Гость номера. Ирина КЕМАКОВА

По привычке Лето нынче выдалось сырым, В наволоках смыло хлипкий мостик, Пёс Валетко выл из конуры Да стонали ёлки на погосте. Дом Ириньин тучи пригнели По оконца тяжестью свинцовой, Окна оказались у земли, Покривило на дверях засовы. Надоели холод и мокредь. Да не век же длиться непогоде! Выкрасила в золото и медь Осень лес – к старухиной угоде: На забор несёт из сундука Шубы из овчины да жакетки, Кумача отрезы – на руках Полыхает пламя. Пёс Валетко Лает так заливисто, что двор Вновь наполнен жизнью, как бывало. Крякнет под перинами забор, Галки загорланят с сеновала. А Иринья дух переведёт, Загрустит, что жизнь летит, как птица. Скоро лёд на луже разобьёт Жеребёнок тоненьким копытцем. Не скупая бабка: всё отдать Детям рада. Ни к чему, недужной, Ей богатство. Даром пропадать Будет в сундуке, – но им не нужно. Вот и носит в тёплый день сушить По привычке: дело годовое. – Для кого, Валетушко, скажи?.. Пёс в глаза посмотрит и завоет.

Свет земной Слякотный ноябрь. Нехватка света, Вялость, сплин – и далее по списку. Настроенье крутит пируэты. Побреду селом. У обелиска Два мальчишки возятся с забором – Чинят бойко, машут молотками. Улица светлей от их задора, Сладко пахнет свежими досками. Бабка из сельпо бредёт с котомкой, До земли согнулась с тяжкой ношей. «Хлебка» тормозит, выходит Ромка: «Ты садись-ка, бабушка, подброшу». От вниманья старая сомлеет: «Буду за тебя, дружок, молиться». Паренёк смущён: «Садись скорее. До крыльца доставлю, как царицу!» Рыжий пёс трусит по переулку – Умерла хозяйка, холод близко. Все соседи кормят: псу в заулке Каждый день с обедом ставят миску. Выйду за село путём окольным – Озеро блеснёт меж тёмных сосен, Свежей краской крыша колокольни Светится – покрасили под осень. И хандра исчезнет незаметно. Земляков сердечная, святая Доброта наполнит душу светом – Мне его и в хмурый день хватает.

Капелька чуда В раннем автобусе – сонные, хмурые лица. Тронешь кого – и нарвёшься на мать-перемать. Шаришь глазами: куда поскорей приземлиться, Чтоб до работы хотя бы чуток подремать? Только не спится. Приёмник бормочущий слушай, Из неуюта салона в окошко глазей: Девочка с ранцем, а в нём – медвежонок из плюша (В школу несёт: не бросают надолго друзей). Много ли надо для счастья в реальности грубой? Будто от чуда, замру, прижимаясь к окну, Взгляд потеплеет, невольно растянутся губы – Девочке с мишкой рукой на прощанье махну.

Музыка снега Тишина… Ах, какая в округе стоит тишина! Лишь негромкая песня отвесно летящего снега – он земле до весны будет верным служить оберегом. Пусть земля отдохнёт, пусть в округе стоит тишина… А вокруг не успевший ещё надоесть монохром – после золота осени даже отрадней для глаза. И заботливой чьей-то рукой шарф мохеровый связан каждой ветке – так пусть же в округе царит монохром… Замерев, постоим – только музыка снега звучит. Так наивно проста, словно песенка дудки пастушьей над притихшей землёй. Ты со мной её, милый, послушай. Ну не чудо ли – лёгкая музыка снега звучит?..

Звездное стаккато Звездопада звонкое стаккато Прочь прогнало дрёму с крыш покатых Этой ночью – милый, слышишь ты? Оставляя в небе след парчовый, Бьются оземь огненные пчёлы, Ринувшись бесстрашно с высоты. Осветив околичное прясло, Вот звезда с шипением погасла В глубине колодца во дворе. Боже, как пронзительно волшебна Музыка, подаренная небом! Выходи на улицу скорей. Только ты стаккато звёзд не слышишь И во сне спокойно, ровно дышишь – Мы с тобой и в этом не сошлись: «Что поделать с вами, чудаками? – Завтра скажешь. – Звёзды – просто камни. Чтоб они запели – да ни в жизнь...» И роятся пчёлы, август спелый… До конца ни разу не успела Загадать желанье. Ворох чувств Душу заполняет… Но пока я Обращаюсь к звёздам – улетает В небеса наивное: «Хочу…»

Имена Три поющие ступени, Солнца луч в дверную щель, Луг от сныти в белой пене. Старый дедовский кошель – Дно застелено газетой, Корка хлеба про запас. «Да воды снеси козе-то», – Голос бабкин, как сейчас, Вслед почудился с задворок, В свежем воздухе пропал. На века прошила взгорок Дратвой крепкою тропа – Ежедневно баба Валя Ею шла на скотный двор. Валентининой назвали Земляки тропу с тех пор. Был мой дед хозяин справный, Век работал на износ. Дух ударит разнотравный – Здесь Ивановский покос. Баба Валя, деда Ваня… Не в архивных письменах – В метких памятных названьях Оживают имена. Зазвенит ли колокольцем Ветер – знатный гулеван И разносится над польцем: – Валентинушка!.. –Иван!..

Вечернее Долог осенний вечер, до грусти падкий. Мучают мысли (нет бы – мечтала в дрёме): Сахара в чай положишь – и будет сладко; Печи истопишь – станет теплее в доме; Вымоешь окна – света прибудет сразу; Кончатся деньги – пояс затянешь туже. Всё так логично, всем управляет разум… Чувства нахлынут – логика сгинет тут же: В доме тепло, – но шарф до ушей намотан; Сахар положишь – давишься горьким чаем. То, что ты любишь очень давно кого-то, Вовсе любви ответной не обещает.

Глухозимье В глухозимье жизнь будто затаится, Только уху чуткому слышной став. Тенькает у окон озябшей птицей, Прячется в дыханье подснежных трав, То кряхтит, как брёвна осевших срубов, То мычит бурёнкой в тепле хлевов. То ворвётся шумно в печные трубы С заполошным треском еловых дров. Пискнет шустрой мышью в сенном сарае, Хрустнет под ногами снежком сухим, В проруби ведром зазвенит в закраек, Стрёкотом сорочьим слетит с лехи. Но прибудет день воробьиным скоком, Глухозимье, сколько оно ни длись, Минет. Не таясь, мощным, ровным током С высоты на землю польётся жизнь.

Веретёнце На рассвете первый лучик искру высек, Заплясали в детской зайчики от солнца. За работу села пряха в горних высях: Крутит, крутит между пальцев веретёнце. Веретёнышко гудит, и льётся нитка – То гладка, ровна, то путана, колюча. Так и жизнь: и бед, и радостей с избытком, То логично всё, то всё решает случай. А бывает так: ударит жизнь с размаху, Вот чуть-чуть ещё – сломаешься, как прутик. Но без устали невидимая пряха Веретёнце день и ночь меж пальцев крутит... И бежишь по белу свету без оглядки, Дело кончится, а новое начнётся. Но в часы затишья редкого мне сладко Слушать мерное жужжанье веретёнца. Суеты с годами меньше, путь отлажен, Но душа на чувства всё ж не оскудела. Только мучает вопрос: а сколько пряжи Для меня осталось в пряхиной кудели?

Белая бессонница Ничего не происходит, ничего Белой ночью с воскресенья на четверг. Звездной ткани полиняло волшебство, Выцвел в памяти давнишний фейерверк. Глухо кот с дивана спрыгнет на палас, Старый пёс негромко в будке заскулит. Хорошо бы с милым другом в этот час Белоночную бессонницу делить... Но проедет мимо позднее авто, И лежит в глубокой коме телефон. Лёгкий сумрак за прозрачною тафтой Перекрестьем рамы грубо разграфлён. Завернёшься в одеяло с головой, Ухмыльнёшься криво: чёртов сибарит!.. Никаких тебе трагедий – ничего, Только сердце так отчаянно болит.

Не скрипи, коростель Не скрипи так тревожно в ночи, пастушок-коростель: Нынче нет косарей, что жарки на твои палестины. И Петровки прошли – на лугах разнотравных пустынно, Только ветер, качающий сныть, поднимает метель. В деревушке осталось всего-то с десяток дворов, И скотину столетним старухам держать не по силам. – Я на том пятаке для Бурёнушки сено косила... – Выгоняли на пастбище раньше полсотни коров... Ни костров, ни остожий, ни пастбищ – старухам – куды? Не слыхать над покосом теперь голосов человечьих. Только тянутся к небу кипрея зажжённые свечи, Да клубится туман, как кадила незримого дым. Неразбавленно крепок июльский полынный настой На просёлках, где раньше исправно пылили «Колхиды», Коростель будет голосом сиплым служить панихиду – Неизбывную горечь по жизни крестьянской простой. На кассетнике старом опять нажимать на «репит», В исступлении слушая песню про «травы по пояс». Это тоже пройдёт – понимаю, едва успокоясь. Не тревожь ты старух, не трудись, коростель, не скрипи...

Вроде всё, как у всех Вроде всё, как у всех: по утрам бутерброды и кофе, На работу, с работы – привычный размеренный быт. По субботам – на дачу, воскресный пирог – у свекрови. Только вот на душе подозрительно часто свербит. То заноет, как старые кости к дождливой погоде, То защиплет, как будто попавший в царапину йод... Тот, кого не люблю, всё никак от меня не уходит. Тот, кого не забуду никак, никогда не придёт.