ИЗБРАННЫЕ
(М.: Зебра Е, 2006. – 704 с.)

Для впавших в уныние или пребывающих в плохом настроении – нет ничего лучше, чем сборник рассказов замечательного питерского прозаика Валерия Попова «Избранные».

Жизнь прекрасна несмотря ни на что! – говорит Валерий Попов. Надо просто уметь разглядеть в самых обыденных вещах повод для радости и удивления. Уметь сделать «шаг в сторону», как это делает герой одного из его рассказов.

Из книги «Избранные»:

Шаг в сторону
«Когда дела твои заходят в тупик, умей сделать шаг в сторо­ну и почувствовать, что жизнь – безгранична!

Вот – этот случайный дворик, в который я наобум свер­нул с тротуара – мгновение назад его не было, и вот он есть. Нагретые кирпичи. Фиолетовые цветы. Шлак.

Выйдя из-под холодной, вызывающей озноб арки в го­рячий двор, я постоял, согреваясь, потом пошёл к обшар­панной двери, растянул ржавую пружину. Снова сделалось сыро – я поднимался по узкой лестнице со стёртыми вниз светло-серыми ступенями.

У двери на третьем этаже из стены торчала как бы ручка шпаги с буквами на меди: «Прошу повернуть!» Я ис­полнил просьбу – в глубине квартиры послышалось дре­безжанье.
Хозяин, с маленькой лысой головкой, в спортивном трикотажном костюме, открыл, отвернувшись.

– Водопроводчик! – неожиданно для себя сказал я.
И пошёл за хозяином. Большая светлая комната была скупо обставлена – только по стенам. На пыльном столи­ке у окна стоял аквариум, затянутый ряской. В мутной зе­леноватой воде толчками плавали полурыбки-полуикрин­ки: крохотная стекловидная головка, прозрачный хвостик и животик – тёмная икринка.
Хозяин пошёл по комнате ножками в маленьких кедах.

– ...Вот, Саня! – обращаясь к гостю, скромно сидевше­му на пыльном диване, продолжил он. –  Уезжаю, значит. Преподавателем... Спортлагерь «Лесная сказка». Само название, я думаю, уже достаточно за себя говорит!
Он вышел в коридор, потом вернулся.

–  Ванна там! –  показал он мне.
– Ничего, ничего, не беспокойтесь! –  ответил я. Хозя­ин удивлённо посмотрел на меня.
– Ты что, Коля, корюшки намариновал? –  проговорил гость с дивана. – Дай рубануть!
Коля повернул к нему светлую лысеющую головку.
–  Для тебя, Саня, всё, что угодно! –  сказал он, особо отчеканивая «для тебя».

С серой ложкой и блюдцем он подошёл к высокой стек­лянной банке у стены, поднял крышку, снял желтоватую за­сохшую марлю и, присев боком, скрипя ложкой изнутри по боку банки с радужным отливом, осторожно поднимал и складывал в блюдце белесых ломающихся рыбок. Потом круговым роскошным движением обсыпал всё добытой из маринада морковью и, пристукнув, поставил блюдце пе­ред другом на столик.
–  ...А мне можно? — проговорил я.
Коля, скрипнув зубами, достал из серванта второе блюдце, уже более резкими движениями наполнил его и, поставив рядом со мной на стул, вышел.

Не было ничего нелепей этого сидения над десятью переломанными рыбками, тем не менее я не мог сдвинуть­ся, пошевелиться, чтобы не спугнуть давно забытое и вдруг снова пришедшее ощущение удивительной тайны и пол­ноты жизни. За высокой балконной дверью громоздилась крыша дома напротив со стеклянной башенкой наверху –  внутри неё сидела женщина и, склонившись, шила. Пря­моугольники света на паркете то наливались светом, то тускнели.

– ...Поехали с Пекой, –  заговорил хозяин, неожиданно появляясь. – С одним корешем сговорились, живёт на Пон­тонной: «Пожалуйста, говорит, приезжайте, ловите – мне эта корюшка – во!» – Николай провёл по горлу маленькой крепкой ладошкой.
– ...Взяли у него сачок, вышли на мост­ки. Зачерпнешь — штук десять-двенадцать бьётся. За полча­са нафугачили два рюкзака... – Коля торопливо вышел и снова вошёл.

–  ...Говорю: «На всякий пожарный через клад­бище пойдём – белая ночь!» – «Да ну-у!» – говорит. Ну, ты Пеку знаешь! Вышли на шоссе – с ходу милиция. «Откуда корюшка?» – «Купили!» – «Ладно, – говорят. – Идите, и чтобы вас с вашей корюшкой мы больше не видели!»
Сна­чала к Пеке зашли. Ленка спит. Пека говорит: «Жена! Я принес много рыбы!» – Коля вздохнул.
– ...А рыжая моя приехала в «Лесную сказку» –  нас воскресник был, по убор­ке территории: «Где был прошлой ночью?» ...Вот так вот! ...Лесная сказка! – задумчиво проговорил он и вышел. – ...Что-то Пеки нет – должен уже прийти! – через секунду возвращаясь, проговорил он. И быстро вышел, впервые за всё время понятно зачем –  вымыть блюдца.

Всё в комнате: раскладное кресло, диван – было по-дач­ному пыльно, то есть – как бывает пыльно, когда хозяева на даче, хотя здесь хозяин комнаты только что собирался уезжать.
Поставив относительно вымытые блюдца в сервант, Коля глянул на вытянутые ромбом часы, вздохнув, подсел под огромный рюкзак, зацепил лямки, привычно напряг­ся, медленно поднялся. Посмотрел на меня –  и я торопли­во вскочил со стула.

На площадке Коля подёргал дверь лифта и пружини­сто побежал вниз ножками в маленьких кедах.
– Ну... –  сказал Коля, подходя к мотоциклу и надевая шлем. – Приезжай, Саня! Грибы, рыбалка!

Я отцепил от заднего сиденья второй шлем, застегнул его у себя на подбородке, уселся. Коля изумленно и долго смотрел на меня – но я не реагировал, неподвижно уставясь перед собой в одну точку. Я твёрдо решил Колю не упускать. Саня и Коля обменялись недоуменными взгляда­ми. Саня пожал плечом.
Я сидел неподвижно и только до боли в позвоночнике резко отклонился, когда мотоцикл рванул с места.

Мы вылетели на шоссе, и здесь, на просторе, Колина злость вроде бы рассеялась. Несколько раз он даже оборачивался, что-то кричал – видимо, представляя на заднем сиденье верного Пеку, но слова его рвало, уноси­ло, разобрать ничего было невозможно. Иногда я тоже открывал рот, но сразу же наполнялся упругим, тугим воздухом.
Потом мы свернули, стало тихо, безветренно, и наши сложные, непонятные отношения возвратились.

...Я проснулся почему-то на террасе, на втором этаже. Солнце висело уже низко, через открытую форточку гре­ло лицо. Внизу по травянистому двору ходил Коля, с ним какой-то человек в галифе. Приседая, разводя маленькие ручонки, Коля что-то рассказывал. Потом донесся их смех – удивительно тихо.

Я спустился по глухой деревянной лестнице с затхлым запахом, вышел на воздух, начинающий холодеть. Калит­ка скрипнула еле слышно – после гонки на ветру уши ещё не откупорились.
Сразу же за оградой начиналась гарь: чёрные торча­щие палки, пятна сгоревшего мха, зола. В углу кармана, где крошки, я нащупал кончиками пальцев несколько се­мечек, на ходу машинально их грыз. Одна семечка оказа­лась горелой, я вздрогнул, почувствовав гарь и внутри себя.

Потом я вышел в посёлок. Уже стемнело. Низко проле­тел голубь, скрипя перьями. По булыжной улице шли сол­даты, высекая подковками огонь, похожий на вспышки сигарет в их руках.

Ночевал я на пристани, вдыхая бесконечный тёмный простор перед собой.

Утром я плыл куда-то на пароходе, наполненном людьми. Сначала он шёл недалеко от берега, потом свернул на глубину. Сразу подул ветер, задирая листья кувшинок светлой стороной, ставя их вертикально в рябой воде».