Главная > Выпуск №13 > Самобытная особинка: сборник о вятских марийцах

Самобытная особинка: сборник о вятских марийцах

Самобытная Вятка : история и культура марийского народа : сб. науч. тр. и материалов / отв. ред. и сост. А. Г. Поляков, Л. Г. Сахарова. – Киров, 2007. – 180 с.

Это второй сборник работ Историко-культурного молодёжного научного общества «Самобытная Вятка». Прошлый сборник вышел годом ранее, он, в отличие от нынешнего, не имел тематической конкретизации – там шла речь о всяких разных вятских разностях (см.: Самобытная Вятка : сб. науч. ст. / отв. ред. и сост. Л. Г. Сахарова, А. Г. Поляков. Киров, 2006).

А выяснить некоторые подробности про новое научное общество запросто можно прямо из этого издания – там под конец есть рекламная страничка про «Самобытную Вятку», да и среди прочих работ имеется специальная публикация Л. Г. Сахаровой и А. Г. Полякова на эту тему. Общество было создано в 2006 г. И тут же оно получило грант на конкурсе социальных инициатив молодёжи г. Кирова. Члены общества успели поучаствовать в разных научных конференциях – от Москвы до Казани, а также во всероссийском конкурсе патриотических научно-исследовательских работ молодых учёных «Меня оценят в XXI веке». Цели общества – самые почтенные: изучать свой край, организовывать конференции, семинары и «круглые столы», возрождать фольклорные традиции, устраивать краеведческие экскурсии, содействовать реализации законодательства по охране памятников (именно такая вот витиеватая формулировка). Ну, и патриотическим да межнационально-толерантным воспитанием заниматься тоже – куда ж сейчас без этого? Особенно если такой грант получаешь. Вот и в качестве заставки ко всему сборнику – цитата из Путина про духовную и культурную самобытность, про огромный вклад России и про основу духовности российского народа. В кратком предисловии ответственных редакторов и составителей тоже сказано: «Большое внимание уделялось реализации задач педагогического плана – это формирование культуры межнациональных и межконфессиональных отношений в молодёжной среде, патриотизма, духовности и связи поколений» (формирование связи поколений? культура связи поколений? Авторский стиль, уж извините, сохраняю. – В. К.)

Не могу, правда, серьёзно воспринимать забавное это именование – «Самобытная Вятка». Помнится, во второй половине 1990-х гг. в газете «Вятский наблюдатель» журналист и литератор М. Коковихин вёл рубрику «Особинка вятской глубинки». Там у него появлялись вполне уважаемые авторы и умные статьи, но сам-то Коковихин такое названьице измыслил явно с пересолом. А тут вроде бы всерьёз…

Итак, это уже второй сборник общества, и он достаточно узок по тематике. Это хорошо. Научный подход требует детальности, точности, конкретности и проблемно-тематической определённости. Согласно формулировке из предисловия, этот сборник «посвящён уникальной истории и культуре марийского народа, с древних веков проживающего на берегах реки Вятки». Получается, что это первый за многие десятилетия, да, пожалуй, и первый вообще у нас на Вятке научный сборник, связанный с изучением вятских марийцев. И ведь так оно и есть: все статьи и материалы действительно по теме – про марийцев (а это, поверьте, не частый случай!). Как говорится в предисловии, «в рамках проекта зимой 2007 года (тут я вынужден убрать лишнюю запятую. – В. К.) была организована научно-исследовательская экспедиция в Уржумском районе Кировской области». И в марийской глубинке побывали, и специальное издание выпустили – всё это правильно, так и нужно делать подобные сборники.

А вятские марийцы, живущие преимущественно в бывших Яранском, Малмыжском и Уржумском уездах, – это особая группа марийского народа, причём малоизученная. У них свои языковые особенности, значительно отличающиеся от литературного марийского языка, свои обычаи и поверья, свой костюм, даже свои антропологические особенности. Интересны их межэтнические и межкультурные взаимодействия – с удмуртами, татарами, русскими; с исламом, официальным православием, старообрядчеством. Недаром именно в эти южновятские края несколько лет ездили на фольклорную практику студенты и аспиранты кафедры русского устного народного творчества МГУ (руководитель – А. А. Иванова). И по результатам экспедиций москвичи издали не только хорошо известные у нас «котельничские» сборники из серии «Вятский фольклор», но и многочисленные статьи в журнале «Живая старина», альманахе «Традиционная культура», в сборниках серии «Актуальные проблемы полевой фольклористики», в материалах многих значимых научных конференций. Хотя эта университетская кафедра связана с изучением русского фольклора, но приезжавшие к нам москвичи специально ставили задачу исследовать межэтнические отношения, и некоторые их публикации были именно о вятских марийцах, о марийских обычаях и обрядах, о представлениях и предрассудках, возникающих при таких взаимодействиях.

Так вот, авторы нашего сборника этих основательных работ, похоже, не знают вовсе! По крайней мере, они на них не ссылаются. Конечно, москвичи тоже не без странностей. Чего стоит хотя бы то, что в своих публикациях они, среди прочего «сырого» фольклорно-этнографического материала, нередко используют записанные ими интервью с В. А. Ветлужских (указывая, как водится у фольклористов и этнографов, год рождения, этническую принадлежность, место жительства). Между тем сам Ветлужских – известный краевед, автор нескольких этнографических работ, издатель альманаха «Уржумская старина». Вот и в «Самобытной Вятке» он тоже присутствует, и конечно, не как информант – «носитель традиции», вроде былинного старца, а как человек, изучающий марийскую традицоннную культуру. То есть его суждения – это не источник, это, так сказать, историография.

Однако же то, что авторы сборника выказывают отсутствие даже следов знакомства с немногочисленной на сегодня доступной, серьёзной и современной научной литературой по их теме, – это весьма показательно. Вообще с использованием и учётом научной литературы, историографии, мнений предшественников (среди которых были совсем неглупые люди – и сто лет назад, и в недавнем прошлом; и в Вятке, и в Йошкар-Оле, и в Ижевске, Сыктывкаре, Москве, и в Хельсинки, и Будапеште) с этим, как у нас теперь принято, дело обстоит хуже некуда. Будто с чистого листа в нашем XXI в. начинаем, будто бы статейкой твоего вятского приятеля-аспиранта вся мировая наука исчерпывается, как будто найденный в архиве документ – без серьёзного источниковедческого анализа, без обсуждения и комментирования (с учётом ведущихся научных дискуссий) – сам по себе изрекает истину.

В сборнике опубликовано два с половиной десятка работ разных авторов – и молодых, и не очень – из самой Вятки, из южновятских мест, из Йошкар-Олы и Перми. В основном разделе сборника есть статьи о народной педагогике марийцев и вообще о воспитании и образовании молодёжи – прежде и теперь; о марийских традиционных верованиях и роли православной церкви; о марийском фольклоре; об археологической предыстории марийцев; даже о том, как судят эстонцы о нынешнем положении финно-угров России (и марийцев в частности).

Интересна статья И. В. Чемоданова «Марийское крестьянство в контексте модернизационных процессов 1920-х гг. (по материалам Вятской губернии)». По его наблюдениям, в начале XX в. марийцы не смогли адекватно «ответить на вызовы модернизации». Напротив, они стремились ещё больше изолировать себя от опасного внешнего мира и его давления на их традиционную культуру, а оттого сильнее держались за свои языческие моления и, с другой стороны, казались русским «прогрессистам» совсем уж «отсталыми» и «забитыми».

Некоторые статьи важны прежде всего приводимыми в них архивными документами. Например, Е. В. Кодолова даёт обзор архивно-статистических материалов по истории одной марийской деревни. Э. Г. Касимова пишет о борьбе вятских властей в конце XIX в. с марийской религиозно-обновленческой сектой «Кугу сорта» – тема эта сравнительно хорошо изученная, так что именно в привлечении новых источников смысл статьи, должно быть, и заключается.

Несколько работ этого раздела – о марийской деревне Тюм-Тюм. Даже на титульном листе сборника такое вот посвящение: «525-летию д. Тюм-Тюм Уржумского района Кировской области посвящается…» Однако с этой солидной (и юбилейной, наверное) датой что-то непонятное. Коль уж прямо на титульном листе такие, ко многому обязывающие слова, то ожидаешь, что в специальных статьях или хотя бы в предисловии всё тебе про Тюм-Тюм растолкуют подробно: и про странноватое это название, и про дату основания и т. п. Ну, о названии кое-что сказано (хотя всё равно как-то маловразумительно: один автор прямо заявляет, что это «корень дуба», другой – что это «устье речки Тум»), а вот с юбилейной датой – сплошные загадки! Житель этой деревни, краевед А. Ф. Петрушин, со ссылкой на один из центральных архивов пишет, что в 1722 г. в ней уже было 9 дворов и 30 жителей. А вообще, по его словам, «о точной дате основания деревни Тюм-Тюм до настоящего времени ведутся среди историков споры» (с. 61; орфография мною исправлена. – В. К.). По авторитетному мнению сотрудницы ГАКО Е. В. Кодоловой, первое упоминание об этой деревне в документах нашего областного архива относится к 1762 г. (с. 10–11). Ну никак 525 лет не выходит!.. Что там было и как оно было в 1482 г. (или около того) – непонятно! Так что громко заявленная на титульном листе дата так и остаётся (по недосмотру составителей?) непрояснённой. А деревня-то и впрямь с яркой историей! О том, как захваченные Советским Союзом финские земли решили заселять марийцами из Тюм-Тюма и как переселенцы оказались с началом Великой Отечественной в ленинградской блокаде – об этом в статье Петрушина хотя бы один абзац есть. А вот о том, почему созданная в 1929 г. сельскохозяйственная коммуна была «имени 1 августа», ничего не сказано. Кстати, дальнейшие наименования местных сельхозпредприятий такие: «Красный Тюм-Тюм» (1930), «Мари Ял» (1931), «имени Горького» (1933), «имени Жданова» (1936). Уже по этим примерам видно, какие замечательные возможности имеются у наших молодых историков заниматься тем, что учёные называют микроисторией!..

Кроме основной части сборника, есть ещё и небольшая по объёму заключительная часть, озаглавленная так: «Материалы по истории и культуре марийского народа». Там обретается пара статей одного автора – Н. Н. Ярославцевой – о библиотечном обслуживании сельских жителей. Ещё там приведены две подборки опять-таки одного и того же автора – В. А. Ветлужских. В первой, озаглавленной «Верования привятских (береговых) марийцев», собраны краткие устные рассказы уржумских марийцев. Это и топонимические предания, и былички, и (фольклоризированные, очевидно) воспоминания о былом – к сожалению, без каких бы то ни было комментариев. Вслед – другая его публикация, с завлекательным заголовком «Марийские языческие мольбища на территории Уржумского района». Она представляет собой чересчур уж краткий перечень некоторых «мольбищ» (видимо, священных рощ), которые никак не классифицированы и не определены точнее. Просто указано, на каком расстоянии от какого поселения находится то или иное «мольбище». Обе этих публикации Ветлужских – важный, но совсем не обработанный материал, которым трудно воспользоваться для серьёзных научных и краеведческих целей. И ещё в заключительном разделе сборника имеется подготовленная сотрудниками ГАСПИКО В. С. Жаравиным и Е. Н. Чудиновских интересная подборка архивных документов под заголовком «Документы о деятельности комитетов Коммунистической партии по просветительской работе среди марийского населения Вятской губернии в 1920-е годы». Опубликованные и прокомментированные ими документы рисуют выразительную картину быта и обычаев марийцев, а также, разумеется, коммунистического просветительства – то есть как просвещения и образования (в обычном смысле этих слов), так и агитационно-пропагандистского промывания мозгов. Например, вместо традиционного у марийцев празднования Семика большевики пытались внедрить «Праздник Красного Цветка» – заменяя, как сказано в документе, «старое содержание – поминок и пьянства – новым – политико-просветительным и культурным…» При этом в самом документе слово «семик» где-то пишется правильно, а где-то заменено бессмысленным «селин», да и название новоявленного празднования по-марийски тоже вписано в невообразимо диком виде. Этакое невнимание к самой сути того, что пытались преобразовывать тогдашние просветители, довольно-таки показательно для них. А самое удивительное, что внедрение нового этого празднования, вроде бы, им удалось, и до сей поры ещё проводится «праздник цветов» – по районам и затем в Йошкар-Оле!

Увы, но по всему сборнику рассеяны монструозно-тяжеловесные, малограмотные и не слишком вразумительные фразы. Например, так: «К вопросу формирования материалистического мировоззрения в рамках образовательного процесса отмечались подходы, учитывающие особенности религиозного мировоззрения мари» (с. 36); «Во время этих экспедиций было зафиксировано ряд интересных фактов из традиционной материальной и духовной культуры данных марийцев» (с. 59). Либо же посереди неграмотных, изобилующих опечатками фраз о трудном положении марийской деревни (нет дороги, школа на грани закрытия) вдруг втемяшивается такое: «Мировые глобализационные процессы ставят новые задачи перед народами России» (с. 43). А вот начало и конец одной, причём не самой плохой, статьи: «Организация любой локализованной структурно-культурной среды конкретного этноса, сообщества или, в данном случае деревни Тюм-Тюм – важная составляющая культурного наследия» – это, значит, начало такое. А вот финал и апофеоз: «Таким образом, на протяжении конца XVIII – начала XX вв. наблюдается экономическое и социальное развитие деревни Тюм-Тюм. Своеобразие селения определялось выгодным местоположением, этническим составом и традиционными занятиями населения, но деревня Тюм-Тюм всегда являлась частью вятского края» (авторское написание во всех этих цитатах я сохраняю. – В. К.). К чему эти велеречивые слова ни о чём – тем более, когда внутри просто обзор документов?.. Или такое вот начало заголовка статьи: «К вопросу о проблемах образования марийского народа...» Ну, ладно, тяжеловесная эта калька с немецкого, любезная тем, кто хочет говорить учёно, давно вошла в русский околонаучный обиход. Но попробуйте угадать, какое значение имеет здесь слово «образование» – формирование этнической группы или то образование, которое в школе? «Поучительные» же сказки и легенды «с участием фольклорного персонажа Обда», оказывается, имеют «педагогическое значение» (с. 82). А мифологизированный исламский проповедник (чья могила в с. Большой Китяк Малмыжского района стала почитаться татарами-мусульманами, а в недавнем прошлом и марийцами), известный под татарским прозвищем Акпатыр, помянут, как оно водится в последнее время, в качестве национального героя марийского народа. Мол, это князь марийский, просветитель и целитель, который «старался жить в мире и дружбе с соседями» (с. 42). Хотя, казалось бы, чего уж проще для краеведов: взять выходившие в Казани и Вятке работы С. К. Кузнецова и М. Г. Худякова, да и посмотреть, что там умные люди на эту тему уже разыскали? Ну, скажем, поспорить с ними, если их выводы не убеждают. Однако же ни тени сомнения в историчности «князя»!.. И ведь прямо в следующем предложении – многозначительный вывод: «Именно на таких примерах воспитывается чувство национально-религиозной толерантности у современной молодёжи». Можно, наверное, и так учить, но при чём тут историческая реальность-то?..

И ещё кое-что. Путаница веков – дата 1762 г. определена в XIX-й в. (с. 11). В статье Л. Г. Сахаровой идёт сбой в нумерации примечаний. Публиковавшаяся в XVIII в. книга Г. Ф. Миллера «Описание живущих в Казанской губернии языческих народов…» (я читал издание 1791 г.) почему-то цитируется по архивной рукописи (с. 11). Известный учёный-финно-угровед М. Т. Маркелов (1899–1937) превратился в М. Г. Марискова (с. 73). Оговорка знаменательна, но всё же замечу, что Маркелов был не марийцем, а мордвином-эрзянином.

Листая изобилующий такого рода ляпами сборник, поневоле становишься недоверчивым и подозрительным. Вот, скажем, информативная статья о марийском просветителе П. П. Глезденеве (1870–1923), а в ней сказано, что Глезденев, помимо марийского и русского языков, «свободно владел удмуртским, чувашским, татарским и киргизским» (с. 74). И думаешь: неужели он действительно освоил язык далёкого Кыргызстана? Но ведь в прежние времена киргизами обычно именовали казахов. Так какой же язык-то – киргизский или казахский?! Молчит, не даёт ответа…

Похоже, что по сборнику вообще не прошлись ни редактор, ни корректор – так сказать, нога не ступала. Например, бросается в глаза, что почти по всем текстам и даже в рекламной страничке о деятельности издавшего его общества встречается лишний мягкий знак в глаголах, бороться с которым учат в пятом, что ли, классе школы. Ну, и непостижимо-абсурдные компьютерные знаки на месте некоторых кириллических букв в марийских словах…

В общем, как по сути, так и по форме сборник очень уж небрежен. В нём чего только нет – и немногие научные статьи, и многочисленные подражания им, и тезисы, и публицистика, и публикации материалов, и шаблонно-скучные отчёты о проделанной работе. Всё это производит впечатление провинциальности в худшем смысле этого слова – такая вот «самобытность»… А жаль – как-никак это первый у нас опыт марийского сборника.

В. А. Коршунков