ВОЛШЕБНАЯ ГОРА
ДОКТОР ФАУСТУС
ЛОТТА В ВЕЙМАРЕ
СМЕРТЬ В ВЕНЕЦИИ
МАРИО И ВОЛШЕБНИК

Дорогой собрат-читатель! Позволь мне для начала попытаться угадать твой облик, твои привычки и стремления, прежде чем я стану говорить что-либо об этом писателе и об этих книгах. Давай условимся так: если портрет, который я обрисую, на тебя ничуть не похож — тогда не принимай на свой счет и мои выводы и соображения, а, тем более, советы. Без обид! Просто скажи: «Это не я, это не ко мне».

Итак, ты с юных лет познал глубочайшее наслаждение вдумчивым чтением и не отвык от него, став взрослым. Может быть, тебе не нравились школьные уроки и учебники литературы, но саму программную классику ты прочел жадно, даже страдая порой в душе от необходимости ее «проходить», деля с другими свои сокровенные мысли и суждения, выдавая навязанное за свое на уроках или экзаменах.

Твое чтение всегда содержит применение материала к себе, хотя ты не ищешь прямых соответствий между героями и собой.

Ты — не профессиональный филолог, хотя это условие не обязательно. Важно, что механизмы восприятия книги у тебя не подверглись неизбежной, пусть даже очень высокой и качественной, профессиональной стандартизации, ты не перекормлен авторитетами.

Ты редко смотришь телевизор и не заражен клиповым мышлением, при этом как пользователь интернета не боишься навязываемого страха перед «лонгридом».

Ты независим в самом высоком смысле этого слова. Малогипнабелен. Устойчив — иногда до озлобления — к большинству массовых приемов манипуляции сознанием. Ты не благоговеешь перед современностью — но не обязательно потому, что ты, увы, немолод. Просто ты откуда-то знаешь, что нового под солнцем всегда очень мало.

При этом ты не заносчив, не холоден по-снобски, у тебя нередко болит душа не только за себя и себе подобных, но и за тех, кто на тебя непохож. Ты не дерзнешь даже помыслить о возможности любить всех, но пожалеть всех тебе порой случается. Если ты таков, то есть, между нами есть сходство, тогда, очень может быть, Томас Манн произведет на тебя столь же мощное впечатление, как и на меня.

Читать большие книги, написанные без современных приемов удержания внимания в плену текста — особое удовольствие. Не «на одном дыхании», и не «не отрываясь»! Дыша спокойно, растянув процесс надолго. Это не короткий яркий аттракцион, это медитация. Не готов — не бейся об стену — лучше подожди, может, нужно еще немного повзрослеть. Но чуда не жди, это — без «ароматизаторов и усилителей вкуса», присущих многому из современной литературы. Но если тебе были милы Лев Толстой и Федор Достоевский, можно рискнуть. (Давай, а!) На современный модный вкус — это, безусловно, затянуто. Много параллельных эпитетов, хотя метафора ясна, текст умный, в нем много отступлений и рассуждений, но совершенно не заумный. То есть, если любишь думать о самых разных предметах, если над тобой порою смеются и обзывают тебя словом «философ», то подумать вместе с Томасом Манном — достаточно удобно, он не запутывает, мысли выражает подробно, пусть порой немножко тяжеловесно. Но, во-первых, это все-таки большая романная проза, а во-вторых, автор все-таки немец.

Это модернизм, а не постмодернизм, однако, и здесь интертекстуальность потребует от тебя, друг мой, хорошего культурного бэкграунда. Как минимум, смирения — готовности гуглить все непонятное. Но знакомство с реалиями и мифами европейской культуры — условие почти необходимое, это реперные точки, без которых тексты могут показаться громоздкими — а с ними — они воздушны, как каменное кружево готических соборов. Например, я хорошо и с разных сторон знаю немецкую мифологию, домодернистскую немецкую поэзию и прозу. Мне не были тяжелы отсылки к мифу о Тангейзере в «Волшебной горе», а над романом «Лотта в Веймаре» я плакала так долго и сладко, как не плакала над «Страданиями юного Вертера» в моем зеленом отрочестве — а ведь это те же герои, минус суицид, плюс сорок лет... А вот с «Доктором Фаустусом» я помучилась, не помогло даже, не хвалюсь, пристрастное знание и многократное перечитывание в течение жизни «Фауста» Гёте. Но музыку я знаю плоховата, вай, позор! Но и стимул, так? Но ни разу не жалею, потому что Томас Манн — это мощная развивалка, нелегкий, но очень полезный спортивный тренажер для души. Не забываем, что он, все-таки — в первую очередь «Волшебная гора» и «Фаустус», а не «Смерть в Венеции», которую все норовят посмотреть в виде фильма Лукино Висконти, а не читать.

Здесь я не упомянула «Иосифа и его братьев» — они были мной прочитаны лет тридцать назад, и «Будденброков», хотя именно за них Томас Манн получил своего Нобеля.

Что приобретено за почти три месяца с Томасом Манном? Чувство труднопрошибаемого покоя и укрепившейся надежды на красоту и счастье в жизни при любых, даже самых трагических обстоятельствах, в любые — какие ни есть паршивые периоды личного и общественного бытия.

Приложение № 1.

Набор цитат.

***
Талант есть способность обрести собственную судьбу.

***
Разве каждый человек не ошибка, не плод недоразумения? Разве, едва родившись, он не попадает в узилище? Сквозь зарешеченные окна своей индивидуальности человек безнадежно смотрит на крепостные валы внешних обстоятельств, покуда смерть не призовет его к возвращению на родину, к свободе...

***
Как больно ранит красота, в какие бездны стыда и страстного отчаяния повергает она человека, без остатка пожирая его мужество, его пригодность к обыденной жизни!

***
Искусство — священный факел, милосердно освещающий все устрашающие глубины, все постыдные и скорбные пропасти бытия; искусство — божественный огонь, данный миру, дабы тот в искупительном сострадании вспыхнул и исчез вместе со всем своим позором и мукой.

***
Прошлое — это колодец глубины несказанной. Не вернее ли будет назвать его просто бездонным?
Так будет вернее даже в том случае и, может быть, как раз в том случае, если речь идет о прошлом всего только человека, о том загадочном бытии, в которое входит и наша собственная, полная естественных радостей и сверхъестественных горестей жизнь, о бытии, тайна которого, являясь, что вполне понятно, альфой и омегой всех наших речей и вопросов, делает нашу речь такой пылкой и сбивчивой, а наши вопросы такими настойчивыми. Ведь чем глубже тут копнешь, чем дальше проберешься, чем ниже спустишься в преисподнюю прошлого, тем больше убеждаешься, что первоосновы рода человеческого, его истории, его цивилизации совершенно недостижимы, что они снова и снова уходят от нашего лота в бездонную даль, в какие бы головокружительные глубины времени мы ни погружали его. Да, именно «снова и снова»; ибо то, что не поддается исследованию, словно бы подтрунивает над нашей исследовательской неуемностью, приманивая нас к мнимым рубежам и вехам, за которыми, как только до них доберешься, сразу же открываются новые дали прошлого. Вот так же порой не можешь остановиться, шагая по берегу моря, потому что за каждой песчаной косой, к которой ты держал путь, тебя влекут к себе новые далекие мысы.
Поэтому практически начало истории той или иной людской совокупности, народности или семьи единоверов определяется условной отправной точкой, и хотя нам отлично известно, что глубины колодца так не измерить, наши воспоминания останавливаются на подобном первоистоке, довольствуясь, какими-то определенными, национальными и личными, историческими пределами.

Приложение № 2.

Любителям аниме и конкретно великого Хаяо Миядзаки — с особым пламенным приветом, ибо — обожаю!

Известна любовь Хаяо Миядзаки к скрытым цитатам. Так в его прекрасной работе «Ветер крепчает» промелькнули не только две картины Исаака Левитана (герой едет на поезде через СССР — так что же ему еще видеть из окна вагона?) Но и очень важные отсылки к «Волшебной горе» Томаса Манна. Сразу по нескольким линиям. Во-первых, туберкулезный санаторий в горах, нарисованный во всех подробностях — просто прямое заимствование декораций из романа в сюжет фильма, который, вообще-то, про другое... А во-вторых, о чудо! Миядзаки спас главного героя «Волшебной горы» от практически неминуемой гибели. В открытом, но достаточно мрачном финале у Манна Ганс Касторп ползет под обстрелом по развороченному снарядами полю сражения Первой мировой войны, и последнее слово романа, его последняя мысль — Любовь — обещает ему жизнь разве что в нашей памяти. А у Миядзаки главный герой, молодой японский инженер, встречает в санатории сорокалетнего Ганса Касторпа — эмигранта-антифашиста, который становится его наставником и другом. Хотя, если принять точку зрения критиков, что «Волшебная гора» — роман-воспитание, то ведь и «Ветер крепчает» — аниме-воспитание, почему бы выросшему ученику не стать, в свой черед, учителем?
Милая, маленькая фантазия, а как приятно!

Ганс Касторп, повзрослевший герой «Волшебной горы» Томаса Манна
в фильме Хаяо Миядзаки «Ветер крепчает»

Татьяна Александрова, член клуба «Зелёная лампа»