Песни края, куда был сослан В. Г. Короленко

Леонид Дьяконов

    Герцен, Щедрин, Короленко – вот три больших русских писателя, побывавшие в вятской ссылке. В книгах каждого из них среди других воспоминаний рассыпаны содержательные замечания о вятском фольклоре. Особенно ценно воспоминание В. Г. Короленко. В «Истории моего современника» запечатлён его рассказ о виденной им в 1879 году в Березовских починках глухого Зюздинского края сказительнице былин.
        «Однажды в знакомой семье, – вспоминает Короленко, – мне указали девушку-полуребёнка. Она пришла нарочно, чтобы повидать меня, грамотея с дальней стороны, читавшего занятные книжки. Про неё мне сказали, что она умеет сказывать и без книжек. Некоторое время после моего прихода она сидела на лавке в дальнем углу, и оттуда на меня поблескивали её большие чёрные глаза с наивным любопытством. Когда же её вызвали ко мне, она держала себя очень застенчиво и робко, как будто раскаиваясь в своей смелости и старалась стушеваться. Но когда я показал ей принесённую с собой книжку с картинками и обещал прочитать сказку, она оживилась, села на лавку, на виду, её окружили любопытные слушатели, и она начала “сказывать”. Я очень жалел, что не мог срисовать её. Черты её смуглого лица были необыкновенно тонки и красивы, а глаза сразу загорелись каким-то внутренним одушевлением. К сожалению, я теперь не помню “старинного сказа” или былины, которую она сказывала ровным тягучим голосом, точно прислушиваясь к чему-то. Вполне ли она понимала всё, что запало ей в душу из таких же рассказов какой-нибудь старой бабушки? Едва ли... На неё смотрели, её слушали с удивлением, и, кажется, она сама так же удивлялась голосам старины, говорившей её устами...
        На меня, – пишет далее Короленко, – это свидание произвело сильное впечатление. Многое уже исчезло из Новгородского эпоса, и вот я присутствую в глуши этих лесов, при внезапном пробуждении умершего прошлого».
    Эти наблюдения столь чуткого и серьёзного знатока народной жизни, каким был В. Г. Короленко, давали возможность вполне уверенно предполагать, что северо-восток нашей области таит немало интересных сказок и песен и может стать своего рода золотыми россыпями для фольклористов.
    Единственная в Кировской области былина «Илья Муромец на Соколе-корабле» была записана в неразложившейся стихотворной форме так же в этих краях на Песковском заводе.
    Вот почему с давних лет я склонен был особенно внимательно отнестись к рукописям северо-востока нашей области. Но прошло много лет прежде, чем я достал себе первую такую рукопись. Самые обстоятельства, при которых я достал эту рукопись, были несколько необычны.
    В трудном 1942 году в зимний январский вечер я забежал погреться к одному из своих знакомых и размечтался вслух при свете коптилки о том, что при первой возможности снова целиком буду отдавать своё время сбору и изучению фольклора.
    Дверь в соседнюю неосвещённую комнату была открыта. Вдруг я услышал оттуда болезненный старческий прорывающийся голос: «Я тоже в своё время собирал народные песни и могу отдать вам свои записи». Я вошёл с коптилкой в соседнюю комнату, залез, руководимый указаниями старика, в незапертый запылившийся шкаф и нашёл там на одной из полок небольшую несшитую тетрадочку, где на старинной почтовой бумаге с водяными знаками порыжевшими от времени чернилами были записаны какие-то песни. Я узнал, что старика зовут Иван Николаевич Громозов, что песни эти он записал от крестьянских девушек «лет сорок тому назад», следовательно, в девятисотых годах, в селе Афанасьевском так называемого Зюздинского края (Глазовский уезд). Расспрашивать о чём-нибудь явно умиравшего старика я не решился.
    Через две недели после нашей встречи Громозов умер, о чём я узнал случайно уже позднее. Непривычная тяжёлая работа и обострившаяся дистрофия не дали мне возможности сразу заглянуть в полученную рукопись. Только года через полтора я впервые просмотрел рукопись и с чувством большой радости прочёл в ней 28 прекрасных, хорошо сохранившихся песен, причём некоторые из них до Громозова в нашей области никем не были записаны. Здесь был и безымянный вариант песни на рождение Петра Первого, и ещё более редкий текст малоизвестной песни «Патриарх благословляет царя Алексея Михайловича жениться». Несколько песен были очень близки по содержанию и выражениям к былинам. Хороши были и остальные тексты. Но в целом рукопись казалась каким-то изолированным собранием. Я не
сомневался в её подлинности, но хотелось подкрепить песни, собранные Громозовым, вариантами другого собрания. Пришёл час – и это моё желание осуществилось, подобно многим другим.
    Работая в 1946 году в учёном архиве Русского географического общества в Ленинграде, я узнал, что кроме рукописей, описанных Д. К. Зелениным, там имеются ещё иные вятские рукописи. Мне удалось просмотреть и их.
    В первую очередь меня заинтересовали две анонимные рукописи с северо-востока: «Летние песни, поющиеся с пасхи, заговенья, петровского поста; обычай и рассказы Глазовского уезда» (№ Х-62) и «Материалы по фольклору и языку Зюздинского края Вятской губернии» (№ Х-73). Без особого труда мне удалось установить, что обе эти рукописи разделены напрасно. По существу это была одна и та же рукопись, вернее, черновой, наиболее полный, затем беловой и наконец машинописный экземпляры одной и той же рукописи 1902 года, то есть того же времени, когда записывал свои песни Громозов, и из тех же мест. Вот почему было необычайно приятно найти в этой рукописи варианты громозовских песен, утверждающие бесспорную достоверность записей Громозова, а также целый ряд других, не менее интересных текстов.

1.
Как во поле конь гулял,
Да по за полю-то другой,
По за полю-то другой
Да синегривый жеребец.
Как у этого коня
Есть и ходы, есть хода,
Есть и ходы и хода,
Часта выступка.
Есть у этого коня,
Есть и хвост, и голова,
Как у лютого зверя;
Еще уши да глаза,
Как у яснова сокола.
Как на тем, на тем на коне
Разостлан потничек,
Разослан потничек
Да гладкокатанный.
Гладкокатан потничек,
Шерсти разные.
На том, на том потничке
Лежит седлышко –
Уж такое непростое,
О двенадцати подпруг.
Еще каждая подпруга
Шелку разного.
У подпруженек
Есть пряжечки серебряные,
Есть у пряжечек
Шпенечки позолоченные –
То не ради для басы,
Ради для крепости:
Еще шелк крепок – не рвется,
Булат не ломится,
Чисто серебро –
Оно не ржавеет.
На том, на том на коне
Сидит сам государь,
Благоверный царь.
Он и ездит, разъезжает
По широкой улице,
По монастырью.
Встречу, встречу ко царю
Молодой патриарх.
Со коня царь солезал,
На колени припадал:
Благослови-ка, патриарх,
Споженитеся царю
С королевой с дочерью
С Матренушкой
Да со Васильевной.

2.
Как на усть-то было Дону,
             Дону тихого.
Да спо краю-то было моря,
             моря синего,
Что на желтом,
             на желтом рассыпном песке,
На прикрутеньком,
             на красном бережечике
Пролегала путь-дороженька
             широкая,
Славна Питерска
             дороженька Московская,
Да спо край этой дороженьки
             избушенька,
Изба новая,
             избушенька с перерубами,
С перерубами избушенька,
             с перекладами.
Есть у этой у избушеньки
             славны плотнички.
Есть у плотничков топорики
             широкие,
У топориков бородочки,
             булатные.
Изнасечено окошечко
             косящатое,
Изнаставлены оконенки
             стекольчатые,
Еще лавицы,
             прилавицы дубовые,
Еще пол да середа,
            братцы, чистого серебра.
На полу стоят столы,
            стоят дубовые,
На столах лежат столешенки
             кедровые,
На столешенках
            скатерышки шелковые,
На скатерышках питья,
             яства сахарные.
За столом сидят бояра,
            князья-бояра.
Они пьют, едят, бояра,
             забавляются,
Забавляются, бояра,
             потешаются.
Промежду собой бояра
             порасхвастались.
Да первой-от же бояр
             прирасхвастался:
а другой-от же боярин
             прирасхвастался,
прирасхвастался боярин
             своей золотой казной,
а третей-от же боярин
             прирасхвастался,
прирасхвастался боярин
            своей молодой женой...

3.
Изопьем пиво пьяное,
Вспомянем дружка милого,
Вспомянем дружка милого,
Молодого царевича.
Еще нет ли мол во Москве,
хитры-мудры плотнички,
Удалые добры молодцы?
По три ноченьки не спали,
Колыбелечку делали:
Колыбель колыбельчата
Из бела зуба рыбьего,
Дерева кипарисова.
Еще нет ли мол во Москве
Хитры-мудры швеюшки,
Они души красны девушки?
По три ноченьки не спали,
Вышивали рубашечку
Тонку белу полотняну,
Круг подолу-то вышили
Разны частые звездочки,
Круг рукавчиков вышили
Ровно мелкие пташечки,
Круг-то вороту вышили –
Ровно утрення зорюшка,
на белой груди вышили
Ровно лада – светел месяц...

4.
Как под яблонькой под той,
Под кудрявой зеленой
Сидел молодец такой
Неженатый, холостой.
Держит гусли под полой
Звончатые под правой.
Заиграйте, гусли-мысли,
Я вам песенку спою
Про женитьбу про свою.
Поженила молодца
Чужа дальня сторона –
Макарьевская ярмарка.
Как у нас было, ребята,
У Макрья в ярмарке:
У гостинного двора
У Софронова купца
Солучилася беда,
Беда не маленькая:
Вот не сто рублей пропало,
И не тысяча рублей –
Запропала-запропала
Дочь любимая его.
Что искали ту пропажу
По болотам, по лугам,
По макарьевским степям.
Как нашли эту пропажу
У соседа во дворе
В новой бане на полке!

5.
Скоморох ходил вдоль по улице,
Веселой ходил вдоль по широкой,
Горько плачучи, возрыдаючи,
Свою сторону поминаючи,
Чужу сторону проклинаючи.
Ой вы, кумушки, подружки мои,
Вы пустите скомороха ночевать,
Вы пустите веселого постоять!
Еще та же-то добрая кума,
Еще та же отецкая дочь,
Что пустила скомороха ночевать,
Что пустила веселого постоять...