Версия для слабовидящихНина Снегова: «Успеть бы друг другу руку пожать…»
Т. К. Николаева
Исповедальные письма / сост. А. И. Веприков. – Киров : КОГБУК «КОУНБ им. А. И. Герцена», 2022. – 320 с. : ил.
В феврале 2022 года вышла в свет подготовленная редакционно-издательским отделом библиотеки им. А. И. Герцена книга «Исповедальные письма». Она представляет собой личную переписку художника Александра Веприкова с поэтом Ниной Снеговой, длившуюся более тридцати лет. Это книга о глубокой дружбе и привязанности двух творческих людей.
Письма расположены в хронологической последовательности (с 1971 по 2003 год). Помимо этого в издании представлены стихотворения Нины Снеговой и фотографии из личных альбомов, а также автограф письма Нины Васильевны. Издание снабжено аннотированным именным указателем. Литературно-художественная обработка писем подготовлена Александром и Лидией Веприковыми.
Весной 2022 года вышла в свет совершенно замечательная книга. В её основе – переписка талантливого поэта Нины Снеговой и художника Александра Веприкова. Я знала Нину Снегову, знала её стихи, помнила её личность – своеобразную, выходящую из ряда вон, из ряда людей, старавшихся соответствовать принятым нормам советского общества. В 1960–1970-е годы мы относились к когорте молодых, начинающих литераторов. Нина была постарше нас, значительно более смелая, тогда казалось, что была она и более безответственной, и менее воспитанной. В её архиве сохранился фрагмент воспоминаний костромского коллеги Дмитрия Тишинкова. Он вспоминал: «Нина Васильевна категорически не принимала слова “поэтесса”, скорей всего потому, что в ней, несмотря на тонкие, женские лирические стихи, был какой-то стержень. И дело даже не в том, что Снегова постоянно носила брюки, курила, была крепкая на словцо в обыденных, несправедливых, как ей казалось, ситуациях. Стержень этот затачивался по ходу всей творческой биографии и имя ему – требовательность. К себе, к поэтическому слову, к своим ученикам».
Тогда то ли по молодости, то ли всё же из-за недостаточно близкого знакомства, больше замечались её резкость, частое употребление слов непечатных. Меня многое удивляло в Снеговой, многое настораживало. Она, например, почти всех творческих людей, независимо от возраста, звала по имени, говорила им: «ты». Впрочем, не всех – она была человеком разумным. Помню, я зашла в Союз писателей. Руководил тогда им временно Евгений Дмитриевич Петряев. Мы говорили о рукописях. И вдруг в соседней комнате раздался громкий голос:
– Начальник-то ещё не приехал? Загулял мальчишечка! – и раздался смех.
У Петряева вытянулось лицо и округлились глаза.
И тут вошла Нина Снегова:
– Приветствую! Хожу вот по этажам, ищу, у кого стрельнуть сигаретку. У вас нет?
Петряев молчал и удивлённо смотрел на Нину. Я засмеялась и сказала:
– Этот кабинет – временно некурящий.
– Меня Славочка позвал, а сам удрал куда-то. Не заходил сюда? – спросила Нина.
– Кто это – Славочка? – тихо обратился ко мне Петряев. Я не успела ответить, как в кабинет вошёл Владислав Владимирович Заболотский.
– Славочка! Я уже целый час тебя ищу. К какой это красотке ты в рабочее время бегаешь? – весело вскрикнула Нина и поцеловала Заболотского в лоб.
Владислав Владимирович – седенький, согбенный, с неизменной ласковой улыбкой, радостно закивал и сказал:
– К Лёне Шишкину заходил.
Когда они ушли, Петряев, всё ещё не отошедший от неожиданной встречи, стал меня расспрашивать:
– Это Снегова? Она всех так называет – на «ты»? И Вас тоже? И Вы не возражаете? Овидия Михайловича тоже? – и грустно и недоумённо пожал плечами.
С возрастом я училась ценить главное качество, которое было у Нины Снеговой – искренность. Вот именно искренностью и покоряют её письма, опубликованные в книге «Исповедальные письма».
С Александром Веприковым мы знакомы гораздо дольше, чем я знала Снегову, и отношения наши гораздо более доверительные. Поэтому, когда я прочитала книгу, то сразу написала ему письмо:
«Александр Иванович! Саша! Я прочитала твою книгу о Снеговой. Если сказать одним словом – то это будет: Потрясающе! Правда, я ошарашена, вдохновлена, обрадована.
Я Снегову знала совсем другой. И когда увидела ещё только титульный лист, то удивилась. И когда начинала читать книгу, то было боязно. Я-то знаю, как письма раскрывают душу человека. Единственное, в чём я не сомневалась, это в том, что Нина писала искренне. Она всё делала искренне, да так, что иногда хотелось, чтобы этой открытости было поменьше. Но вот я добралась до – приблизительно – десятого письма. И душа моя растаяла. Я поняла, что была редактура, что, видимо, убраны кое-какие детали и выражения. И сделано это так хорошо, что человек – героиня книги – остался как бы огранённым, облагороженным. Это здорово!
И второе чувство, которое я испытала, относится уже к тебе лично. Я очень-очень благодарна тебе за книгу. Как жаль, что многие ушедшие так и исчезают из памяти, из истории культуры бесследно. А я помню, как, ещё не будучи с Ниной знакомой, я видела и слышала, как её любили читатели, сколько было у неё поклонников. Писатели относились к ней, скажем так, – осторожно. Ибо она была непредсказуема, особенно по вечерам, особенно после застолья. Её любил без всяких скидок только Леонид Владимирович Дьяконов.
В твоей книге она такая, что и не понять, что так настораживало в Снеговой при близком общении. И это правильно! И не надо помнить никаких особенностей характера, если они стоят отдельно от поэтического таланта. А талант был бесспорный! Это понимали все. И поэзия Нины Снеговой – это одна из важных и прекрасных страниц в истории вятской поэзии, даже и в русской поэзии она не затерялась бы, если бы...
Так что я рада, что теперь есть всё-таки возможность вспомнить её, вернуться к её стихам. И спасибо за это тебе».
Если кому-то покажется сомнительной моя уверенность, что не надо помнить никаких особенностей характера, если они стоят отдельно от поэтического таланта, то я осмеливаюсь позвать на помощь Дину Рубину, которая в своей книге о литературном творчестве «Одинокий пишущий человек» написала: «Когда писатель удаляется со сцены, его творчество высвобождается из-под груза его суетной и противоречивой личности и начинает жить свободно и мощно, ликуя без авторского пригляда. В искусстве наступает такой момент, говорил Михаил Светлов, когда золото начинает серебриться. И тогда оно становится ещё дороже».
В книге «Исповедальные письма» Нина Снегова высвобождена из-под груза противоречивой личности. И за это я благодарна автору.
Александр Веприков в ответном письме коротенько рассказал о том, как родилась эта книга:
«Очень обрадован и растроган твоим письмом! Спасибо! Рад твоей профессиональной оценке труда, в который моя жена Лида вложила всю душу. Подборка, чистка, редактирование, вычитка заняли полтора года. Но главное – книга получилась, а мечта и завещание Нины исполнено. Обложку и оформление делал мой ученик Андрей Крысов, редактирование и набор – девочки редакционно-издательского отдела Герценки, печатали в “Лобани”, а оплачивал я. Заказал на имеющиеся денежки 20 экземпляров: 10 – Герценке, 10 – себе. Когда будут деньги, можно ещё допечатать. Привет и благодарность от Лидочки!»
Книга и правда сделана и умело, и старательно, и главное – с любовью. В коротеньком предисловии приведены всего четыре маленьких цитаты из большого количества писем. Я приведу их, потому что считаю их очень важными и для понимания книги, и для обсуждения её.
Нина Снегова писала Александру Веприкову:
«Как мило распорядилась жизнь: у меня есть ты – приблудыш нечаянный, а у тебя я, счастливая возможностью исповедаться…»
«Ты один меня воспринимаешь в человеческом, личностном измерении, поэтому я не опасаюсь доверять тебе все бабские мотивы...»
«Наверное, потому мы сто лет вместе, что ни плотского, ни денежного интереса между нами не было…»
«Видимо, мне никогда не собраться на письма “для истории”, так эта мечта и останется юмором…».
Вот эту мечту и исполнил Александр Иванович, считая себя должником Нины Снеговой.
Нина Васильевна Снегова родилась 12 февраля 1933 года в городе Вятке в семье военнослужащего. Окончив Ленинградский техникум физической культуры, с 1951 года работала учителем физкультуры. Писать стихи начала рано, а издаваться стала с 1954 года. В 1973 году окончила Литературный институт им. М. Горького.
Снегова любила и умела работать с детьми, они ведь более чутки к искренности и душевной открытости взрослых. Один из детских коллективов, который организовала Нина Снегова, почему-то насторожил кагэбэшников, а руководящие писательские органы в ту пору не смогли или не захотели заступиться за молодого поэта. Веприков вспоминает: «Весной 1971 года Нина с грустью сказала мне: “Не приняла меня Вятка. Поеду в Кострому на родину отца”. В мае 1971 года мы провожали семью Снеговых в Кострому».
Да нет! Вятка Нину Снегова и принимала, и любила. Я уже вспомнила, что высоко ставил и поэтическое, и человеческое дарование Леонид Владимирович Дьяконов.
Расскажу одну сценку. В помещении редакции «Кировской правды» в 1973 году было организовано празднование 10-летия клуба «Молодость». Организатором и вдохновителем праздника был Овидий Михайлович Любовиков. Он пригласил и маститых писателей, поручил мне позвать и всех молодых. С обязательным чтением новых стихов позвали из Костромы и Нину Снегову. Было много гостей – художники, танцоры, музыканты. Я помню, мы сидели в большом зале, слушали прекрасную музыку и увидели, что в зал заглядывает Леонид Владимирович. Встать и выйти было неудобно, решили дождаться паузы. Но когда музыканты закончили, мы не успели встать, как Дьяконов вошёл на середину зала и сказал:
– Пойдёмте наверх. Что вы тут сидите? Там же будет читать стихи Нина Снегова! – и характерным жестом поднял палец, что означало особую важность сказанного. И мы ушли слушать Снегову.
В семейном архиве Снеговой сохранилась своеобразная рецензия на рукопись стихов, написанная Алексеем Ивановичем Мильчаковым. На первой странице рукописи «Осенняя радуга» он написал:
НИНЕ СНЕГОВОЙ
Благословенна радость, что дана
Тебе трудом. Благословенна светом
Счастливая строка, когда она
Не без труда обретена поэтом.
Сохранились и два письма Леонида Владимировича Дьяконова Снеговой в Кострому:
«18.03.1979. Дорогая Ниночка! С праздником! Здоровья и удачи.
Кофе есть.
Все мы помним, надеемся увидеть. Л. Д.»;
«12.01.1979. Дорогая Ниночка! Отчитываюсь:
За несколько дней до Нового года сел писать поздравления. К этому времени уже достал от Надюши Ваш адрес. И вот дохожу до буквы С. Ваш адрес там – первый:
Но тут всё началось, что, как знаю, не обошло и Кострому: мороз до -460 – газа не было неделю. Свет выключался из-за перегрузок. Батареи чуть грели. А у меня плитки нет. Лиза хворает – криз и грипп, я – простужен, приехали на 4 дня дети.
Вот так и остались недописанными мои новогодние поздравления. Никто от этого ничего не потерял, но ведь так хотелось вовремя сказать людям, что помню и желаю здоровья и счастья. Говорю это Вам сейчас, пусть и с опозданием.
Не знаю, как Вы живёте. Рита, наверное, знает из переписки, но ведь из неё лишнего слова не вылетит, да и необходимые-то не вылетают.
Мне, бедняге, пошёл восьмой десяток. Но я ещё не вишу на чужой шее, могу думать, работать, и жить мне захватывающе интересно!
Всего Вам доброго! Л.Д.
P. S. Спасибо от души за добрые стихи!»
Упомянутая Рита – это Маргарита Чебышева, которая тоже любила Нину и её поэзию. Причём, в силу своего довольно сдержанного характера, редко говорила о ней хвалебные слова, но старалась по мере возможности помогать Нине, продвигать в печать её стихи. Но у власти стояли другие люди, которым судьба талантливого поэта была безразлична, и действовали они чаще всего из страха, что эти непредсказуемые таланты могут повредить им и они потеряют своё начальственное кресло. Почти 200 лет назад Иван Сергеевич Аксаков горевал: «Что за несчастный русский человек, – писал он в одном из писем. – Стоит ему попасть в чиновничье кресло, как пропадает в нём всё не только человеческое, но и божеское».
В том же 1971 году Александр Веприков окончил Кировское училище искусств и поступил в Московский художественный институт им. Сурикова. Кем они были тогда друг другу. Нина сказала бы: «корешами»! В те годы, когда творческая жизнь совершалась под неусыпным наблюдением и цензуры, и КГБ, и партийных бонз, и мелких чиновников, руководить поэтами брались все, у кого чесались руки. Может быть, потому, что не хватало свободы, простора, поддержки и защищённости, едва ли выше всех качеств в человеке ценилась способность быть другом – настоящим, верным, надёжным. И сегодня я знаю множество людей своего поколения, которые умеют дружить, дружеские связи их продолжаются уже более полувека, а у кого-то и дольше. И в наши нелёгкие времена (мы так говорим, как будто когда-то они были лёгкими!) эта давняя, проверенная временем и обстоятельствами дружба поддерживает, облегчает существование, дарит понимание и радость. Конечно, молодые тоже дружат, просто сегодня это удел немногих, ибо талант дружбы даётся так же нечасто, как и талант поэтический.
Вспоминая Нину Снегову, я прежде всего вспоминаю в ней именно эту способность – быть другом в самом высоком смысле слова.
Она была женщиной по-настоящему красивой. Но как мало она придавала этому значения! И как мало она использовала свою красоту для достижения каких-то бытовых, сиюминутных целей, желаний. Мне тогда казалось, что если она замечала интерес мужчин к ней только как к красотке, тут же использовала свой непредсказуемый сленг. А женщины, мне кажется, больше умели ценить и её прелестную внешность, и внутреннюю цельность.
Завтра буду собранной и строгой,
Всем столичным женщинам в пример.
А сегодня ты меня не трогай,
Посидим на дружеский манер.
Наливай, которая погорше,
Если горше сердца моего.
Ты ведь тоже, знаю, гореноша
Крестоноша быта своего…
Ах, какой же трезвою да скромною
Завтра буду, зёрнышко земли.
А сегодня ты единокровную
Бабу за характер не хули.
Да, не складывалась у неё семейная жизнь. Росли две дочери – Оксана и Лена, менялись мужья, а в сущности она так и прожила жизнь одинокой. Но были друзья – всю жизнь, до конца. Ведь подумайте – один из них столько лет (Нина умерла в 2004 году) чувствовал себя обязанным исполнить мечту своей подруги – прийти к потомкам не только книгами и стихами, но и письмами, искренним разговором, теми мыслями и чувствами, которые она не смогла или ей не позволила жизнь выразить в текстах, предназначавшихся для печати. Вот это дружба! И жене его за это низкий поклон.
Нас, кажется, поковеркало.
Мы, кажется, стали седыми.
Давай не смотреться в зеркало,
Давай умирать молодыми!
О переломах и вывихах
Негоже нам вспоминать.
Успеть бы на полувыдохе
Друг другу руку пожать!
И эту книгу «Исповедальные письма» я воспринимаю не только как дружеское рукопожатие, но и как исполнение святого долга дружбы и любви, на которые мы сегодня редко так щедры в силу разных обстоятельств. Прочитайте! Может быть, и к нам придёт понимание того, что надо успеть руку пожать.
