Главная > Выпуск №43 > В духе позитивного регионализма

В духе позитивного регионализма

Б. Н. Пойзнер

Семибратов, В. К. Феномен уездного города. Малмыж в истории русской культуры / В. К. Семибратов. – Москва : Редкая птица, 2021. – 288 с.

Книга В. К. Семибратова состоит из Введения, семи глав и Заключения, содержит несколько десятков иллюстраций и Указатель имён (около 550 имён). Издание осуществлено при финансовой поддержке Федерального агентства РФ по печати и массовым коммуникациям московским издательством «Редкая птица».

Общая характеристика книги

В монографии В. К. Семибратова объектом исследования и многостороннего описания служит история существования уездного города Малмыжа (Вятская губерния Российской империи). Целеполагание обосновано исследователем во Введении. Познавательные усилия автора сфокусированы преимущественно на универсальных и специ­фических проявлениях в истории г. Малмыжа ведущих форм культуронаследования, сохранения, аккумуляции, трансляции, преобразо­вания, трансплантации, создания культурных образцов (cultural patterns в смысле В. М. Бехтерева, А. Л. Крёбера, Н. С. Розова1).

В духе позитивного регионализма

В этом отношении показательны названия глав книги: «Малмыж литературный», «Малмыж книжный», «Малмыж художественный», «Малмыж научный», «Дворянские гнёзда как очаги духовной жизни», «Малмыж — центр развития национальных культур». В последней главе («Сибирский тракт и река Вятка в культурном развитии региона») автор анализирует геоэкономические факторы судьбы города. Главы делятся на разделы числом от двух до двенадцати.

Вытекающая из цели исследования тематизация и диктуемое ею построение книги представляется нам близким к оптимальному. Оно помогает автору взглянуть на трёхсотлетнюю жизнь города в буквальном смысле слова с семи сторон (фактически этих аспектов минимум вдвое больше). И для умственных действий читателя любой квалификации дробная структура книги удобна.

По нашему мнению, В. К. Семибратов поставил себе нетривиальную творческую задачу. Он претендует на политематическую реконструкцию жизни и культуры уездного города за три с лишним века. Насколько можно судить, историк успешно справился с этой задачей. Укажем на несколько главных признаков достижения сформулированных им цели и задач. В методологическом плане автор использует минимум две познавательные модели2: в основном — системную и отчасти — диатропическую3. Взаимодействие культурной динамики уездного Малмыжа с культурной динамикой тех или иных регионов Российской империи раскрыто В. К. Семибратовым как типичные отношения между подсистемой (Малмыж), другими локальными подсистемами (скажем, Петербургом) и надсистемой (империей, её структурой и функционированием в целом). Отношения эти — как продемонстрировано в монографии — в конкретных исторических обстоятельствах могут иметь тот или иной характер. Например, это кооперация (по принципу дополнительности, тогда возможен положительный эмерджентный эффект, то есть культурный расцвет); подражание (воспроизводящее черты догоняющей модернизации, присущей всей культуре России и её колониям), обособленность или даже частичная (кратковременная) самоизоляция, обычно влекущая культурный упадок, порой довольно колоритный у нас.

Автор оперирует богатым и разнообразным по своему характеру фондом литературных источников и архивных документов — практически всех типов. Причём в него входят редкие, забытые, труднодоступные и впервые публикуемые в книге тексты. Естественно, введение в научный оборот новых фактов, имён, неизвестных событий — индикатор творческих достижений историка.

Ещё один симптом достиже­ния цели, поставленной в монографии, — многомерность исторического нарратива, развёрнутого исследователем на территории г. Малмыжа и в его окрестностях. Так, композиция первой главы книги, раскрывающей причастность Малмыжа к изящной словесности, образована двенадцатью сюжетами. Фактически же число самостоятельных аспектов, в которых автор изучает строение запутанной ретины, связывающей Малмыж с миром литературы, достигает примерно двадцати.

Многомерности исторического обзора релевантна необходимая — и практикуемая В. К. Семибратовым — детализация картины. Детализация ценна сама по себе как ключевой компонент микроисторического метода. К тому же она приобретает особое методологическое значение. Наведение лупы исследователя на конкретный объект позволяет ему корректно идентифицировать, вычленять, сепарировать один историко-культурный аспект (сюжет) от соседнего и т. д. Здесь ассоциация указывает на «художника-исследователя» П. Н. Филонова (1883–1941). Он выдвинул, осуществил, пропагандировал концепцию «биологически сделанной картины» и «аналитического метода» в искусстве (1914)4. Результат — искомая сложность модели объективной реальности, которую изучает художник.

Применительно к обсуждаемой монографии «Феномен...» речь идёт о навсегда минувшей социальной и материальной реальности. Её стремится восстановить краевед, историк, литератор, нередко же — художник и архитектор. В этом деле — насколько можно судить читателю — «Феномен...» показывает профессионализм автора. А именно его акрибию историка, самоограничение реконструкторской фантазии, заботу о достоверности своих (и чужих) утверждений, чувство хронологических пропорций, привлечение аргументов, проверяемых в дискуссии.

Поэтому, на наш взгляд, в книге преобладает дух позитивного и достаточно самокритичного русского регионализма. Он оказался плодотворным, поскольку не впадает ни в комический русский местечковый патриотизм, ни в имперский шовинизм провинциала. Особенно же — провинциала или обитателя нашей внутренней колонии (в смысле А. М. Эткинда5), травмированного комплексом своей географической неполноценности, культурной затерянности в дебрях периферии мира, в архаике институций и социальных отношений. А потому ощущающего себя топливом эгоистической империи, прославившейся не только батальными удачами, но и «скучными ошибками веков» (как писал некогда Осип Мандельштам).

Несколько отдельных оценок

Рискнём сравнить «Феномен уездного города» с малой планетой в «космосе русского самосознания»6. Но уже сто лет, а в 2020-е гг. особенно остро, русское самосознание стеснено в своих границах. По нашим наблюдениям, ему не хватает строгости и продуктивности методологии, точности самоописания, глубины самокритики, аналитических средств защиты от «нас возвышающего» самообмана, давно ставшего мощной государственной, корпоративной и личной традицией. Отчасти «Феномен...» способен помочь коррекции нашего самосознания.

Нельзя не отметить, что на всём тексте книги лежит явный отпечаток повышенной лингвистической тщательности автора. И это вдвойне оправдано. Ведь в монографии различимы несколько дискурсов: сугубо научный, свойственный гуманитарному исследованию7; порою научно-популярный или публицистический. А изредка — художественный язык, присущий беллетристу, очеркисту, поэту. В этом отношении modus loquendi В. К. Семибратова выгодно отличатся от изрядной доли произведений отечественных историков: они вполне доброкачественны по содержанию, но их язык оставляет впечатление чернового перевода с иноземного наречия.

Творческий продукт принято оценивать и по перспективам, которые он открывает для очередной стадии исследований. Причём необязательно усилиями автора: мавр сделал своё дело... Каковы же возможные направления полидисциплинарной деятельности по изучению роли Малмыжа в истории и географии отечественной культуры? По нашему предположению, одним из них является компаративистика уездного города. Сам по себе поиск pendant для Малмыжа составляет, по-видимому, увлекательную и небанальную задачу для культуролога вообще, а в частности — для специалиста по прагматике культуры. Методологические инструменты для подобных исследований имеются; они уже испытаны гуманитариями на ряде репрезентативных сюжетов8.

Если продолжать вольно думать о векторе желательных исследований, опирающихся на книгу «Феномен...», то правомерно формулировать тему «Метафизика Малмыжа». В случае же успешного продвижения по этому вектору можно заявить её более широко, допустим, «Метафизика Вятской земли». Основой для такого проектирования служит, с одной стороны, содержательность и системность историко-краеведческих сведений, обнаруженных и аккумулированных В. К. Семибратовым за годы его работы. С другой стороны — концептуальный опыт, накопленный в отечественной гуманитарной науке, скажем, Н. П. Анциферовым, М. О. Гершензоном, И. М. Гревсом, К. Г. Исуповым, А. М. Лидовым, Ю. М. Лотманом, В. А. Подорогой, Л. Н. Столовичем, В. Н. Топоровым, Б. А. Успенским. Благодаря их трудам построен комплекс всевозможных методологических средств. Они рассчитаны на сложные процедуры по выявлению множественных смыслов, связанных с городом как социокультурным явлением9. И вообще — с пространством, которое человек осваивает и облагораживает либо, напротив, превращает в токсичную культурную пустошь. Практики деструкции в СССР/РФ человека, его «внутренней среды» и его материального окружения давно стали единым объектом изучения10. Судя по имплицитным оценкам автора монографии, он предлагает читателю наглядные примеры возвышения человека, преодолевающего натиск природных стихий.

Á propos, из сказанного выше очевидно, что «Феномен...» ценен в педагогическом отношении. Книга поучительна, но не назидательна, по моему мнению. Её следовало бы рекомендовать прочесть и студентам/аспирантам гуманитарных факультетов, и землякам автора, и обитателям сотен небольших городов нашей страны, где, возможно, ещё сохранились натуры, желающие формировать собственное историческое самосознание. Пожалуй, монографию В. К. Семибратова можно с равным основанием квалифицировать и как учебное пособие по локальному родиноведению. Последний термин, насколько известно, был изъят из употребления после победы большевиков. Действительно, его смысл несовместим с целями обладания той территории бывшей империи с её населением, которое радикалы подчинили себе, победив в Гражданской войне.

В порядке resumé

Нельзя не констатировать, что «Феномен...» — по своему содержанию, средствам объективного исторического исследования и литературным способам дескрипции его результатов — вполне соответствует требованиям к новизне, современности, своевременности научного издания. Говоря конкретно, «Феномен...» по совокупности ключевых параметров удовлетворяет критериям трансисторизма как интеллектуальной традиции рубежа XX–XXI веков. Это означает, что его автор способен актуализировать в период наших 2020-х годов влиятельное присутствие давно ушедших людей, их деяний, событий, которые они стимулировали некогда либо в которые их вовлекло историческое время. В популярной расшифровке "трансисторизм — поэтика несовременных сообществ"11. Чтобы подчеркнуть значительность достижений В. К. Семибратова-историка, видимо, уместно процитировать отечественных гуманитариев.

"Трансисторическое мышление, — толкуют они, — это разом и теоретический парадокс, разрешение которого требует от исследователя нового угла зрения, и практический вызов, отвечая на который каждый претворяет массив сохранённых прошлым текстов в частный смысл человеческой жизни. Преодолевая культурную, временну́ю и политико-социальную удалённость, отбрасывая лишнее и по-новому комбинируя собственные находки, субъект гуманитарного знания не только опирается на некую безоговорочно воспринятую унитарную традицию (в духе Х.-Г. Гадамера) или расхожие практики потребления текстов (ракурс социологии литературы), но и выстраивает — с опорой на множественные ресурсы, каноны и ориентиры — ситуативные трансисторические сообщества, которые позволяют включить в пространство личного опыта давнее и недавнее прошлое, проекты будущего и реалии настоящего, образы и понятия коллективной и приватной жизни«12.

По нашему мнению, именно это и сделал в своей монографии В. К. Семибратов; только он не конструирует столь длинных фраз. Позволим себе продолжить цитату, имеющую прямое отношение к оценке «Феномена...». «Трансисторческое сообщество — это не коллектив современников, объединённых «местами памяти» (П. Нора), а результат индивидуальной творческой работы читателей, которые действуют выборочно и даже эклектично. Однако... эта работа может быть направлена либо подсказана теми или иными авторскими стратегиями. Таким образом, формы синхронизации человеческого опыта можно рассматривать как вид планирования будущего (со стороны автора текста. — Б. П.) — не одного из «прошедших будущих» (Р. Козеллек), но предсказанного будущего, которое становится нас­тоящим в процессе чтения»13.

Итак, книга «Феномен уездного города. Малмыж в истории русской культуры» делает для читателя возможным и устойчивым «трансисторический контакт» с прошлым. Это — сугубо прикладной аспект, а потому весьма важный. Но и в теоретическом плане работа В. К. Семибратова интересна и полезна филологу XXI века, занимающемуся топикой трансисторизма. Она может служить интеллектуальным полигоном для свежей дискуссии о формах, границах, перспективах трансисторизма, а также о педагогических приложениях его.




Примечания

1 Культурные образцы есть информационные структуры, с содержанием которых отдельный человек или коллектив сообразует своё поведение, мышление, воображение. И тем самым — решает «стандартные» проблемы — см., например, работы: Бехтерев В. М. Внушение и его роль в общественной жизни. 3-е изд. СПб. : Изд. К. Л. Риккера, 1908. 175 с. ; Крёбер А. Л. Избранное: Природа культуры. М. : РОССПЭН, 2004. С. 7–801 ; Розов Н. С. Структура цивилизации и тенденции мирового развития. Новосибирск : НГУ, 1992. 213 с.

2 Согласно культурологу А. П. Огурцову, познавательная модель в европейской науке есть концептуальная схема, фундаментальная модель постановки и решения проблем, а также истолкования результатов. Она господствует в научных сообществах в данный период — см.: Чайковский Ю. В. Диатропика, эволюция и систематика // К юбилею С. В. Мейена : сб. ст. с приложением полного списка трудов С. В. Мейена (составил И. А. Игнатьев). М. : Т-во научных изданий КМК, 2010. 407 с.

3 Неологизм С. В. Мейена и Ю. В. Чайковского, составленный на основе древнегречяеских слов в значении «разнообразный (другой)» и «образ». Эта познавательная модель видит в мире, прежде всего, разнообразие. Базой служит эволюционная диатропика — наука о закономерностях организации разнообразия. Первичным понятием её является ряд объектов (ряд играет ту же роль, что факт для иных наук). Первичной процедурой служит сопоставление рядов, первичным результатом — выявление их параллелей. См.: Чайковский Ю. В. Диатропика, эволюция и систематика // К юбилею С. В. Мейена : сб. ст. с приложением полного списка трудов С. В. Мейена (составил И. А. Игнатьев). М. : Т-во научных изданий КМК, 2010. 407 с.

4 См., например: Ершов Г. Ю. Художник мирового расцвета: Павел Филонов. СПб. : Изд-во Европейского ун-та в Санкт-Петербурге, 2020. 316 с. ; Филонов П. Аналитическое Искусство: Сделанные картины / Предисл. М. М. Калиничевой, Е. В. Жердева, М. В. Решетовой ; статья А. Л. Правоверовой. М. : Академический проект ; Гаудеамус, 2020. 512 с.

5 См., например: Эткинд А. Внут­ренняя колонизация: Имперский опыт России. М. : Новое лит. обозрение, 2014. 448 с. ; Там, внутри. Практики внутренней колонизации в культурной истории России : Сб. статей / Под ред. А. Эткинда, Д. Уффельманна, И. Кукулина. М. : Новое лит. обозрение, 2012. 960 с.

6 Если использовать метафору, сделанную заголовком концептуария: Исупов К. Г. Космос русского самосознания: словарь. СПб. : Центр гуманитарных инициатив, 2020. 400 с. Заметим, что в этом словаре концепт «Город» отсутствует!

7 Можно показать, что автор успешно строит коммуникацию с коллегой и с менее подготовленным читателем (с «широким кругом читателей», если вспомнить речевой стереотип). В этом плане стиль изложения отвечает современным рекомендациям антрополингвистов, например: Чернявская В. Е. Научный дискурс: Выдвижение результата как коммуникативная и языковая проблема. М. : ЛЕНАНД, 2017. 144 с. ; Карасик В. И. Языковая пластика общения. М. : Гнозис, 2021. 536 с.

8 См., например: Рейнина Е. «Петербургский текст» и «петербургские тексты» : образ Петербурга в западноевропейских литературах // И/&: Сборник трудов факультета истории искусств Европейского университета в Санкт-Петербурге. СПб. : Изд-во Европейского ун-та в С.-Петерб., 2007. С. 143–157 ; Рубинчик О. «Пленительный город загадок» и «Волшебный Витебск»: Анна Ахматова и Марк Шагал // И/&: Сборник трудов факультета истории искусств Европейского университета в Санкт-Петербурге. СПб. : Изд-во Европейского ун-та в С.-Петерб., 2007. С. 209–235 ; Адоньева С. Б. Символический порядок. СПб. : Пропповский центр ; Амфора ; ТИД Амфора, 2011. 167 с.

9  Модельным объектом послужил, естественно, Петербург. См., например: Метафизика Петербурга : петербургские чтения по теории, истории и философии культуры. Вып. 1. СПб. : Ф.К.И.Ц. «Эйдос», 1993. 315 с.

10 См., например: Адоньева С. Б. Указ. соч. ; Феномен Гулага: Интерпретации, сравнения, исторический контекст / Под общей ред. М. Дэвида-Фокса. СПб. : Academic Studies Press / БиблиоРоссика, 2020. 632 с.

11 Подробнее об этом см.: Маслов Б., Калугин Д. От составителей // Новое литературное обозрение. 2022. № 2. С. 15–16.

12 Калугин Д. «Одна семья, один град общий для мёртвых и живых»: О топике трансисторизма // Новое литературное обозрение. 2022. № 2. С. 69–80.

13 Там же. С. 77–78.