Главная > Выпуск №9 > Сцены пароходной жизни в пьесе Н. Н. Румянцева "Речные волки"

Сцены пароходной жизни в пьесе Н. Н. Румянцева "Речные волки"

Е. В. Березин

В апреле 1997 г., когда отмечали 130-летие со дня рождения Николая Николаевича Румянцева (1867–1937), талантливого художника, первого директора Вятского художественно-исторического музея, в посвящённой юбилею телепередаче прозвучало, что многое из его творческого наследия ещё не открыто, не изучено1.

Подтверждением сказанному является находка Т. К. Николаевой среди книжных богатств Герценки неизвестной ранее пьесы Н. Н. Румянцева «Речные волки».

Пьеса, по мысли автора, воспроизводящая «картины речной жизни в 4-х действиях», издана кооперативом служащих Госиздата и Центропечати в Вятке тиражом 500 экземпляров. На титульном листе годом издания указан 1921-й, а на его обороте – 1922-й. Ранее было известно другое, неизданное произведение Н. Н. Румянцева, посвящённое той же речной тематике, – пьеса «В затоне» с цветными иллюстрациями автора. В «Речных волках» действие происходит в дореволюционное время, поскольку капитаны зовутся по-старому командирами, а механики – машинистами.

Действие пьесы начинается и завершается на борту парохода «Майдан» в течение одного дня. Пароход с таким названием бесполезно искать в списках как Вятского, так и других пароходств – это плод фантазии автора, как и другие упоминаемые пароходы: «Слава», «Сысой», «Вепрь». Вот разве что «Волга» – название распространённое, а потому без конкретной приписки.

«Майдан» уже две недели находится на якорной стоянке «в линии» на Волге, в Нижнем Новгороде. На календаре – последние числа августа, когда основная масса грузов уже перевезена и экипажи вынуждены подолгу ожидать загруженных барж. Такова доля буксиров, сравнение которых с пассажирскими пароходами образно сделал один из героев – второй машинист Егор Николаевич Петухов: «Пассажирский пароход – это холостой человек – идёт себе куда хочет – легко, вольготно, а буксирный пароход – всегда с баржей, как женатый – всегда с бабой, хвост привязан, куда поскорей бы, ан жена на буксире...»

Почему местом действия избран Нижний Новгород? Думаю, не случайно – это малая родина автора, где он появился на свет в семье судоводителя. В молодости он пошёл по стопам отца, известного вятского капитана, прослужив в 1886–1892 годы в Вятском пароходстве Т. Ф. Булычёва в разных должностях от конторщика до помощника командира пароходов «Владелец», «Вятка», «Коммерсант»2, поэтому томительное ожидание «в линии» было хорошо знакомо автору пьесы. А когда стоянка непомерно затягивалась, то управляющий булычёвским пароходством A. M. Чащин телеграфировал хозяину, как 5 августа 1901 года: «Ярмарка тиха, кладей мало...»3

Вынужденное безделье расслабило «речных волков» из команды «Майдана» и угнетает его командира Н. М. Рагозина: «И как это стоянка, так горе мне чистое, не знаю куда себя деть. Я привык, чтобы всё двигалось. Вот в ходу: любо-дорого; машина шумит; колеса стучат, пароход идёт, на вахте стоишь. Так же и в первое время в затоне на зимовке я мучаюсь; после пароходного шума на берегу тишина; ночью не спится; привыкаешь по ночам на вахте стоять. Да. Привычка».

Автор пьесы не уточняет, откуда командир и другие «речные волки» родом, подразумевая, что поставщиками рабочей силы на суда с одинаковой вероятностью могли быть знаменитые прибрежные сёла: волжские Кадницы, камские Слудки или вятский Истобенск. Не случайно о себе и других гость «Майдана», командир парохода «Вепрь» Пуд Степанович Частов замечает: «Мы-то коренники... с мальчишек на судах. У нас это в крови, и отцы наши и деды наши бурлачили. Мы из матросов в лоцмана пошли и командирами сделались...»

Исключение из этого правила составляет, очевидно, только другой гость – помощник командира парохода «Сысой» Игорь Иванович Елеонский. Он из духовного сословия, ему оказалось «не по призванию священство... Люблю вот пароходную жизнь. Полюбилась река; в речное училище и пошёл».

Всего в пьесе 19 действующих лиц. Отражена характерная черта пароходного быта – присутствие на борту женщин – жён многих членов команды. Вместе со своими «половинами» проводят навигацию командир «Майдана», 2-й машинист, на борту помимо них ещё «три матросских жены».

Подобная традиция сложилась во всех пароходствах волжского бассейна и, по мнению жён вятских речников, способствовала сохранению семейных уз, поскольку «водники – греховодники, у них на каждой пристани по жене». Как выясняется, подобная предосторожность не лишняя. Из доверительного разговора командира Рагозина и 2-го машиниста Петухова узнаём, что они своих жён «вместе обманывали...»

Здесь же, на пароходе, Дуня, живущая у 1-го машиниста Кедрова «миловидная женщина, молодая, ...с мягким, добрым, спокойным характером». Автор подчёркивает её застенчивость.

Дуня – женщина с трудной судьбой, потерявшая одного за другим троих малолетних детей, много натерпелась от оставленного ею мужа, который «пьяница был и буян». Нынешнее положение её также не устраивает: «И сейчас, как будто, живу ничего, а на душе неспокойно: не с мужем живу; всё думается, добрые люди тебя осуждают, смеются; вот, думают: в наложницах живёшь, незаконная».
К Дуне пристаёт командир, заявляющий в разговоре со 2-м машинистом Петуховым: «Я эту бабу полюбил».

Петухов возражает: «Это блажь. У вас всегда так. К Пашке медянской так же: чистая любовь. К Брызгалихе – тоже; с посудницей Степанидой... у вас всё так начинается, потом пройдёт».

Дуню раздражает внимание командира с откровенными намёками: «...Не любви вам надо, женщину надо другую; жена своя надоела. Так я не такая; если жене изменять желаете, для того другие женщины есть».

На отказ Дуни командир раздражённо напоминает о своей неограниченной власти на судне: «...Век тебе не забуду этого, с света сживу; будешь ты помнить меня, какой Рагозин есть».

В противовес скромной и бескорыстной Дуне дан образ расчётливой и коварной жены 2-го машиниста Петухова Софьи Ивановны. Будучи свидетельницей ухаживания за Дуней, Софья Ивановна решила шантажировать командира, требуя за собственное молчание перевести мужа «из вторых машинистов в старшие».

Колоритны образы лоцманов. Старший из них – Прокопий Иванович Маслов – «носит косоворотку из серой фланели... У него большая рыжая борода лопатой. Говорит не торопясь. Сморкается рукой на пол». Свою жену он оставил дома: «...Наша баба работница, Мы вот полгода бурлачим, а баба у нас дома по хозяйству работы исправляет. У всех свой дом в селе, своё хозяйство, и поле и огород. Сады есть. Мы здесь, а они там».

Подобное практиковали истобяне, отправлявшиеся в «судовую работу» на Вятку, Каму, Волгу или сибирские реки.

Похож на старшего и 2-й лоцман – «громадный детина в белой ситцевой рубахе», у которого «борода с рыжа»

Маслёнщик Нил – характерный представитель «судовых низов», как именовалась машинная команда, – «болезненный «хроник», задумчивый, унылый, порою преображается в злого раздражительного человека».

25-летний помощник командира Куприян Васильевич Родыгин, предстающий «без картуза, ...в простом белом старом однобортном пиджаке нараспашку», своим положением не удовлетворён, попивает «с горя», мечтает поступить в консерваторию, считает, что на пароходе «погибает талант».

На «Майдан» прибывают гости – командиры соседних «в линии» пароходов «Слава» С. П. Розанов, «Вепрь» – П. С. Частов, а также помощник командира парохода «Сысой» И. И. Елеонский.

Как водится, начинается застолье со словами: «Гуляй, пароходские», помощник командира «Майдана» Родыгин затягивает любимую речниками волжского бассейна песню:

«Проведёмте, друзья, эту ночь веселей,
Пароходских семья соберётся тесней...»

Её подхватывают остальные.

Спиртное развязывает языки. Не зря говорят: «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке». Возникает конфликт между первыми лицами экипажа «Майдана» – командиром Рагозиным и первым машинистом Кедровым.

Оба одного возраста – 35 лет. Первый как будто доволен своим положением и жизнью. Он – главный на судне. Заметив его «форменный картуз с якорями», все невольно подтягиваются. Командир, хотя и «вспыльчив, но скоро отхож», производит «общее впечатление доброго человека, хотя и властного, на один только свист которого вахтенный матрос Ефим «кричит издали «есть» и по указанию капитана «ставит самовар»».

1-й машинист Кедров – руководитель «нижней команды», на нём «костюм в общем хорошо сшит. Лицо красивое. Небольшая белокурая бородка».

Хватив хмельного зелья, командир Рагозин заявляет Кедрову: «У нас у всех здесь на пароходе жёны законные, а тут вдруг твоя Дунька ходит...»

Кедров, знавший об изменах командира собственной жене и наверняка считающий, что не тому бы поучать, разгорячился, ударил слегка по столу: «Здесь Дуньки нет, здесь Авдотья Степановна...» Командир вспылил, ударил по столу громко (доказывая тем, он хозяин на пароходе): «Пётр, ты на меня что орёшь?»

Дело чуть не дошло до драки, но их успокоили, после отъезда гостей столкновение разгорелось с новой силой.

Кедров, решив досадить командиру, заманивает капитанскую жену Прасковью Петровну в каюту помощника командира Родыгина, запирает её на ключ, а ключ выбрасывает в свёрнутую кругом снасть – лёгость.

Жена капитана требует открыть дверь, стучит, её отсутствие замечает подвыпивший командир. Расчёт Кедрова, казалось, оправдывается – в приступе ревности командир схватил топор, грозя зарубить жену.

Выручила Дуня, нашедшая ключ в лёгости и открывшая злополучную дверь. Тут же выяснилось, что безвинная капитанша в каюте была одна, а помощник командира Куприян Родыгин «в классный люк слетел, там и спит».

Доведённый до отчаяния Кедров заявил командиру: «Я сделал этот скверный поступок, Рагозин, это сделал не один я. Ты мне помогал, потому что зажёг во мне скверную ревность... насильно целовал Дуню на пароходной кухне, не давал ей проходу...» Затем побежал к борту и, не снимая одежды, прыгнул в воду, желая утопиться.

Первым, как и положено, опомнился командир. По его команде бросили в воду спасательные круги, спустили пароходную лодку.

Командир же пресёк попытку самоубийства, прыгнул в воду с лодки и спас Кедрова.

2005 № 9.jpg

Титульный лист пьесы Н. Н. Румянцева «Речные волки»

Последний через Дуню попросил у спасителя прощения. У командира Рагозина, безапелляционно заявлявшего в начале драмы: «Я начальник судна, командир, первый здесь человек», попытка самоубийства подчинённого задела в душе струны сострадания: «Я виноват... От моих слов чуть человек не погиб. Я сознаю... Я его в Волге топил, ...как вытащил я его, так на него сердиться не стал. Жалко стало».

Хорошо, когда всё хорошо кончается. Мир и покой восстанавливаются на «Майдане». Пароходная жизнь входит в привычную колею.

К слову сказать, на стоянке «в линии» случались и более страшные истории, известные автору пьесы Н. Н. Румянцеву. Одна из них произошла 30 мая 1906г. на вятском пароходе «Посланник» во время стоянки его на р. Оке, у Благовещенской слободы в Нижнем Новгороде. «Пришёл с берега пьяный кочегар Александр Лысов, – писал один из очевидцев. – На пароходе он начал ругаться, угрожая первого подошедшего к нему зарезать. К кочегару подошёл командир Плотников, но в это время Лысов бросился на последнего с кинжалом. Плотников успел отскочить за лестницу, так что удар, направленный в него кинжалом, попал в колонну. На крик сбежалась команда парохода и успела обезоружить Лысова»4.

Возвращаясь к финалу пьесы, отметим, что она заканчивается в сумерках, которые Н. Н. Румянцев так любил изображать на своих рисунках: «Показывается луна. Всё наполняется тихим лунным светом».

К сожалению, мы мало знаем о Румянцеве-драматурге. Наверняка, помимо пьес «В затоне» и «Речные волки», у него были другие драматические произведения.

Томившийся в вятской ссылке в 1934–1936 годах учёный-лингвист В. В. Виноградов (1895–1969) сетовал в одном из писем жене на то, как Н. Н. Румянцев его «одолевал своей пьесой», которая, судя по всему, Виноградову не понравилась. О каком произведении идёт речь, остаётся только гадать5.

Напечатанная отдельной книжкой пьеса «Речные волки» – очередное свидетельство несомненной значимости литературного наследия Н. Н. Румянцева, включающего ряд рассказов и повестей, большинство которых не опубликовано, хотя рассказ «Сизые луга» принёс ему первую премию на всероссийском конкурсе журнала «Новое слово» в Санкт-Петербурге в 1911 году6.

Примечания

1. Из цикла «Коллекция». Николай Румянцев // Вят. край. 1997. 18 апр. (№ 73). С. 8.
2. Двинянинова, Л. Перепутья Николая Румянцева // Вят. наблюдатель. 1997. 25 апр. (№ 32). С. 4.
3. Телеграммы главной конторы Пароходства Т. Ф. Булычева // ГАКО. Ф. 200. Oп. 1. Ед. хр. 125.
4. Хроника // Вят. вестн. 1906. 12 июля (№ 124). С. 2.
5. Алпатов, В. М. Записки ссыльного // Комс. племя. 1990. 21 июля (№ 29). С. 7.
6. Двинянинова, Л. Указ. соч.