Версия для слабовидящихВалерий ПОНОМАРЁВ
«Великое чудо – жизнь!»
Так назвал одно из своих стихотворений Л. В. Дьяконов.
Леонид Владимирович стал первым писателем, которого я увидел «вживую». Моё детство прошло в рабочем районе Кирова, который в народе называли «Машинка». Западные окраины города – так называемое Всполье. В годы войны горожане сажали здесь картошку, потом был спроектирован и стал постепенно строиться Октябрьский проспект. Совсем недалеко располагалась проходная машиностроительного завода имени 1 Мая – Машинки. Близлежащие улочки, выстроенные в основном из деревянных домов и бараков, и составляли этот рабочий посёлок.
Улица, на которой мы жили в пятидесятые годы, называлась Лагерная. Тогда я, конечно, не знал, почему она так называлась, пока не прочитал книгу «Олень – золотые рога». Оказывается, на месте этой улицы в начале двадцатого века шумел лес, на опушке располагался лагерь военнослужащих – солдатские палатки. Автором этой повести был писатель Дьяконов. И жил он на этой же улице в соседней кирпичной двухэтажке – точной копии нашей. Дома принадлежали заводу, а МСЗ имени 1 Мая тогда входил в министерство путей сообщения, поэтому расположенная рядом в нескольких деревянных домиках заводская больница имела статус железнодорожной. Главным врачом в ней работала Е. С. Фалалеева – жена Леонида Владимировича. Тогда железнодорожники были военнообязанными, носили погоны, и когда Елизавете Степановне присвоили очередное воинское звание, муж пошутил: «Я стал майоршей». Кстати, все работающие на заводе имели соответствующие льготы, в частности, право бесплатного проезда раз в год на железнодорожном транспорте в любую точку Советского Союза. Однажды воспользовались этой льготой и мы – отец взял нас с сестрой с собой в поездку в Тбилиси – город выбрали наугад.
Дом, в котором жили Дьяконовы, «красивый двухэтажный с четырьмя балконами: два – справа, два – слева» описан в книге, в нём жил главный герой мальчуган Мишка и другие действующие лица. Один из персонажей повести носит фамилию Вотинцев, семья с такой фамилией действительно жила в этом доме. Оба здания, кстати, стоят и поныне на улице, получившей другое название – Захватаева. Только «Дьяконовский» не сразу увидишь – со всех сторон застроен громадами многоэтажек.
Мы, ребятишки, всегда обращали внимание на высоченного дяденьку, степенно, заложив руки за спину и глядя куда-то вверх, шагавшего по Лагерной.
– Писатель, писатель идёт… Дьяконов, – переговаривались мы, прекратив на миг свои забавы.
А писатель шёл дальше и, может быть, останавливался возле дома-развалюхи, который все в округе называли Заплатным. Рядом на пустыре ребята постарше нас, а то и совсем взрослые парни часто резались в лапту или другую игру под названием «муха» – круглыми палками старались попасть в крепко вбитый в землю кол, на котором «сидела» чурочка – «муха». И наверное, известному фольклористу, собирателю поговорок, загадок, присказок было любопытно познакомиться и с народной подвижной игрой.
Как-то раз Леонид Владимирович пришёл к нам во 2-й класс. Я учился тогда в 23-й школе, что напротив Октябрьского рынка. Писатель достал из портфеля исписанные листы – рукопись того самого «Оленя…» – и стал читать. Голос его показался мне тоненьким, как-то не очень подходящим внушительной фигуре. А может, это потому, что произносил он слова детских персонажей:
– Тайка лен-тяй-ка! Тайка лен-тяй-ка!
– Толька, Толька, Толька – нет ума нисколько! Толька, Толька, Толечка – нет ума нисколечко!
Дразнилки мы встретили дружным смехом.
Я тогда уже бегло читал – ещё до школы старшие сёстры Галя и Римма показали буквы, стали давать свои книжки. Отец, видя мою тягу к чтению, иногда, возвращаясь с рынка, делал крюк, заходил в магазин КОГИЗ на улице Карла Маркса, покупал для меня детские книжки с картинками. Так я познакомился и с произведениями Леонида Дьяконова «На родной сторонке», «Про Гришку-забияку», «Про Мишку-хвастунишку». Выучил почти все стихи наизусть, некоторые и сейчас помню:
К экзаменам готовясь,
Сидят ученики.
Всё выучить на совесть
Решили пареньки.
А Мишка не читает,
Книг в руки не берёт,
На лавочке вздыхает
Да семечки грызёт.
Или:
Сегодня, – говорит он, –
Я что-то прихворнул,
А то бы я бы так бы
Сейчас в реку нырнул!
До дна и даже глубже
Нырнул бы под водой
И вынырнул наружу –
На берег, на другой!
За точность не ручаюсь – сколько лет прошло!
В конце пятидесятых годов в городе каждые весенние каникулы проводилась «Книжкина неделя». Помню, библиотекарь нашей 48-й школы (её только открыли и нас, четвероклассников, перевели из 23-й) разучивала с читателями-активистами сценки из детских художественных произведений, и показывали мы их на сцене недавно открытого Дома культуры «Авангард». И ещё была краеведческая викторина, я неплохо отвечал на вопросы и получил второй приз – военную повесть «Последний патрон» Анатолия Устюгова. А школьнику-победителю досталась толстая красивая книга в твёрдом переплёте с цветной обложкой. Это была «Олень – золотые рога». Позавидовал я победителю, вспомнилось выступление автора – тогда ещё рукописи – в нашем классе, захотелось узнать, что же дальше произошло с мальчиком Мишкой и его новыми товарищами.
В КОГИЗе книги не оказалось – быстро раскупили, несмотря на большой тираж. Взял в школьной библиотеке. Оказалось, что и рисунков много. Прочитал, не отрываясь. Переживал за Мишку, Серёжку, жалел солдатика Кольку, в Яночку просто влюбился, люто ненавидел Старого чёрта и офицера Маевского, издевавшегося над пасынком Колькой… Узнавал места нашего города: тюрьму на улице Раздерихинской (Труда), в которой разместилась кордная фабрика, ставшая потом текстильным комбинатом; речку Люльченку, в пруду которой и я впервые проплыл несколько метров, по-собачьи, конечно; Дымковскую слободу, где тогда творила старейшая мастерица Анна Афанасьевна Мезрина. А как удачно «пропутешествовал» между друзьями расписной олень с золотыми рогами, давший название всей книге! У нас тоже на комоде стояла дымковская игрушка, только не олешек, а козлик. Мама моего одноклассника Ольга Фокина была мастерицей и устроила всему классу экскурсию в только что открывшийся Дом художника на улице Свободы, где разместились и мастерские дымковчанок. И каждый из нас принёс домой пусть маленькую, но настоящую дымковскую игрушку.
После окончания истфака Кировского пединститута я несколько лет был главным хранителем областного краеведческого музея. И здесь обнаружился след писателя-фольклориста. В тридцатые годы он работал научным сотрудником музея. Когда я готовил книгу «Народные игры, забавы и ристания на Вятке», познакомился с обширной фольклорной картотекой исследователя, кое-что из неё использовал.
Как журналист Дьяконов активно сотрудничал с городскими периодическими изданиями, часто подписывал материалы псевдонимом Леонид Анк. С интересом прочитал его небольшой, живо написанный репортаж, опубликованный в «Вятской правде» в январе 1926 года под названием «В аэросанях по Вятке». Необычное для вятчан средство передвижения соорудили любители техники, занимавшиеся в клубе имени Зиновьева. Зимним утром пятеро умельцев плюс молодой корреспондент погрузились в аэросани. Мотор завёлся не сразу, но всё же вскоре заработал, и машина, к восторгу сбежавшихся поглазеть на невиданное зрелище ребятишек, скользя по укатанной снегом мостовой, двинулась по улице Преображенской. Репортаж позволяет проследить весь путь. От клуба Зиновьева (кирпичное здание на северо-западном углу улиц Преображенской и Володарского, сохранилось до настоящего времени) аэросани промчались мимо школы Энгельса (сейчас один из корпусов Вятского университета, улица Преображенская, 32), далее по Спасскому спуску к реке, по Вятке до лесной пристани (Вересники), где и закончили путь.
Наряду с серьёзными материалами Дьяконов иногда помещал эпиграммы, причём некоторые носили совсем не шутливый характер. Николаю Васенёву, например, посвятил такие строки, помещённые в «Вятской правде» 18 ноября 1933 года:
Решив в своих героев вжиться,
«Н. Вас.» сумел преобразиться.
Вот он: то взрослый, то ребёнок,
То журналист, то октябрёнок.
Но есть надежда: наконец,
Писать научится малец.
Но чаще, конечно, шутил. Борис Александрович Порфирьев писал в одной из статей о коллеге по перу:
«Вспоминаю, мы были с ним в Доме творчества писателей в Переделкино. Не успел я напомнить, что пора посылать юбилейное поздравление Е. Д. Петряеву, как тут же услышал в ответ:
Судьба Евгения любила –
Большим талантом наградила.
За это в нашем трезвом доме
Мы пьём бутылками боржоми».
И, разумеется, ставшее широко известным поздравление Льву Михайловичу Лубнину, получившему в день свадьбы в подарок электробритву:
Теперь ты, Лев, обязан бриться,
Иначе Льва разлюбит львица.
И во «взрослой» поэзии Леонида Дьяконова нет-нет да и прозвучит нотка юмора. Как, например, в стихотворении «Декабрьский вечер»:
Последний яркий луч
скользнул по бережку,
закончился заката алый праздник,
и белой курочкой по белому снежку
денёк мелькнул
и спрятался в курятник.
Или миниатюра «Осина»:
Ах, как ты мало пылала, осина:
осень зажгла, а зима погасила.
Конечно, запоминаются, заставляют задуматься стихи, наполненные внутренним напряжением, в них отражение времени, в котором жил поэт. Нужно обладать гражданской смелостью, чтобы в 1979 году написать:
Как много погибших!
Как мало спасённых!
Я должен вопить
о невинных-казнённых!
Невинных-казнённых!
Злодейски убитых!
Злодейски убитых! –
как можно забыть их!
А где их домучили, где их добили,
в какие могилы нагих опустили,
услышим едва ли,
дознаемся вряд ли…
Могилы сравняли с землёю,
не так ли?
Злосчастные люди!
Злосчастные смерти!
Расход по какой-то
чудовищной смете!
А те счетоводы?
Живут между нами?
Живут между нами?
Звенят орденами?
В стихах последних лет философские рассуждения о былом, о жизни и смерти и среди, казалось бы, пессимистичных строк, прорывается жизнеутверждающее:
… я радуюсь, что живу!
И как иногда ни горько,
упрямо смерть не зову!
И как иногда ни трудно,
упрямо шепчу: «Держись!»
И славлю общее чудо,
Великое чудо – жизнь!
