесь у него лодки нет. На ней уехали в деревню Канып. Я пошёл пешком. Но перед тем спросил, охотился ли он нынче. «Нет, – ответил Павел, – и ружьё у меня в деревне». Я попрощался и ушёл. Обойдя озеро, я выбрал себе удобное место, быстро соорудил небольшой шалашик на берегу. Шагах в тридцати посадил утку. Сам залез в шалаш и стал терпеливо ждать подлёта селезня. Утка хорошо кричала, но подлёта не было, так прошло три часа. Солнце зашло. Я решил, что охота не удастся, и посадил утку в корзину. Сорвал несколько веточек ивы, сходил до стога сена и устроил себе в шалаше лежанку, куда и прилёг.
Думаю, что я уже начал засыпать, но вдруг мною овладело какое-то неясное беспокойство. Я приподнялся на локте и взглянул на берег: вижу, на бугорке, в 12-ти шагах от меня, лежит человек, высунув в мою сторону ружьё, и прицеливается в меня! В ту же секунду я выскочил из шалаша с ружьём в руках. Лежащий мужик, увидев, что тоже готов к стрельбе, быстро повернулся и побежал от озера. В нём я узнал Павла и крикнул ему: «Стой, буду стрелять!» Но он побежал ещё быстрее, сильно петляя. Мне хотелось выстрелить, но потом сообразил, что не стоит. До сих пор жалею: имея пятизарядное ружьё, я мог бы сделать несколько, хотя бы ложных выстрелов. Это его, возможно, испугало бы, и он бросил ружьё. Я успокоился, что остался не раненным. Это могло бы произойти, не проснись я. Но охотиться мне уже не захотелось. Я пошёл домой, вызвав дядю Колю. Переехав через реку, рассказал ему всю историю, он был испуган и жестоко винил себя, что посоветовал обратиться к Павлу, зная, что тот был судим за убийство старика на этом же озере. Когда дядя Коля рассказал за чаем об этом случае, его жена Лидия Николаевна и сидевшая в гостях Анна Терентьевна ахали и говорили, что, конечно, это был Павел. Чтобы убедиться в том, попросили Анну Терентьевну сходить в деревню и спросить, приходил ли Павел в деревню в этот день. Ей ответили: «Приходил, захватил ружьё и тотчас же уехал на лодке».
Летом мы с женой гуляли в тех местах. Она тоже знала о случае на охоте. И нам повстречался Павел. Мы решили пройти мимо, но Павел подошёл к нам, поздоровался и сказал, обращаясь ко мне: «Как уж мне хотелось поохотиться, но вот лодки и ружья не было!»
В настоящее время я езжу каждую осень в соседнюю деревню от Кривого Бора к нашим друзьям – Аннушке и Татьяне. Меня встречают чудесно – поят чаем, угощ
