![]()
|
Зелёная лампа
Литературный дискуссионный клуб
|
||||||||||
Грэм Свифт
ЗЕМЛЯ ВОДЫ *
Артур Конан Дойль Мир, где перемешались земля и вода – Фенленд, район, расположенный в северной части графства Кембриджшир, граничащий с графствами Линкольншир и Норфолк. Реки, которые переполнившись илом, могут потечь вспять, болотистая земля, дождливое небо, сырая, сочащаяся влагой, темными неуловимыми эмоциями жизнь местных жителей, «фенменов». Темные, скрытные страсти на грани абсурда – и за его гранью. Все размокает, раскисает – и почва, и жизнь. Для того, чтобы твердь под ногами окончательно не превратилась в болотную жижу, требуются постоянные, неусыпные усилия: насосы перекачивают воду, люди с бульдозерами, а то и с лопатами, постоянно расчищают каналы, стоит остановиться – как мир потеряет форму. А в это время из школы увольняют пожилого учителя истории, увлеченного краеведением, не только отправляют до срока на пенсию, но и сокращают его предмет как бесполезный, не нужный прагматичному современному миру. Что станет без его усилий с учениками, которые растеряны, утратили жизненные ориентиры, которых преследует страх перед новой мировой войной? Эта двойная метафора на самом деле – тройная. Распад, заиливание происходят в душах участников одной странной темной истории, когда в военные годы воды реки принесли к насосной станции труп 16-летнего старшеклассника. «Расчистить» историю от наслоений ила будет непросто – автор, Грэм Свифт – человек-река – принесет вам много странных философских рассуждений, историй старинных семейств, проживающих в этом мрачноватом краю, участников душераздирающей семейной драмы. Меня покорила атмосфера романа, принесшего автору Букеровскую премию, – тягуче-таинственная, тревожная и очень «английская». Это не детектив, хотя в финале – разгадка преступления. Пожалуй, думать об «иле истории» я буду еще долго… Могу предупредить, что этот роман не для тех, кто ценит «экшн» и боится длиннот.
Грэм Колин Свифт (1949 г.р.) родился в Лондоне, закончил Кембридж и получил магистерскую степень в университете Йорка, специализируясь на викторианской литературе. Некоторое время преподавал английский язык в Греции, как и его предшественник – Джон Фаулз. Первый свой роман «Владелец кондитерской» (TheSweetShopOwner) выпустил в 1980 году. В 1983 прославился романом «Земля воды» (Waterland), считающимся одним из лучших произведений английского постмодернизма. Учился на литературных семинарах у Малколма Брэдбери, так же, как и его друг Кадзуо Исигуро.
ЦИТАТЫ: *** Слова из волшебной сказки и совет из волшебной сказки. Но мы и жили в сказочных местах. В доме сторожа при шлюзе, у реки, в самой середине Фенов. Вдали от большого мира. И отец, а он был человек суеверный, во всякую вещь, во всякое дело любил привносить привкус тайны. И волшебства. Даже верши на угрей он всегда ставил ночью. Не потому, что их нельзя ставить днем, а потому, что ночная темнота отзывалась в нем, в темноте была тайна. И как-то ночью, в тридцать седьмом, в середине лета, мы пошли с ним, Дик и я, ставить верши к Стоттову мосту. Ночь была безветренной и душной. Покончив с вершами, мы легли на берегу. Дику было четырнадцать, мне десять. Мерно перестукивали помпы, как обычно, без остановки, так что ты едва их замечаешь, по всей округе, по всем Фенам, и в канавах квакали лягушки. Небо наверху кишело звездами, и звезд как будто становилось больше, когда ты на них смотрел. И пока мы там лежали, отец сказал: «Знаете, что такое звезды? Серебряная пыль благословения Божьего. Маленькие, стертые в порошок крошки неба. Господь их бросил вниз, чтобы они на нас упали. А потом и увидал, какие мы дурные, и передумал, и велел звездам остановиться. Вот потому-то они и висят себе на небе и вид у них такой, как будто вот-вот упадут, вот-вот…» Потому как у отца, кроме того, что он был человек суеверный, был еще и талант рассказывать истории. Придуманные и правдивые; чтобы успокоить и чтобы упредить; истории с моралью и истории вообще безо всякого смысла; истории правдоподобные и неправдоподобные; и еще такие, которые вообще никакому определению не поддавались. У них в семье все были рассказчики. Хотя ведь и у мамы был точно такой же дар, и очень может быть, что от нее-то он его и перенял. Потому что, когда я был маленький, истории мне рассказывала мама на сон грядущий. Вот только она их и сама выдумывала, и вычитывала из книг, отец же выдумывал все до одной. А с тех пор как мама умерла, то есть за шесть месяцев до звезд и вершей, пунктик у отца насчет темноты, все это его полуночничество, как раз вошло в полную силу. Как будто он прокручивал, из ночи в ночь, какую-то историю, которую хотел и никак не мог рассказать. И время от времени я видел, как он бродит при свете луны по грядкам с овощами, или беседует со спящими на насесте курами, или ходит туда-сюда по-над затвором шлюза с блуждающим угольком сигареты вместо топового фонаря. Наш дом был дом смотрителя при шлюзе, на речке Лим, которая берет свое начало в Норфолке и впадает в Большую Узу. И нет нужды объяснять, что земля в этой части света плоская. Настолько плоская, настолько монотонная и лишенная всяческого даже намека на рельеф, что, можно сказать, одной только этой монотонности достанет, чтобы лишить человека покоя и чтобы в голову ему по ночам вместо сна лезли всякие мысли. От забранных в дамбы, а потому приподнятых над нею берегов Лима она тянулась вплоть до горизонта и разнообразила главный свой цвет, торфяно-черный, исключительно за счет сельскохозяйственных культур – серо-зеленые листья картофеля, зелено-голубые листья свеклы, желто-зеленая пшеница; ее униформная плоскостность была рассечена одними лишь глубокими, прямыми как стрела морщинами каналов и дренажных канав, которые в зависимости от погоды и от угла падения солнечных лучей бежали сквозь поля подобно сети то серебряных, то медных, а то и золотых тонких проволочек и которые, стоило вам только встать и приглядеться, неизбежно погружали вас в пучину бесплодных размышлений о законах перспективы. И все же эта самая земля, такая расчисленная, такая распростертая, такая приведенная к порядку и возделанная человеком, в моей не то пяти, не то шестилетней душе преображалась в зачарованную пустошь. По вечерам, когда маме приходилось рассказывать мне на ночь истории, мне казалось, что мы в смотрительском нашем доме затерялись в самой середине великого Нигде; а клекот поездов, бежавших где-то вдалеке по рельсам в Кингз-Линн, в Гилдси или в Или, становился хриплым лаем чудища, которое, вынюхивая нас, рыщет в черной ночной пустоте. *** *** *** Татьяна Александрова, член клуба «Зелёная лампа» * Книга есть в отделе абонемента Герценки. Отзывы к новости
|
|||||||||||
Назад | На главную |