Версия для слабовидящих
|
Зелёная лампа
Литературный дискуссионный клуб
|
||||||||||
|
Джон Бойн
ИСТОРИЯ ОДИНОЧЕСТВА *
Сейчас мало до кого не доносились отголоски многочисленных скандалов, связанных с обвинениями священников в педофилии. В романе «История одиночества» поднята жгучая и постыдная проблема, с которой ныне столкнулась католическая церковь. При желании легко понять, что это не является безумной экзотикой и для более близкой нам конфессии — авторитет того же диакона Андрея Кураева, борца с подобными злоупотреблениями в РПЦ, склоняет согласиться с этим. Но Бойн не молотит по головам исключительно злодеев-грешников (вернее, не только беспощадно молотит). Он стремится разобраться в истоках проблемы, коренящихся не только в самом институте церкви, но и в обществе в целом. Его герою, ирландскому священнику Одрану Йейтсу (сразу, спойлеря — чуждому этого порока, как и многих других), приходится с огромной болью разбираться с чудовищной реальностью, пытаясь понять и жертв, и преступников. Джон Бойн легко и увлекательно пишет, его романы при всей серьёзности — ярки и воздушны. Цитаты: ***
До середины жизни я не стыдился, что я ирландец. Пожалуй, стоит начать с того вечера, когда я пришел к сестре на званый ужин, а она забыла о своем приглашении; наверное, тогда-то и проявились первые признаки ее безумия. В тот день состоялась инаугурация Джорджа У. Буша на первый срок американского президентства, и когда я появился в доме сестры на Грейндж-роуд в Ратфарнеме, то застал Ханну прилипшей к телевизору — передавали отчет о церемонии, в полдень прошедшей в Вашингтоне. К своему стыду, я почти год не бывал у сестры. После суматошных визитов из-за смерти Кристиана я вернулся к прежнему стилю нашего общения: редкие разговоры по телефону и еще более редкие трапезы в кафе «У Бьюли», напоминавшем нам о далеком-далеком детстве, в котором мама баловала нас угощеньем и водила смотреть рождественскую витрину универмага Швицера. В магазине Клери нас обряжали к первому причастию, а потом в кафе мы объедались сосисками с фасолью и жареной картошкой, и нам дозволялось заказать по огромному пирожному с кремом и запить его апельсиновой фантой. От Дандрамской церкви автобусом 48А мы, вцепившись в поручень передних сидений ***
— В твоей жизни есть кто-то особенный? — спросил я, прекрасно сознавая, что подобные вопросы задает лишь тот, кто сам отчаянно ищет счастья. ***
Помните, мой юный друг: жизнь легко описать, но нелегко прожить. ***
Я не представлял, каково это — услышать, что кто-то меня любит. Но если бы вдруг кто-нибудь мне признался, я, думаю, по-доброму отнесся бы к тому человеку, независимо от его пола. ***
С самого начала я все знал и ничего не сделал. Снова и снова я гнал всякие мысли об этом, не желая признать очевидное. Я молчал, когда надо было кричать, я убеждал себя, что я выше этого. Я соучастник всех преступлений, из-за меня пострадали люди. Я профукал свою жизнь. Каждый ее миг. Самое смешное, что глаза мне открыл отсидевший педофил: молчальники виновны наравне с преступниками. ***
Старики, после сорокалетних трудов ушедшие на покой, вынуждены на всем экономить, потому что их пенсионные накопления разворованы жульем из партии Fianna Fail, за которую через пару лет все опять пойдут голосовать. ***
Если сделать вид, что гомосексуализм ничуть не хуже натуральных отношений, не будет ли это выглядеть снисходительностью? А если вести себя так, словно это отклонение, не нанесу ли я оскорбление? Точно на минном поле. Что ни скажешь, все не так. Нынче плюнуть нельзя, чтоб кого-нибудь не обидеть. ***
За цену чашки чая надеются купить себе час-другой теплоты. ***
До поры до времени не будет ничего хорошего, кроме плохого. ***
Однажды я бродил по Синноттскому холму и вдруг узрел неопалимую купину, а потом разверзлись облака и раздался глас Божий, изрекший: «Слушай, будь другом, ступай в священники». ***
Если я не умею разглядеть толику добра в любом из нас, если не верю, что общая боль наша утихнет, то какой же я священник? И что я за человек? ***
— «Им надлежит не вопрошать, но исполнять и умирать», — поправил я. — Теннисон, «Атака легкой кавалерии ***
Молчальники виновны наравне с преступниками. Я молчал, когда надо было кричать, я убеждал себя, что я выше этого. ***
Как всегда бывает на поминках, почтительная скорбь постепенно сменилась весельем. ***
В моей профессии цвет одежд менялся в соответствии с продвижением по рангам: черный, алый, белый — тьма, кровь и на самом верху чистота Татьяна Александрова, член клуба «Зелёная лампа» * — книга есть в отделе абонемента Герценки. Отзывы к новости
|
|||||||||||
|
Назад | На главную
|
|||||||||||
Давно убедилась, что ирландский писатель Джон Бойн умеет прикасаться к самым сложным и болезненным темам. Я чувствую, что его внутренний стержень, ядро личности его — это трудное и редкое сочетание обостренной совести и человечности, сострадания — редко кому удается быть одновременно беспощадным прокурором и страстным адвокатом своих героев.