Версия для слабовидящихОбластные очерки
И.Л. Иволгин
В библиотеке им А.И. Герцена хранится машинописный вариант воспоминаний И.Л. Иволгина «Областные очерки (г. Киров 1938–1943 гг.)», которые открываются словами: «Товарищу Войханской Клавдии Михайловне. По Вашей просьбе мною закончено перепечатание на машинке рукописи 10-й главы “Материалы к очеркам и воспомина-ниям”, относящейся к периоду моей работы в г. Кирове (1938–1943 гг.). Направляя Вам этот материал, оговариваюсь, что он нуждается в литературной обработке и поэтому прошу у читателей снисхождения. И. Иволгин, бывший председатель Кировского облисполкома. Октябрь 1976 г.».
Теперь трудно сказать, когда К.М. Войханская, директор областной научной библиотеки им. А.И. Герцена военных лет (тесно работавшая с автором), попросила Ивана Леонтьевича Иволгина передать в библиотеку его воспоминания. Очевидно, это случилось в 1974 г., когда он, будучи крупным партийно-хозяйственным руководителем, был приглашён в числе других гостей в г. Киров на празднование 600-летия города. Но, так или иначе, он выполнил её просьбу.
Наш переезд из Москвы на работу в Киров происходил в самом начале третьей пятилетки, когда подводились итоги социалистического строительства в нашей стране и намечались пути к завершению этого строительства и постепенному переходу к коммунизму.
Когда в ЦК партии был решён вопрос о том, что мне надлежит работать в Кирове третьим секретарём обкома партии, я мысленно представил себе характер и объём предстоящей мне нелёгкой работы, но беспрекословно дал согласие на это. За пару дней до отъезда из Москвы в Киров, пока в ЦК происходило оформление, я перечитал свои тетрадки по экономической географии Кировской области и начал читать «Губернские очерки» М.Е. Салтыкова-Щедрина, жившего раньше в г. Кирове (бывшей Вятке), куда он высылался царским правительством на 8 лет (1848–1855 гг.). Щедрин с присущей ему острой наблюда-тельностью изучил тогда провинциальное чиновничество, администрацию, быт, обычаи и написал на основе этого изучения незабываемые «Губернские очерки», в которых дал яркую картину произвола и грабежа царского чиновничества.
Конечно, за 100 с лишним лет после щедринских времён не только наступила другая эпоха, но и город значительно изменился. Тогда Михаил Евграфович писал о Вятке как о городе, «въезжая в который вы как будто чувствуете, что карьера ваша здесь кончилась, что вы ничего уже не можете требовать от жизни, что вам остаётся только жить в прошлом и переваривать ваши воспоминания». Сравнивая эти слова Щедрина с обстановкой, ростом экономики и культуры той же Вятки 30-х годов XX в., я подумал: «Если тогда в Вятке, по выражению Щедрина, карьера кончилась, то теперь, например, у меня она в этом городе будет только начинаться».
Тогда Щедрин писал о Крутогорске (так он называл Вятку) как о городе, «из которого даже дороги дальше никуда нет, как будто конец миру». А через 100 лет этот же город здесь стал узловым пунктом с железнодорожным, водным, автомобильным и авиационным транспортом во все четыре стороны и никому уже не кажется, что г. Киров расположен «в одном из далёких уголков России», как казалось тогда Щедрину.
Подражая Щедрину, я назвал эту главу о своей жизни и работе в г. Кирове «Областными очерками», хотя есть некоторое несоответствие, заключающееся в том, что позаимствовано название от солидного произведения величайшего сатирика, а под этим названием написано совсем не сатирическое и не художественное сочинение.
В Киров из Москвы мы выехали 2 марта 1938 г. вместе с тов. Канунниковым Михаилом Яковлевичем, который также постановлением Политбюро ЦК ВКП (б) был направлен в Кировскую область на работу секретарём обкома партии (вторым). Он учился в Институте красной профессуры, который ликвидировался одновременно с нашим экономическим ИКП.
Михаил Яковлевич помоложе меня на 1 год, ростом чуть пониже меня, худенький и иногда болеет, как он сказал мне, желтухой. Но учился он, не отставая от других, и ехал на работу с полной уверенностью в том, что здоровье его не подведёт. Естественно, разговор наш в вагоне был, главным образом, о незнакомой мне Кировской области, где нам предстояло жить и работать. Мы не стеснялись двух ещё пассажиров нашего купе, которые молчаливо сидели и, казалось, не обращали внимания на наш разговор. Когда уже въехали на территорию Кировской области, стали осматривать в окно вагона как свои родные, хвойные и широколиственные леса, перелески, сосновые боры на песчаных местах и земли.
Михаил Яковлевич как историк, вспоминая пройденные в институте материалы, заговорил:
– Когда-то эта местность называлась Вятской землёй. В 1489 г. её присоединили к Московскому государству. Город, в который мы едем, назывался тогда Хлынов. Он был основан новгородцами ещё в XII в., Вяткой его назвали в 1781 г., а в Киров переименовали в декабре 1934 г. сразу же после убийства Сергея Мироновича Кирова, уроженца этой области.
– Память у тебя, видимо, хорошая, – сказал я.
– А я вчера только, собираясь ехать сюда, перечитал свои учебные тетрадки, связанные с историей этой местности.
– Какое совпадение! – воскликнул я. – Вчера я тоже свои тетрадки по экономической географии перечитал и восстановил в памяти сведения о Кировской области. Одна из них вот даже при мне. Ну, продолжай, Михаил Яковлевич, историю Вятки, – попросил я.
– Ну, что тебе ещё сказать? Вятская земля имела свой герб с изображением лука с натянутой тетивой и стрелой, обозначающий, что основным промыслом населения тогда была охота на дичь и зверей. По Вятскому тракту, – продолжал Канунников, – в прошлом веке прогоняли под конвоем в Сибирь декабристов, польских повстанцев и многих других революционеров.
Помолчав немного, глядя в окно вагона, Михаил Яковлевич обратился ко мне:
– А что есть интересного в твоей тетрадке по экономгеографии о Кировской области?
Перелистывая тетрадку, я стал кое-что выбирать из неё:
– Прежде всего процитирую Ленина о том, что в Вятской губернии «почти нет дворянского землевладения». Из этого вытекает, что здесь должно быть мало совхозов, которые, как правило, организовывались в бывших помещичьих имениях. Затем о географическом положении Кировской области. Расположена она на Восточно-Русской равнине в пределах лесной зоны. Значит, нам предстоит это серьёзно изучать, чтобы руководить лесной промышленностью…
Так, сидя в вагоне, мы с Канунниковым знакомили друг друга с областью, в которую нас послали работать. …С разговорами незаметно подъехали к Кирову. На станции нас встретили работники обкома партии Золотухин и другие. При выходе из вагона у чемодана Канунникова, который нёс один из встречавших, оборвалась верёвочка, связывающая чемодан с книгами. Они рассыпались на перроне около дверей вагона. Подобрали книги, вновь связали их и разместились в хороших автомашинах обкома партии, в каких нам до этого и не приходилось ездить.
Проезжая от вокзала по прямым улицам г. Кирова, я обратил внимание на то, что город разбит на прямоугольные кварталы. Один из сопровождающих сказал, что планировка города относится к 1784г.
В гостинице разместили нас в шикарных люксах, в каких нам отроду не приходилось бывать. На следующий день утром мы с путевками ЦК партии явились к исполняющему обязанности первого секретаря обкома партии тов. Н.П. Шипулину. Эти обязанности он стал выполнять недавно. До этого был секретарём Арбажского райкома партии, где был избран депутатом Верховного Совета СССР. Бывшие руководители обкома партии Столяр, Акопян были переведены на работу в другие области, а там репрессированы как враги народа. Такая же участь постигла бывшего председателя облисполкома Легконравова. После них некоторое время руководил обкомом партии Родин, но его перевели на работу в Наркомлес СССР. Шипулина и выдвинули в обком партии. При встрече с ним сразу бросилась в глаза его неопытность, стеснительность и какая-то неуверенность. Он уже знал о нас и, после непродолжительной беседы, сказал:
– Послезавтра созываем пленум обкома партии, на котором будем решать о Вас. Заодно и обо мне – я ведь тоже пока работаю по решению бюро, а пленумом обкома не утверждался.
После беседы с Шипулиным мы опять ушли в гостиницу, где я продолжал чтение «Губернских очерков» Щедрина. На следующее утро Канунников пошёл в обком партии, а я решил ознакомиться с городом, позвонив об этом т. Золотухину.
Выйдя из гостиницы, увидел в автомашине Золотухина, которого я спросил:
– Город хорошо знаете?
– Да вот у меня на всякий случай в руках справочник есть. К тому же я не новичок здесь, – ответил он.
– Начнём с вашего знаменитого Дымково, – сказал я.
Сад железнодорожников г. Кирова. Конец 1930-х годов.
В Дымково, населённом ремесленниками, делающими из глины гончарную посуду, игрушки, свистульки и т.п., посмотрели мы процесс выделывания глиняных изделий и из разговоров с мастерами узнали, что 2 года назад, в 1936 г., на Всемирной выставке в Париже работа дымковских мастеров была отмечена самыми высокими наградами и это не в первый раз – в 1900 г. они тоже были отмечены на такой же выставке в Париже. Поблагодарив дымковских мастеров, мы попросили шофёра повезти нас в Городской сад. Остановившись у ворот сада им. Халтурина, мы с Золотухиным прошлись по нему. В конце сада увидели интересную беседку. Проезжая мимо Трифоновского монастыря, Золотухин сказал, что он основан в 1580 г. и является почти самым первым из всех церквей и монастырей Вятской губернии.
– Чем он занят сейчас? – спросил я его.
– В нём находится хранилище областного архивного управления.
Проезжая по ул. Ленина мимо нежилых помещений, Золотухин сказал, что тут когда-то был торговый центр города. Видны были бывшие купеческие магазины. Поехали по ул. Свободы, раньше называвшейся Царёвской, на ходу видели какие-то дома, связанные с революционным прошлым Вятки и так доехали до комбината «Искож», построенного в первой пятилетке. В беседе с руководителями комбината меня заинтересовали прежде всего источники сырья.
– Из чего она делается, искусственная кожа? – спросил я.
– Из синтетических каучуков, смол и других компонентов, – ответил директор. – Почти всё сырьё завозное. Кок-сагыз, из которого можно делать каучук, здесь мало сеется. Больше всего применяем искусственный каучук.
– По сравнению с натуральной кожей прочнее или слабее ваша искусственная продукция? – задал я ещё один вопрос.
– Искусственная кожа, – ответил директор, – в три раза выносливее натуральной подошвы и совсем не пропускает воду, тогда как натуральная кожа промокает.
После ознакомления с основными процессами комбината «Искож» мы доехали ещё до комбината учебно-технического школьного оборудования (КУТШО), где бегло посмотрели цеха и побеседовали с некоторыми руководителями и техническим персоналом.
Затем мы заехали в Городской театр, здание которого имело сильно выдвинутый подъезд с колоннами и открытым балконом. Там познакомились с некоторыми деятелями театра. Худрук Л.С. Самборская рассказала, что деревянное здание, занимаемое театром, построено на средства любителей искусства в 1877 г., оно тем только знаменито, что 23 ноября 1917 г. в нём был митинг рабочих и солдат, принявший резолюцию о передаче всей власти Советам. Но оно было деревянное, старое, не соответствовало новым потребностям и подлежало замене современным театром. Познакомила нас Самборская с ведущими артистами театра, рассказала о репертуаре, и на этом мы расстались.
Остановившись на базарной площади, мы прошлись вдоль рядов, торгующих поношенными вещами и подошли к подводам и автомашинам с с.-х. продукцией из колхозов, обстоятельно поговорили с колхозниками, узнав, из каких районов они приехали, как устанавливались цены на их продукцию и т.п. Базарный шум и толкотня напомнили мне прочитанные накануне слова Щедрина: «Мне мил этот общий говор толпы, он ласкал мой слух пуще лучшей итальянской арии…» Размышляя об этих словах Щедрина, я произнёс вслух:
– Что милого нашёл в этой сутолоке Щедрин, описывая базар с такой любовью?
– Очевидно, в те времена базары представляли из себя более лучшее зрелище, чем теперь, – ответил мне Золотухин.
После этого заехали в музей, бегло осмотрев экспонаты и само здание. В историческом уголке краеведческого музея мы ознакомились с историей многих видных революционеров, родиной которых была Вятка. Среди них особенно запомнился мне портрет и описание Н.Е. Федосеева, кружок которого в Казани посещал В.И. Ленин. Экспонаты музея создавали впечатление о городе и его окрестностях как о крае с интересным прошлым и богатым будущим.
Возвратившись в гостиницу, я вновь взялся за чтение «Губернских очерков» Щедрина. Во многих местах Щедрин подчёркивает простодушие вятских жителей. Это заметил и я за истекший день. Дымковские мастерицы, рабочие комбинатов «Искож» и КУТШО, колхозники на базаре и другие люди, встретившиеся мне за день, показались мне именно такими, какими их изобразил когда-то Щедрин.
Несмотря на то, что Щедрин жил здесь по принуждению, он полюбил Вятскую землю и её обитателей. «Да, я люблю тебя, никем не тронутый край! – писал Щедрин. – Мне мил твой простор и простодушие твоих обитателей». Любовь Щедрина к вятчанам через столетие перенеслась в моё сердце – я проникся необъяснимым уважением к людям, для которых приехал работать.
На следующий день состоялся ожидаемый нами пленум обкома партии, о котором в «Кировской правде» 6 марта 1938 г. появилась такая заметка: «Вчера пленум обкома ВКП (б) обсудил организационный вопрос. Пленум обкома избрал первым секретарём обкома тов. Н.П. Шипулина, вторым секретарём – тов. М.Я. Канунникова, третьим секретарём – тов. И.Л. Иволгина». С этого и началась моя т.н. «руководящая» деятельность в Кировской области.
Через месяц ко мне из Москвы переехала жена с сыном в предоставленную нам квартиру в специальном доме для областных руководителей по ул. Коммуны, 17. Сын сразу же поступил в среднюю школу им. Красина для продолжения учёбы в 7-м классе. Жена занялась домашними делами, помогая сыну в учёбе. У меня уж на семейные дела не оставалось ни одной минуты – работа моя оказалась очень трудоёмкой и весьма ответственной.
Секретарь обкома
До прибытия нас с Канунниковым в Киров в обкоме партии по штату было всего два секретаря. В связи с появлением 3-го секретаря сразу же был оборудован для него кабинет, учреждены должности помощника, технического секретаря и шофёра персональной автомашины. Помощником у меня был Царегородцев, работавший до этого инструктором обкома партии, а шофёром – Иван Сергеевич Коробов, возивший меня всё время, пока я работал в Кирове.
При распределении обязанностей между секретарями обкома на меня было возложено руководство рядом отделов обкома, в том числе советско-торговым, отделом культпросветработы, отделом агитации и пропаганды. Иначе говоря, культурно-бытовое обслуживание и коммунистическое воспитание трудящихся области были моим участком работы.
Пленум обкома, на котором мы были избраны секретарями, был внеочередным, и фактически мы были кооптированы, т.к. не являлись членами пленума обкома, но никто тогда не придавал этому никакого значения, т.к. нас прислал ЦК партии. Вскоре мы провели очередную отчётно-выборную кампанию в партийных организациях области и были избраны не только членами обкома, но и членами Кировского горкома ВКП (б). В течение этой кампании произошли изменения в составе секретарей обкома: Н.П. Шипулина ЦК партии отозвал на партийную учёбу, а в Киров прислал В.В. Лукьянова.
Накануне областной партийной конференции Канунников и представитель ЦК спросили меня:
– Ну как тебя будем рекомендовать – вторым или третьим секретарём?
– Какая разница! Лукьянову придётся заниматься промышленностью, поэтому его и следует рекомендовать вторым секретарём, поскольку промышленность является более важной отраслью народного хозяйства, чем мой участок работы, – ответил я.
С моим мнением согласились и на пленуме обкома партии, избранном конференцией 21 июня 1938 г., избрали первым секретарём М.Я. Канунникова, вторым – В.В. Лукьянова, а третьим – опять меня. Канунников стал заниматься сельским хозяйством, Лукьянов – промышленностью, а я по-прежнему – товарооборотом, культурой, здравоохранением и т. п.
Секретарь обкома – это видная фигура в нашем социалистическом обществе. Недаром есть фильм «Секретарь обкома» и книга с таким же названием. И, действительно, будучи секретарём обкома, хотя и не первым, я почувствовал в себе какую-то силу и уверенность в правоте своих действий. Всюду прислушивались к моим словам, обращались ко мне за советами и указаниями, согласовывали свои основные планы и мероприятия и высказывали своё удовлетворение беседами со мной, считая их такими напутствиями, которые воодушевляют людей и возбуждают желание у них к более энергичным действиям.
В областной газете «Кировская правда» каждое моё выступление и доклады на областных совещаниях, которые мы тогда проводили по каждой отрасли работы, печатались полностью.
Причем всё это проводилось с соблюдением авторитета секретаря обкома. Если я присутствовал на каком-нибудь областном совещании (например, совещании редакторов или работников народного образования, или кооператоров, которые мы тогда проводили), то я выслушивал все прения, выступал последним как подытоживающий ход всего совещания, делал оценку совещанию в целом и отдельным выступлениям и давал установку в работе на дальнейший период. После моего выступления обычно предлагалось прекратить прения и принималась резолюция. Если же мне приходилось делать доклад, как это было, например, на областном совещании культпросветработников, то также после прений в заключительном слове мною оценивались выступления и давались установки, принимаемые присутствующими как бесспорные указания к их дальнейшим действиям. Областная газета два дня освещала ход этого совещания, а на 3-й день поместила весь мой доклад. Статьи мои печатались не только в областной газете, но и в центральных. Так, в «Правде» 19 июля 1938 г. была помещена статья «Неиспользованные возможности», направленная на расширение производства изделий ширпотреба, необходимых для удовлетворения возросших потребностей трудящихся. В журнале ЦК партии «Партийное строительство» от 1 августа 1938 г. была помещена моя статья «Сила большевистской организации масс», освещающая опыт агитационно-массовой работы в нашей Кировской области.
Обо всех моих посещениях коллективов и приветствиях их с каким-нибудь юбилеем, награждениями и т.п. также печаталось в газетах и зачастую помещалась фотография. Так, например, в 1938 г. отмечалось двадцатилетие Кировского пединститута им. В.И. Ленина, в связи с чем в облисполкоме и обкоме партии состоялся приём профессоров, преподавателей и студентов, а в самом институте – юбилейное заседание. В газете отмечалось, что «юбиляров приветствовал секретарь обкома ВКП (б) тов. Иволгин И.Л.» и была помещена фотография.
Особенно много обо мне писали в газетах в мае-июне 1838 г., когда моя кандидатура была выдвинута в депутаты Верховного Совета РСФСР.
Мой сын Леонид, которому тогда было 15 лет, собирал на память все газеты, в которых попадалось что-нибудь обо мне или мои статьи. Связка газет, собранная им, потом была перевезена в Москву и Калининград и добавлена дочерью Ниной, которая продолжила коллекцию газетных вырезок, начатую братом. Теперь, перебирая эти вырезки, могу восстановить в памяти ход выборов в Верховный Совет РСФСР, когда мне была оказана большая честь.
В Кировской области проживало более 2 млн. чел. По норме, установленной Конституцией СССР, в области было создано 15 избирательных округов по выборам в Верховный Совет РСФСР из расчёта 150 тыс. населения в каждом округе. В одном из этих округов, а именно в Халтуринском, была выдвинута моя кандидатура. В этот округ входили г. Халтурин, Халтуринский, Оричевский и Верхошижемский районы.
Хотя я для Кировской области был новым работником, но обо мне в Халтуринском избирательном округе заговорили как о давно известном человеке, вполне достойном быть депутатом Верховного Совета республики. Впервые в жизни я услышал о себе так много хорошего. Все говорили и писали только о моих хороших качествах. Нашлись люди, которые, выступая на предвыборных собраниях, говорили, что они знают меня с хорошей стороны и призывают всех избирателей голосовать за меня. На собрании членов колхоза «Пахарь» Песковского сельсовета 20 мая 1938 г. мою кандидатуру выдвинул беспартийный колхозник Макаров, в опубликованной речи которого есть такие слова: «Я лично хорошо знаю Ивана Леонтьевича. Он вышел из крестьянской семьи. Со всеми поручениями большевистской партии всегда отлично справлялся. Он сумеет оправдать наше доверие».
Другой член этого же колхоза, 60-летний Я.Ф. Бехтерев, говорил: «Тов. Иволгин происходит из бедняцкой крестьянской семьи. В старое время вместе с отцом батрачил у кулаков. Он хорошо знает крестьянскую жизнь. Он не подведёт и целиком оправдает наше доверие».
Такие же примерно выступления, опубликованные в газетах, были в колхозах им. Кирова, им. Степана Халтурина, «8-е марта», «Перекоп», «Новый путь», «Прогресс», а также в промартелях «МЮД» и «Сила», которые первыми выдвинули мою кандидатуру. Последним двум я послал телеграммы, в которых благодарил за оказанную честь, давая согласие на баллотировку и обещал оправдать их доверие. Потом текст своей телеграммы я видел во всех трёх районных газетах избирательного округа.
В остальных коллективах округа шёл разговор о поддержке моей кандидатуры и все наиболее характерные выступления находили место в печати. Моя фотография и биографические данные стали то и дело появляться на страницах газет.
Вторая волна агитации на собраниях и в печати прокатилась после регистрации кандидата, состоявшейся 25 мая 1938 г., т.е. за месяц до выборов. И опять мы с сыном стали читать хорошие слова обо мне в «Кировской правде» и районных газетах «Халтуринская правда», «Большевистская правда» (Верхошижемский район) и «Коллективное животноводство» (Оричевский район).
«Огромной радостью и подлинным ликованием было встречено постановление окружной избирательной комиссии о регистрации… – писала «Большевистская правда» 1 июня 1938 г. – Выходец из среды беднейшего крестьянства тов. Иволгин И.Л. испытал на себе всю тяжесть капиталистической эксплуатации. Вся сознательная жизнь тов. Иволгина – это служение народу, его помыслам, его идеалам. Именно поэтому избиратели с таким воодушевлением выдвигали его кандидатом в депутаты Верховного Совета РСФСР».
«Тов. Иволгин, – читали мы в другой газете «Халтуринская правда» за 1 июня 1938 г., – вышел из низов народа, из гущи народа. Вот почему ему дороги интересы трудящихся» (из выступления стахановца промартели «Сила» т. Митиной).
«Иван Леонтьевич начал свою работу при Советской власти с члена комитета деревенской бедноты и вырос до крупного политического деятеля. Тов. Иволгин доказал своей работой, своей преданностью, что выдержанный и стойкий большевик» (из выступления стахановца той же промартели т. Плёнкина).
Такого же примерно содержания были выступления колхозника А.В. Кильского из колхоза «Пробуждение» (Большевист. правда. 1938. 3 июня), учительницы Оричевской средней школы А.А. Стародубцевой (Киров. правда. 4 июня), члена колхоза им. Ворошилова Халтуринского района С. Лаптева (Там же), члена колхоза им. Горького Оричевского района Л.Н. Тюлькина (Там же), члена колхоза «Победитель» Верхошижемского района М.П. Головина (Большевист. правда. 5 июня), служащих столовой Халтуринского райпотребсоюза Городилова и Коротаевой (Халтурин. правда. 7 июня), рабочих Халтуринского промкомбината Васенина, Плёнкина и Казаковцева (Там же), председателя колхоза «Ленинец» С.А. Гудина (Там же) и многих-многих других…
Затем появились в газетах сообщения и выступления в связи со встречами кандидатов с избирателями. Мне пришлось выступать на митингах и собраниях в каждом районе в 2–3 местах, а местные газеты мою речь доводили до остальных избирателей. Поблагодарив избирателей за доверие, я говорил им, что это доверие относится не к моим личным качествам, а к нашей великой Коммунистической партии, членом которой я состою, и призывал их к выполнению своих задач.
Я очень стеснённо себя чувствовал на этих собраниях и митингах, когда ораторы чрезмерно расхваливали меня, упоминая мою фамилию рядом с фамилиями вождей нашей страны. Особенно непривычно было слышать выкрики: «Да здравствует наш кандидат товарищ Иволгин!» Нагнув голову, я терпеливо выслушивал эти дифирамбы, а при подобных выкриках готов был спрятаться под стол, но остановить такие выступления я не мог, т.к. они входили в задачу доверенных и агитаторов, чтобы обеспечить избрание кандидатов блока коммунистов и беспартийных при тайном голосовании.
Все три районные газеты и областная щедро описывали мои встречи с избирателями. Например, в «Кировской правде» 18 июня 1938 г. была помещена статья парторга Халтуринской промартели «МЮД» Ожегова, в которой подробно описывается моё знакомство с производством и рабочими артели и то, что «…запросто, по-товарищески, беседовал с кустарями, так, как будто давно с ними знаком. И чувствовалось, что он (писал обо мне Ожегов) знает жизнь, а главное – знает людей и умеет быстро к ним подойти, расположить к себе. Этой своей сердечной простотой, большевистской чуткостью и отзывчивостью, любовью к людям, знанием дела Иван Леонтьевич произвёл на всех нас, участников бесед и собрания, прекрасное впечатление, вызвал к себе самое большое доверие».
В этом же номере областной газеты была и другая подобная статья стахановца промартели «Сила» Горева под названием «Скромный чуткий большевик». В этой статье Горев писал: «Недавно я встретился с Иваном Леонтьевичем. Личное впечатление очень хорошее. Это – простой и скромный человек, чуткий и отзывчивый, действительно оправдывающий высокое звание члена партии…»
День выборов 26 июня 1938 г. описывался газетами как большой народный праздник. В течение 3–4-х дней, до 29 июня, районные и областные газеты освещали, с какой торжественностью проходили выборы, и опять моя фамилия мелькала на страницах газет. В эти дни меня пригласили в г. Халтурин за получением удостоверения об избрании. Окружная избирательная комиссия во главе с В.И. Скобёлкиным в присутствии многочисленного актива в торжественной обстановке вручила мне удостоверение об избрании и пожелала мне успеха в выполнении наказов избирателей. Я, конечно, выступил с ответной речью, которая была опубликована во всех трёх районных газетах этого избирательного округа.
Вообще период май-июнь 1938 г. был в моей жизни исключительно радостным и напряжённым. Радостным потому, что мне много было уделено внимания и все мои труды были оценены, признаны и вознаграждены большим доверием народа, а напряжёнными – потому, что приходилось всё это время волноваться, выступать, переживать и т.п.
Конечно, я и раньше избирался депутатом местных Советов, начиная с 1919 по 1929 гг. Бессменно был членом сельсовета, неоднократно был делегатом волостных и уездных съездов Советов. Кроме того, состоял в таких выборных органах, как уездный Совет колхозов, правления кооперативов, президиум облпотребсоюза и др. Но такие торжественные выборы, как избрание депутатом Верховного Совета РСФСР, останутся на всю жизнь незабываемым событием в моей жизни. И это потому, что я был в то время секретарём обкома партии. Так уж заведено у нас, что секретари комитетов партии (начиная с ЦК и ниже), как правило, выбираются в состав советских органов.
Я часто тогда задумывался над способностью партии создать авторитет любому человеку, беря самого себя в пример: не так давно сам в рот смотрел оратору, а теперь меня внимательно слушают, не возражают, да ещё и аплодируют.
Устройсто дорожного полотна на улицах г. Кирова: вверху – торцовой мостовой на ул. К. Либкнехта, внизу – асфальтирование ул. Коммуны. Конец 1930-х годов
Но с одним атрибутом секретаря обкома партии я тогда не был согласен – это с введением специальной охраны его. На всё время работы секретарём обкома партии ко мне был прикреплён сотрудник НКВД по фамилии Гребёнкин, который отставал от меня лишь тогда, когда я входил в свою квартиру. В то время когда я был в кабинете, он обычно сидел в приёмной, разговаривая с моим помощником и техническим секретарём и иногда помогая им (вызов кого-либо по телефону и т.п.). Когда я ехал куда-нибудь, то Гребёнкин садился со мной в автомашину и ехал туда же, куда и я. Если в воскресный день я ехал в наш дом отдыха «Кстинино», то он уже сидел в подъехавшей к квартире автомашине.
Однажды мы с Канунниковым, будучи в доме отдыха, решили сесть в лодку и уплыть по пруду в речку, впадающую в этот пруд, и думали, что наши телохранители на время потеряют нас из виду. Однако не тут-то было: через 10–15 минут мы увидели другую лодку, на которой плыли вслед за нами оба наши телохранителя.
Мне такая опека над моей персоной не нравилась, и я говорил руководителям областного управления НКВД Юревичу и Большеминникову об устранении этой излишней «роскоши». Но они мне ответили, что они выполняют приказ вышестоящего начальства и не могут его нарушить.
Десятимесячный период работы третьим секретарём обкома партии был самым насыщенным в моей жизни: глубокое содержание и политическая важность работы увлекли меня. Однако, когда мне предложили взять самостоятельный участок, а именно облисполком, я охотно согласился перейти на другую работу.
Председатель облисполкома
В облисполкоме тогда был председателем С.Г. Пасынков – депутат Верховного Совета СССР, но он в середине 1938 г. был освобождён от этой работы. Некоторое время его обязанности выполнял первый заместитель председателя облисполкома С.Л. Рякин. Другого заместителя Лозовского органы НКВД репрессировали в связи с его службой за границей. Потом Лозовский был освобождён из тюрьмы, но обратно в облисполком не возвратился.
В целях укрепления работы облисполкома с 11 января 1939 г. обязанности председателя облисполкома были возложены на меня. С переходом на советскую работу мой политический вес не изменился и авторитет не уменьшился. Всё также освещались в печати мои действия и мои выступления. Сразу же после перехода в облисполком появились мои статьи, посвящённые усилению организационно-массовой работы Советов и сообщения о проводимых облисполкомом мерах повышения роли Советов в хозяйственном и культурном строительстве области. Изменилось только то, что за мной не стал ходить телохранитель НКВД, чему я был очень рад, т.к. мне не нравилось, что меня кто-то охраняет.
Объём и характер работы несколько изменился. Тогда в области насчитывалось 53 районных, 10 городских, 16 поселковых и 1064 сельских Советов. При облисполкоме было 20 отделов и управлений. Это довольно большой и сложный механизм управления областью, который я принял тогда на свои плечи.
Приняв дела облисполкома, я в первые же дни перебрал завалявшиеся бумаги в столе и сейфе, стоявших в кабинете. Среди этих бумаг я обратил внимание на анкету бывшего председателя облисполкома Легконравова, работавшего до Пасынкова и репрессированного как врага народа. Из этой анкеты видно было, что Легконравов совсем не похож на врага народа: старый большевик, участник Гражданской войны, длительное время работал на руководящих постах.
Просмотрев анкету Легконравова, я подумал: «Как такой человек может стать врагом народа? Нет ли ошибки в этой репрессии? Буду в Москве – обязательно проконсультируюсь у кого-нибудь из больших руководителей партии и правительства». Этой мыслью я погасил возникшие в моей голове сомнения и приступил к наведению порядка в облисполкоме.
Существовавший тогда состав облисполкома был избран областным съездом Советов в декабре 1934 г. По новой Конституции СССР 1936 г. были тогда проведены выборы в Верховный Совет СССР (в 1937 г.) и в Верховный Совет РСФСР (в 1938 г.), а до местных Советов депутатов трудящихся очередь ещё не дошла. Вскоре мне и пришлось проводить отчётно-выборную кампанию в местных Советах области, начавшуюся в октябре и закончившуюся днём выборов 24 декабря 1939 г.
…В 1939 г. (точной даты не помню) меня срочно вызвали в ЦК партии для переговоров о переводе на другую работу. Г.М. Маленков, к которому я был вызван, в присутствии двух своих начальников отделов (фамилия одного из них Бутов, а другого не помню) сказал мне, показывая на лежащие перед ним две красные папочки:
– Вот тут внесено два предложения о Вашей работе: один отдел предлагает перевести Вас из Кирова в Москву на работу зам. наркома торговли СССР по кадрам, а другой – настаивает на оставлении Вас в должности председателя облисполкома. Какое Ваше мнение?
– Я просил бы оставить меня в области, т.к. я мало ещё работал там и выдвигать меня рановато, – ответил я.
– Ну что же, давайте с ним и согласимся, – сказал Маленков своим начальникам отделов.
Строительство Дома Советов на Театральной площади
После этого Политбюро ЦК партии утвердило меня в должности председателя облисполкома.
Второй раз в сентябре 1940 г. меня вызвали в ЦК к тов. А.А. Андрееву, выполнявшему тогда вторую роль в ЦК. Цель вызова мне была не известна, но впоследствии выяснилось, что решался вопрос, кого оставить вместо Канунникова, намеченного к переброске в другую область, первым секретарём в Кирове: меня или Лукьянова.
Войдя в кабинет А.А. Андреева, я даже немного оробел, увидев вместе сидящих трёх секретарей ЦК партии: Андреева, Маленкова и Жданова. Но во время беседы, длившейся около часа, я перестал робеть и отвечал на все вопросы секретарей ЦК. Особенно много вопросов задавал Жданов. Как знаток бывшего Горьковского края, в состав которого входила Кировская область, интересовался и омутнинской металлургией, и Вятскими Полянами, и Чепецкой ТЭЦ, и многими другими вопросами развития области.
Когда меня попросили охарактеризовать всех трёх секретарей обкома партии – Канунникова, Лукьянова и Мошкина, то я дал совершенно объективную оценку работы всех троих и довольно положительно высказался о Лукьянове. Мне кажется, это и послужило поводом к тому, чтобы первым секретарём обкома партии, вместо Канунникова, выдвинуть Лукьянова, а меня оставить на прежней работе, т.е. председателем облисполкома.
Вслед за мной вызвали в ЦК Лукьянова и, когда я возвратился в Киров, он уже был в дороге на Москву – мы с ним разминулись в пути.
В результате таких бесед со мной и с Лукьяновым вскоре мы получили решение Политбюро ЦК ВКП (б) такого содержания: 1) Канунникова М.Я. утвердить первым секретарём Куйбышевского обкома ВКП (б), освободив его от работы первого секретаря Кировского обкома ВКП (б); 2) Лукьянова В.В. утвердить первым секретарём Кировского обкома ВКП (б), освободив его от работы второго секретаря Кировского обкома ВКП (б).
В.В. Лукьянов даже и не подозревал, что я сыграл какую-то роль в рекомендации его на пост первого секретаря обкома партии. Указанные перестановки в партийных органах не коснулись меня, и я продолжал работать в облисполкоме…
Война!
Наше мирное кипучее строительство нового общества было остановлено вероломным нападением на нас фашистов 22 июня 1941 г.
В этот воскресный день, не предчувствуя никакой беды, мы, руководители области, выехали в дом отдыха «Кстинино» и с утра настроились отдохнуть. Вдруг по телефону из Кирова дежурный обкома партии позвонил нам о том, что по радио передаётся выступление главы Советского правительства тов. В.М. Молотова о том, что в 4 часа крупные воинские части фашистской Германии на широком фронте пересекли нашу границу и без всякого предупреждения начали с нами жестокую войну.
Сразу же со своими семьями мы выехали из Кстинино в Киров, отдав на ходу распоряжение о закрытии этого дома отдыха. Пока мы ехали до Кирова, в голове у меня быстро пробегали различные мысли о неизбежном приостановлении ряда намеченных мероприятий, о предстоящей перестройке нашей работы на военный лад…
На второй день войны началась мобилизация граждан, родившихся с 1905 по 1918 г. включительно, согласно Указу Президиума Верховного Совета СССР от 22 июня 1941 г. Люди были встревожены наглым поведением немцев, являлись на призывные пункты без опоздания с видом полной готовности сражаться с захватчиками.
В первые же три дня после начала войны областью были поставлены в армию более 1000 автомашин и тракторов с некоторым превышением задания. Затем началась мобилизация коммунистов и комсомольцев в армию. За первые несколько месяцев войны в армию ушло около половины всей областной партийной организации. В этом числе ушёл и погиб на фронте мой брат Никита Леонтьевич, работавший прежде директором Оричевского госплемрассадника. Много также ушло комсомольцев добровольцами. Всего более 50 тыс. комсомольцев Кировской области сражались на фронте.
В сентябре 1941 г. мы ввели всеобщее обязательное военное обучение согласно постановлению ГОКО от 18 сентября 1941 г. Трудящиеся области проходили военную подготовку три раза в неделю по 2 часа и создавали из себя резерв, всегда готовый пойти на фронт.
Когда фашистские самолёты стали близко подлетать к Кировской области и однажды долетели до Котельнича, чтобы разведать там расположение ж.-д. узла, моста через реку Вятка и других объектов, мы установили затемнение в Кирове, как и в тех городах, которые были ближе к фронту.
В октябре 1941 г. был образован Кировский городской комитет обороны, в состав которого входили: первый секретарь обкома партии В.В. Лукьянов, начальник областного управления НКВД М.С. Шустин, комендант города И.В. Давыдов. В состав этого комитета включили и меня как председателя облисполкома. Все наиболее важные вопросы, связанные с мобилизацией людей и техники, решались этим комитетом, постановления которого были обязательны для гражданских и военных организаций.
Почти все призванные в армию и добровольцы зачислялись в воинские подразделения, формируемые в своей же Кировской области. Отправку их на фронт мы старались обставлять как можно более торжественно, выступали на митингах, проводившихся перед отправкой, напутствовали воинов и высказывали им самые наилучшие пожелания.
Некоторые воинские части, сформированные в Кирове, после их отправки на фронт поддерживали связь с нами. Одна из них, например, 30 декабря 1942 г. прислала письмо с выражением благодарности. От имени трудящихся области облисполком и обком партии немедленно послали ободряющий ответ.
В конце 1941 г. в Кирове формировалось несколько дивизий, которым мы оказывали всемерную помощь в размещении и оснащении обмундированием. Обстановка на фронте требовала ускорения формирования этих дивизий. В связи с этим к нам в Киров приезжал Климент Ефремович Ворошилов. О встрече с ним мне хочется рассказать несколько подробней.
Накануне его приезда по телефону нас предупредили, что 12 января 1942 г. в Киров в специальном поезде выехал зам. председателя Совнаркома СССР, маршал К.Е. Ворошилов. Мы вчетвером – 1-й секретарь обкома ВКП (б) В.В. Лукьянов, начальник областного управления НКВД М.С. Шустин, командир 131-й стрелковой дивизии т. Комаров и я – поехали на вокзал, чтобы встретить маршала.
Поздно вечером к перрону подошёл паровоз с пятью служебными вагонами, из одного из которых вышел К.Е. Ворошилов, поздоровался с нами и сказал:
– Мне надо связаться по телефону с Москвой, поедемте в обком или облисполком, где есть телефон ВЧ.
Наши автомашины стояли неподалеку от перрона, и мы через несколько минут были уже в кабинете Лукьянова, где К.Е. Ворошилов стал расспрашивать командира дивизии о ходе комплектования дивизии людьми, обмундированием и т.п. Сначала командир дивизии на вопросы Ворошилова ответил по всем правилам – стоя и с произношением полного титула маршала. Но Ворошилов предложил ему отвечать сидя и проще.
Из разговоров с командиром дивизии Климент Ефремович выяснил, что в дивизии нет поясов и шапок, в то же время кировские промартели их шьют. Тогда он обратился ко мне:
– Вы сможете передать эти шапки и пояса дивизии?
– Если будет Ваше распоряжение – передадим, но это фонд ГОКО, – ответил я.
– Тогда я свяжусь сейчас с товарищем Микояном и согласую с ним, – сказал К.Е. Ворошилов.
Тотчас же по телефону ВЧ Ворошилов согласовал этот вопрос с А.И. Микояном и дал мне распоряжение о передаче 10 тыс. шапок и 10 тыс. поясов дивизии. Командир дивизии затем сказал, что некоторые подразделения дивизии плохо размещены. Климент Ефремович опять обратился ко мне:
– Нельзя ли пару школ занять временно до отправки дивизии на фронт?
Я ответил, что здесь в Кирове находится Наркомат просвещения, эвакуированный из Москвы, и он будет возражать против занятия школ воинскими частями, хотя бы и временного.
К.Е. Ворошилов связался по телефону с наркомом просвещения В.П. Потёмкиным и уговорил его не возражать против предоставления двух школ в распоряжение дивизии, временно до отправки на фронт. Я подписал распоряжение горсовету о передаче двух школ под временное размещение воинских частей.
Пока маршал Ворошилов рассматривал вместе с нами вопросы 131-й стрелковой дивизии, с другими командирами и комиссарами воинских частей, формируемых в Кировской области, занимались адъютанты маршала Л.А. Щербаков, Л.М. Китаев и М.И. Петров (уроженец Уржумского района Кировской области), представитель Главного управления по формированию НКО СССР полковник Никеладзе, зав. военным отделом обкома партии Марихин, облвоенком Зубчанинов. Они доложили потом маршалу и нам свои предложения.
Затем были приглашены к маршалу командир 86-й стрелковой бригады полковник Ласкин и военком Кузьмин, командир 34-й запасной стрелковой бригады полковник Костевич и военком Стебнев.
У каждой воинской части были вопросы, требующие немедленного разрешения. Например, одной из них требовались 3 тыс. пар лыж. Договорились, что они будут изысканы в г. Кирове. Были приняты срочные меры по перемещению некоторых воинских частей из землянок в другие помещения. Оперативно решались и другие вопросы.
Так, решив все вопросы, связанные с организацией воинских частей, Климент Ефремович посмотрел на свои часы и дал понять, что ему пора возвращаться в свой вагон. Но тут официантка из столовой облисполкома пронесла поднос со стаканами горячего чаю и бутербродами в комнату, находящуюся рядом с кабинетом Лукьянова. Ворошилов охотно согласился выпить стакан чаю, но тут же попросил официантку:
– Будьте добры, замените мне чай более светлым. Такой густой чай полезен не мне, а вот таким молодым, – шутливо указал на нас Климент Ефремович.
Официантка тотчас же принесла Ворошилову другой стакан чаю. Во время чаепития адъютант Ворошилова попросил у меня для маршала и лиц, его сопровождающих, лыжи.
– Сколько пар нужно? – спросил я.
– Пар шестнадцать, – ответил адъютант.
Я тут же позвонил директору лыжного завода на квартиру, разбудив его, и попросил его привезти к служебному вагону маршала Ворошилова 16 пар лыж, что им и было немедленно выполнено.
После чая мы опять вчетвером поехали обратно провожать маршала до вокзала и там узнали, что лыжи уже привезены.
Попрощавшись с нами, Климент Ефремович вошёл в свой вагон, а мы стояли у вагонов, дожидаясь, когда тронется этот маленький поезд. Вдруг адъютант позвал нас всех четверых в вагон, где Климент Ефремович сказал нам:
– Произошла ошибка во времени: машинист готовил паровоз к сроку, указанному мною по московскому времени, а я возвратился в вагон по вашему кировскому времени, т.е. на один час вперёд. Пока машинист готовится – посидите со мной в вагоне.
Климент Ефремович предложил нам по рюмке вина, при этом сказал:
– Прошу закусить со мной.
Закусили и разговорились. На наши откровенные вопросы о сроках окончания войны он рассказал о трудностях ведения войны и, в частности, о той среде в Германии, которая поддерживала Гитлера, о его демагогических манерах привлечения на свою сторону значительных слоёв Германии и т.п.
Поблагодарив Ворошилова за слова и угощение, мы вышли из служебного вагона, и поезд тронулся на восток, в соседние области, где его ожидала такая же серьёзная работа по формированию воинских частей.
…В марте 1943 г. я был переведён на работу в Москву.
(Полный текст воспоминаний И.Л. Иволгина объёмом 95 страниц хранится в отделе краеведческой литературы. Д. 981).
