Анализ политической ситуации, сложившейся в Советском Союзе нака-нуне крупнейших преобразований, вошедших в историю как сталинский «великий перелом», является крайне важным в свете непрекращающихся в отечественной и зарубежной исторической науке дискуссий по поводу обоснованности свертывания нэпа. В этой связи актуальными представляются региональные исследования по данной проблеме, дополняющие наши знания о политической борьбе, происходившей в центре в указанный период времени. Приведенные в статье материалы довольно показательны, поскольку Вятская губерния в конце 1920-х гг. являлась одним из крупнейших сельскохозяйственных регионов страны.

К началу 1928 г. Вятская губерния представляла собой довольно круп-ный регион СССР. Административно она делилась на 9 уездов и 83 волости [1]. При занимаемой площади в 108 тыс. км2 [2] население губернии составляло (по состоянию на 1 января 1928 г.) 2250 тыс. человек [3].

Как и прежде преобладало сельское население, численность которого равнялась 2107 тыс. чел. или 94% всех жителей губернии.

Соответственно и в экономике преобладало сельское хозяйство, социально-экономический уровень развития которой был невысоким: сохранялись примитивные орудия труда, чересполосица, низкая товарность аграрного производства [4]. В сельском хозяйстве производилось 56% валовой продукции региона [5]. Степень индустриализации в губернии была невысока, что можно проиллюстрировать тем, что на 1000 чел. населения приходилось 12 рабочих цензовой промышленности [6].

Вятская губерния к началу 30-х гг. имела небольшую промышленную базу. Вплоть до 1931 г. на ее территории было всего 172 цензовых предпри-ятия с тринадцатью с половиной тысячами рабочих. На предприятиях тяжелой индустрии было занято только 2205 человек [7].

Второстепенное значение промышленного производства в экономике губернии было обусловлено преобладанием форм мелкого и кустарно-ремесленного производства и относительно слабым развитием промышленности фабрично-заводской: по данным конца 1927 г. процент рабочих, занятых в фабрично-заводской промышленности, составлял только 0,6% к общему населению губернии и 11% – к населению городскому [8].

Социально-экономические проблемы, с которыми сталкивалась в то время Вятская губерния, были довольно типичными для всей страны. Завер-шался восстановительный период народного хозяйства. Валовая продукция фабрично-заводской промышленности губернии превысила уровень 1913 г. на 49% [9]. Но в то же время в резолюции XIII Вятского губернского съезда Советов, состоявшегося 1–7 апреля 1927 г., отмечалось «замедление темпа роста производства, что являлось следствием полного использования наличных возможностей дальнейшего развертывания предприятий на существующей технической основе». Это характеризовалось следующими данными: «в 1923–1924 гг. прирост валовой выработки по предприятиям губернского совета народного хозяйства составил 58,8%, в 1924–1925 гг. – 48,3%, в 1925–1926 гг.– 32,4%, а в первые пять месяцев текущего года достиг всего лишь 11,1%» [10]. 

Параллельно с процессом восстановления народного хозяйства во вто-рой половине 1920-х гг. начался постепенный переход части промышленно-сти на более высокий уровень технической базы. В связи с этим к концу 1927 г. были реконструированы спичечная фабрика «Красная звезда», меховая фабрика «Белка», лесозавод № 1, некоторые предприятия Кожтреста, бумажная фабрика «Красный курсант», текстильная фабрика «Красный труд» [11]. На четырех последних были введены новые цехи. На «Красной звезде» производство спичек переместилось во вновь построенный корпус, старое здание стали использовать для изготовления фанеры [12].

В русле общегосударственной политики рационализации промышлен-ного производства шел поиск внутренних резервов за счет жесткого режима экономии, повышения производительности труда, укрепления дисциплины, рационализации производства [13]. Рационализация трудовых операций и всего производственного процесса в железнодорожных мастерских станции Вятка-2 вдвое увеличили производительность труда рабочих. При этом рабочий день, по их признанию, уплотнился настолько, что стало проблемой выкроить время для посещения туалета [14].

Первые мероприятия, связанные с начавшейся модернизацией совет-ской промышленности, приходилось проводить в условиях обострения соци-ально-экономической ситуации. Практиковалось нормированное снабжение продовольствием городского населения. Произошедшее в ноябре 1928 г. замораживание заработной платы на большинстве предприятий губернии (кроме Омутнинского и Бело-Холуницкого металлургических заводов) [15] больно ударило по благосостоянию рабочих. На фоне исчезновения ряда продуктов (мясо, подсолнечное и сливочное масло, сахар, яйца и др.) из государственно-кооперативной торговли происходил рост цен на вольном рынке, что превращало его товары в практически недоступные для значительной части городского населения. Ситуация усугублялась тем, что квартирная плата, коммунальные расходы в среднем изымали из семейных бюджетов рабочих и служащих около 16% их доходов [16].

Жилищное строительство только началось, жили тесно. В 1925–1929 гг. на одного человека в городах Вятке и Омутнинске приходилось 5 с небольшим, в г. Слободском – чуть больше 6 м2 жилой площади [17]. На одного человека в Малмыже отпускалось из водопровода 3 литра воды в день, в Нолинске – 3,5, в Халтурине – 12 и только в Вятке – 28 литров [18]. Электроснабжение также было недостаточно: в уездных городах одна лампочка приходилась на 7–8, а порой и на 12 жителей [19]. 

Сохранялась безработица. В период восстановления экономики региона ее уровень снизился с 4,8 тысячи человек в конце 1922 г., до 3 тысяч в 1925 г. [20]. Затем она стала расти, испытывая при этом сезонные колебания, увеличиваясь в осенне-зимние месяцы и заметно уменьшаясь в конце весны – летом. Последнее обуславливалось появлением сезонных работ – сельскохозяйственных, строительных, а также промывки шерсти на кожевенных заводах. Так, в 1927 г., по данным Биржи труда, число официально зарегистрированных безработных, составлявшее в январе-феврале около 4 тысяч человек, в апреле превысило 5 тысяч (при этом пособие по безработице получал лишь каждый пятый), но опустилось до 3,7 тысячи человек в начале лета [21].

Осенью ситуация резко ухудшилась. В последней декаде октября за счет сокращаемых сезонных рабочих и демобилизуемых из армии молодых мужчин число регистрируемых на Бирже ежедневно прирастало на 150 человек, в то время как работа находилась не более чем для 50 [22] (подобная ситуация отмечалась и для октября 1928 г., когда на учете состояло 5707 человек) [23]. Губернские власти делали определенные шаги к смягчению проблемы безработицы, но, вместе с тем, обладая на сей счет ограниченными возможностями, даже их не всегда использовали в полной мере [24].

В сельском хозяйстве посевная площадь в 1927 г. составила 103,9% по сравнению с 1916 г. Валовый сбор зерновых культур превзошел уровень 1916 г. на 17,9%. Количество лошадей, крупного рогатого скота, овец и коз также превысило этот уровень [25]. Однако указанный низкий уровень сельского хозяйства нарушал столь идиллическую картину. Значительное падение товарности аграрного сектора и обострение социальных противоречий в среде сельского населения объективно означало, что нэп заводит в тупик не только российскую деревню, но и советское общество в целом [26].

Кроме того, Вятскую губернию не обошел стороной хлебозаготовительный кризис зимы 1927–1928 гг., всколыхнувший деревню по всему СССР [27]. Неудачная хлебозаготовительная кампания второй половины 1927 г., осложненная осенним паводком [28], когда в Вятской губернии по состоянию на 1 января 1928 г. было заготовлено 457746 пудов зерновых культур или 17,2% задания Наркомторга [29], вынудила власти в центре и на местах пойти по пути «закручивания гаек». Под воздействием идущих «сверху» директив вятские руководители стали переходить в отдельных уездах губернии к методам голого администрирования, а то и откровенного насилия по отношению к тем держателям хлеба, которые не желали продавать его государственным органам и кооперации по фиксированным ценам [30]. Широко применялась 107 ст. Уголовного кодекса РСФСР 1926 г., по которой к 17 марта 1928 г., вкупе с конфискацией хлеба, другого имущества и штрафа выраженного приблизительно в общей сумме 40–45 тыс. руб., к ответственности было привлечено на Вятке около 100 человек. Кроме того, к дополнительному обложению сельхозналогом на сумму в общей сложности 18 тыс. руб. было привлечено ряд кулацких хозяйств [31]. В результате указанных мер на 15 марта 1928 г. было заготовлено 1253 тыс. пудов зерновых, что составляло уже 50,1% задания Наркомторга [32].

В целом в 1927–1928 гг. в Вятской губернии происходило неспешное вступление в период индустриализации на базе нэпа. Плавное течение и скромные масштабы процесса модернизации не могли улучшить тяжелое материальное положение населения региона. Немалая часть крестьянских хозяйств (из общего их количества 403,4 тыс. в 1928 г.) бедствовала. В 1926 г. 18,5% крестьянских семей вообще не имели рабочего скота. Но и те 74%, которые обходились одной лошадью, балансировали на грани нищеты [33].

Общая социально-экономическая ситуация непосредственно влияла на настроения населения, разговоры и поведение, вызывала недовольство, не-редко переносимое на саму советскую власть [34]. Жесткие меры, предпринятые властями для преодоления хлебозаготовительного кризиса зимы 1927–1928 гг., вызывали противодействие крестьян, порой пассивное, в других случаях активное [35]. К тому же напряженность нарастала в связи с установкой центральных и местных руководящих органов на ограничение кулацкого хозяйства и поддержку деревенской бедноты методами налоговой и кредитной политики. 12 января 1929 г. президиум Вятского губернского исполнительного комитета принял постановление «О кулацких выступлениях в деревне». В документе сложившаяся ситуация характеризовалась в несколько упрощенном варианте, исходя из грубой, в духе вульгаризированного марксизма, схемы классовой борьбы. Постановление отмечало «обострение классовой борьбы и сопротивление со стороны нэпманов, кулаков, попов, сектантов и других антисоветских группировок, объединившихся в борьбе против диктатуры пролетариата». Это сопротивление выражалось «в попытках срыва хлебозаготовок, противодействии строительству колхозов и совхозов, попыток овладеть отдельными звеньями кооперативного и советского аппарата, в фактах террора против советских и партийных работников, а также активистов рабочих, крестьян, бедняков, середняков, рабселькоров; в избиении скота и поджогах имущества активистов» [36].

Данная схема не позволяла увидеть всю сложность картины политиче-ской жизни региона, упрощала ситуацию, игнорируя недовольство тех слоев населения, которые не рассматривались как враждебные советской власти. Между тем недовольство приняло довольно широкие масштабы, свидетельство чему обнаруживается в секретных материалах Вятского губернского отдела ОГПУ, губкома ВКП(б), предназначенных для служебного пользования. Недовольство политикой центра высказывали также и официальная опора власти в деревне – средние и беднейшие слои сельского населения. Краеугольным камнем был вопрос о хлебе. Отдельные представители всех слоев крестьянства считали себя обделенными в пользу города, то и дело отмечались высказывания о том, что город «жирует», а деревня «пухнет от голода»: «Крестьянину живется тяжело и хуже чем рабочему; продукты промышленности, которые покупают крестьяне дороги потому, что дорого платят рабочему» [37]; «все внимание обращается на рабочий класс, а разве крестьянин вам чуждый элемент; крестьянин из-за голода продает последнюю корову» [38].

Кроме того сказывалась определенная материальная зависимость бедняков от зажиточных слоев села, что также называлось одной из причин сопротивления части деревенского населения проведению мероприятий вла-стей [39]. К тому же, как было отмечено на V пленуме Вятского исполнительного комитета в июле 1928 г., «в связи со слухами о войне крестьяне придерживали хлеб» [40]. 

В целом источники фиксируют часто встречающиеся высказывания крестьян о неизбежности и желательности поражения большевиков, необходимости вторжения извне. Экономическую политику большевиков крестьянство оценивало как «грабительскую; которая ведет крестьян к разорению» [41]. В выступлениях на собраниях, в частных беседах середняки говорили о налоговом переобложении трудовых хозяйств: «Если крестьянин начинает подниматься, держит скота больше, его давят налогами». Встать крестьянству на ноги, жить по-хорошему, по-зажиточному, согласно выступлениям селян, мешали «не ограниченные возможности единоличного хозяйства», а политика Советской власти, «ограниченные возможности» не в сфере экономики, а в сфере советского законодательства [42].

Недовольство части крестьян вызывала не только политика наступле-ния на зажиточные слои, но и поддержка властью бедноты: «Советская власть защищает только бедняков-лентяев, а вот, который получше, то его Соввласть жмет беспощадно». «Одиннадцать лет живем при Соввласти, – говорили середняки, – она все время старается поднять бедняков, все время им помогает, а бедняки бедней старого… Дать бы срока на три года, если не будут двигаться, то покончим с ними дело… Один работает – с него налог, а второй не работает и не платит». В «люди», по их мнению, выходила только хозяйственная жилка, умение крестьянствовать, а бедняки потому бедные, что «лодыри», «лентяи». Крестьянство объясняло «ставку партии на бедняка-лодыря» не только тем, что «Соввласть – власть бедных», но и стремлением партии «организовать бедноту против середняков», разжечь классовую борьбу в деревне, столкнуть крепкого крестьянина с лентяем «с целью втянуть всех в коллектив» [43].

Указанные моменты в совокупности создавали довольно напряженную политическую ситуацию в вятской деревне накануне начала крупнейших пре-образований, связанных прежде всего с массовой коллективизацией сель-ского хозяйства.

Недовольство всех слоев сельского населения означал, что что-то надо делать, менять саму стратегию проводимой политики. Нэп не только экономически, но и политически заводил в тупик. Но в тоже время не стоит слишком драматизировать картину. Существующее недовольство отнюдь не означало того, что деревня в любой момент могла взяться за оружие. Степень радикальности подобных настроений была различной, далеко не во всех случаях недовольство выливалось в открытую враждебность, являясь лишь временным частичным отказом в доверии власти. При смене вектора политики в сторону поддержки того или иного слоя населения лояльность к власти вновь возвращалась. Как отметил в секретном политическом письме, направленном в Вятский губернский партийный комитет 9 октября 1928 г., ответственный секретарь Малмыжского уездного комитета ВКП(б) М. Е. Мамонов, деревенская беднота, вследствие широких налоговых льгот, «забыла „старые обиды” весны-лета и в общем проводимой политикой вполне довольна» [44]. Таким образом, курс властей, направленный на обеспечение поддержки своей политики со стороны беднейших слоев населения, уже к осени 1928 г. начал приносить свои первые плоды.

Однако масштаб негативных настроений получался еще более широким при взгляде на другие категории советских жителей. Крестьянское недовольство дополнялось претензиями к власти со стороны рабочих и значительной части интеллигенции.

В рабочей среде, особенно в населенных пунктах Северо-Вятского горного округа, проблемой номер один была растущая в связи с сокращением производства безработица. Весной 1927 г. было решено законсервировать Кирсинский, Климковский, Песковский металлургические заводы, а часть их работников перевести на Омутнинский металлургический завод. Губернским властям не удалось удовлетворительно решить вопрос трудоустройства работников трех остановленных предприятий, где на одном лишь Кирсинском заводе лишились работы 850 человек. Часть из них была действительно переведена на Омутнинский завод, где в это время царили упаднические настроения, связанные с нерентабельностью предприятия и опасениями относительно возможной его остановки. Перевод рабочих не лучшим образом сказался на трудовой дисциплине, породив к тому же определенные трения между пришельцами и местными металлургами [45].

Пополняющие же ряды безработных бывшие рабочие накаляли и без того сложную ситуацию на вятской Бирже труда. В материалах губернского исполнительного комитета отмечалось, что «на Биржах труда имеет место сильно развитое хулиганство, особенно рельефно выражающееся со стороны молодежи: приставание к женщинам, циничные выражения, брань, шум, порча мебели и помещений, появление на Биржу в пьяном виде, – а также пребывание в стенах Биржи других элементов, не связанных с ней, но при-нимающих активное участие в хулиганстве и других неблаговидных поступках» [46]. К тому же проблемы безработицы с осени 1927 г. стала приобретать и политический оттенок. Накалилась атмосфера на вятской Бирже труда, где громкие скандалы перемежались руганью в адрес советской власти, где порой звучали и пожелания типа «скорей бы война». Антисоветские настроения были отмечены также в среде уволенных рабочих Кирсинского завода [47].

Между тем и у тех граждан, которые сохранили свои рабочие места, было немало причин для недовольства. В отчете губернского отдела ОГПУ за февраль 1927 г. отмечалось, что рабочие возмущались дороговизной продуктов (информация с фосфатных рудников Омутнинского уезда), изношенностью оборудования (лесопильный завод в Малмыжском уезде), а также тем, что не сокращаются раздутые штаты в заводоуправлениях [48]. Ситуация усугублялась тем, что начинавшийся процесс модернизации загрузил сверх нормы и без того малочисленные и нерентабельные предприятия тяжелой промышленности. Возникла нагрузка, с которой рабочие не успевали справиться в течение восьмичасового рабочего дня с возложенными на них обязанностями, что вызывало их естественное недовольство [49].

Разворачивающаяся индустриализация требовала постоянного роста фонда социалистического накопления, осуществления строжайшего режима экономии на всех участках хозяйственного строительства. В связи с этим ЦК и ЦКК ВКП(б) 25 апреля 1926 г. приняли «Обращение ко всем парторганизациям, ко всем контрольным комиссиям партии, ко всем членам партии, работающим в хозяйственных, кооперативных, торговых, банков-ских и других учреждениях, о борьбе за режим экономии» [50]. Руководящие партийные органы призвали всех трудящихся неуклонно повышать производительность труда, добиваться всемерной экономии, максимально использовать внутрихозяйственные резервы и определили конкретные меры по решению этих задач. По сути, население призвали потуже «затянуть пояса». Некоторые представители рабочей среды Вятской губернии оказались не готовыми к таким жертвам. На различных собраниях, вечерах вопросов и ответов губернского исполнительного комитета (благо записки выступающим можно было подавать анонимно), а то и просто в личных беседах некоторые рабочие обрушивались с критикой политики экономии, рационализации и интенсификации производства в условиях острых продовольственных и бытовых затруднений.

Серьезно нервировало рабочих введение карточной системы снабжения продовольственными товарами и необходимость в связи с этим стоять в многочасовых очередях: «Почему в соввласти пятнадцати часовой рабочий день: восемь часов работают, семь часов в очередях за хлебом»; «хлеба, говорите, хватит. Если же вычесть – сколько умрет людей в очередях, то, наверное, останется даже» [51].

В условиях нехватки продовольствия объективно нарастали противоречия между городским и сельским населением, поскольку первые страдали от дефицита и растущих цен, а немалая часть вторых старалась нажиться на этом дефиците. В секретных материалах Вятского губернского отдела ОГПУ, губкома ВКП(б) встречаются упоминания о неоднократных случаях осуждения отдельными представителями городского населения высоких цен на различные товары, устанавливаемые, по мнению недовольных, крестьянами в целях нажиться за счет города [52].

Продовольственные затруднения в городах проецировались в противо-стоянии рабочих с различным социальным происхождением. Спецсводки ОГПУ отмечали «рост антагонизма между „коренными” рабочими и той ча-стью рабочих, которые имеют сельское хозяйство (часто крепкое) и смотрят на работу на фабрике и заводе, как на побочный заработок». Так, группа рабочих спичечной фабрики «Белка» выступили за повышение норм выработки для своих коллег, имеющих хозяйство в деревне, мотивируя это наличием у них дополнительных источников заработка [53].

В целом, позиция части рабочих Вятской губернии была близка взгля-дам группы трудящихся г. Москвы, составивших письмо с описанием своего бедственного положения: «Московские рабочие считают наше положение катастрофическим и безвыходным. Страна по существу уже голодает и массы не в состоянии работать. За индустриализацию мы платим кровью наших голодающих детей и гибелью целых поколений. Мы кормим заграничных свиней, сбывая за бесценок последний кусок хлеба, а сами едим всякую дрянь и наши препраславленные фабрики-кухни и хлебозаводы – одно лишь издевательство. Нигде в мире рабочему кусок хлеба не достается с таким трудом, как у нас. После потогонной работы приходится часами стоять в очередях, чтобы получить кусок скверного хлеба. Наша зарплата равняется фактически нулю. Ограбленная и опустошенная деревня грабит нас…» [54].

Что касается интеллигенции, то картина была еще более сложной. На настроения интеллигенции в немалой степени влияли ее давние политические симпатии. События 1917 г., Гражданской войны выявили тот факт, что преобладающая часть интеллигенции отдала симпатии не большевикам, что было также характерно и для Вятской губернии [55]. Они ориентировались не на советский, а на западный вариант развития, что в полной мере получило свое развитие в так называемом «сменовеховском» политическом течении, получившем широкую поддержку среди советской интеллигенции [56]. Сторонники «сменовеховства» (на территории Вятской губернии представленные членами Нижегородской краевой организации Трудовой Крестьянской партии [57]) делали ставку на нэп как вариант эволюционного перехода к капитализму. Эта часть интеллигенции, выступая за развитие капиталистических отношений, соответственно поддерживала и их носителей (деревенского кулака, городского нэпмана). Естественно, что и в 1928–1929 гг. они выступали за развитие нэпа, их не вдохновляла перспектива его свертывания. Как отметил в секретном политическом письме, направленном в Вятский губернский партийный комитет 23 октября 1928 г., ответственный секретарь Нолинского уездного комитета ВКП(б) И. П. Ростовцев, «интеллигенция проявляет робость, боязнь посещать собрания крестьянства, не дает четкого разъяснения по текущим хозяйственным задачам. Отмечается политика поддакивания рокоту крестьянства, направленного на срыв важнейших хозяйственно-политических кампаний» [58].

Согласно сводкам Вятского отдела ОГПУ, «чуждые по социальному происхождению и по идеологии люди составляют значительный процент в среде интеллигенции. Эти чуждые люди в общественной работе не принимают никакого участия, держат связь с кулачеством и лишенцами, прикрывая их проделки, грубы с окружающим населением и с подчиненными, к своей работе относятся бюрократически, по-казенному» [59]. Данное обстоятельство связывалось прежде всего с тем, что в данный период времени советской власти не удалось еще сформировать в среде интеллигенции устойчивый слой преданных идеалам коммунизма людей. Так называемая «старая интеллигенция», «воспитанная на принципах „старого доброго времени”» [60] составляла еще большинство, что прямым образом отражалось на политических позициях и практической деятельности указанной категории населения [61].

В совокупности указанные обстоятельства создавали весьма взрывоопасную ситуацию в обществе, что не могло не отразиться на настроениях правящей коммунистической партии. Членам ВКП(б) отводилась авангардная роль в проведении намеченной модернизации страны. Совершенно естественно, что негативные настроения, имевшие место в обществе, так или иначе накладывали определенный отпечаток и на деятельность членов большевистской партии, тысячами нитей связанных с беспартийным населением.

Во многом восприятие большевиками, в том числе и вятскими, происходящих событий зависело от их социального происхождения. Оценивая ту или иную резолюцию вышестоящего органа, коммунист часто исходил из своих материальных интересов, из того – рабочий он или крестьянин.

По состоянию на 1 октября 1928 г. в рядах Вятской губернской организации ВКП(б) было 6944 члена и 2670 кандидатов в члены партии. Среди них по социальному составу рабочие составляли 42,6%, крестьяне – 34,5%, служащие – 22,2% и прочие – 0,7% [62].

При некотором численном преобладании рабочих в губернской партийной организации, крестьянство составляло немалый процент в ее составе. Данное обстоятельство не могло не сыграть своей роли при проведении на территории Вятской губернии мероприятий по форсированной индустриализации промышленности и массовой коллективизации сельского хозяйства. Указанное выше разгоравшееся противостояние между крестьянами и рабочими не могло не проецироваться на партийную массу. К тому же масштабные преобразования, намечавшиеся в СССР, естественно затрагивали материальные интересы и членов ВКП(б), вызывая их недовольство, а порой и активное сопротивление.

На данном этапе настроения оппозиционности проводимому и особенно вновь намечаемому проявились, главным образом, в так называемом «правом уклоне» в ВКП(б), причин имевшем соответствующую социальную базу в такой аграрной губернии, как Вятская.

В 1926 г. А. Кровицкий провел обследование хозяйств крестьян-комму¬нистов Вятской губернии. В каждом уезде было взято в среднем по 30 хозяйств коммунистов, а всего 251 двор, то есть 16,6% всей численности хозяйств, принадлежавших в губернии крестьянам-коммунистам. Анализ полученных данных свидетельствует о ярко выраженном имущественном превосходстве хозяйств крестьян-коммунистов над средним уровнем остальных хозяйств губернии. Средняя обеспеченность лошадьми в хозяйствах крестьян-партийцев была выше средней губернской на 12,5%, обеспеченность коровами – на 23%. Если по губернии средний процент хозяйств без посева составлял 23,3%, то среди крестьян-коммунистов – только 3,1%. Самая высокая группа по обеспечению землей – от 8 дес. и выше, среди крестьян-коммунистов к ней относились 16,9%. Среди остальных крестьянских дворов на данную группу приходилось только 3,4%. При этом значительным подкреплением бюджета части членов партии являлись побочные заработки в виде денежных окладов по партийно-советским должностям (100–300 руб. в год) [63].

Исходя из вышесказанного, можно отметить, что вследствие улучшенного материального положения крестьян-коммунистов, объективно они были не заинтересованы в намеченных сталинским руководством преобразованиях, потенциально какая-то их часть могла пополнить ряды сторонников так называемого «правого уклона» в ВКП(б).

Таким образом, политическая ситуация в Вятской губернии накануне «великого перелома» характеризовалась нарастанием напряженности. Самые различные слои населения в силу ряда причин выражали свое недовольство проводимой центральными и местными органами власти политикой по решению насущной проблемы радикальной модернизации технической базы советской промышленности.

Примечания

1. Подсчитано по: Всесоюзная перепись населения 1926 года: Вятский район. Отдел I: Народность, родной язык, возраст, грамотность. М., 1928. С. 4–26.

2. Вятское хозяйство. 1929. № 3. Вятка, 1929. С. 42.

3. Коршунова М. Население губернии на 1 января 1928 г. // Статистический бюлле-тень. № 1 (10). Январь 1928 г. Вятка, 1928. С. 40.

4. Семено А. В. Осуществление политики раскулачивания и выселения кулацких се-мей на территории Кировской области в 1929–1934 гг.: дисс. … канд. ист. наук. Киров, 2003. С. 29.

5. Бакулин В. И. Хлебный вопрос в Вятской губернии в 1926–1928 гг. // Баку-лин В. И. Листая истории страницы: Вятский край и вся Россия в ХХ веке: сб-к научных статей. Киров, 2006. С. 146.

6. Вятское хозяйство… С. 35.

7. Кировская областная организация КПСС в цифрах: 1917–1985 / Сост. В. В. Лего-тин. Киров, 1986. С. 81; Из доклада председателя губсовнархоза на II пленуме губкома ВКП(б) о состоянии промышленности 16 февраля 1928 г. // Хрестоматия по истории Киров-ской области / Под ред. Е. И. Кирюхиной, А. В. Эммаусского. Киров, 1982. С. 125.

8. Из доклада председателя губсовнархоза на II пленуме губкома ВКП(б) о состоя-нии промышленности 16 февраля 1928 г. // Хрестоматия по истории Кировской области / Под ред. Е. И. Кирюхиной, А. В. Эммаусского. Киров, 1982. С. 125.

9. Очерки истории Кировской организации КПСС: в 2 ч. Ч. 2 / Под ред. Е. С. Садыриной и др. Горький, 1969. С. 158.

10. ГАКО. Ф. Р-875. Оп. 1. Д. 45. Л. 78.

11. Загвоздкин Г. Г. Под знаком серпа и молота // Энциклопедия земли Вятской: в 10 т. Т. 4. История. Киров. 1995. С. 370; См. также: Пятьдесят советских лет: Кировская об-ласть. 1917–1967 / отв. ред. А. В. Эммаусский. Киров, 1967. С. 22; Кирюхина Е. И. Под зна-менем Октября: Кировская область за 60 лет Советской власти. Киров, 1977. С. 66–67; Во главе масс: Из истории Кировской городской организации КПСС / отв. ред. Е. И. Кирюхина. Киров, 1980. С. 104–105, 108; Два века в пути: История фабрики «Красный курсант» / Науч. ред. Е. С. Садырина. Киров, 1985. С. 66–69; и др.

12. Бакулин В. И. Проблемы промышленного развития Вятской губернии в годы нэпа (1921–1928) // Энциклопедия земли Вятской. Т. 10. Кн. 2. Киров, 2008. С. 133–134.

13. Загвоздкин Г. Г. Указ. соч. С. 370.

О некоторых формах реализации данной политики см. также: Бакулин В. И. На пути интенсификации промышленного производства (из опыта 20-х годов). Екатеринбург, 1992; Столбова Н. В. Рационализация и рабочее изобретательство на промышленных предприяти-ях Вятского региона в 1917–1929 гг. // Из истории Вятского края конца XIX – первой поло-вины ХХ века. Киров, 1998. С. 66–75; и др.

14. Бакулин В. И. Проблемы промышленного развития Вятской губернии… С. 134.

15. ГАСПИ КО. Ф. П-1. Оп. 6. Д. 50. Л. 131–132.

16. Бакулин В. И. Проблемы промышленного развития Вятской губернии… С. 138.

17. Загвоздкин Г. Г. Указ. соч. С. 372.

18. ГАКО. Ф. Р-875. Оп. 1. Д. 125. Л. 30.

19. Там же.

20. Загвоздкин Г. Г. Указ. соч. С. 362, 365.

21. Бакулин В. И. Проблемы промышленного развития Вятской губернии… С. 139.

22. Там же.

23. ГАКО. Ф. Р-875. Оп. 7. Д. 34. Л. 13.

24. См. подробнее: Бакулин В. И. Проблемы промышленного развития Вятской гу-бернии… С. 139–140.

25. Пятьдесят советских лет… С. 23.

26. Бакулин В. И. Хлебный вопрос в Вятской губернии в 1926–1928 гг… С. 152.

27. План хлебозаготовок, намеченный на конец (октябрь–декабрь) 1927 г., прова-лился. Вместо 4,58 млн. т, заготовленных за соответствующий период прошлого года, уда-лось закупить только 2,4 млн. т, т. е. почти в два раза меньше (Соколов А. К. Курс советской истории: 1917–1940. М., 1999. С. 152).

28. ГАКО. Ф. Р-877. Оп. 1. Д. 6. Л. 30.

29. ГАСПИ КО. Ф. П-1. Оп. 6. Д. 50. Л. 18.

30. Бакулин В. И. Хлебный вопрос в Вятской губернии в 1926–1928 гг… С. 148.

31. ГАСПИ КО. Ф. П-1. Оп. 6. Д. 50. Л. 94.

32. Там же. Л. 25.

33. Бакулин В. И. Хлебный вопрос в Вятской губернии в 1926–1928 гг.… С. 146.

34. В докладе вятского губернского прокурора от 2 марта 1928 г. «О состоянии ре-волюционной законности в деревне, о борьбе с ее нарушениями» указывалось, что в первом полугодии 1927 г. на действия «волостных исполнительных комитетов ВКП(б), сельских советов и других органов советской власти было принесено 4263 жалобы». За аналогичный период 1925 г. таковых было зарегистрировано 2309, 1926 г. – 2876. (ГА КО. Ф. Р-875. Оп. 1. Д. 1740. Л. 20).

35. См. подробнее: Шубин А. В. Вожди и заговорщики. М., 2004. С. 160–161; и др.

36. ГАКО. Ф. Р-875. Оп. 3. Д. 42. Л. 1.

37. ГАСПИ КО. Ф. П-1. Оп. 7. Д. 30. Л. 18 об.; Там же. Оп. 6. Д. 44. Л. 94, 101, 106; Там же. Д. 71. Л. 73; и др.

38. Там же. Д. 63. Л. 51.

39. Там же. Д. 50. Л. 179.

40. ГАКО. Ф. Р-875. Оп. 1. Д. 125. Л. 87. Подробнее о восприятии советским обще-ством военной угрозы см.: Голубев А. В. «Если мир обрушится на нашу Республику»: Советское общество и внешняя угроза в 1920 – 1940-е гг. М., 2008.

41. ВЧК–ОГПУ о политических настроениях северного крестьянства: 1921–1927 гг. (по материалам информационных сводок ВЧК–ОГПУ) / Сост. Г. Ф. Доброноженко. Сыктыв-кар, 1995. С. 13.

42. ГАСПИ КО. Ф. П-1. Оп. 6. Д. 63. Л. 1, 51 – 51 об.; Там же. Д. 50. Л. 174–177.

43. ВЧК–ОГПУ о политических настроениях северного крестьянства… С. 13.

44. ГАСПИ КО. Ф. П-1. Оп. 6. Д. 50. Л. 178 об.

45. Бакулин В. И. Проблемы промышленного развития Вятской губернии… С. 140.

46. ГАКО. Ф, Р-875. Оп. 7. Д. 33. Л. 1.

47. Бакулин В. И. Проблемы промышленного развития Вятской губернии… С. 140.

48. Бакулин В. И. Настроения жителей Вятской губернии… С. 84.

49. Столбова Н. В. Отношение рабочих промышленных предприятий Вятского ре-гиона к политике центральной и местной власти в последние годы нэпа (1928–1929 гг.) // Актуальные проблемы отечественной истории XVIII–XX вв. Киров, 1997. С. 40.

50. Обращение ко всем парторганизациям, ко всем контрольным комиссиям партии, ко всем членам партии, работающим в хозяйственных, кооперативных, торговых, банковских и других учреждениях, о борьбе за режим экономии: постановление ЦК и ЦКК ВКП(б) от 25 апреля 1926 г. // КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК (1898–1986). Т. 4. 1926–1929. Изд-е 9-е, доп. и испр. М., 1984. С. 18–23.

51. ГАСПИ КО. Ф. П-1. Оп. 6. Д. 63. Л. 51.

52. Там же. Д. 44. Л. 94; Там же. Д. 63. Л. 51 об.

53. ГАКО. Ф. Р-877. Оп. 2. Д. 9. Л. 7.

54. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 71. Д. 112. Л. 11 – 11 об.

55. См. подробнее: Бакулин В. И. Драма в двух актах: Вятская губерния в 1917–1918 гг. Киров, 2008.

56. См. подробнее: Мухачев Ю. В., Шкаренков Л. К. Крах «новой тактики» контрреволюции после гражданской войны. М., 1980. С. 49–61.

57. См. подробнее: Бакулин В. И. Нижегородская краевая организация Трудовой Крестьянской партии: История возникновение и гибели // Бакулин В. И. Листая истории страницы: Вятский край и вся Россия в ХХ веке: сб-к науч. статей. Киров, 2006. С. 159–178; Бакулин В. И. Год «великого перелома» и политические репрессии конца 1920 – начала 1930 гг. // Россия и Вятский край в исторической ретроспективе: сб-к науч. статей / отв. ред. М. С. Судовиков. Киров, 2005. С. 102–111.

58. ГАСПИ КО. Ф. П-1. Оп. 6. Д. 50. Л. 177.

59. ГАКО. Ф. Р-877. Оп. 2. Д. 10. Л. 9.

60. ГАСПИ КО. Ф. П-2. Оп. 1. Д. 23. Л. 292.

61. К примеру, в конце 1928 г. в должности заведующего Вятским нефтескладом находился некий Тихомиров. В письме в вятскую рабоче-крестьянскую инспекцию замести-тель начальника губернского отдела ОГПУ Яговкин указал, что «Тихомиров – тип, явно настроенный против Советской власти, до настоящего времени о советской нефтепромыш-ленности, в беседах и спорах отзывается так: „Ничего ведь еще нет нового, все осталось от дядюшки Нобеля”. Личное знакомство и дружбу ведет исключительно с интеллигенцией эсеровских убеждений – учителем Пашиным и другими. В служебной деятельности Тихоми-рова имеют место факты, граничащие с преступлением – неотпуск вовремя горючих припа-сов местной Обуховской Коммуне для работы тракторов, вследствие чего имел место непро-изводительный простой тракторов и другие явления, тормозящие усиленному ходу развития и работы указанной коммуны». Впоследствии Тихомиров был снят с работы без назначения пенсии (Там же. Ф. П-98. Оп. 1. Д. 388. Л. 93 – 93 об., 97).

62. Кировская областная организация КПСС в цифрах: 1917–1985 / Сост. В. В. Леготин. Киров, 1986. С. 40.

63. Головин С. А. Членство в РКП (б)–ВКП(б) как основной путь повышения соци-ального статуса (1920–1930-е гг.) // Вопросы истории. 2008. № 3. С. 38.

(Опубл.: Вестник Вятского государственного гуманитарного университета. История и юридические науки. 2011. № 2 (5). С. 108–115).