Версия для слабовидящихОльга ЮРЛОВА
Уроженка Вятки Ольга Леонидовна Юрлова училась в Пермском институте культуры, после окончания которого работала по специальности «режиссёр народного театра», была администратором концертной деятельности, редактором кинопрограмм на телевидении. Член Союза писателей России, автор поэтических книг «Прихожанка», «Невода», «Очаровательный принц», несколько лет она возглавляла областную писательскую организации, оставаясь членом правления и по сей день. Руководит областным литературным клубом «Молодость», работает заведующей библиотекой «Благовест».
Часы с кукушкой
Странные дороги у судьбы,
выйдешь к перекрёстку
и заплачешь.
Покосились окна у избы,
видно, дом покинула удача.
Ничего, что я сверну с пути,
в дом зайду и поживу немного.
Бабушка, лампадку засвети,
помолись за гостью перед Богом.
На ладони Божьей, на столе,
рыжики солёные, картошка,
и в дрожащей старческой руке
стёртая серебряная ложка.
Матушка, откуда ты взялась,
и судьбу приветила чужую,
и до света утром поднялась,
растопила печь свою большую.
Мне под гул трубы спалось легко.
Кислый запах теста блинным духом
царствовал среди забытых снов.
Кот пришёл
и песню спел над ухом.
Тикают старинные часы.
– Сколько лет живёшь,
скажи, кукушка?
Кот притих, вздохнул, отвёл усы
и свернулся шапкой на подушке.
Расскажи мне, бабушка,
про жизнь.
Ничего не помнишь. Ну и ладно.
Будем о погоде говорить,
о делах тебе одной понятных:
в городе живёт твоя родня,
никогда тебя не забывают,
приезжают, по два, по три дня
пьют, едят, ну в общем,
отдыхают.
Понимаю, мало чем помочь
можно пережившей век старушке.
Всё зовёт к себе приехать дочь,
не осталось ни одной подружки…
Зажилась. Пора и на покой,
только Бог никак не прибирает.
И опять я плачу (Бог со мной),
бабушка молчит, не замечает.
В голубых, слезящихся глазах
затаилась близкая утрата.
Время остановит ход в часах,
ты, кукушка, будешь виновата.
Странные дороги у судьбы,
выйдешь к перекрёстку
и заплачешь.
Далеко-далёко от избы
в город навсегда ушла удача.
2014-й
Что мне проку сегодня
брести по проспекту
и лицо подставлять
проливному дождю?
В жёлтый яблочный год
на оранжевых лентах,
окаймлённую чернью,
Державу держу.
Я держу её бережно,
словно лелею.
В сердце русскою печью
пылает огонь,
а душа
украинской
пропитана речью,
в этот жёлто-оранжевый
яблочный год.
Что мне лютой зимы
одичалое племя?
Колобродит? Нехай!
И дымит из трубы.
Русской печи уходит,
вы скажете, время?
Я скажу – не уходит,
но движемся мы.
Печь – как символ
и образ России вселенский,
и основа основ,
и Россия сама!
Если друг –
принимай наш уклад
деревенский.
Если недруг – порубим
тебя «на дрова»!
* * *
Вдруг время станет лёгким
и пустым,
Откроется таинственная фортка.
Нечувственна и холодна обёртка
Души, летящей претвориться
в дым.
Коснётся губ горячей папиросой,
Оставит рябь на трауре воды
И врежется в стояние беды,
Навеки неотвеченным вопросом.
Прорвётся болью, криком, душнотой,
Листвой осенней колыхнёт и сгинет.
На проводах провиснет колкий иней,
Такой же лёгкий и внутри пустой.
Расставаний нет
Расставаний нет,
есть только встречи,
вычеркнуть из памяти нельзя!
Оттого-то время и калечит,
что врагами кажутся друзья.
Белый свет, клонящийся к закату,
усыпит и поменяет срок.
Мы же обнаружим только дату,
да чуть-чуть поправим поясок.
Каждый день ты, закрывая двери,
запираешь память на замок.
Расставаний нет, а есть потери.
И молчит из прошлого звонок.
V (май)
Я вслушиваюсь в шёпот за окном,
в берёзовую трепетную тайну.
Моей судьбы и жизни колесо
сегодня стало просто обручальным.
Всё кажется берёзовым, томит,
и кружится,
и токает, и рвётся...
И римской цифрой «пять»
надрез
болит,
сок по стволу седому в землю
льётся –
сок жизни.
Пей его скорей,
вкуси ещё и празднуй,
будь причастна!
Разрушено табу, так не жалей,
и на пиру, и после –
ты прекрасна!
Играет тёплый ветер в волосах,
набухли, зеленеют почки-крошки,
берёзовое время на часах,
берёзовые
буквой «эЛь»
серёжки…
Радуга
Серого
много
цвета.
Серое небо
в перьях розовых туч.
Планета
крутится незаметно,
серый весьма живуч.
Дождь ледяной зависнет
под козырьками крыш,
серых деревьев кисти
птиц прогоняют: «Кыш!»
Серые птицы с криком
прянули на карниз.
Солнечным ярким бликом
розовый луч завис:
над колокольней белой,
над золотым крестом
и голубым беретом
голуби под окном.
На осветлённый серый
капнет трескучий воск,
сок забурлит по венам
выспавшихся берёз.
Вылетят птичьи стаи,
в лужи стекут снега.
Серое небо стает…
Радуга.
Гляжу в окно
Гляжу в окно, в нём целый мир,
и время кажется неверным,
а жизнь – плакат обыкновенный
с убитой мошкой на стекле.
Гляжу. И знанием немею.
Хоть вечность целую смотри,
но то, что заперто внутри –
планеты будет тяжелее.
Сквозь годы-призраки – любовь
лишь постоянная константа.
И боль привычна и крылата,
да и к чему такая боль…
Она отпустит, улетит
туда, куда уходит ветер,
и снова зной, и солнце светит,
и мошка бьётся на стекле.
* * *
Руки пахнут ладаном и воском.
Жертва Богу –
сокрушённый дух.
Извилась моей свечи причёска
отличимо от соседних двух.
Плавно, исковерканная ложью
жизнь стекает кружевом вины,
по великой милости, по Божьей,
слёзы смертной памяти даны.
Предстоять и плакать, очищаясь,
избавляясь пагубных нажив.
И просить прощения, прощая.
И прощая, и прощая! жить.
