Версия для слабовидящихЛев КОЖЕВНИКОВ (продолжение 2)
– И бороду отрастил когда-то?
– Когда-то! – Илья даже поперхнулся. – За восемь месяцев я её до колен отрастить мог. Время было.
– Какие восемь месяцев? Я вон под утро на берег выходил. Гляжу, дрыхнешь в лодке. Потом умёлся куда-то. Ружья на берегу нет, ладно. Предупредил хотя бы, думаю. А сегодня, полдня не прошло, назад гребётся. С бородой уже.
Егорыч закатал рукав. Постучал по циферблату.
– Ну, правильно говорю. Два часа доходит. Гляди.
Илья был в шоке. Он вдруг увидел, что на дворе далеко не апрель. Лист на деревьях тёмно-зелёный, крепкий, местами с желтизной. И пестерь Пашкин возле палатки валяется. Ему показалось, будто он сходит с ума. Провёл ладонью по лицу.
– Пашка где?
– По лесу с Шариком шляются. Да будет он с минуты на минуту. Пожрать малай не пропускает.
Илья задумался.
– Егорыч, ты на берег, говоришь, выходил под утро. Я будто бы в лодке дрых. Так?
– Ну.
– А туман? Я в двух шагах слона бы не разглядел, не то, что лодку. Да ещё с берега.
– Да бог с тобой! Не было никакого тумана. И лунища, будто фонарь висит. На тот берег видать.
Подозрительный взгляд Егорыча надолго остановился на кремнёвом ружье.
– Это что за мортира? Выменял у кого?
Илья сунул полупудовую «мортиру» Егорычу в руки. Достал из салона бутылку водки.
– Счас, Егорыч, я тебе такую историю расскажу… уши, как у осла, отрастут. Идём к костру.
Не успел Илья начать повествование, из кустов выскочил Шарик и звонко облаял хозяина. Потом с виноватым видом облизал лицо и улёгся рядом, на снятый лузан. Зато у Паши Лыскова проблем с опознанием не было никаких. Он просто дёрнул Илью за бороду на предмет подлинности. Фыркнул.
– Первый раз вижу, чтобы за полдня такая бородень отросла. Ну, рассказывай тогда?
Егорыч кивнул: начинай, дескать. Я пока супешник заправляю. Но по мере рассказа все дела с готовкой отложил и только недоумевал:
– Откуда там деревне зырянской взяться? Болота кругом. Да ещё не одна, говоришь?
Илья видел по глазам, что ему верят и не верят одновременно, да и сам многому, о чём рассказывал, не мог дать внятного объяснения, хотя про «петлю времени» слышал с сотню раз. Однако реакция собеседников позволяла взглянуть на многие детали в ином свете. Егорыч, к примеру, слушал, слушал. Потом развёл руками.
– Не пьют, говоришь? Не воруют друг у друга. Все в доле. Это чего тогда, коммунизм у них получается?
– Но, первобытный! – гыгыкнул Пашка.
– Сам ты первобытный! У нас вон тоже до революции деревня общиной жила. Пропасть никому не давали. Это потом всё наперекосяк пошло-поехало. Трудармии, лагеря, колхозы, индустриализация, беспризорщина. Народу под нож пустили не меряно...
…На обратном пути, спустя неделю, завернули к дядьке Ивану на кордон. Илье пришлось рассказать всю историю заново. Но старый лесник только плечами пожал: мол, да, слышал, были там когда-то деревни, но давно. По Порышу, по Весляне, в междуречье на озерах. Ну, так зыряне, они и есть зыряне. Рыбы мало стало, зверь укочевал, они за ним следом, как нитка за иголкой. А сейчас в этих местах давно никто не живёт. Знали бы. Себя, правда, старожилом Иван не считает, двадцать лет назад поселились здесь с хозяйкой. Кроме них, других охотников в лесу куковать не нашлось, а ему тогда, после амнистии, на людские рожи смотреть тошно было. Вот и бросил якорь, на всю жизнь оказалось.
Почему-то старый лесник напрочь проигнорировал разницу во времени: восемь месяцев и полдня. То ли посчитал за ерунду: мало ли люди врут, да ещё сами себе верят; то ли у самого склад мышления носил чисто прикладной, приземлённый характер. Даже на осторожные сомнения Егорыча относительно пропавшего в этих местах Васи Солоницына: не у зырян ли, дескать, находится, как Илья, – дядька Иван только отмахнулся.
– Из лодки дурак по пьяни вывернулся. Я эту лодку у коряги нашёл, привязана. Метров двадцать от берега. Пол-лодки воды было, и бутылка пустая болтается.
Разговор с Иваном оставил больше вопросов, чем ответов. Потом Илье ещё не раз приходилось рассказывать свою историю, но верили ему всё меньше, и, в конце концов, он перестал рассказывать совсем.
Глава 15
Однажды за Ильёй прикатил Егорыч на своем стареньком, свежеокрашенном «газике».
– Поехали. Кажись, нашёлся человек, побольше нашего с тобой знает. Я твою историю ему порассказал, а он ждал будто. Вези, говорит, парня. Скажу чего-то.
Проехали весь город насквозь, выбрались на окраину. Наконец, Егорыч притормозил возле одноэтажного двухквартирного барака с палисадником. Взошёл на крыльцо.
– Вот тоже человек, всю жизнь Советскую власть от врагов народа охранял. Ни хрена для себя не выслужил.
На стук открыла тихая, бесцветная какая-то женщина, впустила и больше ни разу на глаза не показалась. «Человеком» оказался дряхлый старик библейского возраста с тяжёлой формой астмы. Не ходячий. Он долго разглядывал Илью из-под вывороченных, слезящихся век. Потом заговорил. Но из-за свистящих хрипов и мучительной одышки голос был едва слышен, словно со старинной, заезженной насмерть граммофонной пластинки.
– Их в двадцать девятом спалили… четыре деревни. Я тогда в почтовом ящике служил, в охране…
Старик назвал шестизначный номер ящика с дробью и надолго припал к ингалятору.
– Зона, короче. Он знает, сидел там.
Егорыч в ответ покивал. Незаметно тронул Илью за рукав, чтобы не вздумал перебивать.
– Зыряне торговать приезжали. Рыба, мясо… Шкуры сдавали. Подкармливали зону. Начальство с ними мукой, крупами расплачивалось, порох давали, нитки, скобяной товар привозили под заказ. Простодушный народ… в толк взять не могли: как это человека, будто скота безмозглого, в загоне держать? Объяснить им пытались… не понимают. Хоть кол на голове теши.
Старик снова задохнулся. С трудом подавил надсадный кашель и долго лежал с налитыми кровью глазами.
– Бежали много тогда. Там две дороги. Одна на железнодорожную ветку. Этих сразу хватали. Другая – вниз по Каме. У зырян отсиживались по заимкам. Начальство это дело прочухало, конечно. Когда река встала, болота перемёрзли, к ним туда экспедицию наладили…
Отряд карателей под командой заместителя начальника колонии капитана Хотияева врасплох зырян, конечно, не застал. Хотя деревню перевернули вверх дном, обшарили все закоулки, никаких следов не обнаружили. Тогда капитан Хотияев взял в заложники группу малолетних детей и объявил, что будет расстреливать в день по «штуке», пока не выдадут беглых. Неизвестно, как повернулось бы дело, если в деревне в это время были мужчины-охотники. Но все они находились, как водится, на промыслах.
Первого мальчонку застрелили посреди улицы, в полдень. Капитан прокричал, что завтра в это же время убьют ещё одного. Но договорить не успел. В ответ грохнул выстрел. Вместо головы у капитана остались одни лохмотья. Какая-то баба бросила в снег кремнёвку, взяла вторую и уложила того, кто стрелял в мальчика. Повернулась и ушла в избу. Оправившись от замешательства, каратели бросились за ней, но из глубины двора снова один за другим прогремели два выстрела. И оба в цель. Ещё два трупа. Усадьбу сразу оцепили со всех сторон и открыли по окнам пальбу. Забросили даже пару гранат. Но кто-то увидел, что баба уходит через поле к лесу, не оглядывается даже. В руках ружьё. Начали преследование, стреляли. Наконец, видят… упала. Когда подошли, почти в упор – ещё три выстрела. Все три наповал. После этого изрешетили бабу. Думали, у неё кремнёвка, не опасались поэтому. А рядом с трупом «бокфлинт» лежит и несколько штук патронов, в пластике. Таких даже не видали в то время.
– Мохча!
У Ильи потемнело в глазах. Он с ненавистью смотрел на лежащего перед ним палача и уже знал, что сейчас раздавит эту гниду, размажет по стене. Но «вохра» понял его немедленно.
– Меня на той бойне не было, парень. Я потом узнал… Из оперативных данных, кха…
Очередной приступ астмы надолго оборвал сбивчивую речь. Илья не выдержал, пинком вышиб дверь и, шатаясь, вышел на свежий воздух. Егорыч подобрал его в двух кварталах от дома бывшего охранника. Кое-как усадил в машину.
– Зря ты не дослушал старого. Он, считай, обеими ногами в могиле стоит. От кого ещё про эти дела узнаешь?
Илья подавленно кивнул. Но возвращаться, даже мысленно, в кровавое средневековье не было сил. По дороге, однако, Егорыч поведал то, о чём успел узнать сам.
…Когда каратели пришли в четвёртую деревню и начали жечь дома, с промыслов подоспели зыряне-охотники и всех перебили. От экспедиции не осталось даже следа. Такая же участь спустя две недели постигла второй отряд. Около сотни вооружённых до зубов карателей сгинули где-то в тайге вместе с обозом. Не вернулся ни один. Весной следующего года в паре вёрст от зоны охрана нашла сожжённую лагерную «полуторку» и брошенное посреди дороги тело начальника лагеря подполковника Рзаева. У подполковника были отрублены верхние фаланги пальцев на руках и ногах, выбиты клыки и подрезаны сухожилия, а сердце – вырвано и наколото на сук. Чтобы не ожил.
Егорыч покачал головой.
– Правду люди говорят: не буди лихо, пока оно тихо. Уж на что зыряне народ лесной, смирёный, а и этих, прости господи, достали…
Уже возле дома он попытался утешить Илью:
– Может, и не Мохча это. Говорит, лет сорок пять бабе было. Которая отстреливалась-то…
