Версия для слабовидящихДеревенский говор старожилов Зюздинского края
А. М. Молодцов
Кострова Л. Р. Деревенский говор старожилов Зюздинского края: словарь / Под ред. Т. А. Шевелёвой. – Афанасьево: МБУК «Афанасьевская центральная районная библиотека», 2015. – 24 с. – (История земли Афанасьевской).
В 2015 году Афанасьевская центральная районная библиотека в серии «История земли Афанасьевской» выпустила брошюру «Деревенский говор старожилов Зюздинского края». Издание, по словам сотрудников библиотеки, пользуется неплохим спросом у иногородних читателей, и этот интерес вполне объясним.
Брошюра и в самом деле получилась крайне любопытная. Как сказано составителями, словарь включает более 500 слов, и 2/3 из них – это уникальная лексика верхнекамских говоров. Идея такого словаря напрашивалась давно, и хорошо, что нашлись энтузиасты, реализовавшие её на деле. Автор словаря – известный афанасьевский краевед Людмила Романовна Кострова (1941–2017), многолетний руководитель районной библиотеки, в 1970–1980 гг. директор Афанасьевской ЦБС, автор книг «В царстве лесной нежити: Короленко в Берёзовских починках», «Преданья старины глубокой», «Знаменательные и памятные даты Афанасьева» и многих других.
В первоначальном виде словарь был опубликован автором в 2009 году в составе второго издания сборника «Преданья старины глубокой» в качестве одного из приложений книги и назывался «Словарь местных диалектов». За основу словаря были взяты слова из разговорной речи Фёклы Яковлевны Варанкиной, бабушки составительницы словаря, записанные в своё время Л. Р. Костровой, а также записи жительницы деревни Берёзовские починки Октябрины Александровны Шмыриной. Тот словарь не устанавливал орфоэпической нормы и содержал некоторые слова из общеупотребительного словаря: грибовница, занавески, запамятовать, копоть, коромысло, снимок и тому подобные – исключённые при переиздании. Он насчитывал более 400 слов. Третье издание «Преданий старины глубокой» вышло в том же 2009 году, и тогда же историк и краевед, хранитель музейных предметов Афанасьевского краеведческого музея Павел Анатольевич Харин предложил сформулировать идею книги несколько иначе: не «Словарь диалектов», поскольку в него попали не собственно диалектные слова верхнего Прикамья, но и общеупотребительные слова, слова вятских говоров, а «Словарь деревенских говоров старожилов Зюздинского края», тем самым расширив его рамки, включив слова из сопредельных областных словарей и сделав упор на говорах старожилов. Исправленное третье издание сборника «Преданий старины глубокой» с приложением «Деревенский говор старожилов Зюздинского края» появилось в 2014 году. Отдельное издание словаря в 2015 году, по сути, четвёртое.
Но и в переиздаваемых вариантах словаря остались слова типа дровни, розвальни, на ять, сулить, архаровец, хворый – слова по преимуществу архаичные, но ещё недавно широко бытовавшие в художественной литературе. Это та часть местной лексики, которая демонстрирует открытость зюздинцев к общеупотребительной русской лексике в прошлом. Сюда же можно отнести большую группу слов из общеупотребительного словаря русской лексики, которую, по-моему, без большого сожаления можно тоже исключить: ходики, частокол, суконный, ухват, чуять, скупердяй, огрызки, постоялец, половик, ломоть, пахта, ступа, пест, тужить и т. д. По моему мнению, эта группа слов или ничего не добавляет к представлению о словоупотреблении прикамских зюздинцев в прошлом, кроме убеждения в том, что жители афанасьевского края в старину пользовались не только своими природными словечками, но также черпали из универсального словаря русского языка, или же оттенки значений этих слов объяснены недостаточно полно. Так, например, сказано, что изба– тёплая часть дома с печью. Такое значение слова известно и в центральной части России, и в северных говорах. Но зюздинцы нередко строили два дома: тёплый зимний дом и летний дом. В. Г. Короленко сообщает, что эта особенность помогала местным жителям в целях гигиены в морозы избавляться от тараканов, перебираясь из дома в дом и выстуживая жилое помещение от назойливых насекомых. Тогда какой дом – изба?
К сказанному замечанию о неуместности общеупотребительных слов следует только добавить, что представление о местном происхождении некоторых таких слов характерно не только для Л. Р. Костровой, но и для некоторых других старожилов Зюздинского края. Эта «приватизация» общерусской лексики сама по себе достаточно показательна для понимания того, что для зюздинцев своё, а что нет.
Отдельно стоит сказать о словах из общеупотребительного лексикона, но имеющих в афанасьевских говорах собственные значения или их оттенки: беремя – охапка; мост – сени; губы – грибы; дохнуть – сильно кашлять; мел – закваска; пучина – живот; хобот – поля, луга в излучинах рек; роща – мука из пророщенной ржи; дочка – свинья и т. д. На мой взгляд, это одна из самых интересных групп слов. Самая же интересная группа та, о которой Л. Р. Кострова справедливо пишет:
«С развитием общества и культуры многие старинные слова перестали существовать, их вытеснили новые слова. Но некоторые иногда встречаются в нашей повседневной жизни и ещё недавно звучали во всей своей неповторимости. <...> Некоторые настолько своеобразны и уникальны, что разъяснить их смысл довольно сложно. Однако, каждое старое слово несёт определённый смысл».
Конечно, мой выбор субъективен, но такими уникальными, по-моему, словами являются варишага(на мой слух, всё-таки верещага) – яичница; глядильчо – зеркало; голбеч (у Короленко голубец) – подполье; исенка (отглагольное существительное от глагола ись – есть, питаться) – яичница на молоке, приготовленная в русской печи; шти – каша из перловой крупы; как ино. Л. Р. Кострова пишет, что это словосочетание является утверждением, не расшифровывая это понятие, но читателю, незнакомому с контекстом, невозможно понять богатства значений этого словосочетания. Это и вопрос «как иначе?», и междометие, выражающее удивление: «а как же?!», «ещё бы!». У Короленко идиома разорвана: ино без как. В «Истории моего современника» В. Г. Короленко пожилая Лукерья, жена Гаври Бисерова, употребляет лексему ино к месту и не к месту: «Полезай ино на полати, спи!», «погоди ино...», «иди ино к нам, Володимер», «слезайте, мужички, слезайте ино!». Используя это характерное бисеровское слово как дополнительную усилительную частицу в устах Лукерьи, Короленко сознательно создавал образ тёмной, неразвитой женщины, наделённой убогим зюздинским, почти варварским языком. На мой взгляд, Короленко пробыл в Бисеровской волости недостаточно долго, чтобы успеть до конца разобраться в оттенках местного словоупотребления. Но употребление ино в качестве частицы, а не в составе словосочетания как ино, мне тоже приходилось встречать довольно часто: «чё ино и будет!?». Но и здесь семантическое значение ино – иной – отдалённо прослеживается, хотя компонент ино выглядит необязательным: «что [иное] и будет?».
Так, семантику слова ýповод за девятнадцать лет знакомства с афанасьевскими говорами я сам не смог уяснить из контекста. В словаре Л. Р. Костровой слово объясняется как «отрезок времени». Но такое объяснение мне ничего не прояснило. Я решил узнать значение этого слова у других жителей и получил самые неожиданные ответы. Лишь вопрос, обращённый непосредственно к Людмиле Романовне, разъяснил наконец значение этого зюздинского понятия. Уповод – неопределённо продолжительный отрезок времени в недавнем прошлом. Например, «я уповод возился с удочкой, а ты взял и сломал» – «я тут столько ремонтировал удочку, а ты взял и сломал»; «ну уповод собирались» – «ну и долго же собирались»; «мы уповод гребли сено» – «мы на днях гребли сено». В этом контексте уповод по значению близко к наречию намедни. Такое значение слова не полностью пересекается с тем, что приводится в словаре В. И. Даля: уповод – отрезок времени в несколько часов. Сено за один уповод, если его много, не сгрести, поэтому его гребут с перерывами с утра и до вечера. У Даля это исключительно конкретный отрезок времени, тогда как в словаре зюздинцев это подчёркнуто размытое временное пространство. По этой причине уповод у Даля существительное мужского рода, а у зюздинцев – наречие и обстоятельство времени.
Тут самое время опять вспомнить о наблюдениях В. Г. Короленко над зюздинскими говорами:
«Всё здесь, начиная с языка, указывало на обеднение культуры и регресс. Язык починовца отличался местными особенностями нашего северо-востока и Сибири. Здесь, например, говорили “с имя” вместо “с ними”. Но некоторые выражения я встречал только в починках и вообще в Бисеровской волости. Было тут слово “то́-оно”. Починовец прибегал к нему каждый раз, когда ему не хватало подходящего слова, а случалось это постоянно, точно в самом деле русский язык в этих дебрях оскудел. “То́-оно” означало что угодно, и слушатель должен был сам догадываться, о чём может идти речь. Это было нечто вроде существительного, общего и смутного, пригодного для любого понятия и точно не выражающего никакого. Починовцы сделали из него и глагол – “то́онать”. – “Мамка, скажи Ондрийку... Пошто он то́онат!” – жаловался один парень на другого, и мать понимала только, что между парнями возникло неудовольствие. Такое же неопределённое значение имело слово “декаться”. Я истолковал его себе в смысле быть где-то, возиться с чем-то... “Долго декается парень”, – это означало, что парень отсутствует неизвестно где и неизвестно что делает.
Вообще наш язык, богатый и красивый, в этих трущобах терял точность, определённость, обесцвечивался и тускнел. Отражалось, очевидно, обеднение сношений с внешним миром...»
В данном случае Короленко демонстрирует верное понимание особенностей местного языка, но при всём при этом даёт весьма поверхностное либерально-народническое истолкование его особенностей, перенося своё раздражение от самодержавной власти на язык ни в чём не повинных жителей Бисеровской волости, куда эта власть принудительно водворила его на жительство. И здесь язык был богатый и красивый, только молодому, строптивому, революционно настроенному барчуку это не дано было понять. Людмила Романовна исключительно верно пишет об особенностях местных говоров:
«Оказывается, на необъятных просторах нашей страны параллельно с русским литературным языком существует ещё один язык <...>. Не просторечие, не профессиональный русский, а исконно язык деревни. Поскольку население в прошлом жило оседло, то в каждой местности говор имел свои отличительные черты в произношении, в построении фраз, интересные речевые обороты, присущие только определённой местности».
Словарь Л. Р. Костровой как раз и призван продемонстрировать эти особенности. А они состоят в том, что зюздинские говоры, будучи универсальным местным наречием, гибко сочетали в себе точность, определённость, конкретность понятий и, при необходимости, известную обобщённость, неопределённость, недосказанность. Но это как раз говорит о хорошем развитии, разработанности языка, его способности передавать мельчайшие нюансы мысли говорящего. При этом не нужно забывать, что это язык устный, и Короленко нигде не приводил примеров неспособности языка бисеровцев обслуживать устную речь. Сами жители Афанасьевского края друг друга понимали прекрасно.
Существует проблема соотношения словаря Л. Р. Костровой и наблюдений В. Г. Короленко. Мы уже приводили пример со словом Костровой голбеч и вариантом Короленко голубец. Шти – по Костровой – это каша из перловой крупы, а по Короленко – полужидкое месиво из муки и разваренной ячменной крупы. Декаться – по Костровой – издеваться, а не пропадать неизвестно где, как у Короленко. Лопоть – у Костровой – старая одежда, а не ручная кладь, как пишет Короленко. Во всех случаях, по моему мнению, вариант Костровой точнее, кроме глагола декаться (дековаться), значение его близко к современной идиоме «маяться дурью», «возиться без толку», но необходимо иметь в вишним лет семантика отдельных слов могла меняться. Короленко не ставил перед собой задачу составления областного словаря, поэтому его пренебрежительная атрибуция «полужидкое месиво из муки и разваренной ячменной крупы» не может претендовать на научное определение семантики слова, а некоторые слова, такие как ино, Владимир Галактионович мог просто неверно истолковать.
Но Короленко приводит примеры слов со вполне конкретным значением, которые отсутствуют в брошюре Людмилы Романовны: кыцян – собака; полевать – охотиться в лесу; сбондить – украсть; килач – больной грыжей; подожог (бадожог, бадог?) – палка, которой в отсутствие замков подпирают дверь; смешиця – насмешка, издевательство; Кама-те пола́ – открытая, незамёрзшая река. Любопытны также фонетические наблюдения писателя: отчю, а не отцу; ворьской – воровской; частица дак вместо так; вятская форма местоимения «они»: с имя, а не с ними; черемиця – черемис и многие другие.
Некоторые слова, упоминаемые Короленко, по-видимому, уже начали терять своё значение вне контекста: нишкни (междометие ничего?), то-оно, глагол тоонать, ёлопы. Хотелось бы уточнить у вятских диалектологов значение этих слов. Вообще, может быть, стоит в с??ловаре зюздинских говоров как-то выделить диалектизмы, привлёкшие в своё время внимание такого художника слова, как В. Г. Короленко. А их, по моим подсчётам, более двадцати: чё-ко-ся, просужий, чеботной, шары, волоковой, негодь, гли-ко-ся, баять, лешак, лонись, лихоманка, розвальни, дровни, баской, оболочься, сбостить, ись и т. д.
К сожалению, в словарь не попали несколько слов из афанасьевских говоров. Они записаны мной в селе Бисерово в конце 1990-х – начале 2010-х годов. Все они из лексикона бисеровского старожила Виталия Максимовича Бисерова и его матери Домны Петровны Бисеровой: за́песок – отмель, пляж; стреж(а) – стрежень; ку́рья – залив; брыла, обрылок – губа (у рыбы); лычкать (неодобрит.) – пить водку; окружа́ть (окружает, кружит голову) – испытывать головокружение; ле́безный – хрупкий, ненадёжный; конюшня – помещение для скота; домовище – гроб; о́гар – тлеющие угли в печи; попуститься– прекратить, остановиться; бу́тора – неуклюжий человек; тульчо́вина – низкое, топкое место на дороге; желтобрюх – гриб масленик, маслёнок; большепайный – жадный, нахрапистый; солозо́б – любитель солёного; слова лещ, клещ, в отличие от общеупотребительных, произносились как лёщ, клёщ.
В то же время в словаре Л. Р. Костровой присутствуют слова явно более позднего происхождения, чем все остальные: братан, горбатиться, кухарить, оклематься. Первые два могли попасть из уголовных жаргонов середины XX столетия. Последние два слова пришли в Россию из немецкого. Кухня, как явствует из самого словаря, в старину называлась се́редь. Оклематься, по моему рассуждению, могло быть образовано из глагола акклиматизироваться.
В нынешнем издании «Деревенских говоров старожилов Зюздинского края» слова приведены с ударениями, разбиты по соответствующим литерам (почему-то не нашлось места литере «Я»). Фактическое количество страниц отличается от указанного в выходных данных книги. Тираж не указан. Хотелось бы также видеть глагольные диалектизмы в начальной форме глагола, сейчас инфинитив чередуется с формой 3 лица единственного числа: набузгаться, набуровил, навздевать и т. д. Прилагательные должны быть в форме мужского рода, единственного числа. Наиболее трудные слова – как ино, уповод и т. д. − в идеале объяснить подробнее, с приведением контекста. Но даже в таком виде книга несказанно порадовала читателя, находящего особенное удовольствие вслушиваться в звучание раритетных, уходящих в небытие удивительных слов: чекма́рь, нао́нтаранты, чивыторка, шуни-мани, шара́бора, та́ргать, по́жня, сыспотеху, па́вжнать, няргать, на́розно, кýржеветь, заро́д, сёгоды и многое другое.
Книга предназначена в первую очередь всем тем, кто интересуется языком и историей родного края, поэтому она должна находиться во всех сельских библиотеках Афанасьевского района и в библиотеках сельских школ. Но в то время (май 2016 г.), когда я занялся поисками книги, её не было в Бисеровской сельской библиотеке им. Ф. Ф. Павленкова, в Краеведческом музее Афанасьева. Будем надеяться, что все отмеченные мелкие недочёты со временем будут устранены, и мы увидим новое переиздание книги «Деревенский говор старожилов Зюздинского края», куда наверняка войдут подзабытые сейчас зюздинские диалектизмы, но вспомнившиеся в процессе чтения книги, а все читатели с благодарностью отнесутся к работе составителя словаря Л. Р. Костровой.
К сожалению, в конце 2017 года Людмилы Романовны Костровой не стало. Будем надеяться, что работа по собиранию и систематизации зюздинских диалектизмов будет продолжена местными филологами и краеведами.
