Версия для слабовидящихВерсия для слабовидящих
Зелёная лампа
Литературный дискуссионный клуб
Бернхард Шлинк

ЛЕТНИЕ ОБМАНЫ
(СПб. : Азбука, 2012)

Определенно скажу: мне нравится этот писатель. Прочитав два романа Бернхарда Шлинка («Чтец» и «Возвращение») и уже второй сборник рассказов (сначала «Другой мужчина», сейчас «Летние обманы»), могу сказать: это действительно ново, интересно, небанально и – на мой взгляд – исключительно искусно сделано.

Искусно настолько, что безыскусно: совсем не видно искусственности, не заметно никаких литературных ухищрений. Говорит сама история, сюжет, размышления и диалоги героев – по-немецки сдержанные – держат внимание читателя в плену. И ничего нарочитого и чрезмерного.
Да уж, сбросить старый добрый реализм и сам жанр рассказа с парохода современности невозможно, пока есть пароход, и он плывет…

Я упорно сопротивляюсь навязчивому призыву (на каждой книге крупно написаны отзывы видных информационных компаний) считать Шлинка «исследователем мира любви». Не хочу повторяться – я уже писала об этом в отзыве на сборник рассказов «Другой мужчина».
http://l-eriksson.livejournal.com/529754.html#cutid1 

Но, конечно, трудно не сделать этого, не посчитать немецкого доктора права – трубадуром любви, поверхностно просматривая сюжеты его рассказов.
Если внимание автора сфокусировано, как правило, на паре или (увы!) на некой многоугольной фигуре любовных отношений, если герои практически только и делают, что распутывают головоломный клубок противоречивых чувственных импульсов, побуждающих их остаться вместе или расстаться, при этом, как правило, прогуливаются, обедают, слушают музыку и радуют друг друга в постели, а более - ничего. «Профессиональные» характеристики героев намечены неброско и, в принципе, заменимы. Ничего бы не стоило музыканта сделать писателем, писателя адвокатом, адвоката редактором в издательстве, бизнесменом или искусствоведом – это не главное. Намечен социальный, имущественный и образовательный уровень, окружение, образ жизни – и этого достаточно.

А дальше начинается простая и невероятная шлинковская магия.

Описывая любовные отношения героев, он выносит из-под спуда все их потаенные свойства, казалось бы, не имеющие касательства к «любви» как таковой. И даже не «казалось бы», а точно – все это совсем не о любви. А о гораздо более сложных и серьезных проблемах, существующих в жизни и в сознании современного человека.

Ключевое слово здесь «современного».

Более точного и глубокого, и вместе с тем беспристрастного и спокойного изображения душевно-духовного мира современного европейца именно в его личных, интимных проявлениях – я не встречала. Перечисляю – от противного: здесь нет гротеска, сатиры, нытья и осуждения, что «раньше было лучше» или «лучше где-то в другом месте», нет прививки ни к одной из существующих политических и идеологических тенденций как к единственно спасительной, нет героев, которых можно поставить на постамент и взять за образец, нет навязываемых в виде «морали» готовых рецептов, в общем, нет ничего такого, что помешает описанию этой острой современности со временем стать памятником времени в литературе, а то и классикой.
Пари не держу, но и не исключаю.

Общей особенностью чувств героев Бернхарда Шлинка я считаю достаточно сложную структуру их личности. Никто из них не прост настолько, чтобы в любви быть лишь влюбленным-возлюбленным-любовником. Есть их память о детстве, часто противоречивые отношения с родителями, привычки, любимые занятия, представления о счастье, странные несбыточные мечты, комплексы, претензии (к… и на…), страхи – и тому подобное, пересыпающееся, как стекла в калейдоскопе, создавая каждый раз разный уникальный узор.
Время «просто любить» и не быть никем, кроме как влюбленным или любимым, по моему мнению – в картине мира, рисуемой этим автором, прошло, и по этому поводу, наверное, не стоит горевать. В мире Шлинка ЕСТЬ ВЕЩИ И ПОВАЖНЕЕ ЛЮБВИ – по крайней мере, поважнее любовных отношений – вот самое главное возражение против того, чтобы считать его трубадуром любви.

Лично я считаю его трубадуром ЧЕСТНОСТИ, которая строга, прежде всего, к самообманам, за которыми неизбежно тянутся обманы других людей.
На первый взгляд может показаться, что своим героям Шлинк готов простить и нагромождение добровольных иллюзий. Но это из-за того, что он интеллигентен и ничью рожу черной краской злодейства щедро не мажет, и что с терпеливым интересом наблюдает за теми, кто в опасных играх в прятки с самим собой – заигрывается, чтоб проводить их взглядом до того места, где они больно споткнутся или по какой-то причине решат «разуть глаза».

Цитаты:

----
- Не тем, каким был прежде? Знаешь, ходил я полгода назад на встречу одноклассников, и что же? Кто в школе был порядочным и симпатичным человеком, тот таким и остался, а кто был паршивцем – остался паршивцем. Наверное, другие, глядя на меня, тоже что-то такое подумали. Но меня это тогда поразило. Ведь как странно: работаешь над собой и думаешь, что ты изменяешься, развиваешься. А другие глянут и тотчас увидят, что ты тот же самый, каким был всегда.

----
… он впервые любил так, словно на свете не было и нет никаких представлений о том, какой должна быть любовь. Словно они люди девятнадцатого века и ни телевидение, ни кино со своими картинками не поучает их, как полагается целоваться и как вздыхать, не показывает им правильного выражения страсти на лицах и в содроганиях тел. Они были мужчина и женщина, которые сами, без чужих подсказок учились целоваться и ласкать друг друга.
(«Межсезонье»)

----
Он не скрывал от Терезы, что у него есть Анна, но в подробности не вдавался. Уезжая к ней, говорил, что едет в Амстердам, или в Лондон, или в Торонто, или в Веллингтон, чтобы работать над пьесой. Он упоминал, что встречается там с Анной, не отрекался от того, что живет с ней, однако и не объявлял этого со всей определенностью. Он не обсуждал с Терезой трудности, которые возникали между ним и Анной, говоря себе, что это было бы предательством. Однако не говорил он и о том счастье, которое испытывает с Анной. Он говорил Терезе, что при всем хорошем отношении не любит ее, но не объявлял, что любит Анну. С другой стороны, он и от Анны не скрывал существования Терезы. Однако же не рассказывал, как часто он с ней встречается.
Конечно, это было неправильно, и он это сознавал. Порой он ощущал себя двоеженцем, у которого есть одна семья в Гамбурге, а другая в Мюнхене. Двоеженцем? Ну, это, пожалуй, уж чересчур резко сказано! Он никому не изображал ложной картины. Вместо картины он предъявлял эскизы, а эскизы не бывают фальшивыми, на то они и эскизы.

----
Ему пришли на ум прочитанные где-то воспоминания о жизни немецких, японских и итальянских военных в русском плену. Русские старались распропагандировать пленных и использовали в работе с ними ритуал критики и самокритики. Немцы, приученные слушаться указаний начальства, лишившись привычного руководства, легко подчинились этому ритуалу, японцы скорее были готовы умереть, чем пойти на сотрудничество с врагом. Итальянцы же включались в игру, но относились к предложенному мероприятию несерьезно и сопровождали его приветственными криками и аплодисментами, как оперное представление.
Может быть, и ему следовало относиться к проводимым Анной сеансам критики и самокритики как к игре, не принимая их всерьез? Может быть, ему надо было весело признаваться во всем, в чем ей угодно требовать от него признания?
Хотя одного лишь признания ей будет мало. Она захочет узнать, как он дошел до такой жизни. Она не успокоится, пока не выяснит, что привело его к проступкам. Пока он сам не осознает, в чем был не прав. А потом ему не раз припомнятся эти признания и будут использованы для новых обвинений.
(«Ночь в Баден-Бадене»)

----
Неужели всякое счастье стремится быть вечным? Как и всякое наслаждение? Нет, думал он, счастье требует постоянства. Оно хочет продолжиться в будущем, переходя в него из прошлого. Разве не кажется влюбленным, что они уже встречались когда-то в детстве и еще тогда понравились друг другу, играли на одной детской площадке, учились в одной и той же школе или оба ездили с родителями отдыхать в одно и то же место?

----
Он придвинул к кровати стул:
- Поздравляю с премией!
- Ты знал о ней. Ты каждый день ездил в город, а бывая там, ты читаешь «Нью-Йорк таймс». Почему ты мне ничего не сказал? Раз ты не добился писательского успеха, то и мне нельзя?
- Нет, Кейт. Я только хотел сохранить наш мир. Я не ревную. Сколько бы ты не написала бестселлеров…
- Я не считаю себя в чем-то лучше тебя. Ты заслуживаешь такого же успеха, и мне жаль, что мир так несправедлив и ты не получил признания. Но я не могу из-за этого отказаться от писательства. Я не могу пригибаться ниже своего уровня.
- Пригибаться до моего? – Он покачал головой. – Я не хотел, чтобы опять закрутился этот балаган. Бесконечные интервью, ток-шоу, банкеты… и как там оно еще называется. Чтобы все стало как раньше. Эти полгода, прожитые здесь, принесли нам столько хорошего.
- Я не выдержу, если от меня останется только тень, которая утром скрывается в кабинете за письменным столом, а вечером сидит с тобой у камина и раз в неделю играет в семейную жизнь.
- Мы же не сидим просто так у камина, мы разговариваем, и мы не играем в семейную жизнь, мы ее ведем.
- Ты отлично понимаешь, что я хочу сказать. Тем, чем я была для тебя в последние полгода, могла бы вместо меня быть любая женщина, которая тихо занимается своими делами, мало говорит, а ночью рада притулиться у тебя под боком. Я не могу жить с мужчиной, который из зависти хочет, чтобы от меня, кроме этого, ничего не осталось. Или который только это и любит.
(«Дом в лесу»)

----
Был счастлив… Или опять лишь думал, что счастлив? Опять-таки лишь уверился в своем счастье, поскольку все ингредиенты счастья были налицо? И то, что он испытывал, опять-таки было не счастьем, а этакой сборной солянкой, суммой ингредиентов? Иной раз ему приходило в голову: а что, если настоящая жизнь не там, где он, а осталась где-то в другом месте? Но этот вопрос он вытеснил из своего сознания, так же как вытеснил мысль, что ухаживал за Барбарой и угождал Хелене лишь из тщеславия и что куда как часто усилия, положенные лишь на то, чтобы утолить свое тщеславие, бывали ему тягостны.
(«Последнее лето»)
----
Наконец, она пошла на поправку, и дети стали ее навещать все по очереди, но ничего не изменилось. Она по-прежнему чувствовала глубокое одиночество, словно никого не было рядом. Вот это и есть конец любви, думала она. Чувствуешь себя с другим человеком такой одинокой, как будто и не с ним ты, а совсем, совсем одна.
(«Поездка на юг»)

Татьяна Александрова

http://l-eriksson.livejournal.com/551975.html#comments

Отзывы к новости
Назад | На главную

џндекс.Њетрика