Версия для слабовидящихУничтожение духовных центров старообрядцев на Южной Вятке
в 30–50-х годах XIX века
А. Л. Кряжевских
В первой половине XIX в. старообрядцы оказывали довольно заметное влияние на духовную жизнь Вятской губернии. Этому во многом способствовало терпимое отношение властей к сторонникам старой веры в период правления императора Александра I. С вступлением на престол Николая I в 1825 г. ситуация резко изменилась. Был принят ряд законов, которые существенно ограничивали права старообрядцев и подталкивали их к принятию православия. Одновременно с этим Православная российская церковь активизировала свою миссионерскую деятельность среди староверов. Все эти изменения в религиозной политике государства не обошли стороной и Вятскую губернию.
На Вятской земле борьба светских и духовных властей с ростом числа сторонников старой веры долгое время не приносила желаемых результатов. Одна из важнейших причин этого состояла в том, что не были затронуты духовные центры старообрядчества – часовни и молитвенные дома, которые объединяли вокруг себя отдельные общины верующих. Осознавая их важную роль в борьбе старообрядцев за сохранение своей веры, власти предприняли попытку ограничить деятельность этих центров или даже прекратить её.
Наибольшее количество культовых сооружений старообрядцев в первой половине XIX в. располагалось в южных уездах Вятской губернии, вследствие чего именно на этот район было направлено основное внимание духовенства и гражданских властей. В первую очередь было предпринято наступление на главный духовный центр старообрядчества на Южной Вятке, располагавшийся в Нолинском уезде. В 1830-х гг. здесь находилось пять часовен – Боровская, Таратихинская, Ситьминская и две Слудских, причём около каждой из них имелись так называемые раскольнические кельи. В этих кельях могли останавливаться верующие из других мест, жили служители часовни, могло быть организовано обучение детей. При кельях также содержались малоимущие старообрядцы, которые не могли сами себя обеспечить. Фактически часовни превратились в некое подобие старообрядческих монастырей. О значимости этих религиозных центров говорит тот факт, что к Боровской часовне в 40-х гг. XIX в. примыкало около полутора тысяч верующих1. Нолинский уезд по сути стал местом сосредоточения старообрядческих монастырей на Вятской земле.
Существующее положение дел, безусловно, не могло остаться без внимания губернских властей. Первыми под удар попали Слудские часовни. В 1837 г. была проведена проверка законности их деятельности, в ходе которой обнаружились следы ремонта зданий этих часовен2. А согласно постановлению Комитета министров, принятому в 1827 г., запрещался всякий ремонт культовых сооружений старообрядцев3. В результате две Слудские часовни были закрыты и опечатаны. Первоначально их предполагалось превратить в единоверческие церкви, на чём настаивал вятский епископ Неофит. Единоверием в XIX в. называли религиозное учение, занимавшее промежуточное положение между старообрядчеством и официальным православием. Богослужение в единоверческих церквях вели священники Православной российской церкви в соответствии с «дониконовскими» книгами и обрядами4. Однако превратить Слудские часовни в единоверческие церкви так и не удалось. Против этого предложения епископа Неофита выступил вятский губернатор А. Н. Мордвинов, который указывал на то, что Слудские часовни находятся в слишком ветхом состоянии и располагаются в местности, населенной старообрядцами, которые не имеют ни малейшего желания переходить в единоверие. Поэтому от превращения их в единоверческие церкви будет очень мало пользы5.
Как и предполагал губернатор, староверы, живущие в окрестностях этих часовен, отказались от превращения их в единоверческие церкви. В конечном итоге кельи при Слудских часовнях разрушили, живших в них старообрядцев расселили по своим прежним местам обитания, а сами часовни в 1845 г. разобрали. В них не нашли ни икон, ни других церковных принадлежностей6. Очевидно, все они за период восьмилетнего пребывания часовен в опечатанном состоянии разошлись по рукам местных староверов.
В 1840 г. после произведенного расследования была разобрана Таратихинская часовня – очевидно, из-за того, что она была открыта без соответствующего разрешения. Та же участь постигла и находящиеся при ней кельи. Имевшиеся в часовне вещи и иконы поступили в Вятскую духовную консисторию, а проживавших при ней старообрядцев отправили по «настоящим» местам обитания, поручив при этом местным властям осуществлять за ними строгий полицейский надзор7.
Оставшиеся в Нолинском уезде Ситьминская и Боровская часовни были открыты с соблюдением всех формальностей, однако в последней присутствовали следы недавнего ремонта, что рассматривалось властями как нарушение указа 1827 г. К тому же деревянные дома при ней – так называемые раскольнические кельи – были возведены без всякого на то разрешения. Вследствие всех этих обстоятельств Боровскую часовню опечатали и установили за ней строгий надзор, чтобы предотвратить ее посещение старообрядцами8. Вятское епархиальное начальство предполагало превратить эту часовню в единоверческую церковь, так как к 1840-м гг. она все ещё оставалась довольно прочной, по устройству напоминала церковь (имела купол, главу и притвор) и располагалась вблизи оживлённого Казанского тракта. Однако старообрядцы не пошли на этот шаг. Был даже издан специальный указ императора Николая I, который предписывал приложить все усилия для убеждения староверов согласиться с превращением Боровской часовни в единоверческую церковь. Но, несмотря на неоднократные попытки православных священников, переубедить старообрядцев так и не удалось. Они отвергали все доводы, говоря, что даже под угрозой ссылки в Сибирь не сменят веры. Очевидно, такую твердость можно объяснить тем, что прихожане Боровской часовни принадлежали к федосеевскому согласию беспоповского толка. Федосеевцы всегда отличались своей непримиримой позицией по отношению к официальному православию, к тому же их богослужебный чин сильно отличался от единоверческого. Видя безрезультатность своих попыток, власти в 1845 г. разобрали раскольнические кельи. Вскоре из запечатанной моленной исчезла часть икон и книг, и, чтобы предотвратить их расхищение, оставшиеся вещи были отправлены в нолинский Николаевский собор9. А в апреле 1848 г. Боровская часовня сгорела от удара молнии, потушить ее местным жителям так и не удалось10.
Ситьминская часовня в 1840-х гг. осталась единственным действующим старообрядческим монастырём в Нолинском уезде. У властей не имелось оснований для её закрытия, но они держали часовню под пристальным вниманием. В конце 30-х гг. XIX в. с неё сняли колокола и крест, а хозяевам моленной – крестьянам Безносиковым – под страхом судебного преследования запретили распространять старообрядчество11. В 1844 г. из богадельни, располагавшейся при часовне, были выселены все незаконно проживающие там люди. В результате богадельня стала на практике соответствовать своему названию, между тем как ранее она фактически являлась пристанищем для разного рода богомольцев. Число проживающих в ней людей резко снизилось, и если в 1830 г. здесь проживало 38 человек, то в 1845 г. – уже 2212.
В 1848 г. Ситьминская часовня была опечатана – из-за того, что пришла в крайне ветхое состояние и держалась только на подпорках. В следующем году, после смерти её последнего владельца Михаила Безносикова, богадельня поступила в ведение Палаты государственных имуществ. Часовня при этом переходила в собственность государства, так как официально она числилась как находящаяся при богадельне. Все вещи, найденные в ней, поступили в Вятскую духовную консисторию. В 1850 г. Ситьминская моленная изба была разобрана13.
Так закончил своё существование духовный центр вятского старообрядчества, располагавшийся в Нолинском уезде. Три часовни были разобраны, одна сгорела и ещё одна прекратила существование вследствие своей ветхости. Власти рассчитывали на то, что, лишившись возможности отправления культа, старообрядцы через некоторое время присоединятся либо к православию, либо к единоверию. Однако открыть в одной из этих часовен единоверческую церковь так и не удалось, потому что прихожане упорно не желали переходить в единоверие.
Ещё один крупный центр старой веры существовал в с. Тушка Малмыжского уезда. Здесь уже в 1808 г. действовала старообрядческая часовня, при которой находилось кладбище и 13 деревянных изб-келий14. В 1844 г. епархиальному начальству стал известен факт недавнего ремонта этой часовни, что было запрещено постановлением Комитета министров. После подтверждения этого известия малмыжский земский исправник М. Россихин опечатал часовню. В 1845 г. она была ненадолго открыта, и в ней возобновилось богослужение. Возможно, старообрядцам удалось подкупить кого-либо из должностных лиц, однако в том же году часовню вновь опечатали, и уже надолго15. После нескольких бесед со священниками некоторые сторонники старой веры изъявили желание присоединиться к единоверию и организовать в своей часовне единоверческую церковь. Примечательно, что жители села ещё в 1835 г. давали согласие на перестройку часовни в единоверческую церковь, но тогда все закончилось лишь обещаниями16. В 1850 г. был издан указ императора Николая I об открытии в с. Тушка единоверческой церкви17. Однако дело задержалось из-за бюрократических проволочек, и перестройка началась лишь в 1860 г. А когда работы были уже близки к завершению, часовня сгорела18. Скорее всего, это было дело рук старообрядцев, которые всё-таки не хотели, чтобы в их селе существовала единоверческая церковь. В итоге и в середине XIX в. на юге Вятской губернии так и не появилась вторая единоверческая церковь вдобавок к Сосновогорской, которая располагалась в Уржумском уезде.
В первой половине XIX в. на Южной Вятке существовали не только крупные молитвенные дома – часовни, но и небольшие молельни, располагавшиеся в домах старообрядцев. Они также являлись центрами религиозных общин и представляли собой препятствие на пути обращения староверов в православие или единоверие. Как правило, такие молельни существовали тайно, без должного разрешения, и властям не требовалось изыскивать повод для их закрытия. Чаще всего их обнаруживали случайно. Так, в 1840 г. при расследовании дела об убийстве в ходе обыска дома крестьянина д. Максинерь Уржумского уезда Козьмы Урванцева была обнаружена молельня. Она располагалась в одной из комнат дома и существовала без разрешения властей. В ней нашли 6 книг, ладан, лампады и прочие богослужебные принадлежности. После проведённого следствия окончательное решение по делу вынес Комитет министров. Он постановил уничтожить моленную, комнату обратить в жилое помещение, а за Урванцевым и его семьёй установить строгий полицейский надзор. При этом семья Урванцевых подписалась под обязательством не проводить в своём доме богослужений и не распространять старообрядчество под угрозой наказания по законам. Все богослужебные принадлежности были отосланы в ризницу Вятского кафедрального собора для хранения, а ещё три книги – псалтырь и два служебника – были возвращены Урванцеву19.
По той же схеме проходило расследование дела о богослужениях в доме жителя починка Крысовского Нолинского уезда Леонтия Крысова в 1846–1848 гг. В этом случае примечательно то, что Крысов ранее уже обвинялся в незаконном исполнении обрядов у староверов – в частности, при рассмотрении дела о Слудских часовнях. В приговоре по тому делу суд предписал ему не распространять своё учение под страхом законного наказания. В 1848 г. по решению Комитета министров Крысов и его семья были ещё раз предупреждены о том, чтобы они не распространяли раскол, и отданы под духовный и полицейский надзор местных властей20.
В том же 1848 г. власти обнаружили ещё одну старообрядческую молельню – на этот раз в Уржумском уезде, в доме крестьянина починка Онодур Григория Куклина. Все богослужебные принадлежности у него были изъяты, а сама молельня – закрыта21.
Кроме часовен и молелен, расположенных в жилых домах старообрядцев, на Южной Вятке существовали ещё и молитвенные дома, замаскированные под хозяйственные постройки. Во второй четверти XIX в. на юге Вятской губернии было найдено два таких молельных дома: в д. При Двух Студёных Ключах Уржумского уезда и в починке Мальчиковский Малмыжского уезда.
Молитвенный дом в д. При Двух Студёных Ключах, замаскированный под амбар, обнаружили в 1845 г. Его построили ещё в 1811 г. как духовный центр всех окрестных селений. По предписанию Комитета министров молельню превратили в жилое помещение, а содержащий её крестьянин Кунилов должен был провести один месяц в тюрьме, после чего поступить под надзор местных властей22.
Моленная изба в починке Мальчиковский была обнаружена в 1849 г. во дворе старообрядца Михаила Мальчикова. Её особенность состояла в том, что к ней примыкало старообрядческое кладбище, расположенное в том же починке. При этом половину починка составляли православные, а половину – староверы. Об окончании расследования этого дела сведений нет. Скорее всего, и этот молитвенный дом был закрыт23.
В расследовании дел о моленных домах наблюдался определённый стереотип. Все они рассматривались Комитетом министров, который, как правило, выносил решения моленную закрыть, а помещение, где она располагалась, использовать только для проживания людей. Содержащие молельню старообрядцы поступали под надзор местных властей. Богослужебные принадлежности подлежали отсылке в Вятскую духовную консисторию; книги и иконы, в чём-либо противоречащие православному вероучению, отправлялись для хранения в ризницу Вятского кафедрального собора или в Министерство внутренних дел, а не противоречащие – возвращались владельцу.
Таким образом, за вторую четверть XIX в. на юге Вятской губернии было закрыто шесть старообрядческих часовен и пять молитвенных домов. Тем самым власти хотели лишить старообрядцев возможности совершения богослужений и исполнения религиозных обрядов, чтобы впоследствии склонить их к принятию православия или единоверия. Однако даже такими мерами государству не удалось сломить сопротивление староверов, и в православие и единоверие по-прежнему переходили лишь в единичных случаях.
Примечания
1. ГАКО. Ф. 237. Оп. 4. Д. 1919. Л. 137.
2. Там же. Л. 100.
3. Христианские вероисповедания и государственная власть в России в XVIII – первой половине XX вв. / Я. Н. Щапов, О. Ю. Васильева // Отеч. история. 1998. № 3. С. 158.
4. Единоверие в его историческом освещении // ВЕВ. 1908. № 29. С. 1–2 (Отд. дух.-лит.).
5. ГАКО. Ф. 237. Оп. 3. Д. 1473. Л. 82–83.
6. Там же. Оп. 4. Д. 1919. Л. 100–102.
7. Там же. Оп. 3. Д. 1473. Л. 42.
8. Там же. Оп. 4. Д. 1919. Л. 100.
9. Там же. Л. 138–140.
10. Там же. Л. 152.
11. Там же. Оп. 3. Д. 1473. Л. 45.
12. Там же. Оп. 5. Д. 1782. Л. 68–69.
13. Там же. Л. 96–150.
14. Там же. Оп. 7. Д. 437 а. Л. 41.
15. Там же. Л. 50–57.
16. Вятская противораскольническая миссия // ВЕВ. 1870. № 11. С. 4 (Отд. дух.-лит.).
17. ГАКО. Ф. 237. Оп. 7. Д. 437. Л. 32.
18. Там же. Д. 437 б. Л. 100–103.
19. Там же. Оп. 6. Д. 362. Л. 1–23.
20. Там же. Оп. 10. Д. 137. Л. 1–40.
21. Там же. Оп. 10 а. Д. 338. Л. 1–16.
22. Там же. Оп. 8. Д. 1931. Л. 1–47.
23. Там же. Оп. 11. Д. 1769. Л. 1–4.
