Версия для слабовидящихЛеонид Дьяконов: «БиГ. Люблю здесь работать»
Т. К. Николаева
Сегодня я хочу познакомить читателей с фрагментами своеобразного дневника Леонида Владимировича Дьяконова, в котором отразился довольно протяжённый, а главное — важный для писателя период его работы над фольклорным архивом и взаимоотношений с библиотекой имени Герцена. Библиотеку Дьяконов любил, всегда ценил и пользовался её богатствами всю жизнь. Но период, о котором пойдёт речь, был особым. В годы после репрессий, тюрьмы, а затем психбольницы библиотека, как он сам говорил, помогла ему не только преодолеть последствия пыток, но и буквально спасла жизнь.
Надо пояснить, что в
Предыстория была такова.
В 1938 году в Кирове была разоблачена некая литературная группа врагов народа. Им инкриминировалось многое: связь с троцкистами-авербаховцами, попытка отравить городской водопровод и самое ужасное — организация покушения на товарища Жданова. В группу вошли люди, которые и знали-то друг друга до этого едва-едва: Игорь Франчески, Леонид Дьяконов, Лев Лубнин, Вячеслав Колобов, Михаил Решетников. Их «разоблачил» Андрей Алдан-Семёнов, изо всех сил тянувшийся в струнку перед новоявленными начальниками от искусства, желавший угодить политическим руководителям своими классово выдержанными произведениями.
Леонид Дьяконов и его друзья Ольга Берггольц и Николай Молчанов столкнулись с Андреем Алданом ещё во время работы в Казахстане, где он якобы переводил акынов, воспевающих мудрого и любящего отца всех народов. Алдан и Дьяконова агитировал перевести парочку таких акынов, а если их нет, значит, надо придумать. Кто станет проверять?
Потом, когда Дьяконов вернулся в Киров, рок снова столкнул его с Алданом, пламенно воспевавшим преданность мудрому вождю, сочинявшим «народные» песни о Сталине и партии.
Дьяконов посмеялся над ним. И вот в 1936 году Леонида Владимировича разоблачили. Алдан выступал на заводах, в трудовых коллективах и разъяснял, что Дьяконов является любовником троцкистки-авербаховки Ольги Берггольц.
«Литературную группу» арестовали. Как допрашивали на конвейере, как унижали, как били, помнил Игорь Георгиевич Франчески. Незадолго до ухода из жизни Игорь Георгиевич надиктовал свои воспоминания на магнитофонную ленту. Сам он к тому времени ослеп. Эти записи прослушала юная исследовательница Елена Прозорова. Она выступала с докладами на различных форумах и в 2021 году выпустила книгу «„Длинней всякой боли — боль души...“. О судьбе и творчестве репрессированного поэта Игоря Франчески».
Успел за год до смерти рассказать о своих злоключениях и Михаил Михайлович Решетников. Об этом процессе впервые подробно написал журналист Евгений Пятунин. Тех, кто признал свою вину, отправили в лагеря. Интеллигентный, миниатюрный, гибкий, как танцор, Решетников признался, что готовился убить товарища Жданова, и отбыл в системе ГУЛАГа 15 лет. Его участь разделил и Алдан-Семёнов: слишком ретиво взялся он за дело, а система не любила выделяющихся, даже в подхалимаже.
И. Г. Франчески, Л. М. Лубнин и В. А. Колобов вынесли пытки, выстояли, и их судили.
В это время в системе устрашения и уничтожения произошёл дворцовый переворот: Ежова сменил Берия. Арестованные Ежовым признавались как бы не вовсе преступниками, подразумевалось, что Ежов мог и перегнуть палку. И трое из «группы» решением суда были освобождены.
Леонид Владимирович Дьяконов не смог перенести зверств. Его били так, что из почек сквозь кожу проступала кровь. Мозг не выдержал, и его отправили в психиатрическую больницу. Игорь Франчески — надежда и опора семьи, умница, спортсмен, поэт — вышел из заключения другим человеком. Вот как написала об этом в своих «Воспоминаниях» мама Игоря — Ия Константиновна Франчески: «Атмосфера подозрения и страха всё сгущалась и сгущалась. Лёня и Игорь были более развитыми среди нашей молодёжи. Оба они очень много читали, но Лёня увлекался литературой, а Игорь знал больше естествознание. Лёня несколько раз был в Ленинграде и останавливался у своего друга Н. Молчанова, мужа писательницы Ольги Берггольц, которая также была дружна с Лёней.
22 мая 1937 года в „Кировской правде“ появилась статья „На собрании писателей и журналистов г. Кирова“. На этом собраний журналист Алдан выступил с буквально клеветнической речью против Лёни, обвинив его в знакомстве с троцкистско-авербаховской писательницей Берггольц, в двурушничестве и других смертных грехах.
Карьера Лёни как писателя была кончена, он нигде не мог устроиться на работу. Мы все глубоко переживали его горе, так как знали, что всё это грязная клевета...
Рано утром 2 апреля (1938 г. — Т. Н.) у нашей двери постучал Шура (Филимонов. — Т. Н.). Открывая ему калитку, взглянув на его встревоженное лицо, я поняла, что случилось какое-то несчастье.
— Лёня арестован! Вчера у него сделали обыск и увезли его, — сказал Шура, войдя в комнату.
Эта весть поразила нас, как громом. Со дня пасквильной статьи о Лёне прошёл почти год, казалось, что всё забылось; в последние месяцы Лёня даже устроился на работу, вдруг эта страшная неожиданность!»
5 апреля был арестован Игорь Франчески. Ия Константиновна подробно описала эти тяжёлые дни в своих «Воспоминаниях»:
«В городе всё более и более стали просачиваться слухи о тяжёлом режиме в тюрьме... Однажды одна из соседок <...> таинственно зашептала при встрече: «Знаю, знаю про ваше горе, что и говорить, тяжело им приходится. Вот один из них, говорят, сошёл с ума, как придут за ним на допрос, он залезает под койку и кричит диким голосом: „Не троньте меня, не бейте!“ Слухи ползли и ползли по городу. Говорили, что один, возвращаясь с допроса, бросился в пролёт лестницы, а д????? ругой стёклами перерезал себе горло, и его едва спасли...
Настал новый 1939 год. Встретили мы его грустно. С нами была мать Лёни, которая часто бывала у нас. Конечно, говорили о наших детях, делились надеждами на будущее.
Не помню точно, но, кажется, в феврале, когда я пришла снова к прокурору, он уже менее сухо сообщил мне, что дело „литературной группы“ <...> будет разбираться выездной сессией Свердловского военного трибунала. <...> Настало 2 апреля. Ещё с утра я нервничала, зная, что, может быть, сейчас судят Игоря. Жорж что-то делал в своей комнате, я готовила обед, когда послышался стук калитки и радостный лай Ильды. Я кинулась во двор и столкнулась с Игорем...
— Мама, меня освободили, — голос его был какой-то глухой, он сильно побледнел, осунулся.
— А Лёня? — спросила я.
— Лёня болен, его будут лечить. Кажется, его увезли в Москву...»
По пути в Москву или в самой Москве были потеряны все документы Л. В. Дьяконова. Сам он потом не раз говорил, что не осталось даже его аттестата об окончании школы. Людмила Андреевна Дьяконова попыталась разыскать сына. Когда были освобождены некоторые члены пресловутой «литературной группы», у неё появилась надежда, что, может быть, и Лёню отпустят. Она ездила в Москву, в Ленинград, ходила по больницам Кирова — ей везде отвечали, что Леонид Дьяконов у них не числится.
И вот однажды Людмила Андреевна вместе с преданным другом Лёни Тамарой Франчески в очередной раз выходили из здания психиатрической больницы на Раковке. Они уже шли к воротам. Но остановились, обернулись и увидели на застеклённом балконе группу молодых мужчин — пациентов больницы. Тамара Георгиевна рассказывала, что хотела уже идти дальше, но Людмила Андреевна задержала её. Они стояли и смотрели. И вдруг один из больных закричал: «Мама!» Людмила Андреевна бросилась обратно в больницу.
Людмила Андреевна всегда брала с собой небольшой гостинец для сына: вдруг всё-таки найдётся! И Леонид Владимирович вспоминал потом: «Когда мама протянула мне то, что принесла, я схватил кусочек сливочного масла и сразу весь запихнул его в рот. Ну, и все поняли: конечно, сумасшедший!»
Леонид Владимирович не был сумасшедшим. Он уже понемногу приходил в себя, но его всё ещё посещали слуховые галлюцинации, там он был не Дьяконовым, а Дуловым. И в списках больных он числился Дуловым. Но он же не знал, что его документы потеряны, что никто не интересуется, как его зовут на самом деле. И только случайная встреча с матерью помогла восстановить все его данные.
Дьяконова выписали из больницы, но диагноз остался. Он был неработоспособен. А дома он быстро восстанавливался, стал опять много читать, думать. И стал размышлять над тем, чем бы он мог заняться, чтобы потом это пригодилось ему в работе.
Жилось трудно. На работу его никуда не брали. Продуктовых карточек он долго не получал, и приходилось двум взрослым людям жить на одну мамину карточку служащей. Это был минимальный паёк, который выдавался в те годы.
Уже гораздо позже, работая в музее, Дьяконов в своих дневниковых записях 19 июля 1946 года писал: «Есть бы досыта каждый день!» Таких записей в его дневнике множество. Мечтал не о чём-то особенном, а о целой буханке хлеба. Но ещё долгие годы он был лишён этого.
Даже после выхода из больницы Дулов не оставлял Дьяконова в покое. То и дело возникали галлюцинации, чаще слуховые. Вот, например, дневниковая запись за 1941 год: «27 авг[уста] 41[-го]. Сходил к Скворцову. Про больницу: почему Дулов. Дулов опять не выдержал (сразу резонанс тише, услышал двои часы)». Поэтому Леонид Владимирович часто не мог спать. Читать было трудно, его любимые книги не могли помочь: не было сил, да и электричества не было. Дома был холод, голод.
Вот тогда, чтобы как-то побороть безвыходность, доводившую до отчаяния, Дьяконов вернулся к своей коллекции фольклора. Всё, что у него было собрано, он решил расписать на карточки. Мелкие фольклорные тексты — частушки, пословицы, загадки — писал на маленьких карточках, длинные тексты — на карточках формата А5. Формировалась уникальная картотека фольклора. А ещё выписывал на карточки всё, что относилось к народной устной и письменной культуре Вятской земли — так началась ценнейшая библиография вятского фольклора.
О начале своего интереса к фольклору сам Леонид Владимирович рассказывал так: «Кажется, году в
С этого времени Дьяконов навсегда сохранил к известному исследователю вятских ремёсел М. Н. Шатрову благодарность и признательность, а книга А. М. Васнецова стала его постоянной спутницей.
В это же время в 1935 году Леонид Владимирович стал работать в газете «Кировская правда». К
Все эти сохранённые материалы он и стал расписывать на карточки. Писал постоянно, устанавливал себе нормы — сколько написать больших карточек и сколько маленьких, и каждый день отмечал выполнение задания. На карточках — больших и маленьких — он ставил дату заполнения и место, где это написано. К некоторым карточкам он потом возвращался, иногда и не раз, тогда возникала и вторая дата, и другое место записи. Есть карточки и с тремя датами.
Бумаги не было, купить было не на что, и Дьяконов использовал всё, что мог. Для маленьких карточек он использовал коробки от папирос, упаковку от печенья, медицинские рецепты, писал на обороте полученных писем, даже разрезал официальные (дореволюционные) документы старшей маминой сестры Ольги Андреевны Дьяконовой, которая в юности тоже записывала фольклор — и он вошёл в картотеку.
Со временем на полях стали появляться дневниковые записи, чрезвычайно краткие и нередко в такой же степени яркие, не имеющие прямого отношения к фольклору. Леонид Владимирович жил полнокровной жизнью: он влюблялся, страдал, ревновал, переживал за мать, улаживал житейские проблемы престарелой тётушки, делал ремонт в квартире. Но главным делом стало всё-таки создание картотеки и библиографии вятского фольклора. И вместе с тем создавался своеобразный дневник трудной предвоенной и военной жизни. Эти дневниковые записи, собранные вместе, производят потрясающее впечатление. День за днём собиратель фиксировал малейшие детали тыловой голодной вятской жизни инвалида, подвергавшегося государственному преследованию.
Создание этих картотек было настоящим подвигом, которому впоследствии сам Дьяконов удивлялся. Вот как, например, он писал уже в 1943 году, вспоминая своё лечение в ленинградской психиатрической больнице имени Фореля, куда он ездил, чтобы избавиться от Дулова: «22 июня 43[-го]. Это я выписывал, как и Варенцова, в психбольнице им. Фореля в 1939 г. А всё-таки работал!»
В 1943 году Леонид Владимирович устроился на работу ночным дежурным в кировский Торфотрест. Это помогало ему в фольклорной работе. Там удавалось получить ненужные испорченные листы бумаги, оборотные стороны которых шли на карточки, он долго писал пером из Торфотреста, ему давали чернила для работы. А главное — там было тепло и нередко светло. И он писал, писал, писал. К тому же он стал получать продуктовые карточки, небольшую зарплату, что значительно улучшило их с матерью жизнь. Но вина перед Людмилой Андреевной мучила его всегда.
В июне 1943 года Дьяконов был уволен из Торфотреста. И жизнь опять стала трудной. То и дело встречаются записи о продаже книг. У Леонида Владимировича была обширная библиотека, включавшая в себя в том числе и немало ценных книг Серебряного века, первых годов советской власти. Постепенно вся она уходила на дрова, на покупку одежды, на продукты. «9 янв[аря] 46[-го]. Сменял остальные книги по философии на второй грузовик дров».
Впоследствии Леонид Владимирович говорил, что работа над карточками спасла ему не только психику от дальнейшего разложения, но и саму жизнь.
Надо ли говорить, что в это время библиотека имени А. И. Герцена была главной помощницей Дьяконова. И это отразилось в многочисленных дневниковых записях.
В годы войны Леонид Владимирович ещё не часто писал на полях свои дневниковые записи, отмечал только главное, что его волновало.
Вот, например, записи за январь 1941 года:
«25 янв[аря]. 1. Пилить, колоть.
2. Три страницы конспекта.
3. В библиотеку.
27 янв[аря]. 1. Бриться.
2. В библиотеку».
А вот с 1945 года записи стали регулярными и отражали все стороны жизни не только автора, но и всей окружающей жизни.
К этому времени Леонид Владимирович уже не только вчитался, вдумался, вжился в фольклорные тексты, но и создал несколько детских книг на основе народных песенок, частушек, загадок, припевок, приговорок. И снова вернулся к любимой книге Александра Михайловича Васнецова «Песни Северо-Восточной России». Он задумал переиздать её со своими комментариями и с приложением библиографии вятского фольклора. Подготовка книги шла с невероятными трудностями, которые сегодня кажутся совершенно нелепыми. Об этом он и писал.
«12 июля. 3) дом — письма Васнецовым
4) библиотека — книги, приехала ли Чудова?
По кировскому радио передавали интервью с научным сотрудником музея Л. Дьяконовым. Всё напутано.
28 июля. В три дня закончил картотеку — 60 карточек к биографии Васнецова.
6 окт[ября]. 0045. Провёл маме электричество вчера.
Завтра мне пойдёт
Мать хворает, дров нет, на жиры (выкупить) нет ни гроша.
8 окт[ября]. Загнал отрез сукна. И в рубище прекрасна добродетель.
12 окт[ября]. Большое счастье работать. „Умру, но кончу словарь свой“ — Даль.
16 окт[ября]. Скоро смогу начать биографию Александра. Сделано 200 карточек.
Сегодня приглашение из удмуртского института. Радостно!
17 окт[ября]. 0025. Герценка зовёт библиографом — 900, Удмуртия в НИИ.
31 окт[ября]. Холодно дома.
БиГ. Дома третий день свет не горит».
Это частая запись: в библиотеку имени Герцена (БиГ) он ходил нередко и с удовольствием, тем более что дома отключалось электричество и не всегда были дрова для отопления. Библиотека закрывалась поздно. Как отмечено в последующих записях, он работал там до
«1 ноя[бря]. На карточке текст:
С успехом прошёл в библиотеке им. Герцена большой вечер писателей, организованный областной писательской организацией и дирекцией библиотеки... Большой интерес вызвал цикл колхозных частушек о Великой Отечественной войне, с которыми познакомил собравшихся фольклорист Л. Дьяконов. Кир[овская] пр[авда]. 15.11.1945. № 227. Как странно писать о себе!
Для всех я весел, а трудно жить.
2 ноя[бря]. Полюбил с 20 до 22 работать в БиГ.
28 дек[абря]. Плодотворен день: наука, пилка, колка дров, наука, в ларёк — хлеб, чай, огрёб тротуары, наука, работа в библиотеке».
В 1946 году большое число записей на полях фольклорных карточек посвящалось уже не работе, а горячей вдохновляющей любви к Елизавете Степановне Фалалеевой — фронтовому хирургу, которая вернулась в Киров, чтобы родить сына. Но семейная жизнь у неё не сложилась. Они жили с маленьким Витей у родных. Жизнь Елизаветы Степановны тоже нельзя было назвать лёгкой, обеспеченной. Как и всякое настоящее чувство, эта любовь была одновременно и радостью двух уже не очень молодых людей, но порой доходила и до трагических моментов. Всё осложнялось бедностью, отсутствием жилья, проблемами со здоровьем.
Но и в эти годы Дьяконов работал над своими карточками.
9 янв[аря]. Сменял остальные книги по философии на второй грузовик дров.
10 янв[аря]. Мало я зарабатываю, а бросить фольклор не хочется.
12 янв[аря]. Кончить бы Васнецова числу к
Установил перепечатку. Я в
Списано карандашом: пера в психбольнице не дали. А всё-таки служит! (Первая дата — 1940, Ленинград, психобольница Фореля, выписывал из Соболевского, т. у.).
Всё, что работал в психбольнице, верно служит мне.
В Герценке холодно. Предпочитаю писать дома.
11 фев[раля]. Два дня без Л. с той ночи. (Имя любимой Леонид Владимирович обозначал то буквой Л., что означало не только „Лиза“, но и „любимая“, то буквой Н., что означало „ненаглядная“. — Т. Н.).
27 фев[раля]. Зашёл в БиГ увидеть Лизу.
А Л. всё нет и нет.
27 марта. Вот кончился, смолк день. Что в нём я вспомнил бы сейчас, в мои одинокие сумерки? Я не хотел бы вспоминать, что не видел и не слышал тебя. Пусть это исчезнет из памяти, пусть забуду тоску и ожидание. С утра я печатал — ещё 8 страниц моей нескончаемой книги. Позже получил для отзыва рукопись художника Деньшина о вятской глиняной игрушке. Было приятно, не скрою, что моя книга лучше. Было приятно, что дам отзыв о книге — это меня интересует. Было приятно, что за отзыв заплатят: мне, как никогда, нужны деньги.
Делать на 28 марта 1946 г.
окончить книги:
Васнецов
указатель
частушки Кир[овской] обл[асти]
4 апр[еля]. Сегодня кончил книгу!
12 апр[еля]. Разговор с Быльевым. Завтра праздник сдачи моей книги.
22 июля. Вот и сегодня выполнил норму: переписал свыше 25 текстов — 7 000 в год.
Уф! 200 березинских частушек осилил.
К 400 дневная норма — 25 текстов нанести на карточки — готова».
В это время Леонид Владимирович уже был автором нескольких книг, активно работал над следующими детскими сборниками, созданными на основе текстов того самого вятского фольклора, который он всё продолжал расписывать на карточки. И чаще всего работал в библиотеке им. А. И. Герцена.
Приближалось и одно из главных событий в жизни: всё чаще Л. В. Дьяконов стал писать не только о Лизе, но и о сыне — Вите, Витюшке. Леонид Владимирович сразу и на всю жизнь по-настоящему полюбил Витю, искренне считал его своим родным сыном.
Для того чтобы его увеличивающаяся семья не знала нужды, он старался работать, где только мог. Стал сотрудником краеведческого музея, писал книги, создал и вёл на радио краеведческий альманах, делал обзоры новых книг то в бибколлекторе для библиотекарей городских библиотек, то в Когизе для продавцов книжных магазинов, то в сельхозинституте, где работала Людмила Андреевна корректором. Задумал и создал указатель вятского фольклора для библиотеки имени Герцена. На какое-то время работа над указателем увлекла его и стала определяющей.
«24 июля. Сдал Огизу сказки, получил 1 800 р[ублей].
Сегодня: 1) сдал книгу, 2) написал заметку в газету, 3) выполнил норму — 25 текстов, 4) договорился о радиовыступлении.
26 авг[уста]. 22 августа переехали Л. и В. (Лиза и сын Витя. — Т. Н.).
28 авг[уста]. Сегодня доклад в Герценке об указателе.
29 авг[уста]. Л. дорогая. Я женат.
28 сент[ября]. БиГ. Смотрел указатель Загарских и рукопись Луппова.
29 сент[ября]. Начал работать в БиГ.
1 окт[ября]. Первый раз дежурил в музее.
Студёно сидеть в музее.
2 окт[ября]. БиГ. Хорошо здесь работать.
5 окт[ября]. Начал сим указатель для Герценки.
10 окт[ября]. Вчера: статья в КирПр, читал сказку на радио, сдали в набор сказки, решили принять Васнецова, вопреки Дрягину.
15 окт[ября]. Мать, жена, сынок, друзья — как богато зажил я!
21 окт[ября]. Видел в гранках указатель Чудовой об игрушке.
23 окт[ября]. Вчера с БиГ 450.
24 окт[ября]. Вчера начал членить по жанрам начатки фольклария.
28 окт[ября]. БиГ. Как много времени я трачу зря! Сидеть бы здесь и работать!
29 окт[ября]. Перед докладом об указателе.
30 окт[ября]. Какими похвалами я вчера был осыпан за указатель!
Решили увеличить листаж до 6 листов.
Библиография становится моей страстью.
31 окт[ября]. У всех тёплое, тёплое воспоминание о моём докладе в Герценке:
Работать хорошо!
16 ноя[бря]. БиГ. Люблю здесь работать.
Надо посмотреть все епархиальные.
22 ноя[бря]. Утром обзор в бибколлекторе.
24 ноя[бря]. И в Епархиальных есть интересное. (Ал[ексан]др Васнецов, священник. К вопросу о борьбе с сектантством. ВЕВ, 1911, май, 12, № 19).
10 дек[абря]. Мало фольклора дала Гали Фёдоровна в своём указателе.
Ночь на 15[-е]. Научные вторники в музее и Фокин воспитывают меня по естествознанию. Сделано в нём советской наукой чертовски много.
15 дек[абря]. (На карточке с текстом из письма М. А. Ардашева. — Т. Н.) Списан текст был во время работы над первой книжкой для детиздата.
Война, голод, коптилка, холод...
Хорошо, что я спас эти рукописи, а сколько их погубил Алдан!
16 дек[абря]. БиГ не платит: Л. не посылаю.
12 янв[аря]. Хочу быть библиографом Кировской области.
2 епархиальные не посмотрел.
Страсть — библиография — 100 % охват.
Жить бы 100 лет!
Написать эпизоды из жизни вятской частушки.
13 янв[аря]. Заключил договор: «Советский фольклор» — 5 листов, 6 000.
15 янв[аря]. Кладу начало сводному фольклорному словарю. Сразу бы так делать!
Приходил впервые Пленков с ворохом своих материалов. Очень интересно: библиография истобенской породы, а также стихи Зыкова.
17 янв[аря]. Хотел бы стать приватбиблиотекарем её величества науки. Но кто купит библиографию?
18 янв[аря]. 137 источников песен ещё перепечатано.
Всё дорабатываю и дорабатываю указатель.
20 янв[аря]. Завтра в редакции Кир[овской] правды ответят на моё предложение о библиографии.
21 янв[аря]. Не согласилась Кир[овская] правда на моё предложение о библиографии.
4 фев[раля]. Музей. Адская стужа, боль лобных пазух.
К концу идёт указатель по песне 19 в[ека].
22 фев[раля]. По 1890 г. указатель для Герценки выправлен.
9 марта. Вчера сдал указатель БиГ без вспомогательных ключей.
11 марта. Кончаю вспомогательные указатели к указателю.
Обзор указателя Чудовой у нас на вторнике.
Вчера Войханская обещала гонорар за дополнительный листаж, а Шерстенников передал хорошее мнение московского представителя.
24 апр[еля]. БиГ. Это найдено по новому каталогу Гали Фёдоровны (газ[ета] «Знамя коллективизации» Белохолуницкий р[айо]н).
11 мая. Запоем работаю в Герценке над библиографией 1935, 1936, 1937 и далее годов. [Вторая пометка]: 6.9.[19]48. И толку всё ещё нет от этой библиографии. [Третья пометка]: 4.12.[19]51. Может быть, лишь теперь пригодится.
29 мая. Вчера замечательно поработал в Герценке 6 часов.
12 июня. БиГ. Г. Ф. Чудова об уходе.
31 июля. Кончил советский и сдал Когизу. Фокин дал рецензию на указатель.
2 авг[уста]. Многому научила меня работа над советским фольклором.
5 авг[уста]. Не нужен отделу культпросветработы мой указатель.
28 авг[уста]. Сегодня доклад в Герценке об указателе.
22 окт[ября]. Бело на улицах. Дров ни поленца. Начал переделку советского.
Пленков В. Г. Вятский говор. Рук[опись] [19]47 г. За перепечатку этого словаря В. Г. отдал 300. «Не издадут — чем буду перед женой оправдываться?»
2 ноя[бря]. Было б, что есть, прекрасную я бы сделал библиографию!
1 дек[абря]. Получил сегодня эту книгу из Ленинской библиотеки — через Герценку (Ожегов М. М. Песни и стихотворения. М., 1891).
11 дек[абря]. В какое трудное время болезни записывал я это. И лишь сейчас вижу, как хорошо! (№ 2693. Детская считалка. «Шатер-матер, губернатер...»)
18 дек[абря]. Вчера предлагали быть директором бибколлектора.
19 дек[абря]. Утром доклад в коллекторе, вечером — в сельхозинституте.
Записывал это голодный в дистрофии при коптилке в неотапливаемой квартире. [Первая дата]: 24.1.1942. Зап. от Дьяконовой О. А. Песенка «Клубок катится, нитка тянется...»
25 дек[абря]. Вчера изумительно насыщенный день: работа дома и в Герценке, лыжи, чтение, друзья — хохот, любовь.
27 дек[абря]. Вчера в изматывающе интенсивной работе сделал, опираясь на своё библиографическое богатство, на своё проникновение в поэтику фольклора, новую книгу «На родной сторонушке». Сегодня сдал её в Когиз. Одним долгом меньше.
1948 год.
31 янв[аря]. Вчера обсуждение «На родной сторонушке». Злые выступления Жени Луб[ниной] и, конечно, Васенёва.
17 фев[раля]. Сегодня работа над Васнецовым.
19 фев[раля]. БиГ. Якуб о песенниках. Яциморский, Грудцын, Ожегов.
1 марта. Взял на рецензию путеводитель по Герценке.
6 марта. Вчера хорошо слушали обзор в Сельхозе. Сегодня доклад в Герценке — критика их путеводителя.
21 марта. Делать 1) в коллектор — педпоэма, Короленко, американск.
2) Огиз — о Волшебном колечке.
3) Начать библиографию к Васнецову.
4) На родной сторонушке — в Москву.
22 марта. Снова всё ясно стало в жизни, раскрылись, как перед казаками Гоголя, все четыре стороны света, да ещё и глубь, и высь. И не хватает времени на скромнейшую задачу — фольклор Кировской области.
17 июня. Снова готовлю книгу частушек.
19 июня. Какое богатство частушек собрал я!
18 июля. Завтра БорПо начинает редактировать Васнецова. (Борис Александрович Порфирьев был редактором Кировского книжного издательства. — Т. Н.)
Прекрасно после трёх часов дневного сна поработал вчера в БиГ: зорче глаза в 2 раза.
28 июля. БиГ. Никого, ни даже Гали Фёдоровны. Я один в этом уголке БиГ. А за окном всё оркестр из сада Горького.
4 сент[ября]. Облит завернул Васнецова.
8 сент[ября]. БиГ. Как обычно летом: в зальце пусто, и можно работать без конца.
9 сент[ября]. Договорился с Заболотским о поездке в Ижевск. Заминка — Васнецов: «неактуален».
3 ноя[бря]. Вчера зарезали мою книгу о Васнецове.
14 ноя[бря]. Какие находки вчера в Герценке!
1949 год.
9 янв[аря]. Снимал Скурихин в Герценке над (объём!) Псалтырью (фотография для «Кировской правды». — Т. Н.).
11 янв[аря]. Тень ухода из музея на всём.
Или совсем из музея, или по договору?!!!
12 янв[аря]. Отчислен за штат. Буду работать по договору.
14 марта. Записка Огиз: обком разрешил Васнецова.
10 апр[еля]. Вчера начал новую переделку Васнецова.
Начал сдачу этого года в музейный фолькларий.
19 мая. 17 мая из Москвы ответ на просьбу Введенского — не издавать Васнецова — издать! Речь может идти только о сокращении тиража.
17 мая. Набрано «Волшебное колечко».
29 июня. Копался в набойках и вышивках музея — буду рисовать заставки к Васнецову.
1 июля. 30 июня сообщает Борис, что Васнецов снова казнён Мордовским. Но ему предложили написать аргументировано для издательства. А писать — отвечать. И сегодня Васнецов залитирован.
Итак, Васнецов залитирован. Книга, задуманная в
9 июля. Подготовил песенки для детгиза «Воробышек по улице идёт».
Итак, «Колечко» в вёрстке, Васнецов в наборе, сделан пробный «Воробей».
21 июля. Войханская ещё думает о выпуске моего указателя.
22 июля. Всё-таки я дождался Васнецова! Всё поборол! Гранки песен передо мной.
1 сент[ября]. Утверждение макета моего контртитула и титула к Васнецову. Я рисовал его, потеряв музейные зарисовки, из себя, своими цветами.
Вчера получил билет ССП (Союз советских писателей. — Т. Н.), маленькая серая книжка.
1 окт[ября]. Снова солнце с голубого неба — сквозь поредевшие жёлтые листья.
Снова в обкомоле запрашивают для ЦК сведения обо мне. Вдруг будет всё-таки совещание?
7 окт[ября]. Может, и не выйдет мой Васнецов.
11 окт[ября].
8 дек[абря]. Васнецов литован в продажу.
1951 год.
2 апр[еля]. Счёт. Прошу уплатить: 1) за литконсультацию... 2) за выступление на неделе детской книги в детском отделе биб[лиоте]ки им[ени] Герцена 25.III.[19]51.
8 апр[еля]. В этот перерыв написал «Чудесный дом» и «Мишку-Хвастунишку».
16 апр[еля]. Брюхом, как Пушкин, хочу делать антологию фольклора!
12 дек[абря]. Договор с ДНТ дал мне золотую возможность: снова поработать над дорогим фольклором.
14 дек[абря]. Предков частушки надо искать в фольклоре не по сходству формы, а по сходству содержания и функции«.
Ещё несколько лет Леонид Дьяконов изредка возвращался к своим фольклорным карточкам. Но дневниковых записей на полях от этого времени сохранилось мало. Дьяконов стал вести совсем другой дневник. Когда будет окончательно открыт его архив, любознательные исследователи получат удивительные документы. А пока скажем, что, разумеется, дружба с коллективом библиотеки имени Герцена продолжалась до последних дней его жизни. А тот период, который запечатлён на карточках, совпал с самым активным временем создания книг для детей, на которых выросло не одно поколение детей не только в нашей области. И самое, может быть, ценное, что эти записи сохранили историю открытия и издания в новом качестве чрезвычайно ценной для фольклористов, краеведов, историков книги Александра Михайловича Васнецова «Песни Северо-Восточной России» с приложением библиографии вятского фольклора.
