Версия для слабовидящихВиктор БЕРДИНСКИХ
Доктор исторических наук, профессор, главный научный сотрудник Института языка, литературы и искусства Коми научного центра Уральского отделения РАН, член Союза писателей России Виктор Бердинских давно известен читателям своих литературных и исследовательских трудов как человек разносторонний в творческих проявлениях. И не устаёт эту разносторонность подтверждать в художественных, документальных, а с некоторых пор и драматургических произведениях. В марте нынешнего года предстал Виктор Аркадьевич в Москве, на Новой сцене МХТ имени А. П. Чехова как автор, пьеса которого «О повседневной жизни русского крестьянства. Речи немых» была поставлена лабораторией «АРТХАБ». Но и в постоянстве своём, в приверженности жанру литературного портрета он убедителен. Давно ли «Вятка литературная» публиковала его исследования творчества Н. Заболоцкого, В. Шаламова, Н. Клюева. И вот, как продолжение цикла – перед вами заметки о непростой судьбе Александра Галича…
Александр Галич
Какой-нибудь дошлый историк
Возьмёт и напишет про нас,
И будет насмешливо-горек
Его непоспешный рассказ.
Так значит за эту вот строчку,
За жалкую каплю чернил,
Воздвиг я себе одиночку
И крест свой на плечи взвалил…
Александр Галич, 1972
Александр Аркадьевич Галич (настоящие отчество — Аронович, а фамилия — Гинзбург) родился 19 октября 1918 года в Екатеринославе (ныне Днепропетровск) в интеллигентной еврейской семье. Отец — экономист, мать — натура артистическая, увлекалась театром, училась музыке, работала в консерватории. Дед был известным в городе педиатром; дядя — литературовед Л. Гинзбург
Раннее детство прошло в Севастополе, а с 1923 года семья жила в Москве. С восьми лет Александр занимался в литературном кружке Э. Багрицкого.
Первая публикация — стихотворение «Мир в рупоре» («Пионерская правда», 23 мая 1932 года, за подписью Александр Гинзбург). Литературный псевдоним Галич, образованный соединением букв из разных слогов имени, отчества и фамилии, впервые появился в 1944 году.
После девятого класса школы поступил (почти одновременно) в Литературный институт имени М. Горького и в Оперно-драматическую студию К. Станиславского. Литературный институт вскоре бросил, а через три года оставил и студию. В 1939 году перешёл в Театр-студию А. Арбузова и В. Плучека. В феврале 1940 года студия дебютировала спектаклем «Город на заре» — с коллективным авторством, куда входил и молодой актёр А. Гинзбург: это, по сути, стало его дебютом в драматургии.
В военные годы, будучи освобождённым от армейской службы по состоянию здоровья (врождённый порок сердца), находился в составе передвижного театра, с которым «колесил» по всем фронтам.
В узбекском городке Чирчике (под Ташкентом), где базировался этот театр, познакомился с актрисой Валентиной Архангельской
После того как передвижной театр распался, разрушилась и молодая семья: жена уехала в Иркутск, а муж вернулся в Москву, где вскоре (1945 год) женился вторично — на Ангелине (Нюше) Шекрот (Прохоровой), студентке сценарного факультета ВГИКа.
Тогда же произошло событие, во многом предопределившее дальнейшую судьбу Галича. Он предпринял попытку всё-таки осилить высшее образование (поскольку в студии Станиславского диплома ему не выдали) и не где-нибудь, а в Высшей дипломатической школе (ВДШ). Однако здесь его ожидал серьёзный «облом». Когда Галич пришёл в школу и спросил у секретарши приёмной комиссии, может ли он подать заявление, та смерила его высокомерным взглядом и сказала: «Нет, вы не можете подать заявление в наше заведение». — «Почему?» — искренне удивился Галич. — «Потому что лиц вашей национальности мы вообще в эту школу принимать не будем. Есть такое указание».
Вполне возможно, именно этот инцидент явился для Галича (до того — убеждённого комсомольца-активиста) первым «моментом истины» на пути к дальнейшему прозрению относительно существующего в стране режима... Вторым же «поворотным пунктом» для него послужил запрет в московском театре «Современник» спектакля по его пьесе «Матросская тишина» (1957).
Впрочем, отсутствие диплома о высшем образовании не помешало Галичу уже через пару лет после досадной неудачи с поступлением в ВДШ обрести всесоюзную славу. И пришла она к нему как к талантливому драматургу. В Ленинграде (1948 год) состоялась премьера спектакля по его пьесе «Походный марш». Песня из этого спектакля, тоже написанная Галичем — «До свиданья, мама, не горюй» (музыка В. Соловьёва-Седого), — стала чуть ли не всесоюзным шлягером. Чуть позже состоялась ещё одна триумфальная премьера творения Галича (в содружестве с драматургом К. Исаевым) — комедии «Вас вызывает Таймыр».
В начале
В 1955 году Галича приняли в Союз писателей СССР, а три года спустя — и в Союз кинематографистов. Он талантлив во всех жанрах своего творчества. В личной жизни — полное внешнее благополучие, материальное процветание, состояние постоянной влюблённости...
Друзья называли его (полушутя, полусерьёзно) бабником, и он дал для этого немало поводов. Наряду с этим — увы! — всё больше дала о себе знать и приверженность к «зелёному змию», что явилось причиной первого инфаркта уже в 1962 году...
В начале
Апрельской ночью Леночка
Стояла на посту.
Красоточка, шатеночка
Стояла на посту.
Прекрасная и гордая,
Заметна за версту,
У выезда из города
Стояла на посту.
Судьба милиционерская –
Ругайся цельный день,
Хоть скромная, хоть дерзкая –
Ругайся цельный день.
Гулять бы ей с подругами
И нюхать бы сирень!
А надо с шоферюгами
Ругаться цельный день…
Затем (1963 год) появился «Старательский вальсок»:
…И теперь,
когда стали мы первыми,
Нас заела речей маета,
Но под всеми словесными перлами
Проступает – пятном – немота.
Пусть другие кричат от отчаянья,
От обиды, от боли, от голода!
Мы-то знаем – доходней молчание,
Потому что молчание – золото!
Вот как просто попасть в богачи,
Вот как просто попасть в первачи,
Вот как просто попасть в палачи –
Промолчи, промолчи, промолчи!
Ну а дальше — сплошным потоком: «Тонечка», «Красный треугольник», «Аве Мария», «Караганда», «Ночной дозор», «Баллада о Корчаке», «На сопках Маньчжурии», «Летят утки»...
Галич превратился (может быть, и сам того не желая) в одного из лидеров бардовского движения в стране. Пик его славы в этом качестве — выступление на фестивале песенной поэзии «Бард» (новосибирский Академгородок, март 1968 года): обширный зал Дворца культуры физиков «Интеграл» набит до отказа, люди стояли даже в проходах... Галич получил там приз — серебряную копию пушкинского пера — и почётную грамоту Сибирского отделения Академии наук СССР, в которой, в частности, записано: «Мы восхищаемся не только Вашим талантом, но и Вашим мужеством...». Отметим: это был единственный его публичный концерт в СССР...
Между тем общественная позиция Галича становилась всё более противоречивой. Его творчество развивалось одновременно в двух руслах: с одной стороны — лирический мажор и патетика в драматургии (пьесы и сценарии о коммунистах и чекистах), с другой — чёрный юмор, остросатирические песни о советской власти и окружающей жизни. Многогеройный и многоголосый мир его песен — замечательное отражение уродств этой жизни, к которым все как-то притерпелись и воспринимали их как должное.
Постепенно песни Галича приобрели характер открытой фронды (на манер эдаких брехтовских зонгов) — полного разрыва с «разрешённым» искусством.
Он сочинял и совершенно крамольные (с точки зрения официоза) вещи: «Памяти Пастернака» (1962), «Петербургский романс» (после ввода оккупационных войск в Чехословакию):
…И всё так же, не проще,
Век наш пробует нас –
Можешь выйти на площадь,
Смеешь выйти на площадь,
Можешь выйти на площадь,
Смеешь выйти на площадь
В тот назначенный час?!
Где стоят по квадрату
В ожиданьи полки –
От Синода к Сенату,
Как четыре строки?!
22 августа 1968 года
Остры его «еврейские» песни (а эта тема жёстко табуирована в стране «победившего интернационализма»). Стоит вспомнить хотя бы «Предостережение», 1964 год):
Ой, не шейте вы, евреи, ливреи,
Не ходить вам в камергерах, евреи!
Не горюйте вы зазря, не стенайте –
Не сидеть вам ни в Синоде,
ни в Сенате.
Ну и что уж говорить об антисталинских сочинениях, самое знаменитое из которых – «Облака» (1962 год):
…Облака плывут в Абакан,
Не спеша плывут облака…
Им тепло небось, облакам,
А я продрог насквозь, на века!
Я подковой вмёрз в санный след,
В лёд, что я кайлом ковырял!
Ведь недаром я двадцать лет
Протрубил по тем лагерям…
Но гораздо более трагична «Песня-баллада про генеральскую дочь» (1966 год):
Постелилась я, и в печь – уголёк,
Накрошила огурцов и мясца,
А он явился, ноги вынул и лёг –
У мадам у его – месяца.
А он и рад тому, сучок, он и рад,
Скушал водочки – и в сон наповал!..
А там – в России – где-то есть
Ленинград,
А в Ленинграде том –
Обводный канал.
А там мамонька жила с папонькой,
Называли меня «лапонькой»,
Не считали меня лишнею,
Да им дали обоим высшую!..
От шутливой «Леночки» поэт очень быстро продвинулся к жёстко высмеивающим систему песенным циклам — «Коломийцев в полный рост» и «Литераторские мостки»
В 1969 году на Западе (ФРГ, Франкфурт-на-Майне, издательство «Посев») вышел сборник песен Галича. Его вызвали в Союз писателей, где вынесли соответствующие предупреждения, но работы и всех благ он не лишился: по его пьесам ставили спектакли, по сценариям — снимали фильмы.
Широко разошлись по стране магнитофонные записи «домашних» концертов. И это в определённый момент сработало против него. В 1971 году на свадьбе дочери члена Политбюро Д. Полянского и актёра Театра на Таганке И. Дыховичного молодёжь крутила записи Высоцкого и Галича. Случайно их услышал отец невесты, возмутился и чуть ли не на следующий день поставил на заседании Политбюро вопрос об «антисоветских песнях» Галича. И вот тут «державное колесо» завертелось на полные обороты. Галичу припомнили всё: и его выступление в Академгородке, и выход на Западе сборника его песен, и многое-многое другое, на что власти до поры до времени смотрели «сквозь пальцы».
29 декабря 1971 года по команде сверху его исключили из Союза писателей, а 17 февраля следующего года — и из Союза кинематографистов. После этого материальное положение Галича стало катастрофическим. Ещё совсем недавно он считался одним из самых преуспевающих авторов в стране, получал приличные деньги и вдруг оказался на «абсолютной мели». Ему «перекрыли кислород», лишив любой возможности легального заработка. Автоматически прекращены все театральные репетиции и сняты с репертуара все спектакли по его пьесам, заморожено производство всех начатых по его сценариям фильмов.
Оставшись без средств к существованию, Галич вынужден «пуститься во все тяжкие»: он распродал свою богатую библиотеку, подрабатывал литературным «негром» (писал за кого-то сценарии), давал платные «домашние концерты» (по три рубля за вход). Но денег — учитывая, что ему приходилось кормить не только себя и жену, но и двух мам, многочисленных подруг, а также внебрачного сына, — всё равно хронически не хватало. Усугубляли положение и не прекращающееся систематическое пьянство, а затем увлечение более сильнодействующими медикаментозными «стимуляторами»...
Все эти передряги, естественно, сказались на здоровье. В апреле 1972 года у Галича случился третий инфаркт. Но от литфондовской больницы он также отлучён, и друзья пристроили его в какую-то захудалую клинику. Врачи назначили ему инвалидность второй группы, что давало право на пенсию «аж в 54 рубля»...
Галич оказался совершенно не готовым к такому развитию событий, явно не ожидал столь жестких репрессий по отношению к себе, хотя, казалось бы, сочиняя свои откровенно антисоветские вещи (и прежде всего — песни), он должен был понимать, что «играет с огнём»...
Заметим, однако, что и после всего этого он продолжал оставаться членом-корреспондентом диссидентского Комитета прав человека в СССР
В 1974 году за рубежом вышла вторая книга песен Галича — «Поколение обречённых», после чего он был приглашён в Норвегию на семинар по творчеству К. Станиславского. Но в визе ему отказали, заявив: «Зачем вам виза? Езжайте насовсем». При этом в КГБ пообещали оперативно оформить все документы для отъезда.
И 20 июня 1974 года Галич с женой улетели в Вену (Австрия), оттуда — во Франкфурт-на-Майне (ФРГ), затем — в Осло (Норвегия). Здесь они прожили год. Галич читал в местном университете лекции по истории русского театра. Затем последовал переезд в Мюнхен, где он стал вести на радиостанции «Свобода» передачу «У микрофона — Александр Галич».
Потом он переселился в Париж. Имел гражданство Норвегии, ФРГ и Франции одновременно. Вступил в НТС.
А 15 декабря 1977 года погиб от удара током во время попытки самостоятельного подключения доставленного из Италии стереокомбайна «Грюндиг» (собирался оборудовать собственную звукозаписывающую студию). Различные конспирологические версии обстоятельств его гибели (самая распространённая — причастность «длинных рук КГБ») — не находят сколько-нибудь серьёзного подтверждения.
Отпевали поэта в Париже — в переполненной православной церкви на рю Дарью, а похоронили на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. На могильной плите — надпись (из Евангелия от Матфея): «Блажени изгнани правды ради»...
В Советском Союзе (приказ Главлита от 30 октября 1974 года № 62) все произведения Галича были изъяты и запрещены. И только на гребне «перестройки» — 12 мая 1988 года — он был восстановлен в Союзе кинематографистов, 15 мая этого же года — в Союзе писателей, вскоре отменили официальный запрет и на его произведения (записка Идеологического отдела ЦК КПСС от 31 декабря 1988 года). Летом 1993 года Александру Аркадьевичу Галичу было возвращено и российское гражданство...
Творчество Галича неотделимо от его личности. Сосед по переделкинской даче — К. Чуковский — отмечал в своём дневнике:
«21 декабря 1966. Был Ал. Галич, весь день сочинявший стихи, — прочитал стихи среднего качества... И действительно, он очень большой человек. Научился он мещанскому нынешнему языку — в больницах, т. к. ему подолгу пришлось валяться в общих палатах...
15 января 1967.
Вчера был у меня Галич — пьяный непробудно. Обещал придти в 4 часа, пришёл в 7 ½ — с гитарой. Читал стихи — стихи гораздо слабее, чем прежние. Как будто пародии на Галича. Разложение, распад личности. Порывался поцеловать у меня руку, рухнул на колени, и вставая, оперся на гитару, которая тут же сломалась».
Несколько иной взгляд у более радикальной (политически и эстетически) дочери «переделкинского патриарха» Л. Чуковской. По её мнению (дневниковая запись от 19 ноября 1968 года), «генеалогия стихов Галича замечательна. Он совершенно беспороден. Идёт не от Олейникова, Зощенко или Пруткова, а сам от себя. И сам по себе — и силён, и смел, и остёр, и задушевен, и виртуозен».
Правда, через 25 лет (в записи от 8 августа 1993 года) та же Л. Чуковская оценивала личность Галича уже куда более сурово: «Галич был человек плохой, истасканный по театральным интригам и бабам, загубивший прекрасную женщину (не Нюшку), бросивший своего ребёнка. Чуток к слову до гениальности и музыкальный... Песня об Ахматовой никуда не годилась (пел мне), песня о Пастернаке — доказывала, что он на похоронах не был. (Какие лабухи — Рихтер, Нейгауз, Юдина?) Какие украинские письменники?.. Хороши только последние две строки. Похороны были победой, а не пошлостью...».
Разобрали венки на веники,
На полчасика погрустнели…
Как гордимся мы, современники,
Что он умер в своей постели!..
Памяти Б. Л. Пастернака
1966 год
По строгому счёту, песни Галича имеют к музыке опосредованное отношение: она в них явно условна, примитивна, незатейлива. Его исполнение – это, скорее, некая декламация, музыкальный речитатив (ну чём не предтеча современного российского рэпа?).
Далее: если Б. Окуджава – лирик и романтик, то Галич – откровенный сатирик. Он находится где-то посредине между Б. Окуджавой и В. Высоцким (причём гораздо ближе к последнему), уступая первому в поэтичности и мелодичности песен, а второму – в исполнительской технике. А вот по своей политической остроте и гражданскому заряду песни Галича – вне конкуренции.
Б. Окуджава к началу 1970-х годов углубился в историческую прозу, В. Высоцкий заплутал в лабиринте «быть или не быть», в играх со смертью. А Галич всё повышал «политический градус» своих песен, и в какой-то момент его талант, по замечанию Е. Боннэр, «стал сильнее инстинкта самосохранения».
Наиболее удачны его песни, озвученные как бы от лица «простого советского человека». В большинстве своём они выдержаны в форме музыкальной новеллы. Но их творил опытный драматург. Зерном сюжета может служить какое-то ничтожное, казалось бы, событие либо мелкий казус, которым суждено сыграть, как выясняется позже, гипертрофированную роль в жизни героя. Драматургия песен – фарсова, сюжетные повороты – фантастичны. В изломанном обывательском мирке, где нарушены естественные человеческие связи и законы жизни, развязка сюжета, как правило, абсолютно неожиданна и алогична. Но из житейской «мелочи» рождается масштабное осознание чего-то крайне важного и значимого.
…Ой, ну что ж тут говорить,
что ж тут спрашивать,
Вот стою я перед вами,
словно голенький,
Да, я с племянницей гулял
с тётипашиной,
И в «Пекин» её водил, и в Сокольники.
И в моральном, говорю, моём облике
Есть растленное влияние Запада,
Но живём ведь, говорю, не на облаке,
Это ж только, говорю,
соль без запаха!
И на жалость я их брал,
и испытывал,
И бумажку, что я псих,
им зачитывал,
Ну, поздравили меня с воскресением,
Залепили строгача с занесением!..
И пошли мы с ней вдвоём,
как по облаку,
И пришли мы с ней в «Пекин»
рука об руку,
Она выпила «дюрсо», а я «перцовую»
За советскую семью, образцовую!
«Красный треугольник»
1963 год
Мастерски владел поэт и советским «новоязом». Хотя герой-обыватель его песен (тот же Клим Петрович Коломийцев) отнюдь не лишён здравого смысла. Театрально замечательны монологи и диалоги героев этих песенных «мини-спектаклей».
...Все смеются на бюро:
«Ты ж, как витязь –
И жилплощадь, и получка по-царски!»
Ну, а я им:
«Извините, подвиньтесь!
Я ж за правду хлопочу, не за цацки!..»
А в обкоме мне всё то же:
– Не суйся!
Не долдонь, как пономарь,
поминанье.
Ты ж партейный человек, а не зюзя,
Должен, всё ж таки, иметь
пониманье!
Мало, что ли, пресса ихняя треплет
Всё, что делается в нашенском доме?
Скажешь – дремлет Пентагон?
Нет, не дремлет!
Он не дремлет, мать его,
он на стрёме!..
«О том, как Клим Петрович добивался, чтоб его цеху присвоили звание ‘
‘Цеха коммунистического труда’’, и не добившись этого – запил».
Галич стал (подобно М. Зощенко в 1920-е годы) бытописателем трагедии советского обывателя 1960–1970-х годов, а в какой-то мере – и трагедии брежневской эпохи с её лицемерием, двоемыслием.
…В беспамятстве
дедовских кресел
Глаза я закрою, и вот –
Из рыжей Бразилии крейсер
В кисейную гавань плывёт.
А гавань созвездия множит,
А тучи – летучей грядой!
Но век не вмешаться
не может,
А норов у века крутой!..
Всё предано праху и тлену,
Ни дат ни осталось, ни вех.
А нашу Елену – Елену
Не греки украли, а век!
«Салонный романс»
1965 год
Пьесы Галича безнадёжно устарели и стали раритетами того (теперь уже далёкого) времени. Его песни звучат ныне только в сохранившихся записях в исполнении автора. А поколение слушателей Галича уходит из жизни. Странная и жестокая судьба настоящего таланта…
