Главная > Выпуск №11 > Эмилия Адриановна Штина

Эмилия Адриановна Штина

Н. Л. Головизнина

Историю своей жизни, своей науки, своего времени Эмилия Адриановна Штина, заслуженный деятель науки РСФСР, профессор, доктор биологических наук, кавалер ордена Ленина, почётный гражданин г. Кирова должна была написать сама. Никакое самое точное воспоминание, буквально записанное с её слов, не сравнимо с тем, что выходит из-под её собственного пера. Тем более что в своих воспоминаниях она опирается на дневники, письма, другие материалы богатейшего личного архива.

Но уже в преклонном возрасте, реально оценивая свои физические силы, она сделала выбор – вновь, в пользу науки. В преддверии XXI в. вышли не её мемуары, а уникальные книги: первая – «Флора водорослей бассейна реки Вятки» и вторая – посвящённая выдающемуся учёному-биологу М. М. Голлербаху.

Эмилии Адриановне не пришлось искать в себе примеси дворянской крови. По церковным книгам ГАКО она нашла запись, что 22 августа 1887 г. жители починка Чашниково Васильевской волости (ныне Ганино) Тимофей Федорович и Евдокия Егоровна Чашниковы крестили сына Адриана. Всего детей в семье было 18. До взрослого состояния дожили трое: Адриан, Мария, Вера. Семья жила хлебопашеством. Да ещё отец плёл тарантасы.

В 1904 г. Адриана отправили учиться в г. Вятку, в недавно открывшееся сельскохозяйственное техническое училище им. Александра II, которое он окончил в 1908 г. в звании агронома. Во время практики в г. Нолинске он познакомился с Юлией Трофимовной Бельтюковой. Её отец Трофим Кондратьевич в то время имел большую семью и полукаменный дом в три окошка. Был он родом из д. Больше-Глебовская Нолинского уезда. Считался достаточно грамотным. В Нолинске служил в каком-то учреждении. Его жена Неонилла Варфоломеевна вела хозяйство и растила детей. Из 13-ти родившихся выжили два сына Иван и Сергей и шесть дочерей.

2007 № 11.jpg

Э. А. Штина. 1969 г.

Своих родителей Эмилия Адриановна относила к сословию мелкой интеллигенции, имеющей среднее образование, с высокой духовной культурой и низким уровнем материального достатка. Представители этого сословия совесть ценили абсолютно. Наряду с этим в шкале ценностей на первом месте – труд на пользу людей, культура, семья.

В семье Чашниковых 1 июля 1910 г. родилась дочь Эмилия. Её раннее детство прошло в г. Сарапуле: «Отец снимал квартиру – нижний этаж двухэтажного дома, 4 комнаты… Жили, по теперешним меркам, очень скромно... Лакомством были, например, черника с сахаром или сливками, фаршированная репа и, конечно, пироги и пельмени». Но не экономили деньги на книгах: «Когда я начала читать, не помню, то есть начала читать раньше, чем стала помнить. Выписывали детские журналы “Малютка” и “Светлячок”, покупали детские книги... Меня удивляло то, что в книгах, оказывается, пишут о том, как живут дети, что они чувствуют, то есть можно описать переживания настоящего человека. Из детских игр запомнилась только ёлка (рождественская, а не новогодняя), к которой готовились задолго, сами делали игрушки».

В Сарапуле семью Чашниковых застала Гражданская война. Не смотря на смену властей, отец много ездил в командировки, и по воле событий трагического 1919 г. оказался в зоне «белых». Юлия Трофимовна, не дождавшись мужа, решила ехать вместе с детьми искать его: «...Догнали мы отца, кажется, уже в Перми. Удивляюсь, как мы вообще его нашли в этой неразберихе гражданской войны, как не вернулась мама к своему дому, где, как она говорила, у нас всегда всё было. Наверное, уже боялась, что будут считать женой человека, бежавшего с “белыми”. Боялась и того, что при смене власти меняются и “близкие” люди, которые уже разграбили наш дом».

С отцом семья рассталась в Омске и поехала в Барнаул, к брату Юлии Трофимовны. «Ехали поездом, состоявшим из теплушек с нарами, набитых женщинами и детьми. На длительных и неопределённых остановках женщины разводили костры, грели в чём-то воду и мыли детей. Ели, что придётся». Отец к семье в Барнаул приехал в августе 1920 г., «...то ли самовольно уехал, то ли вообще колчаковцы разбежались из Омска».

Учиться в г. Барнауле Эмилии не пришлось, «водилась» с младшими сёстрами, помогала тёте по хозяйству, а по вечерам и даже ночью читала: «...Мои кузены – на 2–4 года старше меня, приносили “мальчишечьи” книги – разные приключения, особенно М. Рида, Ф. Купера, Ж. Верна и т.п. Не помню ни голод, ни зависть к бегавшим днем во дворе подружкам и сёстрам, но помню увлекательность этих книг, “запойное” чтение».

Но недолго жили Чашниковы «своей семьёй». В конце 1920 г. проходила перепись населения. Адриан Трофимович в ней принимал участие: «...Где-то налетела банда... он прятался в холодном сарае, перемёрз и вернулся больным. Врачи признали то ли скоротечную чахотку, то ли какую-то форму менингита. 20 января 1921 г. он умер в больнице в мучениях».

Юлия Трофимовна возвратилась с детьми в Нолинск, в семью своего отца. Здесь Эмилия заканчила школу I и II-й ступени. О школьной жизни, о педагогах она вспоминает много и вдохновенно, считая, что это время было «золотым» для учительства.

В школе II-й ступени начались эксперименты как по улучшению преподавания, так и по организации школьного коллектива. «В нашем захолустье не вводили Дальтон-план в полном объёме, но элементом его была так называемая “летняя школа” после I и II классов (групп). В течение двух месяцев (май – июнь) преподавание было сосредоточено на изучении окружающей природы и крестьянского хозяйства. Мы ходили в ближайшие деревни, например, Пугу, Сику, Муку и Перевоз, “изучали” особенности домов и хозяйственных построек, “одворицу” и поля, описывали, обмеряли, причём, крестьяне охотно всё показывали и рассказывали. Географ учил нас определять и описывать рельеф местности и протекающие речки. Биолог показывала растения, насекомых, учила даже определять растения, и я одна собрала и определила (без лупы) примерно 300 видов растений (получила на лето определитель). Соответственно были отчёты, расчёты, сочинения, всё закончилось выставкой в школе... Второй новинкой, проверенной на нашем потоке, было разделение классов “по уклонам”, чтобы по выходе из школы выпускник имел специальность. Было два уклона (по выбору): педагогический и сельскохозяйственно-кооперативный. Я сначала записалась на педагогический, но он оказался чисто женским, мне показалось скучным, и я перешла на сельскохозяйственный. После IV группы и в течение V – была практика по три недели, я проходила её в так называемых кредитных товариществах – в Сереговском товариществе около с. Швариха и в самом Нолинске. Считала “дебет” и “кредит”, быстро работала на счётах. Заслужила похвалу руководителей и получила запись в свидетельстве об окончании школы “имеет специальность счетовода”. Многие выпускники остались верны полученной профессии, проработав всю жизнь учителями или бухгалтерами. Повлияло ли отвлечение на подобное изучение сельского хозяйства и счетоводства на общую подготовку, в частности, в вузы? Трудно сказать, но литературу мы изучали не менее подробно от В. Шекспира до А. Фадеева («Разгром») и научились вполне грамотно писать. На вступительном экзамене в институт профессор К. В. Дрягин спросил меня: “Какую школу вы закончили? И в каком году? У вас необыкновенно грамотное сочинение”. Уроков русского языка в школе II-й ступени уже не было, грамотность мне пришлось приобретать на чтении и на многочисленных сочинениях, которые писали чуть не каждую неделю».

Большой заслугой школы, её директора и учителей был дух демократии, характерный для тех времён. Был избран ученический комитет, председатель которого входил в состав школьного педагогического совета. Эмилия несколько раз избиралась в состав учкома. После уроков шли домой, обедали и снова возвращались в школу, где действовал пионерский клуб, работали многочисленные кружки: от хорового до НОТ (научная организация труда). Постоянно велась подготовка к концертам или спектаклям. Хорошая память и дикция обусловили постоянное участие Эмилии во всех выступлениях.

Большую роль в жизни школы играла библиотека: «Ещё в школе 1 ступени я записалась в кружок содействия библиотечному делу, училась сначала – выдавать и принимать книги, потом – составлять карточки на книги по десятичной классификации. В кружке тоже проводили собрания и “литературные утра”. К 1925 г. я была уже допущена к фондам и читала все книги подряд».

После школы – поступление в Вятский педагогический институт, на химико-биологическое отделение. На одном из занятий Центральный институт труда провёл тестовое обследование студентов на способности, память, объём внимания, скорость психического мышления и суждения. Например, называли 12 цифр и их надо было написать в перечисленном порядке. Оценка Эмилии была лучшей: объём внимания большой, память абсолютная, но тугодум.

По словам Эмилии Адриановны, на первом курсе учили «нормально». Многие лекции, в их числе: педагогика и педология (П. В. Распопов, В. А. Трейтер), история рабочего движения в России, система народного образования в стране и т. д. читали всем студентам и всех отделений сразу. Много часов отводилось военному делу. Проходили учебную практику в учхозе пединститута (недалеко от с. Бахта), в Ботаническом саду и на машиностроительном заводе им. 1 Мая (для обеспечения «смычки» с рабочим классом). В Бахте Эмилия Адриановна не была: уехала в экспедицию в Вятскополянский район. Её руководителями были А. И. Шернин и Н. Н. Розонова. Обходили все луга, леса около г. Вятские Поляны. Редкой находкой стала ранее неизвестная лилия. Там же обнаружили ковыль – растение степное, для нашей местности не характерное.

Со второго курса учились «не нормально» – бригадно-лабораторным методом: отменили лекции, теорию готовили самостоятельно, шли только практические занятия. За всех отвечал один. Бригадно-лабораторный метод сочетался с мероприятиями: посылали на проведение коллективизации в Оричевский район, где мужикам рассказывали о преимуществах колхозов перед личным хозяйством. Что могли рассказать девочки, которые жизни не знали?

Третий курс. Педагогика, марксизм-ленинизм, история эпохи империализма, физика, химия, введение в биологию, ботаника, геология, методика естествознания… Проучилась лишь пять месяцев, как началась практика в школе колхозной молодежи. Там встретил Эмилию один-единственный человек – учитель истории. Все остальные предметы должна была вести она сама. Позднее и историю тоже. Осталась в школе с техничкой и учила всех и всему, да ещё по только что возникшему методу проектов: выдвигался хозяйственный проект, и вокруг него объединялись все учебные дисциплины. Так, проект «Весенний сев»: математик давал задачи на вычисление по организации посевных работ, словесник – сочинение на тему сева, географ и историк тоже – всё про весенний сев. Удачная практика повлияла на положительные оценки в зачётке, хотя ни лекций, ни других занятий прослушано не было.

На четвёртом курсе изучали генетику, эволюционное учение, почвоведение, растениеводство и так далее. Осваивали фотографию, которую мастерски вёл Сергей Александрович Лобовиков. Зачётным для Эмилии стал снимок здания, где располагалась редакция газеты «Вятская правда».

В стенах института Эмилия Чашникова приобщилась к общественно-политической работе. Она была активной комсомолкой. В то время шла борьба с троцкизмом. В углублении идеологической работы большую роль играли парни из совпартшколы. У них не было даже среднего образования, но они очень много занимались. Марксизм-ленинизм осваивали, глубоко вчитываясь в произведения Г. Гегеля, Э. Канта, К. Маркса, В. И. Ленина. Когда перешли к бригадному методу обучения, то своё звено они назвали «Сокол». Членом звена был будущий муж Эмилии Адриановны – Иван Дмитриевич Штин.

В 1929 г. состоялись выборы в Вятский городской Совет рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов. По пединститутскому округу, куда входил и НКВД, депутатом избрали студентку Эмилию Чашникову, которая вошла в состав комиссии по народному образованию и культуре. Институт пришлось закончить в три года вместо четырёх, так как в стране разворачивается движение: «Пятилетку в четыре года!»

После института, по настоянию мужа, Эмилия Адриановна стала работать учителем биологии в фабрично-заводской семилетке № 1 и одновременно выполняла обязанности старшего лаборанта кафедры ботаники Вятского педагогического института им. В. И. Ленина, преподавала биологию на рабфаке.

Иван Дмитриевич разделял увлечения жены ботаникой, понимал, что она не удовлетворена работой. Поэтому, увидев объявление о приёме в аспирантуру Московского государственного университета по специальности «ботаника», он, не смотря на то, что его собственная карьера советско-партийного работника требовала максимальной отдачи сил и уже была маленькая дочь, предложил жене ехать и поступать на специальность геоботаника. Но вместо геоботаники ей пришлось заняться наукой о водорослях – альгологией. Её научным руководителем стал выдающийся учёный, классик отечественной ботаники, профессор К. И. Мейер.

В аспирантуре она слушала лекции по генетике, альгологии, физиологии, геоботанике, естествознанию, философии, участвовала в практикумах по альгологии, цитологии, гидрохимии... Изучала работу учреждений, которые занимались водоснабжением г. Москвы (это было время активного строительства водохранилищ). В совершенстве освоила немецкий, английский, французский языки, латынь.

Между тем, уже шёл 1935 г. Расцвет культа личности И. В. Сталина. В столице превознесение вождя было особо заметно. Началась новая, ещё более широкая волна репрессий. Она связана с именем начальника НКВД Н. И. Ежова. Большинству обвиняемых выносилось обвинение в троцкизме. Пытками и моральным давлением из арестованных (большинство которых, будучи искренними коммунистами, были деморализованы самим фактом ареста) вытягивали не только признание «своей вины», но и имена «сподвижников». Сталинский террор не обошёл семью Штиных. По обвинению в антисоветской, троцкистской деятельности были арестованы все члены бригады «Сокол». Руководителем их был признан Иван Дмитриевич.

«За притупление бдительности к мужу-троцкисту» Эмилию Адриановну исключили из комсомола. С женой врага народа многие прекратили общение. В педагогическом институте не взяли даже на должность лаборанта. И вдруг (не без участия московских друзей) пришло приглашение, в котором предлагалась должность старшего научного сотрудника Камской биологической станции при Пермском университете им. А. М. Горького. Станция находилась в г. Оханске. В связи со строительством бумажного комбината и других предприятий необходимо было вести наблюдения за состоянием реки Камы.

«Взяла необходимые вещи и поехала туда с двумя детьми и нянькой, …попала совершенно в другую атмосферу. Кругом были доброжелательные люди. Оказалась, как в “тёплой ванне” после холода и грязи. Под жильё отвели большую комнату на нижнем этаже дома, где располагалась сама лаборатория. Для взятия проб постоянно отправлялись в экспедиции. Спускались на лодках-плоскодонках от Оханска до р. Белой (Башкирия). Грести было очень трудно, но именно такое суденышко не вертится. На скамейках можно установить приборы и делать анализы. Ночевали на берегу, в домиках бакенщиков. Неудобств – масса: в доме – клопы, на улице – комары. Подъём в 5 утра, плыли до 10 часов (до ветра). Потом спали на песочке. Когда ветер стихал, продолжали путь дальше. Пробы брали не только летом, но и зимой. На санях ставили домик, в котором скамейки, столик, а в центре прорубь, откуда доставали воду. “Домик” по льду перетаскивала лошадь».

Результатом напряжённого научного труда стала защита кандидатской диссертации «Флора водорослей среднего течения реки Вятки» (1939). «Впервые в подобных исследованиях был осуществлён количественный учёт водорослей с помощью нового, специально разработанного метода. Впоследствии он широко использовался в отечественных и зарубежных исследованиях, где давал возможность получать данные о биомассе водорослей и времени её оборота в почве» (В. Лузянин).

Но работа у Эмилии Адриановны всегда сочеталась с заботами о семье: «...Держала огород, даже поросёнка... К 8 Марта дали премию – 300 рублей. На эти деньги купила дочери пальто». И всё это время поддерживала мужа: «Посылала деньги, но они возвращались обратно. Помогала мама, связавшись с жёнами тех, кто сидел вместе с Иваном Дмитриевичем... После XVIII съезда партии появились проблески “потепления”. Начали выпускать из тюрем и перестали сажать новых. По совету московской приятельницы, у которой муж был юрист, перестала писать “в высокие инстанции” и стала просто ждать...»

28 июня 1939 г. получила телеграмму: «Трибуналом оправдан». Реабилитирован Иван Дмитриевич был полностью: «На допросах не сломался. На все вопросы отвечал, что он убеждённый коммунист и ни в чём не виноват. Не раз объявлял голодовку, вышвыривая пайку. Позднее же говорил, что самая вкусная еда – тюремная пайка. Он был очень горячий, мог дать сдачу».

В Оханске Ивана Дмитриевича назначили заведующим гороно, избрали депутатом городского Совета: «До начала 1940 года он жил в Оханске, потом ему осточертело». Уехал в Киров. В начале марта 1941 г. вернулась туда и Эмилия Адриановна с детьми. В то время она имела степень кандидата биологических наук и звание старшего научного сотрудника, которое приравнивалось к званию доцента.

Иван Дмитриевич 1 июля 1941 г. вместе с мужем сестры Елены подал в военкомат заявление: «Добровольцем – на фронт». Взяли обоих рядовыми политбойцами. «3 июля их отправили. Проводили на пристань. Оттуда их повезли в Вишкиль... Трудно. Сталин ничего не говорит. Только выступление Молотова. У населения отобрали все приёмники, чтобы информация шла только из “чёрных тарелок” и из газет. За все попытки узнать что-либо дополнительно из иностранного радио строго наказывали. Только сводки Совинформбюро!.. В Вишкиле учили мужчин военному делу. Жёнам разрешали их навещать. До Котельнича добирались поездом, затем до Вишкиля целую ночь шли пешком. День были с мужьями, а затем снова ночь – пешком. Чтобы успеть к поезду, надо идти по 6 километров в час... Шла и видела сны». Ивана Дмитриевича отправили в самое пекло – Калининский фронт. Затем были Сталинград, Харьков... и до Праги.

Эмилия Адриановна работала учителем биологии средней школы № 5 и по совместительству исполняла обязанности заведующей кафедрой ботаники Кировского зоотехническо-ветеринарного института. Жили впятером в комнате площадью 21 кв. м. Да ещё подселили двух девушек. Но они не очень осложняли быт, т. к. после 12-часовой смены приходили только спать. Очень скоро заявили о себе холод и голод. Зима 1941–1942 гг. была очень морозная. Уже в ноябре термометр показывал – 30°. Встала кочегарка. Отапливались только керосинкой. Спасало то, что два окна в комнате были на юг. Поэтому с февраля обогревались солнышком. На вторую зиму завели «буржуйку», в топке которой сожгли много книг.

От голода семью спасала картошка. Участки под неё дали в учхозе. Накапывали до 12 мешков. Хранили под столом, в чуланчике, под кроватью. Но и в условиях войны Эмилия Адриановна не прекращала исследование водорослей. Материал для экспериментов брала в прудах учхоза. В 1944 г. после длительного перерыва поехала в научную командировку в Москву. Война близилась к концу. В 1945 г. приехал Иван Дмитриевич, но только на побывку. Окончательно он вернулся в 1947 г. из Чехословакии.

Конец 1940-х – начало 1950-х гг. для Эмилии Адриановны – время, когда она сформировалась как учёный, нашла своё место в науке, свою главную тему – почвенные водоросли. В поисках интересного материала изучала водоемы Кировской области. «В 1947 году А. Д. Фокин дал двух мальчишек – юннатов. На поезде доехали до Омутнинска. Директор завода предоставил машину, гостиницу, лодку. От Белой до Чёрной Холуницы добирались на поезде по узкоколейке. Ехали мимо леса, где полно черники. Машинист останавливает поезд и командует: “10 минут собираем чернику!” В чёрнохолуницком пруду оказалась самая чистая вода. Собрала много интересного. Добавила материалы с уральских прудов и написала научный труд, где доказала, что по сравнению с новыми, старые пруды превращены в настоящие озера».

Для учёных страны 1947 г. – с особой «отметиной»: им резко повысили заработную плату. «Все научные работники (не уехала ещё Военно-морская академия из Кирова) собрались в Герценке и отмечали это событие. Зарплата учёного стала равна зарплате заместителя председателя облисполкома. Быстро появилась байка: “Кому на Руси жить хорошо? Научным работникам”. Это было сделано для того, чтобы учёные не уезжали за границу».

Наряду с научной Эмилия Адриановна активно занималась общественной деятельностью, была избрана депутатом Сталинского районного Совета депутатов трудящихся.

В 1948 г. страну захлестнула новая волна репрессий. Вновь заполнились тюрьмы, потянулись эшелоны с заключёнными на Север, в Сибирь, на Колыму. «Многие попадали просто за анекдоты... Пошуровали свободных на язык работников газеты “Кировская правда”. Много людей пострадало за пребывание в годы войны в плену». А для себя Эмилия Адриановна вывела золотое правило: «Никогда не говорю того, что не могла бы сказать при всех» – это ещё с ареста мужа. Исключение только для Ивана Дмитриевича.

Особенно остро было пережито «Дело академика Вавилова». Эмилия Адриановна ещё аспиранткой присутствовала на одной из серьёзных дискуссий между генетиками и соратниками Т. Д. Лысенко. «1948 г. вошёл в историю, как год “позорища” советской биологии. После сессии Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук, на которой Т. Д. Лысенко смешал с грязью всех, “проработка” учёных дошла и до Кировского сельскохозяйственного института. Было предложено изучить решения сессии и сделать выводы, так как есть ещё преподаватели, которые говорят о генах и хромосомах как носителях генеалогии». У Эмилии Адриановны сомнений в данном вопросе не было: элементарное деление клетки она видела через микроскоп.

«Гонения» 50-х не коснулись кафедры ботаники, так как её деятельность вписывалась в сталинский план преобразования природы. Милостивой оказалась судьба и к научной работе Эмилии Адриановны. Тема исследования о почвенных водорослях хорошо вписалась в лысенковскую теорию. Начальство активно продвигало её в докторнатуру, освободило от учебной работы. Научным руководителем докторской диссертации стал Константин Игнатьевич Мейер. «Вчера говорила с Мейером, он направил меня на кафедру гидробиологии и там мне предложили ехать в экспедицию на трассу Калинин – Сталинград, над которой шефствует биофак МГУ во главе с Презентом. Туда направляются почти все работники кафедр. Но водорослятника у них нет… Мне очень хочется поехать. Во-первых, никогда больше не представится возможность поработать в настоящей экспедиции, где будут люди разных специальностей, у которых можно поучиться, а во-вторых, хочется раз и навсегда покончить разговор о “неактуальности” моей работы… Материала этой экспедиции хватит мне на много лет и, может быть, даже на диссертацию» (из письма мужу от 27.04.49 г.).

Но участие в экспедицию пришлось отменить из-за поступления дочери в университет.

В 1954 г. состоялась первая поездка в г. Ленинград в Ботанический институт Академии наук, где работал профессор М. М. Голлербах. Он первым в Советском Союзе начал работу с почвенными водорослями. Блокаду жил в Ленинграде. Врачи его приговорили к смерти и предложили отдать хлебный паёк дочери. Его спасла жена. В 1943 г. в г. Казани, куда был эвакуирован институт, он защитил докторскую диссертацию. Был очень обрадован, что ведётся работа над второй докторской по почвенным водорослям. Познакомил со своими аспирантами. Эта поездка в Ленинград была интересной и переломной. Основные научные связи из Москвы перешли в Ленинград. «Просмотрела там много научной литературы. Посидела с микроскопом. Очень важно было общаться с единомышленниками, посоветоваться об увиденном и прочитанном».

Вернулась в Киров. Дочь закончила институт, решался вопрос распределения. В пединституте ей предложили аспирантуру. Она сказала, что работать, как мама, не может, а, значит, не стоит. Лето 1954 г. ушло на проведение экспериментов. Осенью поехала в Москву. Материалов было много. Жила в одной маленькой комнате, очень удобно – в блоке две комнаты, душ, туалет. В Москве посетила много интересных конференций. Докладов. Запомнились выступления ботаников, которые впервые после войны ездили в Париж, на Международный Ботанический конгресс.

В 1955 г. диссертация была завершена. «1 июля получила в типографии газеты “Правда” автореферат. Всего над диссертацией работала семь с половиной лет. Если учесть, что тема новая: кандидатская была по воде, а эта – по почве, то этот срок очень маленький». Стали искать оппонентов. В Москве нет. Надо ехать в Ленинград. Эмилия Адриановна поехала с докладом в Ботанический институт. После выступления на секции Ботанического общества её оппонентами согласились стать Полянский и Голлербах. Защита докторской диссертации «Водоросли дерново-подзолистых почв и их роль в почвенных процессах» и утверждение в учёной степени доктора биологических наук состоялись в 1956 г.

2007 № 11.jpg

Семья доктора биологических наук Э. А. Штиной. Октябрь 1957 г.

Не успела защитить докторскую, как началась эпоха освоения залежных и целинных земель. По мнению Эмилии Адриановны – целина была абсолютно не оправдана. «Целина даёт урожай первые 3–4 года. Поэтому казахи её не распахивали, использовали только под пастбище. Все начинания Хрущёва фантастические. Осваивали целину, а Нечёрноземную зону абсолютно забросили. Держалась последняя только на таланте и мастерстве отдельных руководителей. Сколько в это время хозяйств погибло! Сколько людей из деревни ушло! Целинные земли придуманы Хрущёвым, так как он оскандалился со своей продовольственной программой. Белого хлеба тогда в Кирове было не купить. Когда приезжала в Москву, то ела большие килограммовые батоны. Сколько золота за хлеб вывезли за границу! Хрущёв распустил МТС, а там была хорошая техника, специалисты. Запретил колхознику держать больше одной коровы – пусть покупают молоко на ферме. Даже в слободках, прилегающих к городу, у отдельных хозяев было до 6 коров: сена полно, детей в семье много. Сселил “неперспективные” деревни. Люди имели свой дом, своё поле, свою одворицу. И средний руководитель – простой мужик с хозяйственной жилкой – мог справиться, умело организовать и управлять хозяйством на такой основе. Во главе же вновь создаваемых колхозов и совхозов ставили вплоть до доцентов сельскохозяйственных институтов. А хрущёвская кукуруза! Увидел он её в Америке. И пошло: “Давайте кукурузу, кукурузу…” Выступил против травополья. А Кировская область животноводческая: овцы, коровы, лошади. На всё нужна трава. Возникло целое направление в науке – травопольные севообороты».

Но самое главное – Никита Сергеевич Хрущёв разоблачил культ личности Сталина. Когда вышел его доклад на XX съезде КПСС, Эмилия Адриановна уже знала его содержание: о нём рассказала преподавательница, которая была на съезде. Эмилия Адриановна читала стенограмму, и её потрясло, что в месте, где он критиковал Сталина во время войны, «в зале смех». Как можно смеяться над такими вещами? Это в ней вызвало недоумение и возмущение: «Можно все беды ликвидировать, не нарушая сложившейся привычки. Кто этого не знал, пусть и не знает. Кто знал, и так не забудет». Иван Дмитриевич хотя и сам пострадал, полностью разделял позицию жены.

1960 год – Эмилии Адриановне – 50 лет. Надо отмечать юбилей. И без согласования с ней коллеги по кафедре написали всем друзьям, учителям. Поздравлений было много. Так, К. И. Мейер написал: «Вы относитесь к числу тех учеников, которыми можно гордиться…»

Впереди одно из наиболее ярких, насыщенных десятилетий её жизни. Она читала лекции в Московском, Ленинградском и Киевском университетах, часто выезжала в качестве оппонента по кандидатским и докторским диссертациям. Совместно с М. М. Голлербахом готовила монографию о почвенных водорослях. Выступала на конференциях в МГУ, Казани и других городах Советского Союза. В Казани на конференции по геоботанике была поставлена проблема зарастания промышленных отвалов. Что делать с ними? Они дымили, пылили. Эмилия Адриановна с профессором из Свердловска взялась за интересную работу по этой теме. Получая материал с отвалов, определяла в них водоросли. Было установлено, что вслед за водорослями на них появлялись сорняки, наносилась пыль, складывалась почва.

Постепенно имя доктора биологических наук, профессора Штиной стало известно не только в нашей стране, но и в европейском сообществе альгологов. В 1960 г. она выступила с докладом на VII Международном конгрессе почвоведов в г. Мэдисон (США). Несмотря на то, что её доклад о географическом распространении водорослей был опубликован в «Ботаническом журнале», анкетные данные не вызывали нареканий и сомнений, до последнего момента не надеялась, что её вызовут на конгресс. «Пошла с лаборанткой собирать растения для гербария. Вернулась домой, а там телеграмма: “Завтра, в 10 часов должна быть в Москве”. Муж уже купил билет на поезд, снял деньги с книжки. Собралась быстро. Приехала в Москву, пошла в почвенный институт. Там посылают в гостиницу “Якорь”. Дают инструктаж. Прежде всего, надо ехать в ЦК партии, где дадут все указания, как вести себя за границей. А это было время, когда сбили американского летчика над Уралом. Предупреждали, чтобы в Америке были осторожнее. Желательно никуда не ходить одному. Многие плохо знали английский. На тридцать человек поехали два переводчика. Руководителем делегации назначен академик И. В. Тюрин. Поехал вместе с женой. В составе делегации был один академик из Армении, один из Казахстана, несколько украинцев и последним явился Гасан Алиевич Алиев. В качестве подарков разрешили взять пластинки нейтрального содержания, две бутылки водки, сигареты».

Специально для конгресса в университетском городке Мэдисон построили студенческое общежитие: «Жила в одном номере с профессором Ленинградского университета Александровой. Общежитие не шикарное. Места общего пользования общие. Завтрак, обед, ужин без официантов: подходишь к стойке и берёшь: утром яичница с ветчиной, молоко с кукурузными или рисовыми хлопьями и кофе. Обед в разных местах, там, где работали секции. На открытии конгресса было сделано несколько докладов, выступил и наш И. В. Тюрин. Очень хорошо сказал об успехах сельского хозяйства в Советском Союзе и о целине. Затем началась работа по секциям». На одной из них с докладом «Зональность в распространении сообществ почвенных водорослей» выступила Эмилия Адриановна. Читала на английском языке.

В программу работы конгресса входила большая экскурсия, продолжительностью 11 дней. «Разделились на две группы: первая поехала на запад Калифорнии, другая – по восточным штатам. Ехали в нескольких автобусах. Впереди и сзади полицейские машины. Автобусы все с закрывающимися окнами и дверями. Кондиционеры. Жара несусветная. Ехали по восточным, плодородным штатам: рис, табак, соя, кукуруза. Закончили экскурсию в Вашингтоне. Поездка очень интересная. Уже в автобусе увидела, что один из экскурсантов приобрёл книжечку-определитель деревьев и кустарников. Всё не наши. Как важно знать латинские названия: они едины для всего мира. Строго было запрещено брать пробы почв. Всех обещали обыскивать… Кормили в дороге во время экскурсии – курицы, курицы, курицы… давали по полкурицы. При закрытии конгресса был дан концерт в здании цирка. Очень хорошо выступали военные. Заключил программу индейский ансамбль. Так увидела настоящих индейцев, прямо как дрессированных животных. После концерта – банкет. Были поставлены столики. Подходишь. На бумажную тарелку получаешь – полкурицы, початок кукурузы, банку пива и мороженое. Очень примитивный фуршет. Европейцы роптали, что нигде не дают супа. Поэтому при посещении очередной фермы суп дали: соя, горох, что-то сладенькое – жиденькое… К русским интерес был особым, так как в Штатах только что отбывал Н. С. Хрущёв. Даже продавали мишку с лицом Никиты Сергеевича. Останавливались на заводах, где перерабатывали сельскохозяйственную продукцию. Посетили табачную фабрику, где увидели очень хорошие машины, никто из рабочих на нас даже не повернул головы. Встречала женщина-гид. В лаборатории увидели специальные, свежие журналы “Микробиология” – вот тебе и провинция».

Не успела Эмилия Адриановна вернуться в г. Киров, как позвонили из «серого дома» и попросили рассказать им о том, о чём нельзя говорить всем. А она не знала, что им рассказать. Да, русские эмигранты живут плохо. Понравились великолепные дороги, автоматические камеры хранения, домашняя техника. Позавидовать можно было и климату, так как северная граница США лежит на широте Харькова.

«Что вывезла из Штатов интересного? Был в делегации один профессор из института удобрений – Фёдор Васильевич Тургин. Он сказал, что в университете, где мы сейчас находимся, работает профессор, который занимается азотфиксирующими водорослями. Пойдите к нему в лабораторию. Это был профессор Баррис. Он доказывал, что сине-зеленые водоросли могут питаться молекулярным азотом. Баррис не только всё хорошо рассказал, но и подарил культуру этой водоросли. Но такой культурой в Кировском сельскохозяйственном институте никто не занимался, поэтому передала её коллеге из института микробиологии, которую эта водоросль интересовала. Но проблемой – фиксируют ли азот водоросли – заинтересовалась сама. Так что из Америки я привезла эту идею!»

В 1964 г. её пригласили с докладом на X Международный ботанический конгресс в Великобританию. Из 18 членов советской делегации – три ботаника (Петров, Хохряков, Штина) – все воспитанники А. Д.  Фокина. Их так и называли: «Вятские на Ботаническом конгрессе». В этом же году её доклад «Взаимодействие между почвенными водорослями и высшими растениями» прозвучал с трибуны VIII Международного конгресса почвоведов (Румыния). Позднее она стала участником научных форумов в Австралии, Болгарии, Франции и, конечно же, в СССР. Участвуя в научных конгрессах, Эмилия Адриановна приобрела большой опыт по их организации. Поэтому с предложением Ивана Дмитриевича по проведению всесоюзной конференции альгологов в г. Кирове поехала в Москву, в комитет по науке. Но там ответили отказом, так как такие конференции должна проводить только Академия наук. Просто конференцию – пожалуйста. Вернувшись в Киров, Эмилия Адриановна возглавила работу по подготовке конференции «Современное состояние и перспективы изучения почвенных водорослей в СССР». Киров – город  закрытый, поэтому запрещено приглашать иностранцев. Первое, что сделали – включились в план мероприятий обкома партии на 1966 г. Установили срок – 10 ноября. Заказали бронь в гостинице. Провели ревизию оборудования всех кафедр, состояния культур водорослей, научной картотеки. Проверили все эпидиаскопы, проекторы. Все сотрудники выполняли определённые обязанности, всем докладчикам даже ставили стакан с чаем. Продумали культурную программу: экскурсии по городу, продажа книг, вятских сувениров и выставка мод. Пришлось привести в порядок и квартиру, стулья обтянули новым материалом. Каждый день у Эмилии Адриановны было дома застолье. Для всех было необычным место проведения конференции – Киров, а не Москва и Ленинград. Гостей приехало человек сто. В оргкомитет ввели М. М. Голлербаха и главу почвенной микробиологии Мишустина. Приехал вместе с женой. Конференция прошла очень интересно. О ней писала «Кировская правда», передавало кировское радио и телевидение. Гости жили в гостинице «Центральной». Там же был и банкет. В резолюции конференции было отмечено, что наиболее целеустремленные и разнообразные исследования ведутся в Кировском сельскохозяйственном институте. И поэтому решено считать кафедру ботаники КСХИ координирующим центром по почвенной альгологии и просить профессора Штину регулярно проводить всесоюзные конференции. Ректор института был очень горд, что кафедра стала ведущей в стране в данной отрасли знаний.

1966 г. для Эмили Адриановны особо знаменателен, она была удостоена высокой награды – ордена Ленина, а через год стала депутатом парламента (Верховного Совета РСФСР). На первой сессии впервые была организована комиссия по охране природы. Эмилия Адриановна стала её секретарем. «Доктора наук Штину всегда волновали проблемы чистой воды, воздуха, земли. Своей деятельностью она стремилась сделать всё возможное для улучшения этих трёх составных жизни людей» (В. Лузянин).

Работу советского парламента очень хотел видеть Иван Дмитриевич, несмотря на то, что жил уже с «кислородной подушкой». «Муж перенёс поездку в Москву хорошо. Навестил там товарища по институту. Но дышал он тяжело. На обратной дороге остановились во Владимире, у сестры Ивана Дмитриевича. Вернулись домой 15 апреля. 17 апреля Ивана Дмитриевича не стало. Похоронили 21 апреля на Старом Макарье».

2007 № 11.jpg

Профессор Э. А. Штина за работой.
Кафедра ботаники Кировского сельскохозяйственного института. 1980-е гг.

Эмилия Адриановна заболела. Что было, никто не мог сказать. Грипп? Приступ ревматизма? Высокая температура, руки не гнутся, хлеба не могла отрезать. Вызвали доктора на консультацию из областной больницы. Та сразу определила желтуху. Лето пролежала в больнице. А потом сразу же дали льготную путёвку на Чёрное море. Там лечилась, приходила в себя от перенесённой тяжёлой утраты… Потом началась новая жизнь… без Ивана Дмитриевича. Снова читала лекции в МГУ. Несколько раз ездила в Ленинград, проверяла корректуру книги «Почвенные водоросли», которую писала вместе с М. М. Голлербахом (вышла в издательстве «Наука» в 1969 г.) До сих пор это единственная монография по данной теме.

Много времени занимали депутатские обязанности. Её стараниям обязано появление нового корпуса КСХИ, общежития, дома для преподавателей. Для решения данного вопроса, по предложению Н. И. Паузина, Эмилия Адриановна встретилась с председателем Совета министров СССР А. Н. Косыгиным: «9 утра. Прохожу через Спасские ворота. Там проверяют по списку. Приглашают. Указывают, что надо идти в кабинет № 1. Длинный коридор и свет в одной комнате. Зашла туда. Ещё рано. Алексей Николаевич ещё не пришёл. Дожидалась в отдельной комнате. Зашёл ещё один дядечка. Его дежурный строго предупредил: “Здесь не курите. У нас дама”. Услышала, как Косыгин снимает плащ. Дежурный попросил в кабинет. А. Н. Косыгин встретил по середине комнаты, предложил сесть. Эмилия Адриановна изложила свою просьбу. Председатель Совета министров строительство разрешил на средства Министерства сельского хозяйства. Звонит Мацкевичу. Его нет. Ищут. Пока ищут, он задаёт вопрос: “Почему не помогают местные Советы?” Отвечаю: “Потому что очень много желающих. Жилье в Кирове обветшало. Нас не бомбили”. Второй вопрос: “Как идут дела в институте?” “Набор очень большой, но на ветфак мало, так как очень трудно работать в животноводстве. Корма везём с юга”. Нашли Мацкевича. Поблагодарила А. Н. Косыгина и поехала в Министерство сельского хозяйства. Над её просьбой уже работал зам. министра. Деньги нашли».

В 1973 г. Эмилии Адриановне было присвоено звание заслуженного деятеля науки РСФСР. Результатом её активной научной деятельности стало более 250 научных работ, в т. ч. 4 монографии. Весомым вкладом в науку Э. А. Штиной явилось изучение состава и закономерностей распределения водорослей в почвах различных районов и зон страны; доказательство существенной роли водорослей как деятельной составной части живого микромира почв; оценка влияния почвенных водорослей на высшие растения и разработка оригинальных приёмов практического использования водорослей как фактора, воздействующего на их рост; научное обоснование принципов практического использования почвенных водорослей в качестве биоиндикаторов изменения состояния почвы при воздействии на неё процессов интенсификации сельскохозяйственного производства.

Под руководством Э. А. Штиной была сформирована научная школа, признанная ведущим центром советской почвенной альгологии. По оценке специалистов, направление почвенной альгологии, возглавляемое Э. А. Штиной, по целеустремленности и многогранности проблематики не имеет себе равных в мировой науке.