Версия для слабовидящихАлександр ДЁМЫШЕВ
Без оружия на Украину
Глава третья.
Громы и молнии, НЛО
— Ну что он там? Жив ещё мой вражина?
От неожиданности я подпрыгнул. Мыколаич не спал. За окном полыхнуло, и кривой отблеск молнии на мгновение осветил развалившуюся в кресле фигуру. Насколько позволял полумрак, я всмотрелся в его лицо. Поразительно, теперь Мыколаич выглядел много лучше — взгляд стал вполне осознанным. Даже губы теперь походили на человечьи, хоть опухоль так быстро и не могла сойти. С улицы донеслись громовые раскаты, только тут я и вспомнил слова нашего четвёртого напарника, того, что с оружием на «Газели» нас в Брянске покинул. «Ты там присматривай за Николаевичем, особенно если случится гроза», — так он тогда сказал, отозвав меня в сторону. Оказалось, присматривать нужно не только за ним — за обоими! Вот только при чём тут гроза?
Мыколаич уставился выжидающе. Пришлось приземлиться в кресло напротив.
— Серого я не нашëл. Администраторша тоже куда-то запропастилась... Вижу, ты малость очухался?
Но с этим выводом, похоже, я всё-таки поспешил, потому что вместо ответа, он начал твердить:
— Бедный, бедный Серуня. Жаль мне его. Зря, зря он со мною так...
Да, язык Мыколаича перестал заплетаться, и говорил он довольно внятно, хоть и негромко. Но, честное слово, нёс какую-то ахинею! Я решил, что пьяный дурман из его башки всё ещё толком не выветрился.
А Мыколаич, вперив взор куда-то сквозь стену, тихим и ровным голосом заладил что-то про своё трудное детство. Что-то такое нудное-пренудное про детский сад. Как он — пятилетний такой Мыколаич (я попытался представить его карапузом в колготках и маечке) — как-то там нашалил, сломал, в общем, стульчик. А воспитательница — крупная дама предпенсионного возраста — взяла да нахлопала его по заднице. Бедному мальчику было не столь больно, сколько обидно, ведь за процессом наказания наблюдала вся детвора их группы, в том числе девочки. Про девочек подчеркнул Мыколаич, как мне показалось, особо.
Поначалу мне даже вникать не хотелось в этот странный ночной монолог. Что ещё за ночка воспоминаний? Зачем мне всё это знать? Но я решил проявить такт — дослушать дурацкую историю про тяжкое детство, а затем уже вежливо намекнуть Мыколаичу о том, что ночами я так-то обычно сплю.
Он рассказал, как ревел, обижаясь на воспитательницу. Я сочувственно покивал (ни фига себе психотравма, с детства всю жизнь это помнить!) и уже открыл было рот, чтоб прощаться, но тут Мыколаич выдал:
— Короче. Не прошло и недели, как та воспитательница умерла. И случилось это прямо в садике, прямо на глазах всех ребят нашей группы, поэтому и врезалась та история ярко так в мою память. Дело было в начале мая. Резвились мы на дневной прогулке, а тут — бац! — гроза. Воспитка нас давай загонять на веранду. Мы бежать, а она... То ли поскользнулась, то ли запнулась... Как сейчас помню — громко так вскрикнула. Я оборачиваюсь и вижу — ноги еë в синих резиновых полусапожках высоко подлетают, словно в замедленной кинохронике, и соломенная шляпка летит в сторону. А она — бах! — затылком о дорожку бетонную. Я чётко помню густую багряную лужицу крови на мокром бетоне, бледнеющее лицо её в каплях дождя. И тихий хрип, и закатившиеся глаза — помню. Да, грохнулась воспитательница знатно. Пока скорую вызывали, она уже и тю-тю.
Мыколаич примолк, отвернулся, наконец, от стены и вперился мне в глаза. Что ж, концовка истории меня, честно скажу, впечатлила. И тут я, кажется, стал понимать, про что намекал мне напарник в Брянске.
Поднявшись, нетвёрдой походкой подошёл Мыколаич к окну и, вглядываясь в темноту украинской дождливой ночи, продолжал говорить.
Следующая его история была из школьных времён. И вновь в ней присутствовал обидчик — ушлый раздолбай, учащийся параллели, который постоянно докапывался до Мыколаича-семиклассника. Плевался на переменах, подножки ставил, прозвище дал обидное (какое именно — Мыколаич не стал озвучивать). А однажды после уроков довëл Мыколаича до нервного срыва, даже до слëз. Испинал его, пальтишко порвал (зимой дело было), шапку в сугроб засвистнул. Но это ещё полбеды. Главное — всё происходило на глазах одноклассницы, которую юный Мыколаич шëл провожать. Само собой, он не просто так решил проводить эту девочку — нравилась она ему. И — вот странное дело — после того случая, обидчик до Мыколаича докапываться перестал. Но, так или иначе, а с девочкой той у Мыколаича ничего не сложилось. Обидчик же припеваючи жил себе, не тужил, на каникулах летних укатил в пионерлагерь. Но с отдыха возвратиться ему было не суждено. Что же случилось? С такими же безбашенными раздолбаями он смотался на речку во время тихого часа. В тот день было пасмурно, и вожатые их не хотели вести купаться. А запретный плод сладок. Вот и полезли пионеры в речку, несмотря на мелкий дождик, закапавший из сгустившихся туч. Купаться под дождиком было им весело. Но тут громыхнуло, сверкнуло. Все повыскакивали на берег, чтобы в лагерь бежать. Обидчик же Мыколаича что-то замешкался. И следующая молния, ударившая прямо в реку, поразила того электрическим током. Насмерть.
От рассказов Мыколаича, от дребезжащего его голоса стало мне как-то не по себе. А Мыколаич, повернувшись от окна, вновь посмотрел мне в глаза долгим взглядом.
— Я уж окончил школу, когда мне впервые пришло на ум сопоставить эти два случая, — продолжал он. — Что получалось? Дважды меня очень сильно обидели, и оба моих обидчика впоследствии умерли во время грозы. Совпадение? Ну а что ещё?! Я тогда так и решил. Ведь не только с двумя этими людьми в жизни моей случались конфликты, а никто от грозы вроде больше не умер.
Мыколаич снова сел в кресло и на сей раз принялся разглядывать собственные ногти. Пристально их разглядывал, ровно в первый раз видит. За этим никчëмным занятием он и поведал мне следующую историю. Была она из армейской жизни, случилась в военном городке Домна, что находится под Читой. Будучи молоденьким выпускником лётного училища, прибыл туда Мыколаич для прохождения службы. В этом эпизоде в роли обидчика выступил сослуживец — старший офицер, отбивший невесту, которая как декабристка приехала за Мыколаичем в Забайкальский край. Отличие заключалось в том, что на сей раз возмездие совершилось быстро. Ни несколько месяцев, ни даже одну неделю ждать не пришлось.
Как-то недобрым утром объявила та декабристка Мыколаичу о том, что всё между ними кончено. Без утаек (не от большого ума) рассказала и о причине. Мыколаич был потрясён глубже некуда, ведь до этого злополучного разговора молоденький лейтенант ВВС не догадывался о том, что с неделю уже как он стал рогоносцем. А до намеченной свадьбы оставалось всего ничего, уж и приглашения родственникам разослали. Нажрался в тот день Мыколаич шила (так на флотский манер называли в их эскадрилье спирт, разведённый водой). Шило не успокоило, а лишь сильней растревожило лейтенантика. Весь день коридор офицерской общаги оглашался воплями и стонами Мыколаича. Всю небогатую мебель своей комнатушки с горя он покрушил. Дефицитные апельсины, к свадьбе уже приготовленные, все в форточку повыбрасывал. Лишь к вечеру успокоился — уснул на поломанной койке под звуки начавшегося дождя. Да так со спиртяги вырубился, что даже раскаты грома не в силах были его разбудить. В темноте под окном на асфальте мокли разодранные апельсины. Всю ночь гремела грозовая симфония, Мыколаич внутри общаги «подыгрывал» ей своим мощным раскатистым храпом.
Очухавшись поутру, он позаимствовал молоток у соседей, сколачивал трясущимися руками шкаф да стулья. Тут и узнал новость о том, что у майора Истомина (того самого, что отбил его декабристку) вчера поздним вечером случился инсульт. Скончался майор той же ночью, так и не приходя в сознание. Впрочем, на окончательный и бесповоротный разрыв Мыколаича с бывшей невестой это уже никак не влияло.
И вновь, покончив с изучением ногтей, Мыколаич вперил в меня свой пристальный взгляд.
— Ты всё ещё думаешь, что это случайные совпадения?
— Не знаю, что и сказать... — я пожал плечами. — А что, у тебя в рукаве, как у фокусника, что-то ещё припрятано? Имеются у тебя в запасе ещё подобные истории?
— Нет. На этом всё. Разве мало?
— Три случая. Да, возможность таких совпадений крайне ничтожна. Но чем ещё объяснишь ты всё это? Вероятность сорвать джекпот в лотерее, думаю, ещё меньше. Однако же эти джекпоты время от времени кто-то срывает. Значит, это всё же возможно. — Я вдруг поймал себя на том, что тщательно подбираю слова, чтобы Мыколаича вдруг чем-нибудь не обидеть. Совпадения совпадениями, но кто его разберëт, вдруг и вправду он обладатель какого-то неизвестного науке опасного для жизни окружающих феномена. Моя рука машинально теребила через футболку нательный крестик, вкрадчивым голосом я продолжал:
— Вот если бы случаев таких было больше. Было б, к примеру, их пять или шесть...
— Я привирать не стану. Случаев было три. Но это те, о которых мне точно известно. Могли ли произойти другие? Вполне! Вот, например...
И тут Мыколаич поведал о случае, что произошëл, когда он ещё был курсантом. Лëтное училище он уже заканчивал, и угораздило же его однажды, будучи в увольнении, схлестнуться в ресторане с пьяным бугаем. Бугай тот был местный, гражданский. До выявления победителя в драке дело тогда не дошло, обоих драчунов менты повязали. И что же вы думали? Бугай накатал заяву на Мыколаича. Якобы курсант на него первым полез с кулаками, а он лишь оборонялся. Это потом уже выяснилось, что у бугая того старший брат — зам. нач. отдела милиции. Ну и пришлось Мыколаичу неприятностей хапнуть! Чудом не угодил под суд, чудом из училища перед самым выпуском его не турнули. Но исключили из комсомола, а для построения приличной военной карьеры в те времена это было убийственно. И служить перенаправили Мыколаича вместо светившей ему благоустроенной Прибалтики в ту самую Домну. Невеста по этой причине чуть было его не бросила, но всё же решилась поехать за ним в дыру под Читой (впрочем, лучше б она не ездила, про то, что случилось далее, я уже знал).
Тяжело дались все эти удары судьбы, свалившиеся неожиданно на голову молоденькому лейтенанту. Переживал Мыколаич, ясное дело, сильно. Но стал служить себе дальше в Забайкальском военном округе, и неприятности постепенно остались в прошлом. Прошли годы. После очередных размышлений на тему теории вероятности в его жизненных совпадениях, решил Мыколаич выяснить, как поживает бугай тот, его обидчик. И оказалось — никак. Погиб в ДТП тем же летом.
— Но разузнать была ли гроза в тот момент, когда ДТП случилось, я не сумел. Поэтому данный эпизод к делу не подошьёшь...
В этот миг за окном полыхнуло неожиданно ярко-ярко. И не успел жуткий свет погаснуть, как вдарил гром. Долбануло так, будто под окном батарея гаубиц залп дала. Мне показалось, что наш номер вместе со всем зданием отеля подбросило на полметра. «Где Серый? — тревожная мысль пронзила. — Жив ли?» Молнии продолжали сверкать одна за другой, но грохотало теперь с запозданием, всё дальше.
Чувствуя, как сердце моë громко тикает где-то в пятке, я успел разглядеть лицо Мыколаича. Вид его был ужасен — густые брови нахмурены, разбитые губы поджаты насколько возможно, а нос походил на клюв хищной птицы. И мне стало страшно за Серого. Да и немножечко за себя — не скрою, но больше всё же за Серого. Честное слово, в тот миг мне за него стало страшно!
* * *
Всё следующее утро я мысленно возвращался к откровениям Мыколаича. Заправлял постель, сидел на унитазе, принимал душ, а картинки, как иллюстрации к шокирующим признаниям отставного майора, сами собой всплывали в воображении. Особенно ноги падающей воспитательницы, обутые в резиновые полусапожки. Как наяву видел я их подлетающими вверх очень медленно и очень высоко — чуть ли не к хмурому небу, на котором сверкали молнии.
Фантастически зловещий рассказ, услышанный ночью, врезался в память, не отпускал. Раньше я думал, что такое возможно только в кино или в книжках. Но мы-то с вами в реальном мире живём! А что если Мыколаич просто решил поприкалываться, страшилками попугать? Мало стало ему баек про НЛО! Но на прикол это вовсе не походило. Я вспоминал его лик, озарённый вспышками молний. Да и события, предшествующие рассказу — их конфликт с Серым, драка, кровь, — на шутейный лад не настраивали. Нет, Мыколаич говорил о себе (о своëм даре, феномене или проклятии — можете называть это как угодно) абсолютно серьёзно.
Что есть общего во всех этих случаях, рассказанных Мыколаичем, приведших к смерти его оппонентов? В каждом эпизоде так или иначе фигурировал противоположный пол. Начиная с девочек в садике, перед которыми воспитка его стыдила, продолжая школьной подругой и заканчивая несостоявшейся невестой. Да и в ресторане, по-видимому, без дам дело не обошлось. Из-за кого ещё в кабаке махаться? Ну и вот. Получается, во всех этих случаях имели место сильнейшие негативные эмоции Мыколаича: боязнь быть униженным в женских глазах, ревность, стыд, что-то ещё. А сейчас? Что мы имеем? В нашем случае тоже есть девушка, и теперешняя ситуация с местной красавицей тоже ведь заставляет Мыколаича нервничать, да ещё как! И чего мне теперь от этого нервного субъекта прикажете ждать?
Однако есть и ещё кое-что. Я припомнил рассказ Мыколаича о его путешествии на другую планету, услышанный мной в теплушке несколько дней назад. В тех обстоятельствах байка о контакте с пришельцами казалась мне этакой выдумкой, фантазией, озвученной чисто для развлечения. Я и сам, скажем так, творческий человек и зачатки любого творчества в людях мне любопытны. Вот и слушались мною байки про крутящийся шар в животе Мыколаича с интересом. Только теперь до меня дошло, что и в тот раз, вещая про контакт с пришельцами, был Мыколаич настроен совсем не шутейно.
Но ведь и это ещё не всё. Волки! Что означает фраза, брошенная вскользь Мыколаичем о том, что во снах преследуют меня под видом волков пришельцы? Чушь какая-то. Хотя... Вспомнилась тут же статья из читанного в теплушке журнала «Небесный сад». Автор еë — священник — утверждал, что когда человек усиленно ищет чего-то необычного, каких-то ярких, неизведанных ощущений, ему под личиной внеземных пришельцев могут явиться бесы, чтобы сбить человека с истинного пути. А что если эти самые бесы и Мыколаича так же с пути сбили? Но если он своим обострённым чутьём понял, что под видом волков скрываются инопланетяне, то... Получается, что волки в кошмарах моих это бесы и есть?
Фу-у-у! До чего досоображался! Нужно срочно притормозить. Обычно ведь как? Самое простое объяснение бывает ближе всего к истине. Так, может, Мыколаич просто малость того? Малость психический? Это бы все его «чудеса» и видения объяснило.
Но... как?! Он же всю жизнь в погонах, а в армии психов не держат. В смысле психически нездоровых людей. Тем более в ВВС с этим делом должно быть строго. Да и у нас при оружии служба. Регулярно на медкомиссиях проходим мы и психиатра, и нарколога. Нет, он не псих, не похож. А тем более и наркотиками тут не пахнет. Бывают, конечно, такие фантазëры, которые со временем сами начинают верить в свои выдумки, особенно если выдумки эти они часто рассказывают другим. Но так фантазировать обычно способны лишь малые дети, у нас же военный пенсионер. С другой стороны, может, он и не фантазировал. Допустим, пришельцы в тот раз ему просто, как он сам предположил, «померещились». Устал, перенервничал, выпил чуть больше нормы и вот такой кратковременный глюк. Померещилось, только и всего. Мне вот волки снятся периодически, я ж из-за этого психом пока не стал. Ну а с грозами что? С грозами и со смертями обидчиков? Тут, скорее всего, совпадения большей частью, а к совпадениям что-то Мыколаич ещё и прифантазировал. Он в плане фантазии мужик у нас даровитый. Эх, знать бы — какова в его рассказах доля выдумки. И какова доля правды?
Все размышления эти выматывали морально. Отъезд у нас поздно вечером. Торчать в номере? Нет уж! Я решил прогуляться. Проходя коридором мимо номера Мыколаича, сбавил шаг, прислушался. Тишина. Ну отсыпайся, несостоявшийся сценарист ужастиков! Лишь бы пришельцы больше тебе не виделись. Притормозил и у номера Серого. О, радость! Мне даже прислушиваться не пришлось. Храп из-за двери доносился отчëтливый, ровный. Гора с плеч!
Много ли старшему наряда нужно для счастья? С такими напарниками как мои — вовсе нет. Добраться б до дому без происшествий и забыть всю поездку, как нехороший сон, как будто она мне... привиделась!
На прощальную прогулку по Николаеву шёл, чтобы мозг прочистить. С неба не капало, но сырость, казалось, висит прямо в воздухе. Огибая причудливые лужи, брёл наугад хмурыми улочками. Разномастные ларьки тут и там, набитые всякой всячиной — снова они мне напомнили мой родной Киров конца девяностых.
Увидав очень вычурный, очень крупный храм, я вспомнил, что давно не захаживал в церковь. А с такими напарничками, пожалуй, не лишним будет зайти, свечку затеплить за здравие каждого из нашей троицы и за благополучное возвращение домой.
Перекрестившись, еле сдвинул массивную дверь, а там, как по заказу, шла служба. Священник и дьякон возносили молитвы, местами им подпевал с балкончика женскими голосами хор. Но странное дело — во всём храме не было ни одного (ни единого!) прихожанина. Кроме меня. Ну да, сегодня четверг, разгар рабочей недели. Люди работают, у всех дела. Кроме меня. Однако тут что-то не так. Что-то меня настораживало. Прислушался, пригляделся и до меня дошло. Священник произносил молитвы не на церковнославянском языке, а... на мове. Иконы же были все сплошь украшены жовто-блакитными рюшечками. Так значит, вот куда меня занесло — на территорию раскольнической ПЦУ.
Надолго я там не задержался. Пошёл гулять дальше. Увидав большое и некрасивое, серое и угловатое здание — местный шедевр административного зодчества — прочёл вывеску над входом. Она извещала, что здание занимает Управлиння служби безпеки Украини в Мыколаивський области. Ого, это вам не какая-нибудь там «Миська рада»! На память сам себя сфоткал на фоне здания СБУ. У меня вообще много фоточек интересных с той поездки осталось.
Вскоре попался мне и храм Украинской православной церкви — настоящей, Московского патриархата. Выглядел храм не так помпезно, как его собрат, отошедший раскольникам. Зато и народу в нём было в избытке, и служба шла подобающим образом. Я постоял пред образом Николая Чудотворца — покровителя всех путешествующих, а заодно и покровителя этого града, наречённого в своё время русским князем Потёмкиным в честь святителя Николая. С иконы смотрел на меня Божий угодник, а я вглядывался в его мудрый лик: большие серые очи, высокое с залысинами морщинистое чело, тонкий нос и впалые, прикрытые седой бородкой, ланиты. В руках Николая Чудотворца лежала раскрытая книга. Вчитавшись, я смог понять лишь начало текста: «Во время оно...», далее шла непонятная мне абракадабра на церковнославянской кириллице.
Строгий взгляд Чудотворца внушал уверенность в скорой помощи свыше каждому, кто молится искренне. Но вот поможет ли моя неумелая молитовка сгладить вражду Серого с Мыколаичем, об этом мне предстояло вскоре узнать. В готель же я возвращался, прикидывая на ходу, как бы мне их после вчерашнего происшествия состыковать так, чтобы до Кирова им мира хватило. Да-а, братцы, за все годы в Группе сопровождения с такими заботами столкнуться пришлось мне тогда впервые. Да и после таких проблем я не припомню. «Ну и командировочка выдалась!» — думал я. Получалось, что я типа Леопольд такой. Типа, давайте-ка, парни, жить дружно. А двум мышам этим великовозрастным — что в лоб, что по лбу. Допились до мордобоя! Горилка превратила их в горе-горилл! Помню, поймал себя на мысли — хорошо, что хоть без оружия нас отправили на Украину.
* * *
Вернувшись к полудню в номер, я по внутреннему гостиничному телефону обзвонил напарников. Они, в самом деле, как мыши, прятались по номерам. Тырились друг от друга (хотя называть их друзьями можно было лишь с о-очень большой натяжкой). Каждого из них по отдельности мне удалось выманить на обед. Вечером этим уже в путь дорожку, требовалось как-то меж ними мосты наводить.
Первым ко мне за столик всё на той же террасе плюхнулся Мыколаич. Он был гладко выбрит, губаст, но не так ужасен, как прошлой ночью. Официант, принявший наш заказ на обед в украинском стиле, ушёл. Мы молчали. Нужно было с чего-то начать, и я начал:
— Вот размышлял тут с утра... про то, что ты ночью понарассказывал. Случаи необычные, это да... Гроза — смерть, гроза — смерть... Но, в общем, я думаю...
— Да не, — перебил Мыколаич и улыбнулся. — Зря я жути нагнал на тебя. Совпадения это, ты прав, Александр. Просто случайности. К тому же, — тут он, подмигнув, чуть понизил голос, — к тому же, я малость присочинил. Не удержался, ну чтоб интереснее было. Помнишь ведь, обстановка располагала.
— Хе-х, да, помню, — я облегчённо выдохнул. — Такие байки только ночью в грозу, находясь в тёмной комнате, слушать. А рассказывать ты, однако, умеешь!
Мыколаич кивнул утвердительно. Мне бы радоваться, но... Что-то меня настораживало. Слишком убеждённо настаивал он на своей правоте ночью, а сейчас слишком легко шёл на попятную.
— Так значит, ты всё придумал? — уточнил я.
— Ну не всё, конечно. Но кое-что.
Пытаясь аккуратно прощупать, что он там замышляет, я как бы невзначай спросил:
— А помнишь, ты мне в теплушке про контакт с НЛО рассказывал?
Он недоумённо пожал плечами:
— Так это ж привиделось мне. Разве я не сказал? Пьяный морок, не более. Всякая ерунда может кому угодно почудиться и не только под действием алкоголя. За тобой вон... во сне волки всё время гоняются.
— Волки? — испытующе переспросил я.
— Ну а кто ж ещё? Не пришельцы ведь.
Припухшие его губы расползлись в широченной улыбке. Ну и Гуинплен, честное слово! Мыколаич смотрел мне в лицо преданными глазами. Всем своим видом пытался он выразить своё расположение. Я почувствовал в этом фальшь. Такой же преданный вид имел менеджер автосалона, когда пытался мне впулить в придачу к «Акценту» комплект доп. оборудования по двойной цене.
Тут принесли нам еду, Мыколаич трижды дунул в тарелку с борщом, и наш разговор прервался. Мы заработали ложками и челюстями, а вскоре подошёл и Серёга.
Мои опасения по поводу их сегодняшней встречи оказались напрасными. Про ночной инцидент — ни звука. И вообще друг с другом (правильнее, пожалуй, ворог с ворогом) мои напарники теперь не общались. Я стал для них посредником, этаким передаточным звеном, говорил то с одним, то с другим. Они меж собой — нет. Если требовалось им перекинуться парой фраз, то один из них обращался ко мне, но так, чтобы другой его реплику хорошо расслышал. И таким же макаром как бы «через меня» получал ответ. В этом их новом способе коммуникации был для меня один несомненный плюс — так Мыколаич с Серым не могли свою словесную полемику развернуть во всю мощь. И я, пожалуй, даже и согласился бы до конца поездки выступать в роли передаточного механизма, лишь бы только не начинались снова их невыносимые перепалки.
Пользуясь случаем, я прочëл небольшую лекцию о правилах поведения в служебной командировке. Вначале озвучил им краткий обзор инструкций, а дальше последовала непереводимая игра слов с использованием весьма экспрессивных идиоматических выражений. Вот такие замысловатые фигуры речи доходили до моих компаньонов, кажется, лучше всего. Парни понуро кивали, глядя в разные стороны. Эх, да сами они всë прекрасно знали.
Покончив с обедом, Мыколаич «откланялся». Серый же за трапезу только принялся. Я решил посидеть с ним, чтобы узнать взгляд на ночную разборку с его стороны. Не успел Мыколаич скрыться из виду, как Серый, кивнув вслед ему, промычал с полным ртом:
— Козлина! — и прожевав, проглотив, продолжил. — Прикинь, Саша, он гад каков! Чучело бандеровское! Ведь он же вчера первым начал. И за добавкой идти — это он меня раскрутил, когда у нас топливо кончилось. А потом, гад, нажрался и давай докапываться — не даст, мол, тебе украиночка, рожей, мол, ты не вышел. Меня завести очень трудно, ты знаешь. Но когда тебе в челюсть бьют ни за что, тут уж даже любой ботан не удержится. — Серёга, отложив ложку, потрогал щёку ближе к правому уху, поморщился. — До сих пор ноет, даже жевать больно!
Я сочувственно ухмыльнулся:
— Да уж, тебя-то, конечно, завести о-очень трудно!
— Ладно, не смейся. Я от Мыколаича честно не ожидал такой прыти! А он, оказывается, тот ещё заводной апельсин — первым мне врезал.
Тут я что-то чутка расчувствовался. Стало мне нашего вэдэвэшника малость жаль — за прямоту его, за неотёсанность.
— Ты, Серый, много чего от него не ожидаешь. А он, между прочим, типчик довольно мутный.
— Да слыхал я про Мыколаича краем уха. Говорят, он начальству стучит тихой сапой.
— Ну, это пока всё на уровне домыслов, — я сомневался, стоит ли пересказывать Серёге ночные страшилки, но припомнив сегодняшнее подозрительное поведение Мыколаича, всё же решился предупредить. — Ладно, слушай сюда...
И я поведал в общих чертах то, о чём ночью услышал из уст майора. Про намёки на угрозу для жизни поведал. Но реакция Серого меня обескуражила.
— Я так и знал! Ну и Мыколаич, ну и клоун! Тоже мне экстрасенс доморощенный. Значит, и тебе он мозг своими способностями выносил. Про грозу, про громы и молнии. А про пришельцев тебе он рассказывал? А про древних укров, которые Чёрное море выкопали?
Я нахмурился.
— Про древних укров пока от него не слышал. Про НЛО — было дело. Так получается, он и тебе про те случаи с грозами...
— Саша! Мыколаич мне «по секрету» все уши уже прожужжал, какой он ужасный!
— На твоëм месте я бы всё же серьёзней к угрозам его относился.
— А я вот как считаю, — Серёга придвинулся, облокотился. — Мыколаич — НЛО ему в тощую задницу! — да, типчик, конечно, опасный. Но максимум на что он способен — это стучать начальству. Всё! Ах да, он ещё может в челюсть исподтишка заехать. На этом его паранормальные способности заканчиваются.
В общем, как мог, я предупредил. Но словам моим Серый не внял, отмахнулся.
— Видал ведь, как он на тарелки всë время дует? — продолжал возмущаться Серёга. — А как в Одессе вчера через трещинки на асфальте скакал?
— Как дует, видел...
— Так это же не нормально! Это ж кукушкой слегка попахивает!..
Не задался у нас разговор. Я даже забыл спросить Серого — что у него там с украиночкой, склеилось ли?
* * *
Но тема эта сама собой всплыла вечером.
Местом общего сбора перед отъездом был назначен мой номер. Первым явился вновь Мыколаич. Он пришёл раньше срока — довольный, спокойный, в руке дорожная сумка размером со стиральную машину. Когда в отель заселялись, она вроде раза в четыре меньше была.
— Подарки купил, — пояснил он. — Подушки с натуральным наполнителем из...
— Странные подарочки, — перебил я бесцеремонно.
Укладывая вещи в рюкзак, говорил с Мыколаичем, даже не обернувшись. В ответ донеслось обиженное мычание:
— Нормальные подарки. Для дочек. Каждой по две штуки. И почему это вдруг сразу странные?
— Охота тебе тащить за тридевять земель целых четыре подушки? Их что, разве в Кирове продавать перестали?
— С подобным наполнителем подушек в Кирове нет. Говорю же, в этом деле главное — наполнитель. От правильности наполнителя зависит правильность сна, правильность того, что тебе приснится, — речь из уст Мыколаича полилась медленно и расплывчато, словно нагретый клейстер. Казалось, как опытный зверолов, расставляет он вокруг меня словесные сети. Гипнотизирующей речью своей он будто пытался меня на что-то проверить. Я бы не удивился, если б узнал, что подушки эти он приобрёл специально лишь ради того, чтобы завязать соответствующий разговор. Прощупать мою реакцию, вот что он хочет. Или я с такими напарничками становлюсь уже параноиком?
Натянув на лицо маску безразличия, я оторвался от рюкзака и как бы так мимоходом спросил:
— А что, у дочерей твоих тоже проблемы со снами случались?
Вид я имел самый невозмутимый. Но, похоже, мой poker face не ввёл Мыколаича в заблуждение.
— Нет. У дочек проблем в этом плане нет. Да и что ты всё время про сны да про сны, может хватит?
— Так ведь ты же подушки припёр. С наполнителем.
— Ну да, да. Ладно. Я вот что хочу. Давай-ка забудем мы тот мой рассказ о контакте с пришельцами, не хочу вечно про это долдонить. Да и ни к чему посторонним знать про тот мой... э-э... пьяный морок. И ещё. Те несчастные случаи во время грозы — совпадения. И точка! Про совпадения те тоже лучше никому не рассказывать. Иначе...
Он многозначительно смолк.
— Иначе что? — переспросил я, закипая от этого разговора.
— Иначе люди нас с тобой не поймут, сочтут ненормальными.
— Вот так раз! — повысил я голос. Своей нагловатой простотой Мыколаич доводил меня чуть не до белого каления. — Ловко ты это про «нас с тобой» завернул. Но лично я ни во сне, ни наяву на другие планеты не путешествовал, и никто из моих недругов во время грозы ласты не склеил. Так что нет никаких «нас с тобой» в этом деле.
— Ты уверен? — Мыколаич улыбался залеченными губами. — Ну-ну.
— Что ну-ну?! — мои кулаки сжались. Ещё немного и губы пришлось бы ему лечить повторно. — Что ещё за ну-ну?!
Чуть помолчав, Мыколаич шепнул одно слово:
— Волки.
Я замахнулся было, чтобы от всей души ему врезать, но тут без стука в номер ввалился Серёга. Взъерошенный, морда красная, глаза круглые. Не удостоив вниманием нас, он бросил у двери сумку, изрёк:
— Ну и сучка, я вам доложу, эта ваша украинская фифа!
Мыколаич вначале опешил, затем обрадовался:
— Что? Так до сих пор не далась? Отшила! Не по Серьке шапка!
Но рано он радовался. Смерив противника снисходительным взглядом, Серый ответил:
— Свидание мне назначила на прощанье. Иду к ней в каптёрку прямо сейчас.
Мыколаич аж побелел. Взгляд потух. Беспомощно посмотрев на меня, как на старшего наряда, имеющего полномочия, он проблеял:
— Выезд же у нас через двадцать минут.
— Управлюсь за девятнадцать, — гаркнул Серëга. — Засекайте время!
После этого заявления Мыколаич скис окончательно. На него теперь стало невозможно смотреть без жалости. Серый же, до ушей улыбаясь, пригладил пред зеркалом рыжий вихор и, выйдя из номера, из-за порога уже подмигнул мне, добавил громко:
— Слыхали? На ночь опять обещают грозы!
Про грозы он помянул специально, чтоб Мыколаича ещё сильнее поддеть. С издёвкой сказал. Паршивец!
Вечерело. На улице за окном — сумерки, уж и фонарики начали зажигаться.
Серёга ушёл, а Мыколаича затрясло мелкой дрожью. Возможно, прогноз погоды, озвученный Серëгиными устами, так на него подействовал. Но, скорее всего, переживал он за украинку, похожую на его младшую дочь.
— Не дастся она ему. Вот увидишь, не дастся. Не по Серьке шапка, — твердил Мыколаич, как заклинание. — Отошьёт его украиночка, отошьёт. Слышь, Александр, ты смотри на часы. Плейбой наш сейчас воротится таким же голодным, как уходил.
И точно! Вскоре дверь номера распахнулась. Серый старался не подавать виду, но пунцовая морда его и чуть дёргающийся кончик носа свидетельствовали — парень не в духе. На ехидные расспросы Мыколаича Серый ответил коротко:
— Сучка — она и в Африке, и на Украине сучка.
* * *
Вы знаете этот голос дикторши, объявляющей поезда? Везде — на вокзалах всех городов, всех станций — он одинаково неразборчив. Их — дикторш этих — будто специально учат в одном ПТУ вещать заунывно, сливая слова целого предложения в одно длинное, словно поезд, слово, вибрирующее многократным эхом по всем закоулкам вокзальным. Блаблаìбла-блаблаì-блаблаìблабла-блаìбла. Вдобавок ещё — украинська мова. Дублированием объявлений на русский язык укрзализныця не заморачивалась.
Короче, когда из балалаканья дикторши мы с Серым уразумели, что поезд такой-то «Одесса — Москва» прибывает на другой путь, то нашей мгновенной реакцией был тихий шок. Как на другой? Почему? Нет, это ладно, пусть на другой, всякое может случиться. Но! Почему не сказала она, на какой именно? Стоянка всего пьять хвылын! И где, на каком пути нам искать теперь наш состав?
К счастью Мыколаич нам быстренько объяснил, что «другий» по-украински значит «второй». Похватав рюкзаки с сумками, мы выскочили из зала ожидания наружу и легко отыскали наш поезд, пыхтящий на втором пути. Вот же он — чумазенький наш — заждался своих пассажиров. Перрон освещался лишь тусклым светом из окон стоящего вдоль него состава. Мы пронеслись по бетонному парапету, огибая лужицы, и с ходу нырнули в вагон № 13.
Знаете, в ту тёмную пятницу я чуть было не начал верить в приметы. Нет, поначалу всё вроде бы шло тип-топ. За окном темень, морось, в тринадцатом же вагоне нашем — сухо, светло. Да, внутреннее убранство смотрелось весьма допотопно, в России такие вагоны давно уж все списаны. Я помнил эти серые плацкарты с толстыми деревянными оконными рамами. По детским семейным путешествиям помнил...
Эх! Золотые восьмидесятые, и я с родителями еду в гости к далёкой родне за Урал. Но с головой окунуться в приятную ностальгию я не успел. Тут сразу же обнаружилось, что места, указанные в наших билетах, ещё с Одессы заняты компанией в меру упитанных пенсионерок. Не успели мы объясниться с подошедшим проводником, как состав тронулся. Отвыкший от пассажирских поездов, я даже не почувствовал, что мы едем, понял это лишь по «движущимся» деревьям и зданиям за вагонным окном.
Проводник пожимал плечами — да, такое у них случается, но дуже ридко. Что ж поделать? Сбой система дала, и на одни и те же места проданы двойные билеты. Просто не повезло.
Пройдясь по вагону, мы быстро выяснили, что свободных мест нет совсем. Просто не повезло, ёлы-палы! Более того, тут же обнаружился ещё один бедолага — пожилой седовласый дядечка — с билетом на место, занятое рядом с нашими. Я пригляделся к этому дядечке. Товарищ наш по несчастью был худощав, впалые щёки его покрывала небольшая седая бородка, а в глазах мелькали проблески интеллекта. Возмущался тот дядечка так энергично, что нашему экипажу оставалось только кивать да поддакивать. Негодований попутчика хватало и за него самого, и за нас троих. Но, к сожалению, досадовал он в пустоту. Все мы вчетвером — обилеченные, но безместные пассажиры — столпились в проходе у проводницкого купе. А проводник отсутствовал, как испарился. То ли дела у него, то ли спрятался.
Наконец, когда проводник появился, и дядечке седовласому, казалось бы, пришло самое время наброситься на него с упрёками, всё неожиданно перевернулось. Дядечка, почесав бородку, стал заискивать. Как овечка блеял про то, что «может в Херсончике-то кто-нибудь вдруг сойдёт, глядишь, и освободится мене местечко». Проводник же неожиданно дерзко рявкнул, что «свободных мест нет и не будет» и, громко хлопнув дверью, закрылся в своём купе. Парни мои занудели:
— Говорено было, Саша, тринадцать — число несчастливое. Ну и чё теперь?
— Нет. Всё правильно, Александр, так держать! Ну для чего тебе старших слушать? Старшие ведь все дураки, верно?
— Идите-ка оба лесом, — ответил я им.
Но послать напарников лесом — не выход, требовалось что-то предпринимать. Вот так ситуация! Помню, однажды мне с Эмбы-5 довелось возвращаться подобным образом. Казахстанские проводники всех подряд без билетов пускали в поезд, знай только денежки на карман им отстёгивай. Вот и ехал наряд наш тогда целый день до самого Оренбурга, стоя в проходе меж полок плацкартных, словно в автобусе в час пик. Все коридоры, все третьи полки (что для вещей предназначены) были народом забиты плотно. А уж баулов, баулов-то сколько было — не протолкнуться. Почти как в фильмах про гражданскую войну тогда ехали, разве что только на крышах вагонных народ не сидел, да басмачи по казахской степи на лошадях за нами не гнались. Но то был Казахстан, самая что ни на есть Средняя Азия, и то была середина лихих девяностых.
С той поры минуло почти двадцать лет. Цэ ж Эвропа, цэ ж двадцять перше столиття, ну нельзя же терпеть такое! Против откровенного хамства проводника я решил применить метод ласковой угрозотерапии. Требовательно постучался. Вопрос, заданный мной вышедшему с недовольной миной работнику укрзализныци, звучал так:
— Значит, по-вашему, получается, мы должны до самой границы с оружием тут в проходе торчать?
Невинный вопрос, заданный нахрапистым тоном, содержал сразу два «очень тонких» намёка. Раз «с оружием» — значит, силовики (на бандитов мы вроде не походили). А «до границы» значило, что уж после въезда на свою территорию российские силовики (то бишь мы) с ситуацией обязательно разберутся. Как именно разберутся — это уж сам пусть додумывает, но виновные в причинённых неудобствах понесут наказание однозначно! Проводник соображал медленно. Я внимательно следил за шевелящимися морщинками на его узком лбу и очень надеялся, что извилины в его черепушке тоже немножко шевелятся. Да, верно, я самую малость приврал — в тот раз мы ездили без оружия на Украину. Но кто ж проверит? Наконец, проводник попросил:
— Зачекайте одну хвылынку.
И ушёл в соседний вагон. Я подмигнул седовласому дядечке и моим парням — всё на мази! Правда, проводника пришлось ждать ещё минут десять. Вернувшись, он пригласил нас следовать за собой. Мы пошли. Впереди он, потом я, следом Серый, за ним Мыколаич со своей громадной сумкой, набитой дефицитными подушками. Ну и седовласый дядечка вслед за нами, а куда же его девать? Я всё ещё привыкал к комфорту пассажирского поезда. В товарном вагоне на ходу постоянно рывки да грохот, тряска такая, что временами кишки к подбородку подскакивают. А чтоб пообщаться, напарнику нужно на ухо кричать. Свист, лязг, из щелей ветер дует. Хорошо, вся романтика теплушки осталась уже позади.
Узкими проходами меж переполненных плацкартных полок мы продвигались — вагон за вагоном — куда-то на северо-восток. Публика ехала самая разношерстная, и хоть в основном нашими попутчиками являлись пересичные громадяне — студенты, барыги, заробитчане, однако и без сюрприза не обошлось. В одном из вагонов чуть ли не половину плацкарт занимал табор — небольшой, но самый настоящий. Цыгане с гитарой ехали, с заунывной песней. Было их там человек пятнадцать, не считая детей и женщин. Раньше я думал, цыгане за звездой своей кочевой только на лошадях да белых «Жигуликах» путешествуют. Оказалось, нет — на поездах тоже могут.
Миновав с десяток вагонов, мы подобрались ближе к началу поезда. Купейный вагон. Красная ковровая дорожка во весь пустующий коридор. Тишина, только мягкий перестук колёс. Тудух-тудух, тудух-тудух. Проводник отворил дверь купе, готового к приёму дорогих гостей.
— Размищуйтесь, будь ласка, — он пропустил нас и, перейдя на чисто русскую мову, прибавил, — не обессудьте за доставленные неудобства.
Я осмотрелся. Белоснежные занавески висят на окнах, постели аккуратно заправлены накрахмаленным бельëм. Из динамика звучит попсовая музычка...
В центре всей обстановки — на столике у окна — стоял литровый графин. Прозрачная жидкость покачивалась в его горлышке в такт перестука колёс. Пузатый графин возвышался гордо, как господин, можно даже сказать, как граф над прислугой, над четырьмя гранëными стопками, над порезанным караваем и тарелкой с салом. Сало двух видов — копчëное и солëное — тонкими ломтиками было с фантазией выложено в виде замысловатых узоров.
Тут музыка доиграла, и из динамика лихим ручьëм полился голос Верки Сердючки:
Если нам скажут: «Ваш поезд ушёл!»
Мы ответим просто,
что подождём другой.
И чтоб на перроне
скучать не пришлось,
Мы накроем стол и выпьем за любовь...
Мои спутники уже переглядывались, лица их прямо на глазах расцветали. Меня же полный графин в сочетании с закусоном наводил на весьма тревожные мысли.
— Это что ещё тут такое?
— Это? Э-э... Магарыч... Ну это значит...
— Знаю, что это значит. Я спрашиваю, зачем магарыч?
— Это... Это вам компенсация за моральный ущерб, — рот и щёки проводника расплылись в елейной улыбке. — Самогончик домашний, собственноручного производства... Или... Или вам не положено? Что, убрать?
Дядечка седовласый взглянул на меня встревожено, его бородка встопорщилась. Мыколаич же с Серым загалдели наперебой:
— Нет, нет! Отчего убрать? Мы ж не при исполнении! Значит, по тридцать капель чисто для дегустации — можно.
Сердючка словно поддакивал им:
Хорошо! Всё будет хорошо!
Всё будет хорошо, я это знаю, знаю!
Хорошо! Всё будет хорошо!
Ой, чувствую я, девки, загуляю!
Да, не хотелось бы, чтоб парни мои загуляли так же, как прошлой ночью. Чувствовал, добром такое не кончится.
— Знаю я ваши дегустации, — тяжëлый вздох вырвался из моих лëгких помимо воли. — И знаю я ваши тридцать капель.
Я взгромоздился на верхнюю полку и будто назло драчунам-пьянчугам вырубил радио. Но на самом деле мне просто очень хотелось спать, ведь в предыдущую ночку два горилочных горе-дегустатора отдыха мне не дали.
Парни расположились за столиком, дядечка седовласый с ними. Ну а куда же его девать?
