Версия для слабовидящихМама
(Памяти Н. П. Гурьяновой)
Е. А. Кожевникова
Всё бледней лазурный остров – детство,
Мы одни на палубе стоим.
Видно грусть оставила в наследство
Ты, о мама, девочкам своим!
Марина Цветаева
Её портрет повесили в галерее перед нашим кабинетом. Прохожу и говорю: «Привет, мама!», – а она мне улыбается. И каждому, кто проходит по коридору. Помню, когда только портрет появился на стене, я не могла сдержать слёз, рыдала, хотела его забрать и спрятать точно так же, как мне хотелось спрятать маму от всего мира, когда она тяжело заболела.
Болезнь съела её буквально за полтора года, и сейчас остаётся только тосковать о ней. Наверное, это чувство остаётся с детьми навсегда. По крупицам я собираю то, что она говорила мне, нам, всё кажется важным и значимым. Но многое уплывает, заволакивается туманом. И я этого боюсь. У меня память плохая, не как у неё. Я не умею писать воспоминания.
Первое
«Подождите меня! Постойте же!» – кричу я маме и старшей сестре Рите. Они пришли за мной в детский сад, но куда-то торопятся, а я, наверное, одевалась долго и заставила их понервничать. Уже ждут на улице. Выскакиваю за ними, бросаюсь вслед. Вижу мамин длинный серый плащ и ладонь, хватаю её руку и говорю: «Вот и я. Пойдём». Ладонь такая холодная и чужая, не похожа на мамину. Странно. «А пойдём. Возьму тебя с собой», – слышу в ответ смех. Кто это? Поднимаю голову – какая-то незнакомая старая женщина улыбается и сжимает мою руку. Ужас какой. Страшно. Плащ точь-в-точь мамин. А где мама? Слёзы. Мама и Рита возвращаются ко мне. Чувство обиды и счастья одновременно. Такое оно – одно из ранних воспоминаний о ней. Да, именно страх остаться без мамы.
Куклы
Мне шесть лет. Я очень-очень хочу куклу Барби. У многих девочек в детском саду уже есть, а у меня – нет. Они дорогие, мы себе такую покупку позволить не можем, и мне, как говорится, остаётся только мечтать. Но вот в один прекрасный день мама дарит нам с сестрой кукол Барби. И мне достаётся целых две! Такие красивые, модные, долгожданные. Нет, мало кто может представить то счастье, которое я тогда испытывала. Да, такая она, наша мама. Себе не купит ничего – ни нарядов, ни украшений, ни косметики, – но для дочерей сделает всё, что возможно.
Сказочки
Любимое развлечение в детстве – забираться к маме в кровать, отбирать у неё книжку и просить рассказать сказку, да не просто рассказать, а сочинить про нас! Это были реалистичные юмористические истории, героями которых становились мы, а наши с сестрой обидчики всегда были наказаны мышками, кошками и прочими маленькими, но ловкими героями. И становилось так спокойно и радостно, потому что в этих сказках виноватые всегда были наказаны. Так мама нас защищала.
Книги
Она старалась читать нам много. Помню «Сибирочку» Лидии Чарской, «Без семьи» Г. Мало, «Синюю птицу» М. Метерлинка, «Дневник Фокса Микки» Саши Чёрного. У нас была замечательная домашняя библиотека, которая пополнялась классикой, современной отечественной, детской и подростковой литературой. Было у нас и несколько традиций. Так, например, из командировок в столицу мама привозила нам в подарок миниатюрные издания.
Две её любимые книги о подростках стали моими любимыми. Это «Президент Каменного острова» (и его продолжение «Президент не уходит в отставку») и «Четыре четверти». Только «Четыре четверти» я прочитала, будучи взрослым человеком – в 27 лет, а ревела так, как будто мне 15. Мама дала мне эту книгу: «Тебе понравится. Книга тяжёлая, но конец хороший». Я восприняла этот комментарий по-своему и до последней строчки надеялась на чудо и исцеление героя. Конец хороший – значит, все будут живы и счастливы. Прочитав последнее слово в книге, я не поверила своим глазам. Позвонила маме на работу, рыдая, спросила, почему она меня обманула, почему не предупредила, что там не будет хэппи-энда. Мама расстроилась, что я её не так поняла: герой умирает, но жизнь продолжается – конец хороший.
Садик
Почему меня никто не забирает? Хочу домой. За окном – темень. Опять я последняя осталась. Рита старше меня и уже учится в школе. Рита пришла. Не мама. Маме некогда. Её никогда нет дома. Помню этот рефрен – «мероприятие», «вторая смена», «краеведческий четверг». Что вообще такое краеведческий?
Библиотека
До того как стать директором, мама работала в краеведческом отделе. Он навсегда остался её любимым, о нём она вспоминала очень тепло. В детстве мама часто брала нас с собой на работу. Я помню высокие пальмы в большом читальном зале, очереди читателей, пишущую машинку в «тёмной комнате» и первый компьютер, который я увидела в своей жизни. Всё казалось таким огромным, красивым, таинственным. В краеведческом отделе нас усаживали за обеденный стол и угощали чаем, бутербродами, конфетами. Всё было общее. Здесь царила дружелюбная атмосфера, много шутили, много работали. Сотрудники отдела книгохранения катали нас на лифте и выдавали современные яркие детские книги. Я очень любила диснеевского «Винни-Пуха» и часто срисовывала сюжеты из него. Любила раскладывать цветные каталожные карточки и ставить на листочки технический штемпель отдела. Иногда выходили погулять в сквере возле библиотеки, на его месте теперь вырос пристрой. Развлечений было много. Так шло время. Мы с сестрой одновременно и любили библиотеку, и ревновали маму к ней, потому что Герценка была главной в её жизни.
Школа
Рита хорошо учится. Родители её хвалят. Надо тоже стараться. Нельзя отставать. Младшим в семье приходится сложнее – всегда сравнивают. И хоть наши родители этого не делали, я всегда боялась быть самой слабой, недостаточно сообразительной и всегда пыталась догнать старшую сестру. Особенно по русскому языку. Я сегодня честно могу сказать, что с орфографией у Риты намного лучше, чем у меня. Это у неё от мамы.
Если быть совсем-совсем честной, была одна вещь, за которую обиделась на родителей. Когда пошла в первый класс, меня насильно записали в музыкальную школу. На тот момент Рита уже ходила туда два года, сопротивляясь, и сказала: «Пусть Катя тоже ходит, чтоб мне не было обидно». И так, «хотя бы для общего развития», я (впрочем, как и Рита) страдала семь лет, потому что этого хотели мама с папой. Я же хотела учиться рисовать, а музыку полюбила гораздо позднее и оценила музыкальную школу уже после того, как окончила. Из-за родителей мне пришлось пережить страшный позор – экзамен по фортепиано, к которому я была практически не готова и получила «три с минусом до улицы Спортивной». Думаю, моё внутреннее недовольство и сопротивление переросло в явный протест – я не была примерной дочерью, скорее, трудным подростком. Как и сестра. Многие сегодня в это не верят, но родителям доставалось. Когда моё поведение расстраивало маму, она не демонстрировала своей родительской власти, не кричала, не обижала в ответ. Много позже, когда я сама стала родителем, пришло осознание того, какую боль приходится переживать из-за своих детей, мне было стыдно. Вспоминая эти трудные подростковые годы, я спросила маму, как ей хватало выдержки, почему не срывалась, а она объяснила, что знала, как бы долго я ни блуждала, я смогу найти СВОЙ верный путь и должна сама это сделать без чьей-то указки. Ни на минуту она не сомневалась ни во мне, ни в Рите.
Надежда Павловна с дочерьми Катей и Маргаритой
в отделе краеведческой литературы. 1996 г. Фотограф Тамара Рылова
Поездки
Кстати сказать, о своей малой родине Надежда Павловна всегда говорила с гордостью. Никогда не стыдилась того, что родилась в деревне. Но о себе рассказывала мало. Надо было выспрашивать, интересоваться больше. Помню, как-то раз она взяла меня с собой в поездку на встречу выпускников школы посёлка Октябрьского. В посёлке Октябрьском она когда-то жила и училась, окончила среднюю школу, посещала библиотеку, где «прочитала много хороших книг», теперь эта библиотека носит имя мамы. Мы гуляли по её родным местам. Мама грустно улыбалась, вспоминала детство, свою маму – бабушку Галю. Рассказывала, как брат Володя в детстве заплетал маме косы, как она пасла корову. В тот раз она не смогла показать родной дом, в котором жила, настолько ей было больно вспоминать о нём. Это была чудесная поездка. Время, когда мы могли вдоволь наговориться. После были ещё две совместные поездки в Москву: счастливая и печальная. Счастливая поездка связана с учёбой в Москве. Зная мой страх перед большим незнакомым городом, мама просто купила нам два билета в Москву, показала город, помогла освоиться в метро, устроила меня в общежитие, сводила в Третьяковскую галерею и на Красную площадь. Это тоже была своеобразная её традиция: любая поездка в Москву – обязательная прогулка по Красной площади. Вторая совместная поездка была связана с лечением мамы в московском центре Блохина. Скажу только, что из неё она вернулась ещё более больной. Лучше бы мы не ездили.
Филфак
Я любила русский язык и литературу, потому поступила на филологический факультет в ВятГГУ. Признаться, маме хотелось, чтобы мы с Ритой тоже учились в Санкт-Петербурге, как когда-то она. Годы учёбы в Ленинграде – самые яркие её воспоминания. Но я была очень «домашняя» и на тот момент даже не рассматривала такой вариант. В любом случае, учёба на филфаке была началом нашего с мамой сближения. Я стала взрослой, серьёзной, начитанной, мы могли обсуждать книги, размышлять о судьбах писателей и читать друг другу любимые стихи. Это по-настоящему сблизило нас. Серебряный век сблизил нас ещё больше.
Когда мама – директор
Мы часто шутили, что свою маму видим по телевизору чаще, чем дома. Когда шла программа местных новостей и ожидалось мамино выступление, папа звал нас, и мы с сестрой, сбивая друг друга с ног, неслись послушать её. Многие отмечали мамину манеру держаться свободно и просто, говорить мягко и певуче, душевно и дружелюбно. Она умела легко расположить к себе, объединить вокруг себя людей, друзей. Минута – и ты попадал под её обаяние. Она как-то сказала: «Надо быть проще, быть собой». Ещё одно замечательное её качество – умение радоваться успехам других. Кто-то из сотрудников успешно выступил, открыл выставку, написал статью, выпустил сборник, придумал новый формат работы – обязательно порадуется и не забудет похвалить. Коллектив библиотеки она воспринимала как единый организм.
Бабушка Надя
Появились внуки. Её по-прежнему почти не было дома. Но Миша и Саша ждали возвращения бабушки Нади с работы, как когда-то ждали мы. По выходным она готовила им любимую «синичную» (пшеничную) или «мамную» (манную) кашу, и это вроде бы простое блюдо «а-ля бабушка Надя» нам уже не повторить. Конечно, она читала внукам. Выбирала самые лучшие произведения, иногда очень «взрослые». Помню, однажды я вернулась с учёбы, а она рассказывает, что прочитала маленькому Мише «Мальчика у Христа на ёлке» М. Достоевского. Вы помните этот печальный сюжет? Мать с ребёнком шести лет приезжает в город. Она заболевает и умирает в сыром мрачном подвале, а мальчик дивится, какое холодное у неё лицо, не понимая, что происходит. Пересказывать дальше не буду. Именно этот момент поразил Мишу больше всего. «А её нельзя было спасти? Совсем-совсем?» И он зарыдал. Наверное, это было первое осознание того, что человеческая жизнь конечна, что родители не вечны и рано или поздно покидают своих детей. Помню, я не знала, сердиться на маму или порадоваться тому, что она прочитала маленькому внуку такую «сильную» книгу, вызвавшую бурю эмоций. Да, порою мы спорили, какие произведения стоит смело читать маленьким детям, а какие рано. Всё-таки книга – это не только развлекательная история, она учит юного читателя сопереживать, развивает эмоционально-чувственный мир, поэтому читать надо разные произведения.
Поработаем вместе
По-настоящему мы сблизились, когда я пришла на работу в библиотеку. Честно говоря, я и не думала, что приду в Герценку. Рита же, сменив несколько мест работы и находясь в декрете, твёрдо решила, что будет работать в отделе обслуживания библиотеки. А мне хотелось преподавать русский язык и литературу, и я знаю, что это получилось бы у меня лучше. Но, увы, покинуть это магическое место сложно. Кстати, мама признавалась, что ей тоже хотелось преподавать, но она выбрала другую профессию. Я уверена, она могла бы быть замечательным учителем.
После университета я стояла на распутье: идти на работу в Вятский государственный гуманитарный колледж или в Библиотеку. В обычную школу мне вовсе не хотелось. Мама мягко и ненавязчиво рассказала мне о том, какие вакансии есть в Герценке, что есть отдел редких книг, где можно описывать книги и коллекции, выступать на конференциях, писать статьи, и «там теперь работает Елена Владимировна, которую ты знаешь». Решено: иду и пробую. Спустя несколько лет мама призналась мне, что хотела, чтобы я сама нашла свой путь, но втайне мечтала, чтобы я выбрала Библиотеку, переживая, что откажусь. Насколько она понимающая и тактичная. Насколько она мудрая.
Кем она стала для меня? Вдохновительницей и музой, примером. Я не видела человека трудолюбивее. Говорю без капли пафоса. Я шла на работу с улыбкой, зная, что мама уже давно у себя в кабинете, трудится. Она приходила в Библиотеку намного раньше потому, что именно в это время могла сосредоточиться, написать статью, обдумать речь для выступления. А потом начинался рабочий день и бесконечные звонки и посещения, решение важных вопросов и проблем. Но двери в её кабинет всегда были открыты для любого гостя. Я не помню, чтобы она кого-то выпроводила и не выслушала. Надежда Павловна всегда находила для этого время. Задумывая какую-нибудь выставку-проект, подобрав редкие издания, я со стопочками книг или журналов бежала к ней, чтобы показать, поделиться, какие в фондах Герценки есть ценные издания, экслибрисы, богатства. Эти мои «прибежки с сокровищами» всегда её радовали, заставляли ещё больше гордиться Библиотекой.
Больше всего она любила слово, работу над словом. Любимые темы – история Библиотеки и люди, с ней связанные, Герцен и Вятка. Часто писала рецензии на книги, редактировала рукописи других авторов. Приносила их домой. Да, помню, как хотелось отобрать эти стопки и спрятать. Нередко и я давала ей на проверку свои тексты. Она была моим первым читателем и корректором. Её комментарии и правки всегда были точны и выразительны. В последние годы она тоже давала мне на проверку свои речи и статьи. Её доверие меня радовало. Я, разумеется, не находила там ошибок, только помогала подбирать синонимичные фразы и советовала, что ещё было бы интересно узнать читателю/слушателю. Надежда Павловна обладала необыкновенным языковым чутьём и памятью. Говорила: «Всё приходит с опытом. Надо больше читать». Читала она, действительно, много и разные по жанру книги. Любимым поэтом был Николай Рубцов. Любила Сергея Есенина. Его книг в домашней библиотеке было немало. Надежде Павловне, родившейся в глубинке, всегда было созвучно творчество авторов, писавших о жизни в деревне. Интересовалась творчеством писателей-земляков. В последние годы часто читала мемуары и переписку известных личностей. Несмотря на то, что можно было брать книги в библиотеке, мы с сестрой и мамой любили заказывать книжные новинки в интернет-магазине Ozon. Собирались втроём, усаживались за ноутбук и выбирали издания, а прочитав, нередко дарили эти книги своей Герценке.
Часто в Герценку приходили известные люди города и страны, и Надежда Павловна, показывая им Библиотеку (она любила сама проводить экскурсии), заходила в читальный зал отдела редких книг, где дежурила я, рассказывала о наших богатых фондах, раритетах и книжных коллекциях, не забывая упомянуть и представить меня перед гостями как свою дочь и тоже «большую ценность». Я этого не любила, даже сердилась, потому что у нас была договорённость: ни слова о родственных связях, и, признаться, не хотелось, чтобы обо мне и моих способностях предвзято судили, мне не хотелось и излишнего внимания. В университетские годы я отлично скрывалась под фамилией мужа, пыталась скрыться и в Библиотеке. Всё это она знала, извинялась, но, видимо, не могла устоять и, каждый раз виновато улыбаясь и глядя на меня, всё равно говорила гостям, что здесь работает её дочь (а дальше гордая фраза: «А ещё у меня есть вторая дочь, старшая, которая тоже работает в Библиотеке»). Мне нужно было стать уверенной в себе без чьей-то помощи, мне нужно было стать достойной своей мамы. И только потом я поняла, как она гордится мной и Ритой. Даже если мы ничего выдающегося ещё не сделали. Гордится, потому что никогда не сомневается в своих дочерях. Гордится, потому что видит в нас себя. Забавно: однажды, ожидая в фойе спортшколы вместе с другими родителями окончания тренировки наших сыновей, в передаче местных новостей я увидела маму, не смогла сдержать своей радости и точно так же, как она, сообщила всем: «Это моя мама!» Выкрикнула, а потом рассердилась на себя. Чем я лучше? Да, после этого я перестала на неё злиться. Я горжусь ей откровенно и смело.
Конечно, быть директором – большая ответственность. Это не только радость, но и тяжкое бремя. Даже с хорошей командой. Она возвращалась поздно, уставшая, даже замученная бумагами и людьми, засыпала мигом, но спала плохо, всё время думала о проблемах на работе, искала решение. Ей хотелось быть полезной, нужной. И, конечно, единственный отдых – книга и чтение. По-другому отдыхать она не умела.
Болезнь
Помню, когда врачи сказали маме, что у неё рак, это шокировало её. Нас всех. Всегда кажется, что трагедии случаются с другими. Это было словно в кошмарном сне. Врачи не разговаривают с пациентами, их семьями, не поддерживают, не подсказывают, как с этим справиться. Для них ты уже не стоишь сил и времени. Мы с сестрой сердились на маму: как можно было запустить болезнь, не ходить на медосмотры, не думать о здоровье, о нас? Всё её время поглощала работа. И мы сердились на себя за то, что сердимся на неё.
Смерть папы была страшным ударом для всех нас, и особенно для мамы. Он всегда был опорой и поддержкой, всегда заботился о ней, гордился ею. И у мамы почти не осталось сил на борьбу с болезнью. Однако, несмотря на физическую боль, она продолжала работать. Рита жила с мамой, поэтому основной груз забот упал на неё. Но так, как справлялась сестра, мало кто бы мог. Она водила маму по врачам, разбиралась в рецептах и лекарствах, следила за правильным питанием и за тем, чтобы всё было дано вовремя.
Мама не умела болеть, готовить кулинарные изыски, делать модные причёски и макияж, она не умела играть с детьми в подвижные игры, но, бог мой, сколько она умела дарить тепла и любви. С ней всегда было интересно беседовать. Звонкий задорный смех, забавные истории и анекдоты. Обычно она рассказывала эти истории из жизни, когда мы обедали с гостями. Тогда улыбка преображала её лицо, и она превращалась в весёлую девочку. Но ненадолго. Затяжные посиделки тяготили её. Она извинялась и удалялась поработать или почитать что-нибудь. Читала она невообразимо быстро, глотала книги. Если мы заказывали их для меня, она говорила: «Сначала я, потом ты. Я читаю быстро, ты – нет».
Последние дни
Незадолго до смерти она сказала, что не боится умирать, но, конечно, ей хотелось бы пожить «хотя бы ещё года два». Да, она думала о смерти много, пыталась поговорить об этом. Такие разговоры мне не нравились, я даже злилась – не хотелось представлять, что скоро её не будет с нами, это больно и страшно. Что ей отвечать?
За неделю до смерти, когда она уже совсем мало говорила, я, понимая, что ничего о ней не знаю, старалась её расспрашивать. О детстве и юности, о семье, знакомстве с папой, о том, что было «до нас с Ритой». «Мама, а какой твой самый запоминающийся и счастливый день в Библиотеке?» «День, когда я стала директором». Она знала, что это ей по силам, хотя порою было трудно. «Мама, ты будто спишь всё время. Ты видишь сны?» «Всё смешалось: реальность, мысли, воспоминания».
Последнее
Дежурим по очереди возле мамы. Печальное и счастливое время. Печальное, потому что больно видеть угасание любимого человека. Счастливое, потому что мы никогда до этого не проводили столько часов вместе. Чувствуем себя нужными. Заботимся о ней. Сплотились.
У неё были ласковые и тёплые руки. Вся её любовь и нежность передавалась через касания. Эти дорогие руки медленно становились холодными, мы пытались согреть её ладони своими. Шли часы. Помню, как отчётливо услышала последний выдох. И нужно было отпустить её руку навсегда.
Море уходит вспять.
Море уходит спать.
2018–2021
