Свободная форма. Александр ВЕПРЕВ

Бомжацкие стихи, пароход «Бунин», или умные пальчики I Однажды, где-то в 90-х годах прошлого века, сидя за феерическим столом в компании бизнесменов и будущих бизнесвумен в комфортабельном ресторане, похожем на пароход «Бунин», я с гордостью продекламировал стихотворение одного современного поэта: «Над Вологдою северные ветры раскачивают галочьи жилища, II И до полуночи не умолкает несметных стай тревожный переклик. Как пасмурно… Сквозь снег вода сочится, и окна поликлиники черны. И только ненаглядный храм Софии на косогоре борется со мглою… В какую осень, ах, в какую осень причаливал поэт, теперь погибший, на мглистый берег родины своей… И девочка в заштопанной кофтёнке несла из магазина сетку с хлебом...» III Новая русская дама, сидящая напротив, постукивая умными проницательными пальчиками по свежей скатерти феерического стола, с тоской заметила, что стихотворение хорошее, но бомжацкое. Так и сказала – бомжацкое. И всё. IV Я не знал, что ей ответить и промолчал. Лишь на следующий день, рассматривая заходящее солнце в округлом оконном проёме комфортабельной каюты, я подумал, почему бы не составить антологию Русских бомжацких стихов. V Это воспоминание до сих пор витает над моей головой, но я точно знаю, что данное составление мне не осилить. Как никогда не вернуться в тот феерический ресторан, похожий на пароход «Бунин», где по свежей скатерти гуляли умные пальчики...

Класс немецкого языка I В школе я изучал немецкий язык, ходил вместе с одноклассниками в немецкий класс. В основном его учили двоечники и троечники, полушпана и шпана... Так повелось в нашей средней советской школе, стоящей на окраине города прямо у леса. А в лесу стояла психиатрическая больница и дача Брежнева (читай – правительственная), куда Брежнев так и не приехал. II Учительница немецкого языка очень походила на немку, и нам казалось, что в своей большой сумочке она прячет фашистскую каску… Я хорошо знал по немецкому только две-три фразы: «Русишь – швайн», «Хенде хох»!.. На выпускном экзамене по немецкому языку было весело: «Гитлер – капут!» Всем раздали-поставили тройки… Так повелось в нашей средней советской школе, стоящей на окраине прямо у леса. III А в лесу чуть дальше правительственной дачи и психбольницы ещё находилось заброшенное и всеми забытое немецкое кладбище, где после войны хоронили пленных немцев, умерших и расстрелянных по неизвестным нам причинам. До сих пор о кладбище мало кто знает, но я помню, как Вовка Петухов и Витька Романов ходили раскапывать могилы... IV Однажды поздней осенью, когда в окна школы залетали маленькие облака и мокрые сосновые иголки, Вовка с Витькой принесли в школу два черепа и продали их почти за бесценок: один – учителю биологии, а другой купила учительница немецкого языка и положила в свою большую сумочку, где, по нашему представлению, лежала фашистская каска… V А потом в лесу мы пили портвейн прямо из горла, осторожно передавая бутылку из рук в руки, а маленький дятел выстукивал на сосне азбуку Морзе: тук-тук, тук-тук, тук-тук… Мы слушали его лесные стуки, как кукование кукушки, которая может поведать о том, сколько лет нам осталось жить на этом свете. Дятел был добрым, он настукал всем долгую жизнь: тук-тук, тук-тук… VI Даже тем, кто через два года уйдёт на войну в другую страну – выполнять интернациональный долг в Афганистане, откуда вернутся не все живыми и здоровыми, правда, настоящими победителями и с настоящими медалями. «Гитлер – капут», «Хенде хох», «Аллах акбар», «ИншаАллах», тук-тук…

Взрыв I Осенью 1982 года в Кирове проходили Дни литературы. Писатели выступали на торжественном вечере в областной филармонии, среди которых была Юлия Друнина, поэт-фронтовик. Помню, как она вышла на сцену в солдатских сапогах, блестя элегантными голенищами в лучах всесоюзной славы и почёта. Правда, потом из разговора я узнал, что её сапоги были не совсем солдатскими, что-то наподобие – офицерских; точнее – друнинских, сшитых по её личному заказу. II Когда Друнина прочла «Я только раз видала рукопашный...» – зал вздрогнул и взорвался аплодисментами. Таких оваций, такого взрыва эмоций я больше никогда не видел и не слышал, сравнимых разве что с взрывом газопровода, похожим на волшебный огненный столб, сохранивший в себе живые души сгоревших пожарников, который однажды во время школьной практики в совхозе нам пришлось лицезреть всем классом … III Года через два – из истории краеведения – я узнал, что раньше на месте той самой Кировской областной филармонии, где проходили Дни литературы, стоял Александро-Невский собор, который в 1937 году как памятник архитектуры государственного значения по настоянию президиума горсовета и облисполкома с разрешения ВЦИК* был исключён из списка охраняемых государством и… взорван на кирпич.