Версия для слабовидящихРусская печь
А. М. Молодцов
Ситников, В. А. Русская печь / В. А. Ситников. – Киров : Первая Образцовая типография, филиал «Дом печати – Вятка», 2020. – 240 с.
Не секрет, что книги можно читать по-разному, к тому же если эта книга – художественная. Можно читать от скуки, чтобы убить время, а можно читать в поисках хорошей литературы. Мне было интересно взглянуть на самую известную повесть Владимира Ситникова с краеведческой точки зрения, поскольку накануне я как раз прочитал мемуарное произведение того же автора «Эх, кабы на цветы да не морозы». Мой интерес состоял в том, чтобы проследить, как автор облекает документальный материал в художественную форму, ведь за основу повести «Русская печь» взяты судьбы подлинных людей: юного мальчика Володи Ситникова и его дедушки Василия Фаддеевича Ситникова. Однако, прочитав повесть, я быстро убедился в том, что её нельзя воспринимать лишь как художественный комментарий к дневникам вятского крестьянина Василия Ситникова – это вполне самостоятельное литературное произведение, лаконичное, ёмкое, не требующее пространных исторических или литературоведческих комментариев.
Повести предпосланы авторские строки: «Памяти моего деда Ситникова Василия Фаддеевича посвящается». Действие «Русской печи» разворачивается в годы Великой Отечественной войны, как видно из текста, в 1942 году (взятие немцами Армавира и отступление советских войск до Волги) с апреля и до наступления холодов. Завязка сюжета складывается вокруг путешествия в деревню дедушки Фаддея Авдеевича Коробова с внуком Пашей. Они едут втроём из тылового города на перекладных: на поезде, а затем на попутной подводе. Вместе с ними едет Андрей, Пашин друг-односельчанин, работающий на заводе, выпускающем танки. Андрею пришло время служить в Красной армии, и он собирается на фронт, но до этого он хочет попрощаться с родными. Коробово – их родная деревня, жизнь в ней потихоньку затухает с отъездом в город многих деревенских. Однако тяга к родному месту не оставляет бывших крестьян, да к тому же есть повод наведаться в деревню – дедушку приглашает туда сбить новую русскую печь Ефросинья, сестра Андрея. Её прототипом послужила сватья В. Ф. Ситникова Наталья – жена Александра Васильевича, брата Ольги Васильевны, то есть снохи Василия Фаддеевича Ситникова.
В повести действуют и другие лица, имеющие своих реальных прототипов: сама мать Паши (уже упоминавшаяся Ольга Васильевна Ситникова), только в описываемое время она работала поваром в детском садике, а не на лесозаготовках; отец Аркадий Коробов (Арсентий Васильевич Ситников); старая тётка Дарья, страдающая желудком, испорченным скверной пищей в голодное военное время, – прототип Анна Назаровна, деревенская знакомая В. А. Ситникова. Воришка-«хапальщик» Колька-Шибай – кировский шпанёнок Юрка Чапай из посёлка Горсовета. Реальных прототипов имеют и многие другие герои повести.
Однако основной сюжет произведения – строительство новой печи Пашиным дедушкой Фаддеем – целиком придуман писателем: Василий Ситников не был по профессии печником; как придуманы им уход мальчика из школы и сложная любовная коллизия повести, в которой немаловажное место отведено любовным терзаниям главного героя – Павла Коробова, отчего он кажется много старше своего реального двенадцатилетнего прототипа. О том, что Павлу Коробову, как и его приятелю Ивану Коробову, в 1942 году уже тринадцать лет, мы узнаём из текста повести1 И всё равно подростки кажутся старше своих лет. Об этом говорят и окружающие, военное время рано делало мальчишек взрослыми.
Тем не менее, повесть насыщена упоминаниями действительных фактов и событий из дневника деда Василия Фадеевича Ситникова и воспоминаний его внука-писателя. Так, эпизод со сторожевым ружьём, подобный описанному на станции Просница (хотя в книге она не называется по имени), действительно имел место, только на самом деле всё окончилось трагичнее. В Вожгалах некий подросток по кличке Маслак баловался ружьём, но оно не стреляло. Уверенный в том, что оружие не заряжено, он наставил его на другого подростка, Аркадия Колесникова, и выстрелил, однако на этот раз ружьё осечки не дало. Выстрел был в упор, и пустая мальчишеская бравада окончилась нелепой смертью товарища. Смертью в тылу, а не на фронте2.
Реальны в книге привязанность Павла Коробова к чтению, любовь к Гоголю, в частности, к рассказу «Вий». Мне посчастливилось увидеть у Владимира Арсентьевича семейную реликвию: шестое издание «Полного собрания сочинений Н. В. Гоголя» А. С. Панафидиной 1913 года под редакцией П. В. Смирновского с дарственной надписью отца А. В. Ситникова: «На добрую память дорогому Володику от отца Арсения. Помни, мой сын, отца, люби и слушайся дедушки и бабушки, мамы и всех старших, старайся учись, это тебе будет лучшим, прочитай эту книгу со вниманием. Твой отец Ситников А. В. 27/VII–1941 г.». Надпись сделана Арсением Васильевичем перед отправкой на фронт, только не 27 июля, а 27 июня. Общая семейная фотография перед уходом отца на войну сделано именно 27 июня 1941 года3.
Реален танковый завод, эвакуированный в годы войны на территорию бывших железнодорожных мастерских, – Кировский завод имени 1 Мая. Реальны и танки, на которых неопытные танкисты невзначай посшибали столбы с электрическим освещением вокруг бывшего Богословского кладбища. Реально описание эвакогоспиталя, расположившегося в годы войны в здании кировской школы № 14 на улице Труда. Реальна забота внука о дедушке, во имя которой Володя Ситников тогда же, во время войы, от великой бедности собирал окурки для старого курильщика. По той же причине семья Ситниковых варила себе супы из картофельных очисток, которые Ольга Васильевна приносила с работы – это тоже нашло отражение в книге.
Образ сосны-маяка, указующей дорогу от села Каринка до дому, также неоднократно всплывает на страницах документальной хроники «Эх, кабы на цветы да не морозы», а в повести эта сосна называется Упиральской. И Коробово – не что иное, как ситниковское Мало-Кабаново или, иначе, Молоки. История с бабушкиной коровой Беляной тоже нашла своё отражение в «Русской печи». Главный герой Фаддей Авдеевич Коробов проявляет себя не только как печник, но и как умелый плотник и искусный гармонный мастер, а за двадцать лет до этого он помогал организовывать у себя на родине первую сельхозкоммуну и призывал однодеревенцев отказаться от убыточной трёхпольной системы земледелия, вводил клевер, однако затем дедушка был объявлен лишенцем, и во всех этих деталях тоже сказалась достоверность произведения, созданного внуком. Споры В. Ф. Ситникова с сыном Арсением и возражение Арсения отцу: «Жизнь – борьба. Надо бороться», – не придуманы писателем, а взяты из дневников дедушки, хотя там этот спор касался роли И. В. Сталина в советской истории, но в 1970 году В. А. Ситников, конечно, ещё не мог детально освещать вопросы, связанные со сталинизмом.
После ухода дедушки из колхоза начался период его скитаний по южным областям и сельхозкоммунам Советского Союза. Вошло это событие и в «Русскую печь», как и эпизод с ясновидением В. Ф. Ситникова, рассказанный в хронике «Эх, кабы на цветы да не морозы». Однажды ему явилась во сне сцена гибели на фронте его сына Арсения. Расстроенный дурным видением, дед сказал внуку сквозь сон: «Нет у тебя больше отца, а у меня нет сына»4. Один персонаж документальной хроники В. А. Ситникова5 изображён им в повести под своей собственной фамилией6. Это Трефилов, сослуживец ушедшего на фронт и пропавшего без вести Арсения Ситникова. Загадка нетрезвого Трефилова, воодушевлявшего семью Ситниковых не отчаиваться отсутствием сведений об Арсении Васильевиче, как будто он что-то знал о его судьбе, но так и не досказал, не оставляла писателя всю жизнь. Но Трефилов вскоре погиб, навсегда унеся с собой свою тайну.
Есть в повести реальные эпизоды жизни писателя в посёлке Горсовета на углу улиц Профсоюзной и Дерендяева. Есть любопытное упоминание того, что после поездки в Коробово дедушка устроился работать в библиотеку столяром и переплётчиком. А ему эта работа была по душе, поскольку ничего святее книг и учения в его жизни не существовало7. И это действительно было в 1947 году, а учреждение, в которое он устроился на работу, называлось Кировской областной библиотекой имени А. И. Герцена, которую возглавляла тогда К. М. Войханская. В личной библиотеке В. А. Ситникова сохранились дедушкины книги со штампом библиотеки Николая I, в частности, «Галерея русских писателей» 1913 года. В то время библиотека, по словам писателя, избавлялась от книг с «царским» штампом, а ему было жаль этих книг.
Однако повторюсь, что вопреки моему желанию читать книгу исключительно глазами краеведа, я нередко ловил себя на мысли, что читаю её как рядовой читатель, бессильный противостоять волшебству хорошего языка. Вот описание впечатлений мальчишки-книгочея, неисправимого фантазёра-романтика, который уединяется от докучливых окружающих на крыше: «Забирался я сюда с утра. Внизу ещё слякотно, с северной стороны до сих пор грязный в помоях лёд, а здесь сухо и чисто. Я глядел в заречную даль, где сосновый бор сходился с небом и будто парил над овражистыми улицами, голыми, как мётлы, тополями. Пожалуй, только старая пожарная каланча, в окнах которой сушились бессильно свесившиеся пожарные рукава, да чётко вычерченная в небе парашютная вышка были ровней мне. Я ощущал лебединую лёгкость. Кажется, подойду к краю, оттолкнусь и поплыву над городом, над рекой к мягко расстеленному бору»8.
А вот детские «после водных процедур» впечатления маленького Паши, которого попарила и вымыла в деревенской бане любящая его бабушка: «В полумгле шли мы по тропинке к дому. Там под пестрядинным пологом ждал меня сон»9. Лишь нечуткий к слову читатель не оценит образный язык В. А. Ситникова. Вот почему название повести «Русская печь» вызывает у меня стойкие ассоциации со старым советским учебником «Русская речь», с образцами русской прозы в лице К. Г. Паустовского, М. М. Пришвина и т. д.
Не оставил меня равнодушным и патетичный финал повести: «На душе у меня было горько и торжественно. Я думал о том, насколько всё-таки богаче мы становимся, когда ощущаем родство своё с прошлым, насколько умнее, великодушнее и, может быть, дальновиднее, потому что минуем повторения ошибок. Наверно, ощущали это и Сан, и Феня, и Галинка; может быть, и Ванюра. Он не шумел. Курил, стоя в дверях и разглядывая огонёк своей папиросы»10. Сначала эти строчки повергли меня в недоумение: оправдан ли такой конец повести, если она о главном герое Павле Коробове, а не об его антиподе Ванюре (или Иване Степановиче Коробове), сыгравшем в судьбе Павла отрицательную роль? Но потом мне подумалось, что такой открытый финал вполне уместен, поскольку философичен и пронизан тем самым великодушием и дальновидностью, о которых так неожиданно заговорил автор на последней странице своего произведения.
Один из главных персонажей повести – русская печь, хотя о том, как дедушка со своими помощниками сбили её из глины, говорится не так уж много. Но печь в избе – это центр всеобщего притяжения. Добрая печь и кормит, и греет, и сушит, и лечит, и объединяет вокруг себя. Это неиссякаемый источник нехитрых деревенских радостей на праздники и в будни – центр галактики в сельской вселенной. Недаром все дети любят играть на печке во всевозможные забавы. «Печь – это и тепло, и здоровье»11. И глинобитную печь не просто бьют, её сочиняют. То есть это процесс почти творческий. «Ну, самоделки, сучинили печь?» – спрашивает один из персонажей повести Митрий Арап12.
Впервые «Русская печь» была написана в 1970 году13 и опубликована в 9-м и 10-м номерах журнала «Юность» за 1972 год, где её напечатал Б. Н. Полевой, многолетний редактор этого популярного журнала, имевшего в то время двухмиллионный тираж. Таким образом, в 2022 году мы отметили пятьдесят лет с её выхода из печати. К настоящему моменту повесть выдержала уже с полдюжины изданий: её печатали Волго-Вятское книжное издательство, издательство «Детская литература», «Советский писатель» и т. д. Последнее кировское издание примечательно тем, что приурочено к полувековому юбилею её написания. Кроме самой повести «Русская печь», в нём напечатаны четыре рассказа на тему трудного тылового детства в годы войны и документальный очерк «Фотолетописец Победы» об известном кировском фотографе Л. А. Шишкине (1910–1965). С Леонидом Александровичем Шишкиным В. А. Ситникова связывала многолетняя дружба, несмотря на разницу в возрасте в двадцать лет, и его имя часто мелькает в различных мемуарных и документальных очерках писателя.
В книге «Русская печь» размещена «Фотолетопись натруженного детства» с фотоработами кировского фотографа. Таким образом, тема военного детства стала сквозной во всей обозреваемой книге. Любопытно, что интерес к творчеству кировских фотографов не покидает Владимира Арсентьевича, и в настоящее время вышла из печати его работа о Сергее Александровиче Лобовикове.
А документальное имя Леонида Шишкина упоминается и в художественном рассказе «Мика Длиннорукий». Но в этом рассказе под собственным именем и дедушка Василий Фаддеевич, и бабушка Наташа, и другие, в том числе весьма известные в Кирове, люди военных 1940-х годов. В центре повествования вновь мальчишки-«хапальщики» – преступная молодёжь, чьё детство было искалечено войной. Этот рассказ мне близок, главным образом, потому, что посвящён трудному детству В. А. Ситникова в посёлке Горсовета. Володя рано лишился отца, и его, как мог, заменял ему дедушка Василий. Далеко не всё, что происходило с будущим писателем в то время, им опубликовано. И я надеялся, что Владимир Арсентьевич однажды приведёт в порядок воспоминания об этом интересном периоде своей жизни с 1937 по 1962 год и выпустит их в виде отдельной книги, воссоздав малоизвестный пласт истории периферийного Кирова, связанного с именами Л. В. Дьяконова, С. Б. Сахара, Е. А. Мильчакова, Е. К. Степанцева, директора библиотеки имени А. И. Герцена А. Г. Плюснина и многих других, но этого не случилось.
Главный герой рассказа «Скитания Лаперузы» Юрка Мальцев. Здесь тоже в центре повествования тема детской преступности и бродяжничества в годы войны. В своё время сюжет рассказа был подсказан В. А. Ситникову Почётным гражданином города Кирова Юрием Павловичем Мельцовым14. Сюжет рассказа «Булотшка» стал известен повествователю из воспоминаний Вениамина Арсеньевича Ситникова – брата писателя. Здесь читатель тоже сталкивается с жизнью детей посёлка Горсовета и школы № 14. В рассказе «Женька Перетягин и товарищ Сталин» вновь та же теснота и общая неблагоустроенность коммуналки, что так подробно воссоздана писателем в других автобиографических произведениях и рассказах о детях войны, но на этот раз речь идёт не о посёлке Горсовета, а об одном из домов на углу улиц Маклина и Карла Либкнехта (дом по адресу Маклина, 13, ныне снесён, автобиографически он не связан с местом проживания В. А. Ситникова), то есть центральной части Кирова, где главному действующему лицу рассказа, маленькому мальчику Жене, приходится спать в ванне.
Книга «Русская печь» оформлена иллюстрациями художника И. Харкевича.
Примечания
1Ситников В. А. Русская печь. Киров, 2020. С. 123.
2Ситников В. А. «Эх, кабы на цветы да не морозы». Киров, 2012. С. 372.
3Там же. С. 325.
4Ситников В. А. Русская печь... С. 80.
5Ситников В. А. «Эх, кабы на цветы да не морозы»... С. 324.
6Ситников В. А. Русская печь... С. 81–82.
7Там же. С. 140.
8 Там же. С. 4.
9 Там же. С. 33.
10Там же. С. 153.
11Там же. С. 33.
12Там же. С. 108.
13Там же. С. 153.
14См. о нём очерк «Сага о саге» в кн.: Ситников В. А. Нечаянные встречи. Киров, 2011. С. 241.
