Версия для слабовидящихФронтовые письма
Н. А. Баженова
Недавно перечитала письма Юрия Аменицкого, мужа бабушкиной сестры, которые он писал с фронта. Поняла: они могут быть интересны многим, особенно сегодня, когда события Великой Отечественной войны отдаляются от нас во времени, когда значимость подвига советского солдата некоторые пытаются умалить.
С другой стороны, у некоторых наших современников создаётся впечатление, что те солдаты и офицеры, победившие фашизм, были сделаны из другого теста, они якобы были железными. Поэтому им и не были свойственны тонкие чувства и переживания, думы о высоких материях. Давайте прочитаем письма с фронта и развеем этот миф. Участники сражений были такими же, как мы: отчаивались и боялись смерти, любили и ревновали, шутили и пели песни. И ещё, они выстояли. Выстояли в самой страшной войне, защитив свои семьи, освободив свою Родину.
Юрий Михайлович Аменицкий родился на рубеже XIX и XX веков в Юкаменске, тогда это большое село относилось к Вятской губернии. Успешно окончил Саратовский сельхозинститут, гидротехнический факультет. Женился на Марии Васильевне Костровой, учительнице географии, которая тоже была вятской, родилась в селе Верхосунье Нолинского уезда. Оба были молоды, красивы, с оптимизмом смотрели в будущее. Их не пугало, что Юрий Михайлович как строитель малых (читай: сельских) электростанций будет постоянно переезжать с одного места на другое, как только объект будет сдан. Причём каковы станции – таковы и города, где они возводятся. Мария Васильевна прекрасно понимала, что ждёт их не всегда устроенный быт, что ей придётся часто менять работу – ничего страшного, когда рядом заботливый, удивительно порядочный, а главное – любимый муж.
Мария и Юрий Аменицкие с дочерью Аркадией. Саратов
Сначала это были вятские Вожгалы, затем молодая семья переезжает в Западную Сибирь (Купино, Баган). В Сибири в 1929 году родилась дочь, которую назвали Аркадией, Арочкой. С 1934 года Аменицкие обосновались в Саратове, где жили родственники жены. Мария Васильевна работала корректором Саратовского краевого издательства. Юрий Михайлович строил электростанцию в Энгельсе.
Война в семью Аменицких ворвалась сразу и надолго: Юрий Михайлович был призван на фронт в первые же дни. С армией К. К. Рокоссовского, который навсегда стал для Аменицкого самым любимым и уважаемым командиром, прошёл всю войну от начала до конца. Юрий Аменицкий в составе артиллерийского полка принимал участие во всех крупных сражениях, был награждён медалями и орденом Красной Звезды, дослужился до капитана, был не раз ранен, но выжил.
По совету мужа Мария Васильевна с дочерью после начала войны уехала из Саратова в Юкаменск (Удмуртская АССР), где жили родители Юрия Михайловича. Расчёт был верным: в лихую годину свой огород, лес, речка не дадут умереть с голода, да и от линии фронта всё-таки подальше.
Сохранились письма Аменицкого с фронта, адресованные жене, дочери, родителям. Они были разными. Короткие, написанные во время передышки, в которых главное – жив-здоров. И довольно длинные, философско-лирические – о жизни и смерти, о любви и верности, о войне и мире. Письма-откровения. Их пишет умный, интеллигентный, удивительно добрый человек, который по мере знакомства с ним становится нам очень близким, дорогим и понятным. Мы воспринимаем его беды и печали сквозь призму бытовых деталей военной поры и начинаем понимать: окажись мы на его месте – испытывали бы, вероятно, те же самые чувства, что и автор писем, осознавали бы весь ужас той войны. Ему перед лицом смерти нечего скрывать, поэтому интересно проследить, как меняется отношение солдата к окружающей действительности, к войне, к самой смерти.
Первое письмо отправлено с места сбора: посёлок Баланда Саратовской области, почтовый ящик 219 «А». Большая часть письма – о бытовых мелочах, ведь мирная саратовская жизнь ещё не стёрлась из памяти: сколько денег оставил, почему не заскочил домой, стоит ли жене приезжать в Баланду. А в концовке письма – отчаяние. Жизнь закончена.
Лето 1941 года
…Ты, Маруся, пишешь и просишь писать побольше, но, Маруся, писать я ничего не могу. Пусто всё, нет ничего, всё потерялось, всё отпало после отъезда из Саратова. Нет слов, нет мысли, нет думы. Всё ушло далеко-далеко, и, кажется, что нет возврата. Сух, без единой улыбки, молчалив – слова не выдавить, и всё это помимо моей воли и желания. Кажется мне и не только кажется, а воспринято моим организмом как непредотвратимая неизбежность и как уже свершившееся – мне больше с вами не быть, и к вам я больше не вернусь. Всему конец. Живите одни и устраивайтесь, как сможете. Бегите из Саратова. На что он вам, если денег нет? А ты не получишь от меня до 20 сентября… Если до этого (времени. – Н. Б.) не доеду, продай моё пальто. На дорогу суши сухари, а то не доедешь.
…Прощайте. Целую крепко-крепко вас обеих, моих сироток. Держись, Мария, и живи с Арочкой – моей дочкой, прижми её крепко к себе и поцелуй. Всё.
Папа Юрий для вас одних.
На фронте Аменицкий с зимы 1941 года, после окончания спецкурсов в Москве. О фронтовой жизни пишет редко и скупо, несколькими выразительными штрихами. Вот несколько выдержек.
25.02.1942
Доченька! Ты пишешь, что слышала по радио стрельбу, а твой папа привык уже к этому. Вот и сейчас строчат автоматчики и периодически слышна музыка огневого налёта. Сейчас ночь, 3 часа. Немцы каждые 10 минут пускают ракеты. Боятся, гады, кабы к ним не подползли.
7.04.1942
…Настроение, Мурок мой, хорошее. В первых числах апреля наша дивизия сломила упорное сопротивление немцев и ещё освободила 38 населённых пунктов. В большинстве – населения совершенно нет, всех угнали фрицы. Много селений сожжено дотла. Есть селения исключительно из кирпича, так фрицы их взорвали до последнего дома, фруктовые сады вырубили. Там, где было селение 500–600 дворов, – ровное место с разбросанными взрывами мелкими кирпичами. Страшно входить в село, в котором нет ни одного жителя, а в погребах есть картошка, солёные огурцы, капуста.
…Живём в блиндажах, в землянках и подвалах, где раньше хранили картошку. Снег почти сошёл, весна вступила в свои права, и, несмотря на ружейно-пулемётную стрельбу и грохот орудийных выстрелов, всё же слышно утром, как поёт жаворонок.
6.10.1942
Давно я вас, старички мои, не видел. Почти 10 лет прошло с тех пор, как я был в Юкаменске…
Второй год как я в Армии… Много видел страшного: сожжённые деревни и сёла, взорванные и разрушенные города. Когда видишь оставшихся без крова стариков и детей, прячущихся зимой от холода и смертоносного огня в развалинах, или испуганных, настрадавшихся жителей, нечеловеческими усилиями стремящихся убрать уцелевший урожай, зачастую рискуя жизнью, невольно переносишься мыслями к вам и думаешь, какие вы счастливые, что имеете возможность жить без этих ужасов. Пусть ничто не омрачит вашу старость.
Ваш сын Юрий.
К сожалению, война всё-таки вмешалась в жизнь Аменицких-старших: в январе 1943 года от рака желудка скончался отец Юрия Михайловича.
Письмо Ю. М. Аменицкого, адресованное матери
Зима 1945 года
Трудно представить тот путь, который мы прошли за это время…
То, что ты слышишь по радио о наступлении фронта, относится и ко мне…
С 12 января мы в тяжёлых наступательных боях прошли всю Польшу и далеко врезались в Германию.
Понятно, что подробности в письмах не дозволялись. Даже символический подарок дочке могли не пропустить. Интересна записка, вложенная в одно из писем дочери.
16.07.1943
Товарищи из В. Ц.!
Убедительно прошу Вас пропустить платочек маленькой моей дочке от отца – 2 года на фронте. Пусть останется ей память, если отец погибнет в бою за Родину.
С фронтовым приветом Ю. Аменицкий.
Для дочки чаще присылал открытки или письма с картинками.
Письма жене (часто называет её Мурок, Мурусь) и дочери Аркадии (Аргунь) пронизаны любовью и нежностью. Расставание с ними причиняет невыносимую боль. Но мы чувствуем, что тон писем меняется: отчаяние уступает место привычке, когда жизнь на войне уже кажется вполне «сносной», терпимой. Службу всё чаще называет «работой».
Открытка с фронта для дочери.
На обороте: «Желаю окончить на отлично учебный год. Твой папа»
27.12.1941
Марусенька моя, здравствуй!
Получил, Мурок, твои 3 письма. Спасибо, дорогая, что часто пишешь. Меня прости, что пишу редко. Ведь ты знаешь, что писать без настроения я не умею, а потому и получается иногда одно письмо на три твоих. Читать письма твои я люблю очень, а потому ты, Мурок, пиши при всякой возможности.
…Я нисколько не раскаиваюсь, что так настойчиво советовал вам бросить всё и уехать из Саратова. Там вам сейчас было бы значительно хуже. Из Саратова моим товарищам пишут, как там живут. Нередки случаи, что по 5–6 ночей не спят. Я прекрасно знаю теперь, как живётся мирным жителям в такой полосе.
…Маруся, дорогая моя, разве я не чувствую, как вам живётся? Надо, Мурок, терпеть и приложить все усилия сделать жизнь сносной, ибо это совершенно необходимо, как бы нам ни тяжело приходилось иногда, но мы в каждой обстановке невольно создаём сносную жизнь, и порой мне даже нравится наша суровая жизнь.
Но единственное моё желание, ничем не заглушаемое, это побыть 2–3 дня, только 2–3 дня, прямо с фронта у вас, мои дорогие. Видеть тебя, побыть с тобой, прижать к груди тебя и мою Арочку, проститься с моими стариками. Вот то, что непреодолимо хочется. Но ведь это, Мурок, нельзя сейчас, а потому не стоит и мечтать…
Целую тебя крепко-крепко.
Арочку целую, она, наверное, совсем большая стала.
Письма не всегда приходят регулярно. Жена волнуется. Зимой 1942 года у Марии Васильевны не выдержали нервы, и она просит командование разыскать мужа.
Ответ командования на запрос М. В. Аменицкой
7.04.1942
Приписка к письму:
Марусь, ты напрасно тревогу не поднимай и раньше времени не хорони, а то посылаешь розыски, а я жив-здоров, того и вам желаю. Если со мной что-нибудь случится, то, конечно, известят.
Крепко целую тебя, мой друг, Мурок, и жду писем.
Вероятно, М. Аменицкая ещё раз делала подобный запрос – в 1944 из части пришёл такой же ответ за подписью, кстати, самого Ю. Аменицкого.
1.05.1942
Здравствуйте, дорогие мои Марусь и Аргунь!
1-е мая сегодня. День солнечный, хороший. А какая разница между таким же праздником в прошлые годы! Первомай 1942 года – в блиндаже под землёй… и Первомай в городе, в мирной обстановке.
Утром встали попозже обычного. Солнце яркое слепит глаза, когда выйдешь на дневной свет. В блиндаже луч солнца, проникая через амбразуру, освещает узкую полоску, пробиваясь через частицы пыли, копоти и табачного дыма. Несмотря на это, настроение праздничное, а поэтому с утра запищал патефон, несколько раз чиненный в блиндаже. Заигранные пластинки. Вместо иголок – гвозди, отточенные на оселке. А всё-таки слышим «Мы простимся с то-бой у по-ро-га и – быть мо-жет, навсегда…»
…Но вот звук патефона заглушает вибрирующий, всё нарастающий звук Ж-З-З-Ц-Ж… И слышишь:
– Кто летит? Фриц или наши?
– Наши ястребки пошли фрицам жару давать.
И снова песня: «Прощай, мой табор, пою последний раз».
С полчаса послушали патефон, позавтракали под музыку, выпили по чарке водки и весь день работали. Сейчас 2 часа ночи. Одни отдыхают, другие оберегают их сон и свою отвоёванную землю. У нас сегодня спокойно более или менее, но у соседей слышатся интенсивные раскаты орудийных выстрелов, разрывов и оружейно-пулемётная трескотня. Вот наш ночной самолёт полетел тревожить фрицев, спуская ракеты на парашютах, как большие фонари, освещающие несколько десятков гектаров. Через некоторое время слышим на территории фрицев мощные разрывы наших бомб и видим веер трассирующих пуль и снарядов, тщательно стремящихся сбить нашего ночного воина.
Вечером привезли немного подарков из соседнего района, освобождённого нами. Комиссар полка, раздавая подарки по подразделениям, говорит, что вручать будет лучшим бойцам и командирам. Дальше слышу громкий возглас: «Аменицкий!» «Я!» – отвечаю. Комиссар вручает подарок-свёрток. Развязываю и достаю: новое полотенце, новая пара носков, платочек носовой, кисет красный с табачком, перевязанный длинной лентой бантиком. По ленте и бантику, Марусь, чувствуется, что делали заботливые женские руки. Ещё яйца, пышки, бумага, карандаш. Это значит: покушай, солдат, закури и напиши письмо, что я и сделал. А утром встанешь, беги умываться в овраге водой из-под снега и утрись чистым полотенцем.
Ну, ладно, Мурок, надо на соломке подремать часа 3.
Целую крепко тебя
и мою Аргуньку. Твой Юрий.
22.03.1942
…Как быстро время течёт! Ведь вот уже ровно 9 месяцев войны, 7 месяцев как я в Армии, 4 месяца как я на фронте в боевых действиях. Да, время течёт. Зима проходит, и скоро весна – лучшее время года. Сейчас погода стоит плохая: метели, морозы и даже бураны. В одну из таких ночей при злейшем буране невольно разоткровенничался один товарищ (коллега). Он всю ночь, часов с 11 до 4-х рассказывал, как он познакомился с одной девушкой и как потом женился на ней. Рассказал со всеми мелочами. Они женаты 2 года. Она пишет чуть не каждый день ему письма, и он старательно отвечает ей. Любит и, кажется, умеет любить. Хотя человек с плохим характером и уважением среди товарищей не пользуется. Бывает даже антипатичен. Жена его на фото ничего особенного из себя не представляет, одна дочка в семье железнодорожника, городская жительница. Вероятно, любит его, судя по письмам, которые он мне читал. Была студенткой, когда выходила замуж, сейчас работает, химик по специальности.
Слушал я его внимательно и с интересом, полулёжа на деревянной лавке, и так мне стало жаль, Марусь, что всё это прошло давно, давно забыто и почти неощутимо. Так жаль, так жаль. В армии среди товарищей я уже старик, а жить ещё хочется и хочется чего-то совершенно неизведанного, того, что в жизни испытать мне не пришлось. Всё прошлое не то, как укладывалось в моём мозгу, а настоящее мало отличается от прошлого. Ну, надо кончать, а то настроение становится хуже.
До свидания, Маруся. Целую крепко тебя и Арочку.
Адрес: Действующая Армия, полевая почта № 158,
912 артиллерийский полк.
Ваш Юрий.
Юрий Михайлович Аменицкий.
«Снимался на передовой близ блиндажа. В довольно знаменательный для меня день»
16.05.1942
Мурок, дорогая, здравствуй!
…Пишу тебе и уже раз пять прерывался. Только подумаешь о чём-нибудь, а тут опять надо идти своими делами заниматься, несмотря на то, что уже второй час ночи. А ночи тёмные-тёмные, как говорят, «глаза выколи».
Марусь, ты обиделась, что я «уши развесил» на чужой рассказ. Ведь я это писал тебе потому, что писем от тебя не было. Это раз. А два – это то, как далеко это время, когда я мог всё так же переживать и волноваться. Ведь ты сама пишешь, что 15 лет прошло. Да, срок большой, было бы трудно вообразить в 1927 году. А теперь кажется, что и 15 лет могут не служить помехой к переживаниям и волнениям, и порой хочется их, каких-то таких, которых, кажется, не изведал или изведал мало. Хочется глубоких, болезненно глубоких, до самопожертвования, но только сценически красивых и чертовски хорошо оформленных, сказочно оформленных. Какой контраст, Мурок! Мысль и действительность: блиндаж под землёй, сыро, темно, кряканье и взрывы мин, снарядов, беспрестанный рокот автоматов, винтовок, пулемётов – и ощущение тёплой, нежной, идеально мягкой красоты, красоты чувства, того чувства, порой так опошляемого и в жизни редко-редко испытываемого в полной мере всей его красоты. Да, Мурок, да.
Зима 1943
Дорогая моя Мурок, здравствуй!
…Писать я стал редко. Время очень занято, и в последний месяц работаю часов по 18…
Читал письмо дочери и задумался. Как она выросла! У меня в воображении она всё ещё маленькая резвушка с куколками. По письму же приходится вывести заключение, что она совсем уже взрослая. Рассуждает так, как почти равная мне по опыту жизни. Это меня как-то сильно поразило приятно и неприятно в одно и то же время. Приятно и радостно то, что она умная, развитая – взрослый человек. Неприятно же то, что своим взрослением она так упрямо напоминает нам о нашей близкой старости…
Жаль, жизнь прошла и, всего досаднее, прошла как-то без меня. Я был для неё каким-то незаметным спутником. Она шла, шагала вперёд совершенно независимо и безразлично. Не задерживаясь ни на секунду, не оглядываясь и не сворачивая ни на шаг. А я бежал около неё вприпрыжку то с того, то с другого боку, то отставая, то забегая вперёд, чтобы взглянуть ей в глаза. И, ничего не поняв по её глубокому, выразительному взгляду, снова отбегал в сторону, снова отставал, опять подбегал к ней близко-близко, стараясь схватить за руку, чтобы облегчить себе движение в ногу с ней, но поймать руку (жизни. – Н. Б.) не мог и продолжал кружиться. А она всё шла и шла.
Да, грустно. Жаль не того, что жизнь пришла к концу, а того, что не смог я её задержать, не смог заставить задержаться на том месте, где для меня было интересно. Не смог. И кружился около неё, а теперь устал или начинаю уставать. И гнаться за ней нет уже желания. И вспомнить-то не о чем, осталась какая-то горечь… Красивых-то, ярких мест в жизни нет, а потому-то и горькая обида. Ну что ж ты не взяла меня и не ввела в свои чертоги? Так иди уж, жизнь, и дальше одна, а нас оставь в покое.
Ишь ведь какой стих напал!
…Смерть для нас не новость, и смерть других мы привыкли переносить легко, вероятно, легко и свою перенесём. Смерть для нас настолько обычный спутник, что вызвать ужаса не сможет.
Если папа умер, почти его память и скажи за меня на могиле: «Прости, отец, и спи спокойно».
Юрий.
15.03.1943
Дорогая Маруся!
Я не могу писать столько, сколько пишешь ты. Описывать нашу жизнь, наши действия не могу по известным тебе причинам. Но сегодня имею возможность написать тебе большое письмо, так как нахожусь в 10 км от фронта, в нашей санчасти. Пролежу, вероятно, дней 5–6.
Тебе и Арочке показалось странным, что я писал «устраивайте свою жизнь, как можете и как хотите». Это сказано только для того, чтобы подготовить вас ко всяким неожиданностям, а не для чего-нибудь иного. Вот, например, 22 февраля буквально рядом со мной были убиты несколько человек и ранены. Вы должны знать, что в любую минуту можете остаться одни. Война не без потерь. Для вас обеих лучше будет, если вы успеете примириться с этой мыслью и даже (начнёте. – Н. Б.) строить свою жизнь, учитывая такую возможность. Ты, Мурок, ни на минуту не должна забывать, что я не в тылу, а на фронте. Мамочке я благодарен за её уверенность, что со мной ничего не случится. Это вселяет в меня уверенность, но… всё же, всё же. Ну, ладно, довольно об этом. Будем жить, пока живы.
Целую крепко-крепко. «Червонной дамы» близко нет и не было.
Твой Юрий.
9.04.1943
…Могу тебе сообщить небольшую новость: мне присвоено звание капитан административной службы.
…Поздравляю тебя, моя дорогая, с годовщиной нашей совместной жизни (письмо как раз придёт к 27 апреля). Желаю тебе и мне отметить ещё такую же годовщину (16 лет!), не меньше.
Целую крепко.
27. 04.1943
Мурок, мой дорогой, здравствуй!
Сегодня 27 апреля, наш с тобой день. Помнится мне село Вожгалы. Весна. Звон капели. И твой уголок в школе…
Много времени ушло. Много было хорошего и плохого, много и глупого, ненужного. А всё-таки кажется, что мало жил и что ещё есть что-то впереди. А что именно, угадать трудно, как будто бы какой-то красивый, манящий хаос.
…Вот слышишь, Мурок, наша Катюша ударила. Это она фрицам поёт за упокой. Как бы мне хотелось быть артиллеристом!
Эх, что-то как сильно поцеловать захотелось тебя, аж губы зачесались. А ты уже сейчас спишь…
Обними меня крепко-крепко, ведь я твой ещё. Юрий.
29.09.1943
…Марусенька, не сердись, что пишу редко. Идут бои, тяжёлые, требующие максимума усилий, переживаний, испытаний, крови и жизни. Но ничего, всё перенесём, лишь бы скорее рассчитаться и свести счёты с врагом. Да, счёт большой, и пощады врагу не будет.
Целую крепко моих дорогих.
Вырезка из газеты «Боевое знамя» от 10 ноября 1943 года, № 262
Награждение орденами и медалями Союза ССР.
От имени Президиума Верховного Совета Союза ССР Военным Советом (приказ № 122/н) за образцовое выполнение боевых заданий Командования на фронте с немецкими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество НАГРАЖДЕНЫ:
Медалью «За боевые заслуги»
1. Капитан адмслужбы Аменицкий Юрий Михайлович.
С 1944 года всё чаще в письмах проскальзывают мысли о том, что мирная жизнь и жизнь в тылу кажется Юрию Аменицкому далёкой и нереальной. Реальность здесь, на войне, состоящая из больших и маленьких событий, из трагедий вселенского масштаба и бытовых радостей, приятностей. Вот «убило осколком от снаряда фронтовую подругу, лошадь-красавицу»; вот «легко царапнуло меня»; вот «потерял своего друга Бориса Михайловича – славный москвич, боксёр, 1919 года рождения», которого похоронили на чужой стороне, в Польше; вот прочитал интересную книгу XIX века «Мужчина и женщина», пожалел, что книга не попалась ему на глаза раньше.
В письме от 26.02.1944 года Юрий Михайлович говорит прямо: «К войне я привык. Всё переношу легко…»
Эта же мысль звучит в следующем письме.
14.03.1944
…Для меня с некоторых пор перестал существовать (вернее, я потерял интерес) мир вне фронта, даже нет желания вернуться к относительно мирной жизни. И если бы мне предложили, я отказался бы с совершенно открытой душой.
И хотя Аменицкий думает о том, как облегчить жизнь родным, но в этой жизни нет места ему – он в другом измерении, в параллельных мирах.
12.06.1944
Здравствуйте, дорогие мои!
Прежде всего, мои дорогие, разрешите поделиться с вами радостью, так как на днях получил приказ о том, что я вторично удостоен высокой Правительственной награды – награждён орденом Красной Звезды, и мне её уже вручили, а потому на груди моей красуются медаль и орден.
Марусь, из писем мне стало ясно, что ты серьёзно думаешь уехать из Юкаменска. Поделился этим со своим другом (по должности такой же, как и Иван Данилович), мы с ним пришли к такому заключению, что тебе действительно надо уехать. Он усиленно предлагает переехать тебе в Винницкую область, в его Тывровский район, куда он не так давно ездил в отпуск к своей матери. Жизнь там дешёвая. Природа замечательная. Он описывает жизнь с восхищением. У него там много знакомств, и он гарантирует устроить тебя в одну из школ его села, а их там 3 начальных и одна десятилетка. Его друг – заведующий районо.
Я советую тебе: непременно выезжай туда. Добейся переезда.
Слово Юрий Михайлович сдержал: на имя М. В. Аменицкой было выслано требование о её переселении, подписанное командиром части № 30640 гвардии полковником Калининым.
Но Мария Васильевна на Украину так и не собралась – мечтала вернуться в Саратов, это оказалось неосуществимым: их саратовская квартира была уже занята.
В письмах последнего военного года хочу обратить внимание на очень интересные факты, которые могут быть понятны только тем, кто хорошо знает родственников Юрия Михайловича и его жены.
27.05.1944
…В Луцке я пожил хорошо. Имел даже знакомых. Интересно одно знакомство, как Костров Василий и его семейство. Пришлось даже за полтора месяца сыграть 2–3 раза в преферанс. Беседы интересные. Вообще народ там интересный и гостеприимный, особенно чехи. Но вот уже 2 месяца, как не имею с Луцком связи.
Я, конечно, вздрогнула при имени Василия Кострова (это мой прадед и отец Марии Васильевны Аменицкой). Обрадовалась: а может быть, это ещё одна веточка семейного древа Костровых? Но в одном из последующих писем есть разъяснения для жены.
13.07.1944
…Ты меня немного неправильно поняла: в Луцке не твои однофамильцы и твоих знакомых там нет. Знакомые мои там были по профессии, по специальности такие же, как твой Костров В. М.
И вот теперь мне всё становится ясно. Значит, Юрий Михайлович жил в Луцке на квартире местного священника, с которым удалось сыграть в карты. Этот факт был зашифрован на всякий случай, чтобы письмо дошло до жены, чтобы не было задержано фронтовой цензурой.
Теперь стал понятен и тайный смысл последнего письма Аменицкого, написанного накануне Победы.
О том, что происходило в стране в 30-е годы, Аменицкий, конечно, знал: знал, что его тесть, протоиерей В. М. Костров, был репрессирован и приговорён в 1933 году к исправительно-трудовым лагерям; знал, что в 1937 году был арестован Рафаил Верещагин, муж Зины, сестры Марии Васильевны. В письме 1942 года Юрий Михайлович спрашивал жену: «Пишет ли Зина? Может быть, Рафа известил о чём-нибудь?» (Все родные верили, что Рафаил Верещагин жив. А он был расстрелян через месяц после ареста.)
И вот подобная беда пришла к самому Юрию Аменицкому.
Как я это почувствовала? Очень просто: своего начальника он сравнивал с Иваном Даниловичем, следуя за логикой предыдущей «шифровки», понимаю, что это начальник секретного отдела, как и муж свояченицы Веры Васильевны Костровой, Иван Данилович Букин, офицер НКВД. Поэтому и в самой последней открытке от 8 апреля 1945 года просит жену как можно скорее написать ему адрес Веры Васильевны, вероятнее всего, надеясь на поддержку и помощь влиятельного родственника «из органов».
6.03.1945
Дорогая Маруся!
Марусенька, прости меня, но я должен написать тебе одно неприятное сообщение. Со мной случилось несчастье, и я вынужден покинуть часть, в которой я служил больше двух лет. Вы пока по этому поводу не пишите до тех пор, пока я не сообщу вам. Правда, я ещё не выехал из части, так как за меня усиленно хлопочет мой начальник и по своей линии такой же человек по должности, как Иван Данилович, чем это кончится – не знаю, так как выше сидит одна сволочь, которая во что бы то ни стало хочет меня угробить.
Ты только не волнуйся, может быть, всё кончится благополучно.
…Сейчас я нахожусь в санчасти, и вчера приезжал ко мне начальник. Веришь ли: бросился ко мне на кровать и три раза поцеловал по-дружески. И потом, рассказывая о положении дел, даже заплакал, говоря, что ведь мы с тобой в полку встретились первые и так согласованно работали 2 года.
Действительно, два года назад, осенью, в период тяжёлых боёв, ночью, под проливным дождём, по колено в воде, под огнём противника я шёл с поля боя в тыловые подразделения. Из темноты выплыла фигура, насквозь промокшая, и спросила меня, как найти нашу часть. Я осведомился, кто он такой. Он доложил, что начальник. Я сразу же отрекомендовался, что я его помощник и ждал его с нетерпением. Объяснил ему дорогу, и мы на эту ночь расстались. Несмотря на то, что я его подчинённый, он меня считал всегда лучшим другом. И вот сейчас нам приходится расставаться. Он раньше служил в Москве, но попал в опалу, его понизили в чине и послали на фронт. Это необыкновенный человек, на нём держится вся часть. Его любят все, но всё же он вынужден оставаться в этой должности без продвижения.
Маруся, ещё раз прошу сильно не беспокоиться, но и не писать мне по этому адресу.
Не вздумай запрашивать начальство, всё равно ничего не добьёшься.
Пока до свидания. Целую крепко.
Твой Юрий.
6.03.1945
Арочка, дорогая, здравствуй!
Милая моя дочурка, ты не обижайся на своего папу, что он редко пишет. Нет времени, а иногда и настроения.
Вот теперь два месяца были беспрерывно в боях, было не до писем. В результате этих боёв мы сейчас в Германии, то есть в самой берлоге фашистского зверя. Бьём его и здесь нещадно. Я думаю, что ещё один такой удар, как этот в январе и феврале, – и конец войне. Зверь стонет, рычит, но сопротивляется ещё крепко. Немцы боятся расплаты и, бросая свои замки, дома, тикают в глубь страны, бросая скот, зерно, одежду, посуду, всю домашнюю утварь. Некоторые, правда, сейчас возвращаются.
Мне, Арочка, пока не пиши по этому адресу, так как я вынужден сменить адрес, новый сообщу.
Целую крепко, моя дочурка, будь здорова, сильна духом.
Твой папа.
8.04.1945
Воинская открытка
Киев, почтовое отделение 53, п/я 89
Здравствуй, Маруся!
Если вы получили моё последнее письмо, то знаете, что на старом месте меня нет. Срочно напишите мне адрес Веры, если она в Киеве.
Я нахожусь в госпитале на излечении, пробуду числа до 5 мая.
При запросах обо мне сообщи, что пока адреса не знаешь. Возможно, от меня долго не будет писем. Не тревожься.
Поспеши с ответом. Ю.
Победа вернула жизнь семьи Аменицких в мирное русло, списав, как видим, обвинения в адрес Юрия Михайловича. От его родственников я узнала, что капитану Аменицкому предлагали сотрудничать с органами госбезопасности, следить за его начальником. После категорического отказа и начались подозрения, несправедливые обвинения уже самого Аменицкого.
После войны Юрий Михайлович продолжил заниматься любимым делом: строил Поляковскую ГЭС (недалеко от города Миасса), затем электростанцию в посёлке Подосиновец Кировской области. Жил вместе с женой, которая работала инспектором Подосиновского районо. Дочь отправили в Уржум, к любимому дяде Коле Полянскому, чтобы девушка смогла спокойно окончить среднюю школу. Затем Аркадия училась в Ленинграде, в химико-технологическом институте.
Смерть мужа Юрия Михайловича Аменицкого в 1952 году стала тяжёлым ударом для Марии Васильевны. Его похоронили в родном Юкаменске. Марию Васильевну спасла работа: она переехала в г. Киров, стала инспектором облоно. После выхода на пенсию жила с матерью и братом в Уржуме. Умерла от рака желудка в 1964 году, похоронена в г. Кирове.
Дочь Аркадия стала инженером-химиком, родила двух дочек-близнецов. Сегодня Аркадия Юрьевна Ширяева живёт в Нижнем Тагиле. У неё четыре взрослых внука.
Жизнь продолжается
***
Письма Юрия Аменицкого написаны настолько грамотно, художественно выразительно, с большим количеством метафор и сравнений, что у читателей могут возникнуть сомнения в отсутствии литературной обработки и их исторической подлинности. Все письма Ю. М. Аменицкого являются историческими документами и хранятся в Государственном архиве Кировской области (ГАКО. Ф. Р-3813. Оп. 5. Д. 26).
