Главная > Выпуск №3 > Театральные страницы в жизни А.И. Герцена

Театральные страницы в жизни А.И. Герцена

Т.К. Николаева

В жизни Александра Ивановича Герцена театр всегда играл видную и значительную роль. Обладая недюжинным умом, цепкой памятью и рано развившимся талантом глубинного понимания жизни, он, естественно, и развлечения предпочитал такие, которые не только веселили бы сердце, но и обогащали ум. А театр, кроме того, давал и яркие эмоциональные впечатления, что для дитяти из богатого московского дома было нечастой радостью. Сам Герцен не раз подчеркивал, что не сентиментален, не падок на чувственные наслаждения, предпочитает оценивать все жизненные явления (в том числе и семейные проблемы) с точки зрения логики. А вот отзывы о театральных постановках, об игре актеров, о коллизиях в пьесах вызывали, как правило, резко эмоциональную реакцию: насмешку, восторг, гнев, разочарование. Так было и в раннем детстве. Его кузина Татьяна Кучина (по мужу – Пассек) в своих воспоминаниях писала:

«Посещали Луизу Ивановну также только немцы. Помню я какую-то Амалию, высокую, худую, родственницу m-me Прово, и молодого гезеля (подмастерья) из аптеки, казавшегося нам отчаянным и очень ученым. Гезель принес однажды Саше комедии Коцебу на русском языке и картинку, на которой представлен был юноша, с длинными волосами; при этом рассказал, что юношу зовут Карл Занд, что он убил кинжалом почтенного сочинителя комедий, Коцебу, а юноше за это отрубили голову. Картинку повесили в комнате Луизы Ивановны над умывальным столиком. Саша мне показал ее и рассказал всю историю. Комедии Коцебу мы читали вместе, некоторые обливали слезами и дивились, за что это Занд убил такого хорошего сочинителя.

Мельком слышали мы что-то о заговоре, о брошенном жребии, выпавшем на долю Занда,— стало быть, он не по своей воле убил Коцебу,— и не могли решить, кого из них надобно жалеть. Впоследствии «Кинжал» Пушкина вывел из этого затруднения, и Саша растроганным голосом читал, на память всем, кто только хотел его слушать: «Лемносский бог тебя сковал…»1.

Сам Герцен тоже об этом вспоминал. В 1839 г. он писал супругам Пассекам: «Я люблю вновь и вновь припоминать 1825 год и приезд Тани к нам. Все это юно, мило. Путешествие Бартелеми и Вертеровы страдания читаются, Озерова трагедии декламируются…»2. А в «Записках одного молодого человека» он писал: «Чудный день был день моего рождения!… вечером мы читали на память отрывок из «Фингала»,— она была Моина, я Фингал… с тех пор еще ни разу я не развертывал Озерова»3.

Луиза Ивановна Гааг, мать Герцена, была невенчанной женой Ивана Алексеевича Яковлева, знатного и богатого москвича, который искренне любил своего незаконного сына, живого, умного, шустрого, и старался ни в чем ему не отказывать, хотя многого сделать и не мог. Далее Т.П. Пассек вспоминает: «Вскоре наслаждением Саши сделался театр. В то время театр находился у Арбатских ворот, в доме Апраксина,— недалеко от них, поэтому Иван Алексеевич отпускал его иногда в театр со Львом Алексеевичем, только, к огорчению Саши, сенатор, всегда куда-нибудь торопившийся, увозил его домой до окончания пьесы»4.

Нужно заметить, что отпрыски тогдашних представителей высшего московского общества театр начинали посещать очень рано. Правда, ни в комедию, ни на представление трагедий в детстве их не возили. Дети чаще всего посещали очень красивые, выдержанные в тоне высших приличий оперные спектакли французской труппы или итальянских гастролеров, а также балеты.

В воспитании и образовании Герцена особую роль сыграли немецкие писатели Шиллер и Гете, а также Шекспир, которого он тоже, по всей видимости, начинал читать в немецком переводе. Забегая вперед, скажем, что всю жизнь он преклонялся перед этими тремя великанами мировой литературы, цитировал их и в своих публицистических работах, и в личных письмах.

«Раз, взявши в руки Шиллера, он уже не покидал его,— вспоминала Т. П. Пассек,— и всю жизнь свою вспоминал о своем избранном поэте с трогательным чувством любви и благодарности»5.

В «Записках одного молодого человека» Шиллеру посвящено много восторженных слов: «…я попался в руки Шиллеровым «Разбойникам»; ватага Карла Моора увела меня надолго в богемские леса романтизма»6. И далее: «Шиллер! Благословляю тебя, тебе я обязан святыми минутами начальной юности. Сколько слез лилось из глаз моих на твои поэмы! Какой алтарь воздвигнул я тебе в душе моей! Ты – по превосходству поэт юношества, тот же мечтательный взор, обращенный на одно будущее… те же чувства энергические, благородные, увлекательные; та же любовь к людям и та же симпатия к современности»7.

И уже из Вятки, 5 декабря 1836 г он писал своей другой кузине Наталии Захарьиной, когда она еще не стала его невестой, а была как бы воспитанницей в умственных занятиях: «Да читала ли ты Шиллерову «Деву Орлеанскую», перевод Жуковского; прочти непременно – и там все твое, высокое, небесное»8.

10 февраля 1837 г. – ей же: «С восторгом видел я в твоих письмах выписки из Шиллеровой «Иоганны»; ежели ты, хоть и с трудом, но можешь читать «Иоганну» – то успех сделан, и я тебе пришлю ее всю. Читай, читай Шиллера; он всю жизнь мечтал о деве, в которой была бы доля Иоганны и доля Теклы; он всю жизнь звал с неба ангела, он не принадлежал к этому миру – но этот ангел не слетел для него…»9.

Следует заметить, что в позапрошлом веке те, кого мы сегодня знаем в основном по сцене, кого мы сегодня считаем по преимуществу драматургами – Шиллер, Шекспир, Озеров, да и Грибоедов, Фонвизин воспринимались больше в чтении, тем более людьми высшего света, которые русский театр во времена Герцена, как правило, презирали, да и вообще на драматической сцене отдавали предпочтение только поэтической высокой трагедии или классической комедии древних греков. Да и само слово «драматург» считалось низким даже во времена Чехова, который мечтал, чтобы для театра писали настоящие писатели, а не драматурги. Поэтому Шекспир, Шиллер, Гете для юного Герцена – прежде всего поэты.

Ссылка в Вятку обогатила жизнь Герцена новыми, живыми впечатлениями. В том числе и театральными.

«В Вятке я сделал переход от юношества в совершеннолетие; странно, в Москве я еще не успел обглядеться после университета и узнал людей без маски в Вятке – тут их скорее можно узнать, ибо люди здесь ходят по-домашнему, не давая себе труда скрываться». Так писал Александр Иванович Герцен своей невесте Наталии Захарьиной 20 марта 1837 г.10 И своим друзьям по юности, по занятиям философскими науками – Кетчеру, Сатину и другим – он писал о том же несколько раз. Он уверял их, что гораздо положительнее стал смотреть на жизнь России, что узнал и полюбил народ именно во время вятской ссылки. Среди громадной массы «положительных», как тогда говорили, впечатлений жизни Герцен приобрел в нашем городе и опыт сценический.

Одним из важных событий для ссыльного Герцена была встреча с художником и архитектором Александром Лаврентьевичем Витбергом, тоже сосланным в Вятку. Герцен ценил и незаурядный талант рисовальщика Витберга, и его возвышенный строй мыслей, и глубокие знания мировой культуры. И первое театральное предприятие, в котором А.И. Герцен принял большое и живое участие, было связано с днем рождения Витберга.

16 января 1837 года он писал Захарьиной: «Друг мой! Я писал сегодня в письме к папеньке: «Я могу против 15-го января 1837 года поставить отметку: от души весело провел время, и повторю тебе. Это было рождение Витберга. За несколько дней тайно от него готовили все мы живые картины. Я был антрепренер, директор и пр. Наконец, в самый день рожденья сцена поставлена, и он не знал, что будет. Картины сочинил я, и ты узнаешь в них мою вечную мысль, мысль о Наташе. 1-я представляла Данта, утомленного жизнию, измученного, изнуренного,— он лежит на камне, и тень Виргилия ободряет его и указует путь туда, к свету; Виргилий послан спасти его Беатричей. Дант был я, и длинные волосы, усы, и борода, и костюм средних времен придал особую выразительность моему лицу. 2-я – Беатриче на троне: Лучия – свет поэзии, и Матильда – благодать небесная, открывают вуаль; Дант, увидев ее, бросается на колени, не смеет смотреть, но она с улыбкой надевает венок из лавров. У меня слезы были на глазах, когда я стоял у подножия трона – я думал о тебе, ангел мой. 3<-я> – Ангел (роль Ангела была дана Полине) держит разверстую книгу, в ней написан текст: «Да мимо идет меня чаша сия, то яко ты хочешь...» Беатриче показывает грустному Данту этот текст – Лучия и Матильда на коленях молятся. Успех был более нежели ожидали. Александр Лаврентьевич по окончании взошел на сцену и со слезами, долго, долго жал в своих объятиях; «Как поднялась занавесь,— говорил он,— я увидел вашу мысль, и кто, кроме вас, взял бы Данта и религиозный предмет?..» – Я сам был тронут, и жал руки этого дивного человека. Требовали повторения... Я первый раз слышал со сцены себе рукоплескания. Повторили. Потом Александр Лаврентьевич посадил меня на трон Беатриче и надел на меня лавровый венок... Я из рук великого артиста получил его – и отчасти заслужил.— Вот тебе, ангел мой, описание всего дня; да, этот день провел я прекрасно. Беатриче была m-me Витберг.

Этот лавровый листок – из венка, коим увенчал меня Александр Лавр<ентьевич>,— сохрани его в воспоминание 15 января 1837»11.

Живые картины – особый жанр театральных представлений, который существовал и в галантном XVIII в., а в XIX в. он был особенно популярен не только в аристократических гостиных, но и в студенческих комнатках, у разночинной интеллигенции. Сосланный в Вятку польский писатель Генрих Каменьский тоже вспоминал о живых картинах, которые он видел в Вятке.

22 февраля 1848 г. он писал из Вятки сестре Лауре: «Вчера состоялось представление любительского театра, не пользующегося вниманием зрителей, а вот на живые картины зрители идут толпами. Просто удивительно, насколько пришелся по вкусу этот вид развлечений… Следует признать, что картины эти действительно хорошо сделаны, а некоторые из них просто прекрасны»12.

Но это был не единственный театральный опыт Герцена в Вятке.

«Давно ли, друг мой, я писал тебе о наших картинах из Данта, а теперь буду писать о театре,— сообщал Герцен Наташе Захарьиной 3 февраля 1837 г.— Я играл – и притом хорошо, вчера, перед всем городом, слышал аплодирование, радовался ему и был в душе актером. Вот тебе во мне новый талан; ежели когда буду в нужде, могу идти в бродячие актеры.— Не странно ли, в самом деле, создан человек; душа моя, истерзанная страданиями, измученная – казалось бы, должна была разлить мрак на всяком действии – и бывают минуты такие, когда я боюсь оставаться один, бегу к людям от себя, и наоборот – могу иногда предаться веселости, дурачиться. Три недели готовил я с прочими участниками этот театр и занимались этим, как важнейшим делом.

Ну, прощай же, ангел, сестра, писать некогда, да и устал еще от спектакля и от шампанского, и от того, что в 5 часов лег спать. Целую, целую тебя. Александр»13.

Много лет спустя, в «Былом и думах» Герцен ошибочно отнес это событие к 1836-му г. – вероятно, писал по памяти, не сверяясь с письмами. То есть помнил в подробностях свой актерский дебют, не только сам спектакль, но и атмосферу вокруг него.

«В 1836 году я представлял «Угара», а жена жандармского полковника – «Марфу» при всем вятском бомонде и при Тюфяеве. С месяц времени мы делали репетиции, а все-таки сердце сильно билось и руки дрожали, когда мертвая тишина вдруг заменила увертюру и занавесь стала, как-то страшно пошевеливаясь, подниматься; Мы с Марфой ожидали за кулисами начала. Ей было меня до того жаль, или до того она боялась, что я испорчу дело, что она мне подала огромный стакан шампанского, но и с ним я был едва жив»14.

Играли они пьесу А.А. Корсакова «Марфа и Угар или Лакейская война, комедия в одном действии, переделанная с французского из сочинений Дюбуа». Марфу играла П.А. Замятнина, жена жандармского полковника А.Г. Замятнина, благоволившего к Герцену.

Е.Д. Петряев писал, что уже в год рождения А.И. Герцена (1812) в Вятке были любители, которые играли более или менее регулярно15. Несколько лет спустя спектакли организовывал вятский почтмейстер Алексей Иванович Казимирский.

В Государственном архиве Кировской области, наконец удалось найти формулярный список Казимирского, составленный 8 июля 1838 г. В нем отмечалось, что Алексей Иванович Казимирский – чиновник 5 класса Вятской почтовой конторы, из дворян. Ему 65 лет, он имеет недвижимое имущество – родовое имение в Уржумском уезде Вятской губернии (20 душ крестьян). Женат на дочери коллежского советника Александре Ильиной, которая владела каменным домом в Вятке. Интересна служебная карьера Казимирского. Родился он в 1774 г., а в 1777 г. он был уже капралом лейб-гвардии Преображенского полка, через год произведен в фуршеры, через два года – в подпрапорщики. В возрасте десяти лет он был уволен в отставку в чине подпоручика. То есть мальчик числился в полку, живя в родительском доме – так было принято у дворян. Но дворяне Казимирские были, мягко говоря, небогаты. И юноша Алексей Иванович вынужден был служить. Он служил землемером в межевой конторе, был прокурором, службу проходил в Оренбурге, Симбирске, Саратове. В почтовое ведомство поступил в 1812 г., а 20 сентября 1813 г. был направлен в Вятку почтмейстером. Если подтвердится, что он при Герцене жил в доме, принадлежавшем его жене, то мы можем порадоваться, ибо дом этот известен, он находится на улице Дрелевского рядом со служебным корпусом областного художественного музея им. В.М. и А.М. Васнецовых16.

Герцен хорошо знал Казимирского, бывал у него в гостях. Хотя по поводу его служебной деятельности особого восторга не выказывал.

11 января 1839 г. Герцен писал из Владимира А.Л. Витбергу в Вятку: «Получил ваше письмо. Из него вижу, что вы не получили ни письма моего от 8 декабря, ни посылки от 15 – это странно. Потрудитесь справиться в почтовой конторе… Однако, скажите об этом, т.е. о потере письма Казимирскому, а я здесь справлюсь»17. Письма терялись и раньше. «Ты, я думаю, досадовала на меня, что долго не получала писем,— писал Герцен Наташе Захарьиной 27 февраля 1837 г.,— а письмо пролежало здесь в почтовой конторе – и мне больно это»18. Похоже, голова уважаемого почтмейстера нередко была занята мыслями, далекими от почты. Не театром ли?

В «Записках одного молодого человека» есть такая сцена: «Выспавшись, город … едет на бал… Начинают подъезжать экипажи. И огромный возок почтмейстера, мыча и скрыпя, остановился у крыльца. Возок этот делан около царствования Анны Иоанновны и, отодвигаясь каждое двадцатилетие на несколько сот верст от Петербурга, оканчивал преклонные лета свои в сарае почтмейстера. Встарь он был внутри покрыт мехом; теперь оплешивел, и окна качаются у него, как зубы у старухи. Из возка вынимают человек восемь обоего пола: как они поместились с накрахмаленными юбками, с Станиславом (во весь рост) на шее у почтмейстера, с цветами на челе почтмейстерши – трудно постигнуть; но кому же и уметь укладываться, как не почтовым? Это гости почетные, и их полицеймейстер встречает в передней»19. Орденом св. Станислава Казимирский был награжден в 1834 г. Детей у него действительно было много, вероятно, уже были и внуки.

Я думаю, не будет большой ошибкой предположить, что и «Лакейскую войну» ставил Казимирский, неразумно было бы отказываться от участия столь опытного театрального деятеля.

Мы не знаем достоверно, в каком здании ставился спектакль. Тогда, судя по всему, особого здания у театра не было. Однако зал был оборудован и взвивавшимся занавесом, и перед началом спектакля исполнялась увертюра – все как следует быть. Почти через десять лет Генрих Каменьский тоже писал о временном помещении вятского театра: «В зрительном зале лож нет: сделан он временно, однако добротно, и хорошо освещен»20.

Сам Герцен в Вятке не был еще тем пожилым бородатым глашатаем воли, какого мы привыкли видеть в учебниках. Тогда это был молодой, очень привлекательный богатый франт, покоритель женских сердец, не чуравшийся самых обычных для провинциального обывателя развлечений – винопийства, картежной игры и прочего.

Разумеется, для Герцена Вятка – в первую очередь город неволи, вынужденной постылой службы, мучительной разлуки с друзьями и невестой. Но он и тогда видел и умел ценить все хорошее, что было в городе. Выписывались из столиц журналы и книги. Однажды пришла большая партия картин из знаменитой галереи Дациаро. Были свои музыканты, не только те, что исполняли увертюру перед комедией. То он пишет Наташе, что купил здесь красивую картину ей в подарок, то сообщает: «Я напишу домой, чтобы тебе доставили один рондолетто Герца, который мне ужасно нравится и который я очень часто заставляю играть»21. И играли!

Из Владимира Герцен писал Витбергу в марте 1838 г.:

«Что вы, долго ли грустили обо мне, и как теперь? Пожалуйста, подробней пишите – и дым Вятки Герцену сладок и приятен, извините, что не сказал отечества, отечество мое – Москва…
Ах как хорошо провели мы время в один из последних вечеров, когда с Полиной перечитывали «Деву Орлеанскую», помните, Вера Александровна? – но перед тем, как вы пели «Матушка, голова болит» как континуацию Деве Орлеанской, у которой часто болела душа…»22.

В письмах к любимой Наташе он продолжал развивать ее духовные интересы, рекомендуя лучшие книги мировой классики и среди них – Шекспира. 13 апреля 1837 г. он наставлял: «Я писал, чтобы тебе подарили от меня перевод Шекспирова «Гамлета»; читай его со вниманием, это великое творение; в будущем письме скажу несколько слов об этой трагедии – она в себе заключает самую мрачную сторону бытия человека и целую эпоху человечества»23. А ведь он еще не видел «Гамлета» на сцене. Только освободившись из ссылки и приехав в Петербург, он смог увидеть бессмертную трагедию в театре. 18 декабря 1839 г. он писал жене: «Велик, необъятен Шекспир! Я сейчас возвратился с «Гамлета», и, поверишь ли, не токмо слезы лились из глаз моих; но я рыдал. Нет, не читать, это надобно видеть для того, чтобы усвоить себе. Сцена с Офелией и потом та, когда Гамлет хохочет, после того как король убежал с представления, были превосходно сыграны Каратыгиным; и безумная Офелия была хороша. Что это за сила гения так уловить жизнь во всей необъятности ее от Гамлета до могильщика! А сам Гамлет страшный и великий. Прав Гёте: Шекспир творит, как Бог, тут ни дополнять, ни возражать нечего, его создание есть потому, что есть, его создание имеет непреложную реальность и истинность... Я воротился домой весь взволнованный... Теперь вижу темную ночь и бледный Гамлет показывает на конце шпаги череп и говорит: «Тут были губы, а теперь ха-ха!..» Ты сделаешься больна после этой пьесы»24.

На смену детскому чисто эмоциональному увлечению театром пришло взрослое зрелое убеждение, что пьесы, даже если они написаны прекрасными стихами, «надобно видеть, чтобы усвоить себе», то есть, чтобы это стало частью души, частью сознания. И Герцен потом, на протяжении всей жизни, цитировал «Гамлета» по поводу самых разных ситуаций, душа и ум свободно говорили шекспировскими текстами.

В письмах Герцена на протяжении всей жизни всегда отмечались театральные события, хотя бы кратко. Вот несколько цитат из сотни подобных:

17 января 1841 г. Т.А. и Н.И. Астраковым: «Я сейчас возвратился с «Фиделио» Бетховена»25.
8 октября 1846 г. Н.А. Герцен: «Еду смотреть второй раз Плесси» (то есть комедию Э. Скриба «Женевьева или Отцовская ревность»)26.
8 февраля 1847 г. московским друзьям из Берлина: Вчера был в театре «Севильский цирюльник». Виардо была удивительно мила Розиной»27.
28 февраля из Кельна московским друзьям: «В Берлине дают Мольера «Вина» и публика слез унять не может, так жаль Нерту и Эльвиру»28.
12 марта 1850 г. Г. Гервегу из Парижа: «Вчера видел премьеру «Шарлотты Кордэ», неплохо»29.
7 июня 1855 г. А. Саффи: «Потом мы отправились в театр Сен-Джеймс смотреть Левассора, который в Париже смешил меня до колик»30.
23 июня 1855 г. М.К. Рейхель: «Главное событие этой недели то, что мы были в Опере – слушали Гризи и Виардо, а главное – Марио, который на этот раз показался мне выше всех»31.
27 мая 1856 г. М.К. и А. Рейхелям: Я слышал вчера знаменитую Пиколомини в дрянной опере Верди «Травиата» – это не крупная величина, но талант, полный огня и грации»32.
25 ноября 1860 г. М.К. Рейхель: «Сегодня едем во французский театр» (с дочерью Наташей)33.
27 июня 1863 г. Ольге и Наталии Герцен: «Вечером мы ездили смотреть гунявого «Фауста» (т.е. оперу Gounaud – «Фост»), здесь это делает фурор. Это Фост именно, а не Фауст. Мне ужасно мескинно показалось – надо быть настоящему французику, чтоб взять гениальную вещь, сделать из нее какую-то куцую оперу – и быть довольным. А публика-то? И в Her Maj(esty) theatre и в Covent Garden’s. Писал я тебе, что слышал Patti? – Она поет хорошо. В «Фаусте» одна Гретхен порядочна – мадемуазель Totiens»34.

Цитаты можно продолжать и продолжать.

Собственных литературных опытов в драматургических жанрах у Герцена немного. Но показательно, что одни из первых крупных произведений, написанных Александром Ивановичем в Вятке, были драматические сцены «Лициний» и «Вильям Пэн». Впоследствии он отзывался о них критически. Но это были полезные опыты для будущего романиста.

Об артистах, их труде и быте написал он свою едва ли не самую популярную повесть «Сорока-воровка», посвятив ее великому русскому актеру М.С. Щепкину, с которым дружил долгие годы, которому писал из-за границы длинные письма о европейском театре, неизменно отмечая превосходство русской актерской школы. «Здравствуйте, Михаил Сем<енович>! По вашей части рапортую, что здесь театры прескверные и вы про каждую актрису можете добросовестно спеть: «За Марусю пятака, бо Маруся не така», – а актеры хуже их, а певцы хуже самих себя – вообще, нынче больше в театре представляет здесь публика, нежели актеры»35. Не раз он обращался к вопросам театра, к его влиянию на жизнь народа и в своих публицистических статьях. Первые же произведения, написанные о зарубежных впечатлениях, «Письма из Франции и Италии», опубликованные в «Современнике», наполнены театральными аналогиями, сценическими впечатлениями, драматургическими параллелями. Бичуя торжествующую французскую буржуазию, Герцен соотносит ее с героями популярнейших в то время пьес Скриба. «Скриб – гений, писатель буржуазии, он ее любит, он любим ею, он подладился к ее понятиям и ее вкусам так, что сам потерял все другие; Скриб – царедворец, ласкатель, проповедник, гаер, учитель, шут и поэт буржуазии»36. А горожан, неразборчивых в средствах для добывания денег и прожигания жизни, Герцен сравнивает с героями французских водевилей, далеко ушедших от настоящих народных произведений. «Водевиль (из десяти девять) принял в основу не легкую веселость, не искрящуюся остротами шутку, а сальные намеки»37. А третье письмо почти целиком посвящено новинке тогдашнего театрального сезона – драме Ф. Пиа «Ветошник»38. Это только отдельные примеры использования Герценом в своей публицистике театральных впечатлений.

Несмотря на то, что он долгие годы был оторван от России, А.И. Герцен постоянно и внимательно следил за появлением новых талантливых имен русских драматургов, придавая сценическому искусству важное значение в воспитании самосознания народа.

3 сентября 1842 г. он записал в дневнике:

«Сцена, как выразился кто-то, есть парламент литературы, трибуна, пожалуй, церковь искусства и сознания. Ею могут разрешиться живые вопросы современности, по крайней мере обсуживаться, а реальность этого обсуживанья в действии чрезвычайна. Это не лекция, не проповедь, а жизнь, развернутая на самом деле со всеми подробностями, с всеобщим интересом и семейственностью, с страстями и ежедневностью. На днях испытал я это на себе. Небольшая драма заставила меня думать и думать»39.

Герцен видел пьесу О. Арну и Н. Фурнье «Преступление, или Восемь лет старше», переведенную С.П. Соловьевым и поставленную в бенефис И.В. Самарина 11 сентября 1842 г. В спектакле принимал участие М.С. Щепкин. Впечатления от этой пьесы легли в основу статьи Герцена «По поводу одной драмы», которую он потом включил в цикл «Капризы и раздумья». Судя по пересказу содержания, Герцен видел в этой пьесе отражение некоторых моментов вятского романа с Прасковьей Медведевой. В своей статье он прямо писал: «Театр – высшая инстанция для решения жизненных вопросов»40.

Когда И.С. Тургенев написал первую пьесу, он нашел в Герцене горячего поклонника и пропагандиста. 27 июля 1848 г. он писал из Лондона своим московским друзьям: «Тургенев написал маленькую пьеску очень милую, для театра, и пишет другую для Михаила Семеновича»41. Речь шла о пьесах «Где тонко, там и рвется» и «Нахлебник».

И в письмах из России он обращал особое внимание на появление новых пьес, принимал их горячо и страстно. В письме Г. Гервегу 5 марта 1850 г. он писал: «Появилась новая комедия, написанная молодым человеком, некиим Островским… его комедия – крик гнева и ненависти против русских нравов… Название ее «Свои люди – сочтемся». Это семья, где три поколения взаимно обманывают друг друга: отец обманывает сына, сын – отца и т. д.; а всех их обманывает молоденькая 18-летняя девушка, существо еще более бессердечное и бездушное, чем все три поколения»42.

Пробовал Герцен создавать и модные в то время переделки иностранных пьес на русские нравы. 18 декабря 1844 г. он писал Н.Х. Кетчеру: «Мы, т.е. Грановский, Корш и я перевели для Михаила Семеновича (Щепкина – Т.Н.) превосходную драму «Средство платить старые долги», но, кажется, дозволение к сроку не придет. Он в восхищении от своей роли»43. Но разрешение пришло, и 7 февраля 1845 г. на сцене Большого театра в Москве в бенефис Щепкина была впервые поставлена пьеса Ф. Мэссинджера «Новый способ платить старые долги». В спектакле участвовали ведущие артисты Малого театра: Самарин, Живокини и др., в центральной роли ростовщика Оверрича выступил Щепкин. Герцен принимал активное участие в постановке пьесы; на сохранившемся списке перевода имеются его указания для режиссера спектакля44.

Через три года в Париже Герцену снова захотелось услужить Щепкину. Он писал С.И. и Т.А. Астраковым в мае 1847 г.: «…хочет ли он, чтоб я ему переделал «Ветошник» Пиа, и возможно ли ее у нас поставить?»45. Эту пьесу к постановке не разрешили.

Подрастали дети. Александр Иванович главной своей заботой считал – привить любовь к русскому языку, интерес к России и воспитать жажду постоянного чтения.

Старшему сыну Александру он писал 1 декабря 1859 г. о дочери Наталии: «Я читаю с Татой «Дон Карлоса»46. Так передавалась эстафета любви к Шиллеру.

Той же Наталии он сообщал 3 июня 1860 г.: «Вчера явился к нам один из известных петербургских актеров и просил дозволения завтра прочитать у нас «Грозу» Островского. Жаль, что тебя не будет»47.
Он писал дочерям 1 июля 1863 г.: «В расположении твоего дня нету ни обеда, ни вечера. Читаете ли вы, и что? Читай как можно больше и, разумеется, вечные книги – их немного – читай в хорошем переводе (хоть немецком) «Илиаду», «Одиссею», читай Шекспира, читай Гёте, благо в Италии – читай Данта»48.

Театр быстро вошел в жизнь и детей Герцена. Маленькая Ольга собиралась писать пьесы, А самая младшая Лиза в день рождения Герцена играла Золушку в семейном спектакле.
Мы вполне закономерно можем сделать вывод, что всю жизнь талантливый публицист и философ любил театральное искусство. А первые опыты самостоятельных работ на сцене, причем – успешные опыты, были получены им в Вятке. Насколько известно, больше никогда не удалось ему их повторить.

В статье «По поводу одной драмы» из цикла «Капризы и раздумья» Герцен писал: «Сцена всегда современна зрителю, она всегда отражает ту сторону жизни, которую хочет видеть партер. Нынче она участвует в трупоразъятии жизненных событий, стремится привести в сознание все проявления жизни человеческой и разбирает их, как мы, судорожной и трепетной рукой – потому что не видит, как мы, ни выхода, ни результата этих исследований»49. Эти слова с полным правом можно отнести и к сцене сегодняшней. Герцен, обладая даром прозрения будущего, определил и место театра в жизни России на много лет вперед, и до наших дней, ибо театр он любил, понимал и хорошо знал.

Примечания

1. Пассек Т.П. Из дальних лет: Герцен в воспоминаниях современников.— М., 1956. С. 32.
2. Герцен А.И. Собр. соч.: В 30 т.— М., 1954—1965. Т. 21. С. 51
3. Герцен А.И. Собр. соч.: В 8 т.— М., 1975. Т. 1. С. 79
4. Пассек Т.П. С. 43.
5. Там же. С. 35.
6. Герцен А.И. Собр. соч.: В 8 т. Т. 1. С. 77
7. Там же. С. 85.
8. Герцен А.И. Собр. соч.: В 30 т. Т. 21. С. 123.
9. Там же. Т. 21. С. 141.
10. Там же. Т. 21. С. 151.
11. Там же. Т. 21. С. 138.
12. Каменьский Г. Из писем к Лауре // Вят. свистун. 1994. № 9 (29). С. 16.
13. Герцен А.И. Собр. соч.: В 30 т. Т. 21. С. 140.
14. Герцен А.И. Былое и думы.— М., 1969. С. 119.
15. Петряев Е.Д. Люди. Рукописи. Книги.— Киров, 1970. С. 48.
16. ГАКО. Ф. 203. Оп. 1. Д. 243. Л. 14 об.
17. Герцен А.И. Собр. соч.: В 30 т. Т. 22. С. 8.
18. Там же. Т. 21. С. 147.
19. Герцен А.И. Собр. соч. В 8 т. Т. 1. С. 105.
20. Каменьский Г. С. 19.
21. Там же. Т. 21. С. 76.
22. Там же. Т. 21. С. 315.
23. Там же. Т. 21. С. 161.
24. Там же. Т. 22. С. 65.
25. Там же. Т. 22. С. 95.
26. Там же. Т. 22. С. 259
27. Там же. Т. 23. С. 9.
28. Там же. Т. 23. С. 13.
29. Там же. Т. 23. С. 314.
30. Там же. Т. 25. С. 268.
31. Там же. Т. 25. С. 270.
32 Там же. Т. 25. С. 348.
33. Там же. Т. 27. Кн. 1. С. 116.
34. Там же. Т. 27. Кн. 1. С. 348.
35. Там же. Т. 23. С. 58.
36. Там же. Т. 5. С. 34.
37. Там же. Т. 5. С. 42.
38. Там же. Т. 2. С. 227.
39. Герцен А.И. Собр. соч.: В 8 т. Т. 2. С. 313.
40. Герцен А.И. Собр. соч.: В 30 т. Т. 23. С. 90.
41. Там же. Т. 23. С. 304.
42. Там же. Т. 24. С. 206.
43. Там же. Т. 22. С. 210.
44. Там же. Т. 22. С. 388.
45. Там же. Т. 23. С. 25.
46. Там же. Т. 26. С. 314.
47. Там же. Т. 27. Кн. 1. С. 59.
48. Там же. Т. 27. Кн. 1. С. 349.
49. Герцен А.И. Собр. соч.: В 8 т. Т. 2. С. 315.