Вятка — место ссылки

Вятка — место ссылки. Это аксиома. Знаменитые вятские ссыльные затем прогремели в истории — это прежде всего Герцен и Салтыков-Щедрин. Тут, в Вятке, несмотря на всю мрачность самой ситуации, их принимали в целом неплохо. «Ссыльные» при царе и «ссыльные» при большевиках — это все-таки разные вещи. Салтыков-Щедрин, например, так и вовсе встал здесь на рельсы: счастливо женился на дочери губернатора Елизавете Аполлоновне Болтиной, да и вообще обрел бесценный опыт государственного чиновника (стал третьим лицом в необъятной губернии, и потом самый острый русский сатирик всю жизнь работал то вице-губернатором, то председателем всяческих казенных палат в Твери, в Рязани, поскольку богатая маменька-то оставила без наследства), собрал материал для первой своей серьезной книги «Губернские очерки», даже придумал себе псевдоним. Все тут, все в Вятке! Это при том, что все шесть лет возле его дома стояла полосатая будка с часовым — «политический», враг государства! 25-летний Герцен, проживший тут гораздо меньше Салтыкова (один год) успел сверкнуть не менее ярко: был самым завидным кавалером на балах, научил вятских дворян ездить на шикарной тройке, ухаживал за дамами, от которых не было отбоя, наконец, основал местную статистику и местную библиотеку. Ну красавец мужчина!

Не хочется через запятую, но вот к слову пришлось — именно благодаря этой библиотеке, имени Герцена, я и приехал в Вятку, а точнее, приехал по приглашению клуба «Зеленая лампа» и ее руководителя Галины Константиновны Макаровой. Навсегда буду благодарен ей за замечательные эти два дня. Библиотека имени Герцена — вообще фантастическое учреждение. Хотите верьте, хотите нет, но я НЕ ВИДЕЛ таких библиотек в Москве: конечно в столице есть библиотеки с огромными и богатыми фондами, с легендарной историей, с прекрасной старинной архитектурой, но во-первых, "Герценка"в Вятке им не уступает: четыре с половинной миллиона томов, книги с шестнадцатого века, во-вторых, это абсолютно чудесное здание, которое достраивалось дважды и оба раза очень любопытно: в 1928 и 2008-2010 гг., такой огромный актовый зал с балюстрадой я не видел вообще нигде, ни в какой библиотеке, такие уютные кабинеты, замысловатые переходы, торжественные лестницы, нет, не с чем сравнивать, и при этом никакой «благородной бедности»: компьютеры, кафе, интернет... Но главное, конечно, это читатели. Люди, которые дважды (!) собирались, чтобы обсудить мою «Мягкую ткань», прочтя стенограмму обсуждения я понял, что никогда никакой критик не напишет так объемно и глубоко, и затем, когда я приехал через три недели, два часа задавали мне вопросы. Которые (вопросы) ясно говорили мне о том, что практически все эти люди мою книгу прочли, и очень внимательно. И было их почти 120 человек. Немало, если честно, для обсуждения современной прозы. Спасибо еще раз, Галина Константиновна! Но вернусь к Герцену.

Когда здание стали перестраивать в очередной раз, то путем долгих и сложных изысканий выяснилось, что дом купцов Машковцевых, в котором библиотека поселилась еще до революции — это один из вятских адресов Герцена. А в помещении бывшего спецхрана (хорошая судьба, правда?) — находился его рабочий кабинет. Кабинет теперь обустроен подлинной мебелью той эпохи, и я посидел в «кресле Герцена» и взял в руки гусиное перо.

Но, конечно, свет клином не сошелся на Герцене и Салтыкове. Официальным основателем вятской архитектуры стал русский швед Александр Лаврентьевич Витберг, сосланный сюда за неудачный первый проект Храма Христа Спасителя в Москве и за первую неудачную попытку его построить на Воробьевых горах (тогда еще не знали, что гору придется замораживать изнутри). Любимую горожанами до сих пор булочную в Вятке (как и вообще кондитерское дело) основал польский ссыльный Якубовский, еще один нерусский человек. Даже недолгие успехи вятского футбола связаны со ссыльным поволжским немцем Келлером, который ранее тренировал сталинградский «Трактор» (или «Ротор») и в годы войны также прибыл сюда в ссылку, и надолго.

Вообще трудно говорить такие вещи, когда кругом простирается огромный Вятлаг, в зонах которого до сих пор сидят в большом количестве наши сограждане, но в том-то и дело, что ссылка или эвакуация, или просто бегство в Вятку для кого-то означало спасение, такова уж наша парадоксальная русская жизнь, а для культуры этого города ссыльные, беглые и эвакуированные — так это просто счастье и основное переживание. Словом, вятские ссыльные при царе — это не измученные голодом, цингой, унижениями люди в ватниках и кирзовых сапогах в колоннах по двое, таскающие тачки на стройке, да нет. Это совсем другие люди. Хотя и тоже по-своему несчастные.

Об этом долго можно говорить, и многие детали мне, конечно, неизвестны — но главное, что меня поразило, это глубоко личное, ну буквально родственное, семейное отношение вятских интеллигентов к этим давно умершим людям. Их здесь не просто помнят, а помнят именно как-то по-родственному. Вспоминают, как в «обеденный перерыв» Салтыков налегке, плохо одетый, частенько выбегал к своему близкому другу доктору Ионину. «А у нас ведь климат очень суровый, и понимаете, он часто простужался и очень много болел». Вспоминают, как Наталья Николаевна Ланская (она же Гончарова, она же Пушкина), которая тоже прожила здесь почти год (Ланской формировал здесь запасные полки в Крымскую войну) попросила влиятельного мужа замолвить слово за Салтыкова — ей сказали, что он «литератор», и в память о другом литераторе она занялась его судьбой. А сказал-то ей, наверное, доктор Ионин, который лечил ее больные ноги! И сосланный в бессрочную ссылку Салтыков получил вольную. Вспоминают, как эвакуированный Мариенгоф воровал книжки из библиотеки, а эвакуированный Шварц писал здесь «Дракон» и знаменитый дневник.
Скрытный потайной мир снежной Вятки для многих, кто попал сюда не по своей воле, оказался благотворен. Но не для всех, увы.

Оригинал