Версия для слабовидящихВерсия для слабовидящих
Зелёная лампа
Литературный дискуссионный клуб
 

2 ФЕВРАЛЯ 2012 ГОДА

Заседание литературно-дискуссионного клуба «Зелёная лампа»

«Дорогами обретения:
Василий Голованов
«"Остров, или Оправдание бессмысленных путешествий"»


 

Машковцева Татьяна Леонидовна, библиотекарь:
Добрый вечер всем, мы рады вас видеть на очередном заседании клуба «Зелёная лампа». Если несложно, зажгите, пожалуйста, нашу лампу – тут есть выключатель, – чтоб всё у нас было по правилам.
С вашего позволения, я присяду, если я сидя буду говорить, это ничего?

Жигалин Андрей Владимирович, читатель: А если бы не разрешили?

Машковева Т. Л.: Всё равно бы присела.
Начну с того, что эту тему – обсудить книги Василия Голованова, и самую главную его книгу «Остров, или оправдание бессмысленных путешествий» – предложила Ирина Николаевна Крохова, за что мы ей очень-очень благодарны, потому что книга в целом достаточно интересна. Хотя на книгу Ирину Николаевну «навела», как потом выяснилось, и как это многажды случалось и раньше, Елена Викторовна Соколова, за что ей тоже спасибо.

Но наше сегодняшнее заседание мы построим так: сначала я должна сделать объявление-призыв к присутствующим участвовать в викторине и ответить на вопросы, связанные с именем Александра Ивановича Герцена. Призы за победу, как нас заверили, будут хорошие.

Жигалин А. В.: Приз – бюст Герцена!

Машковева Т. Л.: Ну да, сверху, вот так. Но оставим неуместные шутки.
Второе. Меня просили (Елена Николаевна, не уходите далеко, потому что я от волнения иногда какие-то вещи забываю…) напомнить, что вечер классической музыки из цикла «Вечера у рояля» (сочинения Моцарта исполнит Владимир Шапошников) состоится здесь, в этом чудесном помещении, в котором нам сегодня дали приют, то есть в Арт-центре, 6-го февраля.

Далее. Следующее наше заседание состоится 1 марта, скорее всего это будет встреча с поэтом, журналистом Татьяной Владимировной Лисик, с некоторых пор она начала выступать в качестве режиссёра-документалиста… думаем, будет интересно.

В апреле, наверное, будет заседание по теме «Знаменитые родители и их дети» (эта тема выливается в более общую – «Отцы и дети»). Воспоминания детей о знаменитых родителях, как выясняется, бывают далеко не всегда радужными и счастливыми, хвалебно-благодарными, но иногда просто исполнены ненависти, в них все детские обиды «выливаются» довольно откровенно… Поводом к разговору послужит книга К. Шпиллер «Мама, не читай!».

Жигалин А. В.: А вот еще хотели… тема «Героев» была заявлена?

Машковцева Т. Л.: Тема героев… Наверное, мы не возьмём, потому что героев нынче…

Крохина Елена Николаевна, библиотекарь: Нет, почему, она в «разработке».

Жигалин А. В.: А может, 1-го апреля её обсудим?

Машковцева Т. Л.: Тему героев мы хотели было обсудить именно 1 марта, перед выборами президента России, но вот как-то решили не «усугублять», что называется, и не торопить события.

Малахов Валерий Петрович, читатель: Героев не нашли…

Машковева Т. Л.: А сейчас переходим к основной теме нашего заседания, я сделаю коротко сообщение о биографии Василия Ярославовича Голованова.

Крохина Е. Н.: Некоторых смущает количество и названия книг, представленных здесь, можно ли как-то пояснить…

Машковева Т. Л.: Подождите, обязательно, но чуть позже.
Итак, по отчеству уже понятно, что Василий – сын известного журналиста Ярослава Голованова, который долго работал в «Комсомольской правде», популяризатора науки (все наверняка слышали это имя), и сын, в общем, оказался достоин своего знаменитого отца. Он тоже пошёл по тем же стопам, то есть тоже стал журналистом. Родился в Москве 23 декабря 1960 года, окончил факультет журналистики МГУ в 1983 году. Затем работал в газетах, еженедельниках и журналах «Советская Россия», «Литературная газета», «Общая газета», «Огонек», «Столица», «Новая Юность», «Дружба народов», «Вокруг света», «Знамя», «Октябрь», «Новый мир».

Начал он с публикаций очерков и эссе… Первая, довольно любопытная  серия репортажей, кстати, в журнале «Новая юность», у него была о фотографах, здесь же было опубликовано эссе-размышление о природе рок-музыки, о рок-движении, рок-образе-жизни, рок- образе-мышления, чем это явление в Америке 1960-х было на самом деле, он пытается понять, как, почему это прогрессивное вроде бы движение оказалось связанным с сатанизмом. Тем не менее, по-настоящему дебютировал он исследованием о махновском движении, в качестве автора книги «Тачанки с Юга», 1997 (по версии «Независимой газеты» - «Лучшей исторической книги 1997 года».), и к этой теме он ещё возвращался: в 2008 году в серии ЖЗЛ вышла его книга «Нестор Махно». Насколько я понимаю, его вообще привлекает тема анархистского движения, тема свободы.

В 2002 году выходит, пожалуй, главная книга Голованова «Остров, или оправдание бессмысленных путешествий : путевой журнал», и вот об этой книге, мы, наверное, поговорим подробнее…
Сразу хочу сказать, что когда мы готовили эту тему, я пыталась найти все книги Голованова, но одной книги («Время чаепития») в Герценке всё-таки нет, произведение это, правда, есть в других наличествующих у нас сборниках. Все они тут представлены, если кому-то интересно, можно взять их на дом, познакомиться подробнее.

Жигалин А. В. : Поэтому чаепития сегодня не будет…

Машковева Т. Л.: Не будет… Сразу скажу, что в основном мы будем говорить о книге «Остров…», поскольку она – правда – главная книга…И тем не менее, мне, например, показалось любопытным, вот когда спрашиваешь мнение читателей: «Как вам вот эта вещь?», – женщины, как правило, говорят: «Да, очень хорошо, это книга, которая произвела на меня впечатление!». Мужчины обычно намного сдержаннее: «Ну так, ну, в общем, ну и что…». Не знаю, есть тут какая-то зависимость или нет, но тенденцию мы обнаружили. И ещё интересно: большинство прочитавших сборник повестей и рассказов Голованова, отмечают «Мурзилку», а вот критики больше выделяют рассказ «Танк», то есть мнения довольно чётко разделяются…

Что ещё хотелось сказать: книга «Остров…» отмечена Премией Министерства печати, как лучшая книга 2002 года. В 2005 году книга была переведена и вышла во французском издательстве «Verdier», после чего в 2008 получила во Франции премию «Лор Батайон» как лучший переводной роман 2008 года. Всё-таки это о чём-то говорит.

Крохова Ирина Николаевна, читатель: Премия «Ясная Поляна» присуждена ему.

Машковцева Т Л.: Лауреатом премии «Ясная Поляна. ХХI век»в номинации «Яркое произведение современной прозы» Голованов стал в 2009 году, наверное, не только за роман «Остров…», но и так сказать, «по совокупности», как писатель, несущий традиции русской литературы, приумножающий и развивающий их.

Я попробую зачитать отзывы критиков о творчестве Василия Голованова:

«…Можно сколько угодно прослеживать литературные параллели, обозначать истоки: бегство прочь от «неволи душных городов», Чайльд Гарольд, Робинзон Крузо, Моби Дик, Уолден. «Хронотоп» острова как модели мира… Еще – традиция философской и литературной исповеди – от Руссо и Толстого до необъятности современной прозы без вымысла... Разгадка обаяния головановской книги очень проста. Это книга вовсе не о заполярном острове и не о метаниях интеллектуала в смутное постперестроечное время. Здесь нет обобщений: «Остров» - не географический феномен, один среди других Гренландий и Исландий, а просто букет из порывов ветра, красок заката и запахов костра…»
Дмитрий Бак Письма мелким почерком, или Оправдание критики non-fiction // Новый Мир. — 2002. — №12

«Сейчас, в XXI веке мне близка мысль, что Земля-таки плоская, что можно доползти и заглянуть за ее край, как тот монах на старинной карте. Человек рождается в непознанном мире – чудо это повторяется в каждом, распространяется на эпохи, страны и поколения: мир снова и снова нуждается в открытии. Изобретение пороха и велосипеда, открытие Америки – является насущной потребностью для появления того нового, с чем приходят в мир следующие люди. Василий Голованов из них. Он вполне сознательно пошел на очередное открытие Америки, намечтал себе остров, нашел (нашагал) свой язык. Где вымысел становится явью, явь – вымыслом, там рождается проза: книга ведь тот же остров, на который высаживается еще один следующий человек – читатель».
Андрей Битов

«…Невыдуманная история о том, как поиски смысла жизни заводят автора на заполярный остров Колгуев, который он исследует с пристрастием астронавта. Его «Остров» - модель мира и психография экзистенциального путешествия: прекрасная художественная проза о глубинных основах человеческого бытия и вместе с тем - полный поэзии и экзотики роман.
Нам не часто приходилось иметь дело с литературой, «испытанной на собственной шкуре» и к тому же очень богатой смыслами и оттенками смыслов, но если читатель не утратил вкус к подлинности, то «Остров» - это как раз его шанс».
Из аннотации

«Остров, или оправдание бессмысленных путешествий» («Вагриус, 2002) – книга для современной литературы парадоксальная. Объектом изучения Голованов избирает на этот раз заполярный остров Колгуев, который и исследует с пристрастием астронавта, высадившегося на давно никем не посещаемую, полузабытую планету. Автор считает книгу своеобразным геопоэтическим манифестом, собственным пониманием того, каким должно быть геопоэтическое сочинение.
Из аннотации

«…Голованов в литературе – анархист и алхимик, а не участник премиального процесса. Его можно было бы назвать одиночкой, если бы не несколько единомышленников, публикующих свои тексты от имени группы «Путевой журнал» (см. «Октябрь» за 2002 г.)»
Сайт «Хронос: всемирная история в интернете»

«Совершенно бессмысленное словосочетание „последний романтик”, на первый взгляд, очень точно подходит к автору этой книги. Так же как, например, и “последний шестидесятник… Василий Голованов словно несет в себе шестидесятническое проклятие веры, что где-то есть “подлинная жизнь”, прикоснувшись к которой станешь иным, — мудрым, как Фолкнер, сильным, как Хемингуэй, настоящим писателем, как любимые Дефо и Стивенсон.»
Игорь Шевелёв Острова в океане // Время MN. — 2002. — 4 сент. (№ 157)

Примерно так критики пишут о творчестве Василия Голованова, некоторые из них утверждают, что он – автор Одной книги, но всё-таки мы надеемся, что это не последнее творение автора.

Движение и жанр «записок путешественника» в принципе не нов, на нашей выставке – вот и пришла очередь о ней сказать – представлены как раз книги этого жанра, от «Путешествия…» Радищева до современных путевых заметок и впечатлений. Но Голованов и его единомышленники, а это целая группа, не просто дают описание местности. Автор путешествует не просто куда-то к какой-то точке, цели, обозначенной на карте, но прежде всего автор «путешествует к себе», через пространство он познаёт себя. И именно этим, наверное, интересна школа геопоэтики, созданная Кеннетом Уайтом, и к которой Голованов принадлежит, теории которой следует. Книги, представленные на этой выставке, написаны примерно в таком жанре, жанре геопоэтики.

Вера Александровна, Вам слово.

Криушина Вера Александровна, читатель: Добрый вечер, уважаемые друзья, я очень рада видеть новые лица, кого я ни разу не видела на заседаниях этого клуба, очень рада видеть родные лица, в надежде на возможность диалога. Опять же оговорюсь: я не литературовед, не критик, у меня есть только право на свой собственный взгляд, которым я попытаюсь с вами поделиться.
Начну только с очень трёх очень простых вещей. Первое – это вопрос (мне просто, правда, очень интересно), вот в этой достаточно многочисленной аудитории, кто сюда сегодня пришёл, все читали «Остров…»?


Безденежных Николай Николаевич, читатель: Нет.

Криушина В. А.: Просто потому что очень сложно говорить о книге «в пространство», легче говорить, когда есть диалог, есть понимание, о чём говоришь… Опять же… вот Татьяна [Машковцева] говорит, есть много других каких-то вещей, я вот, к сожалению, в силу временной загруженности две книги пока только освоила: «Сопротивление не бесполезно» и «Остров…», поэтому недостача моего знания в целом о творчестве Голованова будет всё же заметна. Но, я поняла, пусть не все, но большая часть книгу «Остров…» читала.

 

Крохова И. Н.: Многие прочли.

Машковцева Т. Л.: А у кого-то это удовольствие пока впереди.

Криушина В. А.: Я вот с Татьяной Семёновной [Александровой] посоветовалась, она мне сразу по-доброму говорит: «Я намерена сказать добрые слова в адрес этой книги». А я в ответ говорю: «А я, наверное, – восторженные». Мы, возможно, на этом сойдёмся и подтвердим женскую составляющую тех оценок, которые возникают. Потому что слышала, как Анатолий Семёнович [Василевский] сказал, что он совершил Маленький подвиг, дочитав книгу до конца. Поэтому очень разные, видимо, на самом деле есть отклики, и мне – правда – интересно будет услышать, как мы её в целом восприняли.
Вторая – очень личная – мысль… Мы обычно выкладываем записи наших дискуссий в интернет, и у автора, скорее всего, будет возможность прочитать то, о чём мы с вами сегодня скажем…

Так вот, эмоционально во мне возникли три благодарности автору книги.
Первая благодарность – огромное спасибо автору за возможность ощутить себя причастной этому пространству, российскому пространству: вненациональному, вне-этническому, вне-государственному. Я для себя поняла так, что это ключевой принцип геопоэтики, той идеи, которая объединяет этими «Путевыми журналами» http://magazines.russ.ru/october/2002/4/publ.html , http://exlibris.ng.ru/izdat/2000-01-27/4_journal_j.html единомышленников Голованова (кое-что из их Путевых журналов почитала для себя в интернете, что попалось под руки). Потому что в последнее время нам стыдно говорить о том, что мы живём на этой земле, и нам всё время хочется куда-то удрать. Что ни Африка, ни Азия, ни Америка, ни интеллектуальные и художественные центры Европы нам интересны, а нам интересна наша Родина. Вот это первая моя благодарность автору.

Вторая: я никогда не совершала такого путешествия, какое совершил Василий Ярославович. И у меня, кстати, сразу есть ответ на вопрос, почему мужчинам не нравится. Хотя ответ будет, мне кажется, очень женский, и мужчинам этот ответ, мне кажется, тоже не понравится. Вы знаете, помните, был такой человек в русской истории – Аракчеев, наверное, имя помнят все. Редкий современник не высказывался в его адрес крайне негативно. А осталась запись Пушкина в дневнике, сделанная им после смерти Аракчеева в 1834 году: «Как жаль, что я мало знал этого человека». То есть имеется и другая точка зрения. И вот современные историки, когда объясняют, почему так, приходят к мысли, что он был таким «живым упрёком», он мог то, чего не могли другие, он решился на то, на что не могли решиться другие. Это ведь очень мужской момент, такое самолюбие. Да?

Шутылева Елена Викторовна, читатель [негромкий смех]: Так бы за Вами и записала..

Криушина В. А.: Вы согласны со мной? Понимаете, я просто представила, как это – пережить такой поход. Я маме рекомендовала, она у меня ещё не успела прочитать, но она ходила у меня на Кольский полуостров походами зимними. Я говорю: «Тебе это точно будет интересно, потому что ты нечто подобное переживала». Я не переживала, у меня – восхищение и восторг. Но я не ревную к Голованову, я ни страхом, ни завистью в его адрес не одержима. Потому что я не мужчина. А мне кажется, в мужчинах это есть. Простите меня, уважаемые представители сильного пола, если я что-то не так сейчас сказала.
Но. Несмотря на то, что у меня нет за плечами такого опыта, автор нашёл такие слова, что я вот эти степени усталости, которые он описывает, первую, вторую, третью, четвёртую, я физически вот это понимаю. Он нашёл такие слова, что, не шагая с рюкзаком в 27 кг за плечами, я понимаю, что это такое. И когда усталость даже не физическая, а бывает психоэмоциональная, и ты тоже эти степени знаешь… Вот за такое слово, которое незнакомый мне опыт помогло сделать собственным моим опытом – это вторая моя ему благодарность.

И в общем-то это ведь определённая смелость: признать и свою физическую слабость, и признать то, что ты пока не нашёл в себе силы полюбить то, что другой сумел полюбить… Помните, этот вечный мотив, он вспоминает Аду Рыбачук, свих предшественников-журналистов, художников, там об их рисунках идёт речь? И ищет их персонажей, помните – Стрелец, – и говорит: «Как она могла увидеть в этом красоту?» Она сотворила самый настоящий миф. А потом автор понимает и говорит: «А проблема – во мне, значит, я ещё не нашёл в себе силы полюбить то, что сумела полюбить она». В общем-то это признание в своей, до определённого какого-то момента, ограниченности, это тоже мужества требует.
Ноя себе написала: за исповедальность, за честность, за умение этот опыт сделать чужим опытом.

И третье моё спасибо – здесь у меня даже страничка открыта соответствующая… Помните, у него там большая глава про своего предшественника, шотландца Тревора-Бетти? Огромные цитаты, большое цитирование, кусками. И в этом смысле для меня текст Голованова становится для меня, например, источником, потому что я никогда не коснусь до этого Тревора-Бетти в оригинале, я понятия не имела, что существовал на земле такой шотландец, и что он путешествовал по нашим северным широтам. В какой-то мере это для меня интеллектуальное открытие.

И вот я читаю: «Можно ли представить себе на Колгуеве фигуру более нелепую, чем та, которую вы только что описали, сэр?», – внешний вид: резиновые сапоги, парусиновые штаны и т.д. Я не буду цитировать всё; те, кто читал – вспомнят, те, кто не читал – найдут. А дальше вот такая фраза: «Нелепость, именно нелепость – не внешнего вида, так замысла – вот что так роднит нас с вами! Вот что заставляет меня посвящать вам свой поход, который – при всей неопределенности цели и выгоды – ну, не нелеп ли в наш целеустремленный и расчетливый век?»

Но я воспользовалась для себя другим словом. Он использует для себя слово «нелепость». А наша замечательная землячка –  а она землячка, хотя родилась в Нижнем Новгороде – Вера Ивановна Ушакова в своей книге воспоминаний назвала себя «нерастворимым человеком», то есть человеком, который как кофе, не растворяется в этой реальности и способен вот эту «нерастворимость» собственную сохранить в любых обстоятельствах.
Вот за эту нелепость и нерастворимость – это моё третье спасибо автору.

А четвёртое… Вы знаете, я когда читала, мне было жутко стыдно. Я – правда – признаюсь, мне было стыдно, что книга, написанная так давно, до меня дошла только сейчас. И я сегодня на работе даже сказала, что если бы не Герценка, я б, может, и не добралась бы…

Крохина Н. Е: это не Герценка, это, насколько я помню, Елена Викторовна [Соколова]!

Криушина В. А.: В общем, всем спасибо, кто меня к этой книге привёл, потому что я, и правда, пережила определённый катарсис. Эмоциональный, интеллектуальный, всякий-разный. Но, подчёркиваю, что он сопровождался сильным очень чувством стыда. Хоть я не литератор, не филолог, и, может быть, мне это и простительно, ведь я не в глубине литературного процесса.

Это предваряющие вещи. А дальше я попытаюсь коротко, правда, коротко, потому что у меня в основном – ссылки на цитаты; понятно, что я их читать долго не буду.
Итак, Татьяна [Машковцева] сказала, что – «путевой журнал», Андрей [Жигалин] ещё вначале говорил – «геопоэтика», понятно, что все это слово в контексте головановского творчесства все уже знают… Но я для себя нашла несколько определений, от которых мне бы хотелось оттолкнуться.

Первое определение (это из «Путевых журналов», поэтому тут источник конкретный): «Геопоэтика – это гипотетическая гуманитарная дисциплина, которая исходит из тезиса о том, что на сегодняшнюю человеческую вселенную оказывают серьёзнейшее влияние культурные и творческие факторы». Я для себя обвожу эти два предпоследних слова: «культурные» и «творческие». И делюсь с вами двумя основными ассоциациями. Что мы называем с вами сегодня бытовой культурой, в которой существует человек?

Честно скажу, что меня подтолкнула к этой мысли сначала книга Голованова «Сопротивление не бесполезно», а потом я нашла реплику и в книге «Остров…». Мы эту мысль от себя отталкиваем, нам она неприятна. Потому что мы все абсолютно в этом мире живём: мы сидим в здании с пластиковыми окнами, и где ещё куча других вещей, сделанных из пластика; и если кто читал эссе «Пластиковый суп» в «Сопротивлении не бесполезно», то, наверное, пришли в определённый ужас. Опять же я говорю, что для меня это словосочетание было открытием.

Я для себя вслед за Головановым вот что сформулировала: мы правда сейчас живём в мире искусственных потребностей, потребностей, которые – мы почему-то решили – не могут быть не удовлетворены. Человечество много веков существовало в мире других потребностей и не вымерло. И вот мы, создавая этот мир искусственных потребностей, подчинили этой цели всё окружающее нас пространство. Если вы помните, у Голованова есть такая фраза в «Острове…»: «Почему-то человек решил, что мир создан Богом исключительно для его удобства, его, человека, удобства (вот они, искусственные потребности), однако мир создан для созерцания и молитвы». Я не знаю, понравилось ли вам это словосочетание… Помните, первые 18 строк, которые он написал в своём дневнике в первый день путешествия, какие берега ему встретились на дороге? Я, понятно, не буду читать вам это удивительное описание «берега сиреневых цветочков». Но это настолько точная, мне кажется, эмоциональная деталь, когда невозможно вместить в слово впечатления, и память ставит вешки. И мы по вешкам памяти способны потом восстановить такую полноту наших переживаний, восприятий и т.д. Мир, созданный для созерцания и молитвы, а не для удобства… Таково вот влияние культуры на человеческую вселенную. А второе слово, вы помните, влияние творчества на человеческую вселенную…

В абонементе Герценки есть оба издания «Острова…»? Я уже заказала эту книгу в «OZON.ru», потому что больше нигде найти не могла. И знаете, за последние лет 10 – это первая исписанная мною книга, не считая «Прогулки в облаках». «Прогулку в облаках» я читала так же, делая пометки, но там была распечатка, и я могла там черкать… Если пролистать мою книгу, она у меня исчёркана вся. Потому что это такое удивительное ощущение – держать в руке карандаш и в своей книге, для себя что-то помечать!

Крохина Е. Н.: И наши так же исчёрканы…

Криушина В. А.: Что Вы, я Вашу не трогала, и герценовскую я тоже не трогала…

Крохина Е. Н.: Нет! Мы не против, наоборот, даже рады, что так пристрастно люди читают!

Криушина В. А.: Так вот, по поводу творчества. Я недаром тут делюсь, где у меня что исчёркано. Знаете, мы чем оказались искажены (я даже сегодня со студентами на лекции этим поделилась)? Я сама себя поймала на этом: что я не могу работать без компьютера, что у меня рука, ручка, которую держит рука, не пишет. Но, как видите, я к вам сегодня пришла такая [показывает присутствующим листы с рукописными текстами]. А это означает, что на самом деле Голованов дал повод для творческого процесса уже внутри меня самой. Потому что, даже готовясь сегодня к лекции, мы берём книгу, сканируем куски, а потом подчёркиваем уже что-то в сканированном.

Смотрите, что с нами сделал компьютер: мы лишились права на рукописную ошибку, которая, сделана нами, в нашем рукописном тексте. Мы зачеркнули, мы исправляем, а потом на наших поправках наш мыслительный, интеллектуальный процесс можно, оказывается, восстановить. Мне повод дала телевизионная передача для этого размышления: что было бы, если бы Пушкин писал в эпоху компьютеров? Мы бы не увидели ни одного черновика, ни одного автографа, ни одного рисунка на полях, мы бы не смогли представить себе, а как мыслилось человеку, как он двигался в пространстве своей мысли к тому результату, с которым мы в итоге встретились.
А что сделал Голованов? В нашу компьютерную эпоху, он ведь это всё пишет в путешествии не на компьютере!

Крохова И. Н.: Там у него блокнот, дневники…

Криушина В. А.: Дневники! То есть он работает в компьютерную эру, но по той самой, простите, превосходной старинке, рукой, которая фиксирует живое впечатление. И он ведёт нас к результату. На обложке этой книги (французское издание) – я прочитаю: «Тайну превращения реальности в литературу приоткрывает нам этот страстный роман, написанный удивительным и вдохновенным автором».

Книга – мир – книга, вот эта цепочка очень чётко в «Острове…» прослеживается. И мне кажется, что мы сегодня живём во времени, которое в нас выбивает это желание и стремление к творчеству. А Голованов нам механизмы этого творчества пытается описать через общение с окружающим миром. Вот это такое определение геопоэтики, и как я его для себя поняла исходя из окружающей меня реальности.

Ещё одно слово, которое я для себя благодаря Голованову я для себя открыла, – правда оно не в моём обиходе – слово «геопоэзис», которое автор определяет как культурное самоопределение территорий. Меня поразили в этой книге (я, правда, делюсь своим впечатлением, надеюсь, что вы потом в диалог вступите) как историка, который занимается в этот момент региональной культурой и региональной историей. Передо мной сидит энное количество студентов, которые представляют тот мир, ту реальность географическую, культурную и т.д., описанную Головановым. Вспомните этот кусочек: «Есть города священные. Есть – возникшие от полноты, от невероятного сгущения жизни, может быть даже от счастья. А есть города, возникшие в 1949 году». Контраст – это потрясающее художественное средство! Посмотрите, что сталкиваются, сравниваются, казалось бы, несопоставимые вещи: дата и эмоциональное состояние, в котором рождается город.

Голоса из зала: Да! Да.

И от этого контраста дальше становится страшно. Тут у него Котлас, Череповец, там, понятно, что Печора, Нарьян-Мар… А у меня сегодня на кафедре люди продолжали: таковы Набережные Челны, таков Кирово-Чепецк, кто откуда родом, кто с каким городом связан. И какое потрясающее определение города, у которого есть самоопределение в культуре (я, правда, нигде не встречала, ни в каких культурологических словарях), от противного он идёт: в таких городах «все целесообразно. Есть дома, улицы, тротуары. Автобусные маршруты. Магазины. Парикмахерские. Аптеки. Кинотеатры. Библиотеки». Все, есть! – то есть с точки зрения того самого удобства, того, в котором мы сейчас хотим все жить. А «на сердце пусто... ничто не поражает избыточностью творения, отрицающего, как раз, всякую целесообразность, как колокольня Ивана Великого, как Исаакиевский собор, как Тауэр или Эйфелева башня…» Помните, уже в финале книги, когда он едет в Париж, и где ищет тех, кому будет интересно его творение, и в итоге приходит к пониманию, что раз ему не удалось продать, значит, в его руках – подлинное сокровище.

И потрясающее определение, образ Парижа у него: «Зажравшийся, отупевший, бесчувственный город». Не знаю… выйти с соцопросом на наши улицы и спросить: «А хотели бы вы побывать в Париже?» Вера Ивановна Ушакова, опять же, спела гимн Парижу в этом своём альбоме воспоминаний… И тут: отупевший, бесчувственный… А почему? А потому, что «…в этом городе голуби подыхают, обожравшись шоколада, недоеденного туристами».

Я не знаю, потряс ли читавших тот маленький эпизод (я не буду точно цитировать) где Голованов, ставя диагноз нашему сегодняшнему миру, говорит, что мы сегодня живём в мире жратвы, мы придумали кучу обманок, мы готовы натолкать желе даже в мясо, лишь бы нашлась глотка, в которую это мясо полезет. Помните этот образ? Наверное, каждый из вас, слушая эти многочисленные программы о здоровой и нездоровой пище, понимает, что это на самом деле реальность: лишь бы это было куплено. А какой эмоциональный диагноз он нашему миру ставит! В мире, где забыли, что такое голод, где все пресытились и не знают понятия голода, все одержимы одним состоянием – скуки, психоэмоциональной скуки. И мы готовы заплатить сколько угодно любому, кто эту нашу скуку развеет. Это ли не констатация того, что с нами происходит? И он правда очень жёсток, я понимаю, почему это может не нравится, потому что эта книга – рана.

И хотя говорят, что тут есть романтизм, я не согласна, мне кажется, если он тут и есть, то Голованов с собственным романтизмом спорит… и говорит, что романтик привык ощущать себя избранным, ореол избранничества, «нимб» над головой – то, чем дышит романтик. И это на самом деле так, классический романтизм именно таков: весь мир подл, суетен, одержим стремлением к золотому тельцу (если начало XIX века вспомнить), и только у меня, поэта, тонкая, кроткая, чувствующая душа. Поэт готов противопоставить себя всему остальному миру. Думаю, что все поймали это головановское ощущение, он прямо так и говорит: «Куда мне деваться с этим избранничеством?».

Меня, например, потрясло его обращение к теме Москвы и Петербурга: помните, эпизод, когда он находит питерца, который пятнадцать лет занимается космической связью там, в Бугрино? И какое изумительное размышление о том, что может чувствовать человек, родившийся в Москве или Питере, который несёт за плечами бремя всей этой интеллектуальной, высокой, художественной культуры. Вот это бремя избранничества, вины перед народом, который обречён тебя не понять – очень русская, ителлигентская тема. Бремя раскола в культуре. То есть словосочетание «культурное самоопределение территорий» через образы городов, созданных в книге, они – понятно – не главное, но они меня тронули. Не буду долго останавливаться на том, что «культурное самоопределение территорий» касается и самого понятия «остров».

Конечно, факультет журналистики МГУ, международная журналистика в образовании… понятно, откуда такая эрудиция… Но я бы пожелала авторам учебников по литературе добавить главу с мотивом острова в культуре, так, как у Голованова в кратком его вступлении: «Идея Острова родилась во мне раньше, чем родилось путешествие». Помните, где он начинает от первой книги Даниэля Дефо и поднимается до Фаулза и всех шедевров литературы ХХ века? Дан краткий эссеистический обзор, очень тематичный, с эволюцией этого мотива, мне простой и понятной, и за это я тоже готова преклонить перед ним голову.

Ещё одно теоретическое утверждение о геопоэзисе. Это термин (надеюсь, многим знакомый) был введён основоположником геопоэтики Кеннетом Уайтом. Я сегодня захватила с собой его статью, переведённую с французского, кстати, Василием Головановым: «Мы были отделены от земли долгое время», (западный человек препарировал природу) «вся западная философия и наука основывается на классификации и разделении... И только теперь мы начинаем обращаться к более целокупному пониманию вещей». И в этой цитате Уайта мы узнаем Голованова: «Я предпочитаю вводить философские рассуждения в канву повествования исподволь, ненавязчиво, вживляя их в бытие и путешествование. Хайдеггер где-то отметил, что именно германцы всегда грешили обстоятельным, всесторонним обдумыванием явлений, и это обдумывание связано, как правило, с "вышагиванием", с ходьбой, путешествием».

То есть вот где корни: Кеннет Уайт – Хайдегер – слово «путешествие». И дальше  Голованов в «Путевых журналах» пишет это слово как «путь-и-шествие». Путь – это что-то земное, его вполне можно представить как реальную, естественную картинку. Шествие – тут уже есть что-то сакральное в самом понятии, то есть это выхаживание, ходьба, движение по поверхности, в которое вплетается обдумывание явления. И тут опять же две философские категории – пространство и время, и им огромное место посвящает в своём романе «Остров…» Голованов. Ссылаясь на Генона, Борхеса, он комментирует утверждение Рене Генона «время пожирает пространство», выводя опять на нашу городскую реальность, в которой мы постоянно существуем.

И ещё из перевода Уайта: «Главный вопрос моего пристального внимания - это земля: как существовать на ней, как со-существовать с нею человеку… Речь идёт о новой духовной картографии, о новом восприятии жизни,.. свободном от идеологий, религий, социальных мифов, о поиске языка, способного выразить это новое бытие в мире». И речь идёт о «врастании в почву», которое должно быть преодолено в движении «от одного места к другому, от одной дороги к другой… Есть пределы литературы и пределы науки, и на этих границах - что-то вроде бортовых журналов». Исток геопоэтики – движение, а результат – преобразующая сила искусства. Отталкиваясь от этих фраз Уайта и продолжения их Головановым, должна озвучить ещё мысль: что речь идёт о путешествии человека, который с одной стороны врос в почву Родины, а с другой стороны готов принять эту почву очень свободно.

Интересно всё это и национально, и этнически: ненецкий элемент там есть, есть фраза, что он –стрелок, я – беглец, он – ненец, я – белый, и мы никогда друг друга не поймём. Но само слово «беглец» - как он называет себя в этом авторском дневнике – показывает, что это на самом деле преодоление границ.

Мы имеем дело с книгой, которую крайне трудно жанрово определить. Что это такое? – мы поначалу пытались определить. Это художественный роман, документальный роман, публицистика, эссе? – это не подпадает ни под какие литературоведческие определения. Я сошлюсь на самого Голованова: «это многослойный текст». Это реальность, которая включает в себя очень многое и направлена она к тому, чтобы нарушать границы. И из этого нарушения границ, когда нарушаются определённые правила, по которым привыкли играть, когда человек готов выглядеть нелепым и нерастворимым, вырастает потрясающее современное состояние: когда невозможно запрограммировать результат. Это тоже философское понятие, связанное уже с российским учёным Ильёй Пригожиным, его имя было очень известно на рубеже 80-90-х годов, когда было популярно понятие самоорганизующихся систем, двигающихся, изменяющихся, развивающихся в пространстве и времени, нелинейно, непредсказуемо.

Наверное, когда мы путешествовали вместе с Головановым эти дни и ночи по тундре, было это ощущение непредсказуемости завтрашнего дня, завтрашнего движения, всего того, что с нами произойдёт… Помните, ожидание ночи в тундре? Казалось, что она повторится, а она вся, от заката до восхода, была первой и последней.

Вот эта непредсказуемость результата, этот творческий поиск человеком самого себя, требует от человека ещё одного состояния, и оно в книге звучит постоянно одной фразой: «умереть от самого себя». То есть породить в самом себе пустоту, отсутствие какой бы то ни было идентификации с этими своими историей культурой, национальностью, и стать той пустотой, которая и позволит слиться с миром и нарушить предписанные границы.
Непрограммируемость результата и всеохватность.

Остров И ещё на одну вещь я хотела бы обратить ваше внимание: умные люди работают над дизайном таких книг. Я не запомнила все ненецкие слова, которые в книге произносят потомственные, в поколениях, шаманы Алик и Толик. И потрясающая совершенно история их прадеда Ивана Пурпэя, который «на коже своей» веселил и забавил народ – да где ж такое сегодня можно представить… Но слово потрясающее, что-то от геопоэтического восприятия здесь есть, когда визуально видимое явление можно представить как духовный символ – Остров, круг в океане, куда можно возвращаться, откуда можно стремиться убежать (помните, где у него о гомеровой Одиссее идёт речь или о Робинзоне Крузо)? Круг – это такая абсолютность, такая абсолютная полнота бытия, которая включает в себя всё, другой более совершенной геометрической фигуры нет. И по иронии судьбы(?) в русском слове «остров» других гласных, кроме «о», этого абсолютного круга, нет. И дизайнеры обложки, моего, по крайней мере, издания, это таким вот образом выделили.

И при чтении я ловила себя на мысли: какую же ещё он тему возьмёт и чем он ещё меня удивит?, Но: вот про англичан Уиллоби Хью и Ричарда Ченслера, которые искали морской путь в Архангельск в 1553 году. Знаете, это событие отражено в любом учебнике истории, но я, имея историческое образование, работая на историческом факультете, подробностей, с которыми Голованов эту экспедицию описывает, поверьте, не знала. Понятно, я не специалист по XIV веку, но Голованов и тут удивил.

Единственную главу, которую я не смогла прочитать – хотя, думаю, и она бы меня удивила – главу про оленей. Когда я примерно поняла, о чём там будет идти речь, я просто – не осуждайте – перелистнула страницы, я поняла, что я прочитать, пережить это просто не смогу. Но наверняка я бы удивилась.

Машковцева Т. Л.: Одно из самых сильных мест в книге…

Криушина В. А.: Не буду комментировать каждую позицию, что я для себя увидела: тут и история литературы, и история географических открытий, история России. Да, я знаю, что был такой русский историк Щапов, который написал историю русского раскола, и розановскую статью о расколе я тоже знаю… Но вот на этой фразе я остановлюсь, потому что она принципиальна для понимания этой книги (страниц десять, вы помните, посвящено истории русского раскола, но не его фактологии, а его нравственному посылу, и при всём знании пробирает до мурашек): «Не это ли бегство безоглядное от всего, подверженного коррозии истории, измельчившегося, исказившегося – исподволь наложило глубочайший отпечаток на формирование русского характера, придав ему черты, ныне почти исчезнувшие, но до недавнего времени бывшие нашей гордостью? Представление о крепкой, не подверженной никакой порче вере, о правде, что дороже жизни, о сладости беспорочного жития в великой простоте, охраняемой только большою духовной и физической силой, наконец, само понятие независимости личной, которое на Руси холопской и чиновничьей родиться просто не могло».

Последний вывод о расколе он цитирует из Розанова (ведь и он принадлежит пространству этой культуры, воспринимаемой им крайне широко): «Если на всемирном суде русские будут когда-нибудь спрошены: "Во что же вы верили, от чего никогда не отреклись, чему всем пожертвовали?" – быть может, очень смутясь, попробовав указать на реформу Петра, на "просвещение", то и другое еще, они найдутся в конце концов вынужденными указать на раскол: "Вот, некоторая часть нас верила, не предала, пожертвовала…"»

Голованов абсолютно прав, когда пишет, что в российской историографии раскол – э то пасынок. Только один историк вплоть до ХХ века всерьёз, глубоко и серьёзно писал о нём. При том, что это действительно «параллельная история», пасынок, но это же и суть русского характера и наше же оправдание перед Всевышним.

Я уж молчу, когда Голованов про XIX век пишет, он потрясающе уловил тенденцию нашего восприятия истории: уходят последние старики, в лице которых мы представляем предыдущий, уходящий век нашей истории, и этот век оказывается для нас таким далёким и непонятным, у нас с ним нет больше пересечений. Он для нас теперь такой же, какой XIII, вместе с Невской битвой и ледовым побоищем, XIV, вместе с Куликовской битвой Мы воспринимаем их как абстрактную идею, мы уже не можем почувствовать там живого, духа, интонации. И очень правдивое замечание про XIX век, век науки.

И, наверное, последнее. Я была внутренне готова, что я в этой книге это найду, потому что в «Сопротивлении небесполезно» я это тоже нашла: у Голованова очень чётко определена сущность нашего времени, современной нашей истории: «Мы живём в стрёмное время в стрёмной стране». Просто, конкретно, возможно, где-то оскорбительно. Но ведь и у Пушкина есть фраза – не дословно – про то, что я могу сколько угодно ругать своё Отечество, но я дам в морду любому иностранцу, если он посмеет со мной согласиться.

То есть я принадлежу этой земле, этой культуре, и я вижу её боль и беду. Помните, когда Татьяна Семёновна [Александрова] говорила о любимых книгах, то речь шла о врачах? Так вот Голованов тут – хирург. Он беспощадно ставит диагноз всему, что с нами происходит.
И не знаю… но я бы очень хотела задать ему вопрос (простите, я первую страничку покажу, как она у меня выглядит – ужасно, потому что в запале писала, где могла).

Удивлённый смех в зале.

Резник Юлия Наумовна: А возможно, потом исследователи весьма заинтересуются Вашими пометами и записями на полях… Так что, возможно, Вы правильно делаете, это же потом всё настолько интересно будет!

Криушина В. А.: Ну да, как у Пушкина, конечно.
[Возвращаясь]: Первая главка книги называется «Ночь». Когда я прочитала её, про обезьян, расстрелянных в Сухумском питомнике, у меня возникло сомнение, смогу ли я дочитать эту книгу до конца, мне сразу стало плохо, и мне захотелось её убрать. Но отступать было некуда, я поняла, что читать буду, только главу про оленей, я – повторю – пропустила. А на первых страничках образ потрясающий: «Я знаю: настоящие мысли всегда появляются после. После того, как дело сделано. И нет никакого смысла обращать внимание на эти косяки рыб…» То есть косяки рыб – это мысли в наших бессонницах. По-моему это замечательный образ.

И вот глава, которая называется «Ночь», тут – Татьяна Семёновна [Александрова] подтвердит – у меня написан вопрос: «Готовы ли мы вступить в новое будущее?»

Буквально позавчера на канале «Культура» был очередной фильм про тайны египетских пирамид и цивилизацию майя, и в очередной раз трясли эту тему – 2112, 2012…, понятно, о чём речь. Да, мы с потрохами куплены этим телевидением… Голованов чётко констатирует: нас прогресс обобрал. Мне очень понравилась эта фраза. Мы не замечаем, что мы обобраны прогрессом, мы превращены в нищих с точки зрения нашего внутреннего ядра. И это состояние «ночи» с косяками рыб, а эти косяки рыб – это ужас. Не знаю, воспринимаете ли вы всерьёз эти цифры – 2012, нас много раз уже пугали, возможно, это будет другой временной рубеж, но состояние мира, описанное Головановым, это состояние катастрофы.

Ещё буквально чуть-чуть, просто, мне кажется, этот отрывок и есть геопоэтика в литературе: «Волны, набегающие издалека, изредка приносят и выбрасывают на берег вещи. Сложив эти вещи одну к одной, как буквы(вот она реальность, которая творит слово! Основной его посыл с точки зрения смысла этой книги: показать, как из реальности рождается художественный образ)мы, возможно, прочтем очень важное послание, которое позволит этот мир понять. Но пока многих букв не хватает, и мы рассеянно перебираем рукой россыпь мировой азбуки. "С" – снаряд, снарядные ящики, спутанные веревки. "П" – противогаз, поплавки рыболовных снастей. "Б" – бочки, бутылки, банки из-под пива(помните, Алику «приходит» бутылка из Швеции? и приглашение на карнавал? это ли не ирония судьбы – что посылает, выбрасывает море... а его мечта?) "В" – кусок вертолетной обшивки. "Г" – гвозди, вколоченные в брёвна. "К" – контейнеры для посуды… Алик и Толик вспоминают, как люди находили на Кошке бомбы, "ушастые" морские мины, оставшиеся от сплошных минных полей времен Второй мировой войны…»

И вот оно, это слово «катастрофа»: «Она только что произошла или происходит в настоящий момент. Вот единственное умозаключение, которое, не кривя душой, можно сделать, изучая следы человеческого обитания на доставшемся нам клочке земной поверхности…весьма вероятно, что оказавшись в иных уголках Земли (помните, он представляет, что инопланетяне прилетели на Землю и читают эту Мировую азбуку, оставленную человеком?)мы сделали бы о человеческой деятельности иное умозаключение. Но ничего не поделаешь – мы в роли неких посланцев очутились здесь и видели безумие мира. Оно близко. Оно грызет мир без устали, как крыса. Оно торопится, пока некому остановить его и Земля осталась без богов».

А помните, как он объясняет, почему Земля остаётся без богов? Потому что боги не могут равнодушно смотреть на то, что сделал человек с сотворённым богами миром, и боги покидают свои места. И вот, причём здесь совершенно не важно, какой это будет год и какое будет число: «Я говорю о неизвестности. Потому что в ощущении конца времен есть также пространственное ощущение – края. За которым – неизвестно что, но что-то есть или будет обязательно. Неизвестность в том, как попасть, как заглянуть за край. Что там? Мы не знаем. Любовь или смерть? Не знаем. И не знаем пароля, по которому бы пропускали за. И вот, имеем то, что имеем: прошлое, умершее вместе с богами, безумное, лишенное смысла настоящее и будущее… Будущее надвигается, как стена страха, ибо мы все чувствуем, что всё изменится – но что и в какой момент, не знаем. И в чем спасение, что пойдет в зачет – тоже не знаем. Не знаем, почему необходим какой-то выбор, и до какой поры не поздно будет сделать его, этот проклятый неизвестный выбор».

Слово «ночь», с которого начинается эта книга, для меня в определённом смысле – символ той катастрофы, которую переживает сегодня человечество. Мне кажется, нет на земле сегодня людей, которые бы этим ощущением, хотя бы в какие-то минуты скорби, которые мы, может быть, себе позволяем, не были бы озабочены. Но мы – понятно – эти мысли гоним из своего сознания, потому что если в них жить, то можно умереть.
Знаете, я для себя в «Острове…» нашла вот ещё какую вещь потрясающую: я уже признавалась, что имея философскую степень, много лет я преподавала этику, специальность моя – эстетика, а защищалась я по эстетике природы…

Голос из зала: То есть, это «Ваша» книга…

Криушина В. А.: Моя, абсолютно! Абсолютно! Наверное, поэтому она меня так до глубины души и ранила… И вот я на этой третьей странице нарисовала самые любимые свои буквы: «Ч» - человек, и «П» - природа. И я поймала себя на одной мысли: что у него очень часто описания человека и описания природы соседствуют, они в книге прямо находятся на соседних страницах. Напомню вам один эпизод, это в самом начале, ещё в Печоре: …передо мной предстало «худое, жилистое продолжение красной шеи, так-то обычное, но вообще-то н е з д е ш н е е лицо, преображенное неустанной работой духа spiritus vini. Неусыпно бескрайними зимними ночами трудился над этим лицом демон-алкоголь, то озаряя эти бесцветные глаза сполохами северного сияния (посмотрите, какое потрясающее описание человека-алкоголика, вот они – люди! Я на одной странице даже подчёркивала количество слов «пьяный»!) он выражал сосредоточенность, присущую глаголу "держать" - худая красная рука, действительно, придерживала лежащий под сидением мешок (слово «держать» в духовной культуре – «ДХР», «дхарма» это индийское понятие, ключевое для смысла Вселенной, а здесь – рука, которая держит лежащий под сиденьем мешок!) но в более общем смысле это лицо выражало беспечность отчаяния, которую в равной мере можно было принять и за радость, и за безумие».

А на соседней странице взгляд из вертолёта на предосеннюю тундру: «Он видел пространство, то расцвеченное как кожа жемчужной ящерицы… то словно зеленая жаба … то как огненная саламандра… то панцырь черепахи… То реки, петляющие, как змея, видел реки, ветвящиеся, как деревья, озера в виде чудовищ, в виде гигантских излучин, в виде чаш, в виде глаз; озера цвета старых доспехов и потемневших зеркал; озера, расплескавшиеся, как небо…»

И я для себя пишу: человек, одержимый демонским духом spiritus vini, и безудержная в своих формах и фантазии природа, и мы – в контексте этой природы. И приговор вообще всему искусству: Кандинскому не надо было писать свои декларации о взрыве! Не надо было блудить в слове и блуждать кистью.

Такая широта интереса у Голованова ко всему, что есть в этом мире! Это не только гимн тундре, не только гимн Колгуеву (кстати, слово Колгуев я практически не произношу, потому что произведение – для меня – гораздо шире).
Здесь я остановлюсь, и хотела бы обратиться, попросить, призвать, пригласить аудиторию ответить (есть у меня пунктик…) на три вопроса Канта, которые он задавал практическому разуму, то есть человеку:
Первый – что я могу знать?
Второй – что я должен делать?
Третий – на что я могу надеяться?

При чтении «Острова…» практически на каждой странице я готова была написать «знать, делать, надеяться». Я нашла очень много ответов на эти три важнейших вопроса, у меня их целый список, я им вас мучить не буду, но, может быть, кто-то этот разговор поддержит?

И последнее о выборе человека. Если эта книга о пространстве и о том, как пространство живёт во времени, то Голованов очень чётко обозначил для каждого человека точку начала пути: мы как бы призваны сейчас и сюда для того, чтобы сделать выбор – жить в пространстве или жить во времени. И он дал ответ: жить в пространстве это – решиться на путь (я не придумываю сейчас, просто пересказываю его своими словами), а жить во времени это – погрузиться в потребление. Вот это и есть наш выбор сегодня. Спасибо, и простите, что получилось долго, но в этой книге есть о чём говорить.

Машковцева Т. Л.: Не знаю, кто бы хотел первым подхватить, ответить на вопросы, поставленные Верой Александровной…

Криушина В. А.: Я не призываю отвечать словами Голованова, не у всех сегодня есть книга Голованова с закладками. Но кто как ощутил, кто как понял?

Крохова И. Н.: В выступлении Веры Александровны [Криушиной] книга так глубоко и философски рассмотрена, что добавить что-то трудно. Единственное, что я для себя ещё что отмечала – что он ведь… сначала вернусь. Почему может не нравиться (мужчинам) эта книга? Потому что он ведь говорит о том, что есть главное – помните, когда он находится в Москве, он говорит, что все эти сплетни журналистские надоели, он в них грязнет, ещё немного, и он не состоится как человек. И атлас он себе будто случайно нашёл, узнал об этих художниках, и уже обозначил себе северное направление и Остров. Он отправился туда, чтобы состояться как человеку. В том мире, где он жил, похоже, он не был, не ощущал себя вполне человеком, личностью, пусть и со всеми своими ответами на вопросы Канта. И он едет на Остров, один раз, второй, третий…

И помните, ему снится сон вещий, когда Стрелок у него сердце из груди вынимает и начинает его от страхов освобождать. То есть речь идёт о свободе. И что, он говорит, такое свобода? Это Поступок. Потому что ты Поступил в этот редчайший в жизни раз, отбросив всякие опасения. Вот это и есть свобода, то есть его путешествие – Поступок, его книга – Поступок.

И я согласна с Верой Александровной, что одна из главных его тем – темы потребления и катастрофы. А ещё помните, когда он собирается уезжать с Острова, буквально в последние часы, когда заходит к нему пьяный ненец? И у него только одна мысль: оттолкнуть, уйти, уйти, он больше не хочет с этим соприкасаться! А потом улавливает всё же рассказ посетителя: что вот было у него прекрасное детство, был у него отец, прекрасный, могущественный, были у них стада, и жили они на Новой земле, а потом их с Новой земли выгнали, потому что её сделали ядерным полигоном, и сейчас он выброшен из жизни сюда, и ему нечего делать здесь, и он просто пьёт. И вот тут проснулось такое сочувствие к человеку!, и слова «братство» и «гуманизм» обрели реальность. То есть эта книга очень гражданственна, гуманистична и гуманна.

Голованов, конечно, задается вопросом, зачем человек в этом мире, нужен ли вообще человек, он такое страшное зло (в конце особенно)… Что ты сделал, человек?! Погибают острова, погибают земли, народности и народы… Книга меня прямо «перепахала»! И на фоне книги видно, что не хватает сейчас нашим современникам, в частности – мужчинам, ни поступков, ни свободы. Страх… Я очень серьёзно сейчас говорю.

Крохина И. Н.: Присутствующим мужчинам придётся держать ответное слово…

Криушина В. А.: Можно, я к этому добавлю? Жаль, что я об этом забыла сказать, но эпизод этот меня тоже подчёркнут, а на полях рядом с цитатой – пометка и «Что делать?!!»: «Мне хотелось убраться с острова не замаравшись, не поранившись(мы отталкиваем от себя боль, вы знаете, я сталкивалась с учителями, преподающими гуманитарные предметы в кировских школах, которые говорят: «Я не пойду на фильм "Брестская крепость"!, зачем я буду душу свою травмировать, я не хочу этого видеть!) Увы, слишком поздно понимаешь главное – что это невозможно. И безнравственно даже. Ибо если ты попал в зону бедствия, то что-то ты должен разделить с людьми. Хотя бы слова. Тогда мне и этого было жаль и я открыто негодовал, что к нам опять ломится кто-то». И на другой странице того рассказа: «Он всё-таки пробил мою защиту». А вот про сердце – это для меня самый спорный момент в этой книге, тут мне помешало знание. Есть замечательная биография пророка Мухаммеда, написанная советским писателем Верой Пановой. И в жизнеописании Мухаммеда действительное есть эпизод, кода четырёхлетнему Мухаммеду приснился сон, будто Белый Ангел пришёл, рассёк ему грудную клетку, достал из груди сердце, бросил это сердце в таз со снегом (откуда снег в пустыне тех широт я до сих пор понять не могу, возможно, где-то в горах?), и из сердца ушла черная капля, то есть – порок, грязь. А здесь конкретно сказано: ушёл страх. Совершенное совпадение! Но Голованов нигде не написал, что есть такой мотив в мировой религии, в исламе. Хотя потрясающей силы эпизод. А помните: «А снился ли Алику этот же сон?»

Крохова И. Н.: Да-да, параллельно, потому что герой видел в глазах Алика, что он всё понимает!

Криушина В. А.: Это то чудо потрясающее, которое с нами может происходить, и на которое мы можем надеяться. Что есть человек, который увидит сон, похожий на наш!

Крохова И. Н.: Я бы хотела вот ещё на чём остановиться (жаль, что не пришла Наталья Дмитриевна Богатырёва, хотя обещала… она бы лучше эту сторону осветила). Смотрите, с точки зрения художественной как интересно он строит (конечно, это художественное произведение, хотя и на документальной основе), как много он берёт форм! Начинает он сам, то есть сначала собственный рассказ, повествование от первого лица. Потом он пишет как бы письма (эпистолярный жанр!) к своей любимой и к юному, почти мальчику, готовому и способному ещё к восприятию мира, Петру, которого потом единственного возьмёт в спутники, так как все многочисленные друзья и товарищи, с энтузиазмом собиравшиеся поехать на Остров, в результате все куда-то отошли, побоялись совершить Поступок. Потом у него появляется рассказ о себе в третьем лице: помните, появляется «Беглец». Потом приводятся дневниковые записи как свои, так и выдержки из отчётов Тревора Бетти, эпитафии с кладбища, где они побывали.. То есть такое разнообразие художественных форм, приёмов в этой книге, что делает её очень достойным именно художественным произведением. И те, кто говорит, что (Анатолий Семёнович, простите!) мол, ничего особенного, просто, наверное, не вникли.

Криушина В. А.: Можно ещё реплику про Петю, ведь диалог ценен репликами? «А потом вернулись в гостиницу, кое-как затянули от прямого солнца окно и легли спать: я еще намеревался читать что-то, а ты почти сразу уснул, улыбнувшись, и вдруг ясно, совершенно отчетливо произнес – то ли уже во сне, то ли в том волшебном состоянии, которое предшествует ему: — Хорошо (опять границы нет!) Вот за это "Хорошо", Петя, я буду помнить тебя всегда». Вот это ободрение, в полусне, которое словом вот так вырвалось…

Крохова И. Н.: Он так ободрил его!

Криушина В. А.: Правда, самым замечательным словом, наверное, которым мы можем описать своё состояние, он ободрил его. И есть человек, который может тебе сказать это слово – «хорошо» в ответ на твой поступок.

Машковцева Т. Л.: Я очень надеялась, что у нас сегодня выступят Татьяна Семёновна и Елена Викторовна… И хотелось бы услышать от мужчин, которые эту книгу читали, почему не понравилось.

Василевский Анатолий Семёнович: В моей молодости таких людей было полно.

Крохова И. Н.: Вот! Вот это точно.

Василевский А. С.: Я помню в Москве в какой-нибудь клуб приходил человек и говорил: «Пойдёмте!» И находились люди, и договаривались, и шли.

Криушина В. А.: Ну вот мама у меня.

Шутылева Е. В.: Да!Да!

Криушина В. А.: Даже зимой, в моей молодости, это недавно совсем было…

Василевский А. С.: И я очень понимал этих людей, жизнь наша такая, «заедает», честно говоря, и основная работа, и общественная, которой было не меньше... А потом, был, скажем, у нас преподаватель на геофаке, он решил, что неправильно указан исток реки Вятки… Он пошёл в одиночку! в те края, чуть не погиб, но сделал… Вообще тогда как-то легче, кажется, жилось, не знаю…

Криушина В. А.: Легче на подъём!..

Василевский А. С.: …была возможность «подоить» государство иногда. Представьте себе, мы, например, в молодости (то есть почти в возрасте Голованова) на шлюпках и вёслах делали вояж от Кирова до Сталинграда [восхищённые возгласы], это мы плыли, если память не изменяет, дней двадцать пять, а потом так себя вознаградили! Тогда как раз в Пушкинском музее была «выставлена» Дрезденская галерея, и мы дёрнули от Сталинграда в Москву и, приехавши, ночевали там, около музея, на травке. А потом ещё два часа сидели утром, ждали, потому что Молотову вздумалось туда пойти и там перегородили все залы… То есть «и хорошо было!». Возвращаясь. Чем мне эта книжка не понравилась. Я целиком одобряю, как вы её воспринимаете, очень поэтически. Но я думаю вот что: Голованов, конечно, человек талантливый, но он съездил, а потом он стал думать, зачем он поехал, та не мог бы он подумать немножко раньше, а?

Жигалин А. В.: Нет, но он готовился же очень долго…

Криушина В. А.: Нет, он внятно это очень формулирует.

Василевский А. С.: …И вот он собрал, так сказать, с бору по сосенке, со всех сторон… Ему там и географическую тайну надо было найти, и старообрядцев, и кого только ещё…, и загадку сииртя разгадать, если только он не соврал. Но он сумел на всём этом сделать книгу, конечно, тут он молодец.

Жигалин А. В.: Это называется «между диссертацией и медитацией».

Василевский А. С.: Но вы сами понимаете, что написано и описано это всё не очень хорошо, уж слишком много всяких повторов. И живёт автор в какой-то пустоте, понимаете, там больше чем полкнижки – о своих ощущениях. Чехов вот тоже написал книжку о своём «путешествии», но о своих ощущениях он так не распространялся.
И поэтому автор мне показался, извините, несколько легковесным человеком. Может быть, талантливым, но….

Криушина В. А.: Но он считает, переживает каждый шаг, наполняет их смыслом… Нет, у него очень всё богато…

Шутылева Е. В.: Очень богато, просто это действительно абсолютно разные подходы.

Жигалин А. В.: Возможно, почему ещё мужчинам не нравится – потому что там очень мало про женщин. А женщинам именно это и нравится.

Криушина В. А.: Да: «Любимая!...», «Чужая любимая!...»

Шутылева Е. В.: Это вообще, мне кажется, образец русской экзистенциальной прозы.

Голоса: Да! Вот!

Шутылева Е. В.: Понятно, что именно во Франции он получил такое признание. Мэтры экзистенциализма – Кафка, Сартр, Камю – все из Франции! Но они, как бы точнее выразиться, более замкнутые, камерные, городские. А здесь гораздо шире взято: и природа, и человек, и всё это каким-то особым образом преломляется. Это совершенно изумительно.

Во-первых, язык. Язык, от которого мы вообще отвыкли, потому что кругом ужасное «ситуационное» макулатурное чтиво, от которого зубы болят, там ведь не только мозгов нет, там вообще ничего нет, кроме нагромождения примитива! И тут вроде бы такой же русский язык, но – боже мой!.. Я очень люблю Тургенева, для меня это один из образцов русской словесности, языка, его изумительного среднерусского звучания, его течения, ведь действительно, как будто бы речка течёт в средней России, будто над ней зелёные ивы наклоняются, и она журчит, журчит… А здесь язык, ну конечно, может быть, северный, но чистый, отмытый, какой-то резкий. Читаешь и видишь три стихии: глина, вода и небо. Этот плоский остров, огромное небо над островом, как он пишет, в виде блюдца загибается. Понимаете, мороз по коже, читаешь, и чувствуешь, что внутри у тебя тоже что-то очищается.

Вот мы читаем, что едут люди в Ашрамы в Индию для того, чтобы себя очистить, получить какой-то духовный заряд… Помните, в «Лезвие бриты» [И. Ефреморва] описано, как он сидит там где-то на горе, и он себя теряет и как будто поднимается над землёй. Вот с Головановым такое же ощущение, по крайней мере, когда ты за ним идёшь, ты тоже начинаешь отрешаться от этого быта, от всего.

Некоторые вещи, мне кажется, вообще на цитаты можно растащить. Я вот посмотрела, что такое свобода: это металлические ржавые конструкции, которые по всему миру расставлены, то есть это иллюзия, которая человека заключает как в клетку.

У него кроме таких цитат можно найти интереснейшие аналогии: помните?: «Между островом Бугрино и Россией». Мне напоминает это огромный грузовик, который завис над бездной и только, чудом зацепившись, держится на каком-то деревце. И малейшее неверное движение – и мы обрушимся все вниз. Помните, он рассказывает про Бугрино, во времена расцвета Советского Союза, когда было много денег на всё, и вообще всё было замечательно, и поскольку остров на одной долготе с Ульяновском, туда также вложили средства, построили школу, поликлинику, звероферму, пошивочный цех… И вдруг Союз рухнул. И Остров, и его жители оказались совсем в другой обстановке.

Но вообще-то все мы, вся Россия оказалась в такой ситуации. Их выдернули из кочевий, лишили привычной работы, посадили перед телевизором, дали деньги, и они отвыкли от своего коренного образа жизни. То есть они потеряли не только оленей, но и свободу, единение с местностью – всё. И нас тоже выдернули из тёплого житья и бросили, мол, вы живите вот так, по другому образцу! А мы не можем так жить, как ненцы не могут жить на европейский манер. Мы тоже не можем так жить, и мы тоже зависли – это же 1994-й год! И вот эти аллюзии у него настолько сильно просматриваются!

И у Голованова есть настоящий гуманизм, он человека чувствует, но это настолько сегодня неприсуще сегодня обществу! Сегодня превозносится и ставится во главу угла человек потребляющий. Сегодня ещё и – как он говорит – настолько текущей, сиюминутной информации много, что в нашей оперативной памяти не остаётся места для мыслей, для зрелых мыслей. Мы просто жуём информацию, но мы ничего не производим, выхода полезного продукта у нас нет. Этот Остров, эта книга – это сколок нашей жизни.

И что обидно – её не заметили. Шорт-листы, в которые включают непонятно что (вы извините, я канал «Культура »смотрю постоянно), и премии дают непонятно за что, я тут с главным редактором «Литературной газеты» Юрием Поляковым соглашусь. А вот «Остров…», на сегодняшний день одно из знаковых произведений, говорящих о том, что русский язык жив, и не просто жив, он развивается, развивается в контексте философском, и что он переводится! не заметили. Недавно, кстати, демонстрировали на «Культуре» сюжет о русской передаче, переведённой французами (интересно, на другие языки не очень переводят, но французы, поскольку борются за свой язык, они и другие языки уважают), где говорили как раз и об этом романе.

Я считаю, что это просто совершенно потрясающая книга, одну-две на сегодня можно рядом поставить, она не только даёт возможность насладиться языком, она ещё и удивительным образом напоминает о существовании чувства братства.
И мне не понравилось сравнение Голованова с «мудрым Фолкнером, сильным Хемингуэем, любимыми Дефо и Стивенсоном», которое сделал критик. Так одного современника русского Голованова противопоставлять четырём зарубежным писателям, пусть признанным классикам! Неужели не нашлось в русской литературе автора, с которым можно сравнить Голованова? Или критик не очень хорошо знает отечественную литературу? Такое сравнение было (мне, во всяком случае) обидно и неприятно.

Машковцева Т. Л.: Спасибо!

Крохова И. Н.: В общем, вывод такой, чтобы понять, по-настоящему прочитать эту книгу, нужно иметь определённый багаж культуры и определённую культуру чтения. И нам всем надо её повышать!

Голоса (в том числе – Жигалин, Машковцева, Крохина, Василевский): Но какие книги можно рядом с «Островом» поставить, похожие, каких русскоязычных авторов назвать? Таких мало?..

Шутылева Е. В.: Проблема в том, что я сейчас не так хорошо уже запоминаю названия, всё-таки надо записывать, ну вот из современников, если я не путаю, то, например, «Путешествие за языком» как-то мне Вы, Ирина Николаевна (Крохова) рекомендовали, мне очень понравилось.

Крохова И. Н.: «Инструмент языка» Евгения Водолазкина. Она хороша, но она специфическая, немножечко другого плана книга…

Шутылева Е. В.: Другого. Но это тоже – язык. Меня вообще привлекает язык как таковой, корни языка, его использование, вообще русским языком я восхищаюсь, для меня это источник наслаждения.

Крохова И. Н.: Таких книг не так много, их надо выискивать.

Жигалин А. В.: Но они есть. Меня немного удивило, что здесь среди книг на эту тему нет книги Всеволода Овчинникова «Сакура и дуб», где рассматриваются как раз две главные островные империи – Япония и Англия, что у них общего, что – разного. Гениальная просто книга.

Крохова И. Н.: Что характерно, автор там тоже – журналист.

Шутылева Е. В.: Я считаю, если по империям брать, то у Орхана Памука очень любопытные вещи есть, у него в произведениях ностальгия по прошлым империям, Таманской, Османской, он сравнивает их с Российской империей, вот здесь интересные аналогии, он же вообще очень интересный писатель.

Жигалин А. В.: Лауреат Нобелевской премии, кстати!

Крохова И. Н.: И потом: Россия: Азия-Европа. И Турция: Азия-Европа. Сходное что-то безусловно есть.

Машковцева Т. Л.: Можно я тоже скажу? Честно говоря, я читала книгу с трудом, местами я просто продиралась, мне было очень тяжело, возможно, это во мне неуёмное самомнение, но что-то мне казалось банальным. Я всё время ловила себя на мысли: «Ну зачем мне это надо, мне это так неинтересно, какое тоскливое, нудное чтение!» Но я продралась.

Соглашусь с Анатолием Семёновичем [Василевским], мне тоже не очень понравилось, кроме того, что в целом книга показалась мне довольно нудной, сильно не понравилось мне многостраничное самолюбование автора. Ведь, как правило, в других мы видим прежде всего те недостатки, пороки и огрехи, которые присущи нам самим. Вот с этой стороны отклик книга у меня нашла. Я тоже люблю «посамолюбоваться», есть за мной, простите, такой грех. Так вот Василий Голованов, на мой пристрастный взгляд, в книге не самокопается, не рефлексирует, но самолюбуется. За это он мне сильно не понравился…

И тем не менее, в книге были страницы, благодаря которым и во мне что-то затрепетало, подскочило, отозвалось и завибрировало. Радость вызвало то, что автор, несмотря ни на что, верит в чудо. Несмотря на всю его прагматичную деловитость, на весь его рациональный ум. Обладая прекрасным классическим образованием,… он, вооружившись фонариком и этой верой в чудо, по-честному отправляется в ту загадочную пещеру искать сииртя. И даже несмотря некоторую допускаемую, разрешаемую самому себе слабость (в отличие от меня – если говорить о личностном восприятии книги – которая просто и только верит), он встал и предпринял какие-то шаги. Он пошёл искать следы загадочного народа, и он даже получил какие-то доказательства его существования! То есть я, например, даже своей бездеятельности устыдилась. И вот эти-то самые интересные для меня страницы и были в самом конце. Классика! И ещё я, например, очень благодарна ему за очень ценные «Приложения», помещённые в книге, именно наличие «Приложений» окончательно и примирило меня с «Островом…» и примирило с Ириной Николаевной [Кроховой], которая сказала мне: «Таня, ты должна прочитать эту книгу!». Оказалось, что книга «изнутри» меня воспитывала…

Крохова И. Н.: Так это и есть культура чтения…

Жигалин А. В.: Ещё две вещи не сказали. Во-первых, слово «жертвенность». Это книга, построенная на жертвенности. То есть человек пожертвовал не только комфортом, человек очень много чем пожертвовал…

Крохова И. Н.: Так это не жертва, ну чем он пожертвовал? Для него, как и вообще для настоящего мужчины, это естественно. Вера Александровна [Криушина] об этом говорила.


Жигалин А. В.: Он многим на самом деле пожертвовал, Кстати, тут есть некоторое смыкание с теми же отшельниками-священниками. И второе – геопоэтика, этой темы мы как-то мало коснулись.

Крохова И. Н.: Говорили. Вера Александровна [Криушина] и об этом говорила!


Жигалин А. В.: То есть что такое геопоэтика. У Голованова очень здорово об этом сказано, что это выражение пространства через слово. И у разных пространств разные ритмы, то есть у живущих у моря и жителей гор ритмы совершенно разные. Вот про тех писателей, которые про это говорили, и нам бы поговорить. На мой, например, взгляд, Сент-Экзюпери – тоже геопоэтика, как ни крути. Замечательные вещи «Полёты в одиночку» и «Перехожу на приём» Роальда Даля, который тоже был лётчиком и воевал в тех же примерно местах, что и Экзюпери. Там и Африка, и Греция, и Алжир, и эти разные пространства там действительно по-разному говорят. Или Хемингуэй, которого тоже уже вспоминали сегодня. У него абсолютно разные вещи с разными ритмами: «Острова в океане» - один ритм, «Фиеста» – другой, «Прощай, оружие» – третий. То есть у Хемингуэя человек тоже попадает в разные места, пространства и пытается понять суть этого места, Genius loci. Кстати, здесь на выставке лежит замечательная книга об этом «Гений места» Петра Вайля. Хотелось бы узнать, какие ещё писатели работали в этом направлении…

Крохина Е. Н.: Андрей Балдин, который к нам собирался, но так и не доехал. У него замечательная вещь – «Протяжение точки».

Криушина В. А.: Кстати, интересно, что этот «Путевой журнал» Балдин редактирует. Он у них идеолог, я это через интернет поняла, когда смотрела «Журнальный зал» (а там все «толстые» журналы представлены) – везде редакторские предисловия Андрея Балдина. Видимо, это судьба была, когда мы о Балдине и думали, и «Лампу» по его книге хотели делать…
А у самого Голованова – просто сейчас про Роальда Даля говорили – у него меня потрясли две вещи, хоть я их ещё и не пережила. У него есть путешествие по Нижнему Поволжью и Каспию, у него потрясающее эссе про Хазарский каганат, то есть он путешествует от самого севера до юга нашей страны – всё это есть в «Путевых журналах», стоит только набрать в поисковике слово «Геопоэтика», всё доступно. И ещё у него есть история своего рода, своей земли, «легендарной родины предков» в исследовании «Пошехонские иллюминации» при описании Тверской, Бежецкой земли он обращается к русской литературе… Слушайте, он очень широк, не один остров Колгуев привлёк его внимание!
Вот Елена Викторовна [Шутылева] говорила, что на афоризмы книгу можно разобрать, я абсолютно с ней согласна, и эти афоризмы мне банальными – простите – не показались. И мне радостно, что кроме меня есть люди, которые не только понимают и чувствуют так же, но ещё и лучше меня могут об этом сказать.

Шутылева Е. В.: Спасибо… Но вот помните, я даже записала себе: « между теперь и никогда». Вот мне уже много лет, но смысл этих слов мне очень понятен. Причем у Голованова вот: «свобода утрачена, талант разменян, а надежда живет в последнем отчаянном и ни на чем, в общем-то, не основанном допущении, что, может быть, еще удасться проскочить куда-то между двумя исполинскими, как скалы, массивами времени "теперь" и "никогда", зазор между которыми стремительно становится все уже и уже…»


Криушина В. А.: Чувство слова, течение слова…

Шутылева Е. В.: Да! Я бы сказала «сужается», а у него «стремительно становится все уже и уже». Причём, обратите внимание, у него очень много многоточий, это я себе даже на заметку взяла. То есть мысль у него не закончена, и он тебя подвигает на то, что ты можешь сам, в меру своих собственных понятий каким-то образом её продолжить.

Криушина В. А.: Знаете, он сам собой многоточие продолжил, потому что традиция-то эта была, он сам стал новой точечкой в этом размышлении. Вот он тут реагирует на Тревора Бетти, для меня это тоже из разряда афоризмов: «многое из того, к чему они привыкли, здесь не имеет уже цены, в том числе и логика строгих умозаключений». Мы с этим постоянно сталкиваемся в жизни.

Шутылева Е. В.: А вы помните, как его, Тревора Бетти, туда привезли и бросили его там: его, так сказать, товарищ за ним не пришёл? И он бы там просто-напросто погиб, потому что там были льды. А кто пришёл? Пришёл русский купец, на своём деревянном карбасе! Он пришёл, не побоялся ничего, он его забрал и увёз. И какое мнение прекрасное было после этого у шотландца о русских. А команда у того русского состояла из полубезумных ясновидящих ненцев… Как, откуда Голованов узнал про такие-то вещи, где он их взял, и как удивительно он оснастил ими своё повествование! А вы говорите, что здесь всё банально. Да здесь как раз всё настолько ново, настолько интересно! На меня книга произвела огромное впечатление.

Крохина Е. Н.: У нас осталось двадцать минут, но можно две минуты? Я хочу сказать как библиотекарь. У нас в отделе абонемента есть три стеллажа с новинками и наиболее спрашиваемыми книгами современных авторов, так вот у полок с отечественной литературой – а я специально всегда замечаю – очень мало людей. В основном, особенно молодёжь, стоят возле «зарубежки», и даже если предлагаешь: мол, а не посмотрите ли книги наших авторов? – они отвечают: «Нет! Страшного нам не надо! Мы не хотим душу свою травить». И за эти оставшиеся минуты хотелось бы всё-таки услышать мнения и других людей, тоже прочитавших, потравивших, нет, потративших, именно потративших душу…

Малахов В. П.: А может, – обновивших? Стёрли – и обновили?

Крохина Е. Н.: Можно по-разному называть. Кому-то это – труд, кому-то – счастье… Но именно хотелось бы услышать ещё мнения…

Криушина В. А.: Надеяться-то есть на что?!

Крохина Е. Н.: Есть! Честно: мы думали, придут человек десять, одолевших эту книгу, но вы видите, нас не только десять, нас тут – тридцать!

Криушина В. А.: Можно я одну фразу? Я Андрею [Жигалину] про женщин. Андрей, Вы сказали, нам нравится, потому что там женщин нет. Знаете, единственная фраза, которая мне показалась банальной, правда, я как на неё наталкивалась, она меня немножко травмировала. Когда он пишет: «Ты слышишь, любимая?» Вот это повторение, оно резало. Но и тут тоже – «позитив» (помните, он в самом начале к ней обращается): нашлась женщина, которая не отговаривала и не пугала тем, что в результате всего этого может случиться, а поверила в то, что ты к этому способен! По-моему, прелестное признание в любви мужчины к женщине.

Безденежных Н. Н.: Можно? Три минуты, попытаюсь очень кратко. [Криушиной Вере Александровне]: Попробую взглянуть на три заявленных Вами тезиса. Первое: а во всём мужчина, оказывается, виноват, настолько он стал сегодня неспособен ни на какие серьёзные вещи.

Крохина Н. Н.: Это женщины виноваты, что мужчины стали такими…

Безденежных Н. Н.: Нет, давайте с другой стороны: а может, это возросли требования женщин к мужчинам? А то, что он острова посетил… Не стали, знаете, на острова ездить… Хорошо, вот я на острова не ездил, но я как-то посчитал: я в сорок два пробежал марафон, я восемь лет откупался в проруби. Что ещё я сделал, так сказать, мужского, для самоутверждения как мужчины?.. Я пробежал тысячу километров: начал бегать с Рождества Христова и закончил в День Победы. Ну как тут считать? Я, может, и хотел бы съездить на какой-нибудь остров… Я сам – охотник, я в лесу ночевал много раз, и без костра, и всяко-как-попало… Наверное, это тоже проявление и стойкости мужской, и силы духа, тут ведь тоже как взглянуть. А вы говорите – мужчины! Есть ведь и другие мужчины, никуда они не ушли, не делись, не изродились.

Криушина В. А.: Да он ведь против собственного избранничества, оно ему тягостно!

Безденежных Н. Н.: Я понимаю. Конечно, в каждом мужчине сидит человек, и прежде всего человек, который должен самоутвердиться, как лидер, это мужское самолюбие, оно, если что-то не получается, да, задето. Ну да, автор, конечно, стойкий, волевой – если прожил на Острове три недели… нет, два месяца максимум жил он там, оказывается. Я думал…

Крохова И. Н.: Да Вы что!

Безденежных Н. Н.: А сколько он там жил, на Острове, три года?

Крохова И. Н.: Да он с 1992-го года туда ездил, по несколько месяцев там жил…

Машковцева Т. Л.: Да, в целом он очень недолго там был, и то – летом, всего вроде бы было три попытки.

Безденежных Н. Н.: Ну так вот: было три попытки, по месяцу. Ну, пусть полгода там человек жил в довольно жёстких условиях…

Соколова Елена Викторовна, читатель, Крохова И. Н.: Да он же книгу там написал, книгу! О книге речь-то!

Безденежных Н. Н.: Да я понял! Хорошо.

Василевский А. С.: Да не жил он там полгода, откуда вы это взяли?


Безденежных Н. Н.: Второй тезис. Там ведь так подаётся, я правильно понял? По крайней мере, Вами так было озвучено… Мол, а что жить, бороться? Надо созерцать. Вот, сиди, созерцай, молись, восхищайся. Меня что поразило: я думал, человек там три года стоял на коленях, постился, молился, наверное, чтоб постичь глубину. А, оказывается, он там три недели был, и то – с перерывами. Хорошо: несколько раз приезжал. Чтоб понять себя, испытать, да, это мужественный поступок, только уважение вызывает. Но «подвигом» это я, простите, это не назову. Да, у него творческий ум, это я всё понимаю, но говорить, что мы должны только созерцать и молиться, пусть даже после полугодового его там пребывания, я это не разделяю.

И последний тезис. Тоже Вами заявлен. Ну скверная мы страна, стрёмная, да, и мы скверные. А кто знает, как мы будем говорить через двадцать лет? Как мы будем сегодняшнюю страну вспоминать? Говорить, какое золотое время было, интересное, как мы здорово жили? Нельзя времена сравнивать – когда лучше, когда хуже, и говорить, что, мол, сегодня время у нас такое плохое. Да ничего подобного! Во все времена всегда есть что-то хорошее, что-то плохое. Да, если встать на позицию демографии, начать дальше копать, то всё понятно, но сказать, что время скверное и страна скверная...

Шутылева Е. В.: Да кто говорит – скверное! Не скверное, но стрёмное!

Безденежных Н. Н.: Ну – стрёмное! А это разные вещи?

Шутылева Е. В.: Конечно! Это совсем другое понятие!

Безденежных Н. Н.: Хорошо, но оно что, лучше от этого? Но меня такое определение покоробило, честно. Я не считаю, что «мои» страна и время лучше или хуже других.

Шутылева Е. В.: Наверное, можно сказать – экстремальное…

Крохова И. Н.: Николай Николаевич, вот и читайте эту книгу, обязательно!

Соколова Е. В: Да там такое шикарное описание нашего прошлого, прошлого этого ненецкого народа! Надо читать книгу всё-таки.

Голос: Давайте о книге, действительно

Криушина В. А.: Можно я ещё, одну фразу только. По поводу того, что он тут поднялся над всеми, всех осудил: и время, и народ, и страну.

Крохина Е. Н.: Он никого не осуждал…

Криушина В. А.: Это я по поводу. У него есть замечательная реплика, в самом начале его пути, по-моему, о местечке, которое он называет Захарвань, основанное каким-то Иваном Захаровичем. И он сам себе задаёт вопрос: а способен ли ты, Вася Голованов (понятно, он пишет немного по-другому), на простодушное счастье? Простодушное, которое открыто любому из людей, живущих на этой земле? Не ищущего ореола избранника, который пожертвовал, бросил комфорт, пошёл, чтобы кому-то что-то доказать? В нём этого нет, его это чувство мает, ему от этого чувства плохо. И мне кажется, он признался-таки в том, что он не способен к этому простодушному счастью.

Шутылева Е. В.: Да! Помните, он говорит, чтобы противостоять злу, чтобы обозначить добро, которое было и есть, надо собрать всех. И старого Пурпэя, и бабку Маремьяну, и всех-всех людей, которые несли это добро, которые даже просто что-то делали. Вот это меня просто потрясло, как у человека болит душа за то, что мы презрели, что мы отбросили. Именно то, как болит душа.

Крохова И. Н.: Да, как душа болит!


Александрова Татьяна Семёновна, читатель: Я постараюсь как можно быстрее. Немножечко.

Я просто хочу сказать, что книга на меня произвела впечатление мозаичной. Как конструктор, в котором много разнородных, разношёрстных, разностилевых элементов. И в процессе нашего разговора те или иные фрагменты были подняты. И Верой Александровной, и Еленой Викторовной, и другими. Мы тоже их все заметили. И каждый из нас выбирает для себя из книги какие-то кусочки. Конечно, тут есть документалистика, тут есть эссеистика, ту есть экзистенциальная проза, тут есть исторические фрагменты, тут есть красоты стилевые. Но. Каждый выбирает для себя, как в песне поётся.

Самое главное для меня, когда я могу сказать, что книга мне была полезной, это положительный ответ на вопрос, и он с этими тремя вопросами связан: могу ли я из неё, из того, что мне эта книга дала, собрать некую действующую модель своей жизни и судьбы.

Дело вот в чём. Когда Татьяна Леонидовна[Машковцева] ещё сказала, что человек говорит в основном о себе. Ну каким образом человек ещё может свою жизнь, своё бытие в мире оценить, как не пропуская всё через себя? Он пытается рассказать всем людям свой способ наладить свою собственную жизнь и мироощущение. Модель его сложна. Его конструкция во многом избыточна, не все элементы необходимы. Самоваропаровозоветролёт, как в каком-то мультфильме, – вот для меня Василий Голованов. Вот тут торчит какая-то фигня, вон там что-то такое выставилось… Я бы, беря для себя, гораздо, максимально его упростила.

Кстати, я очень люблю путешествовать по России. У меня нет загранпаспорта, и все мои путешествия – в районе Волги-матушки-реки и её притоков, их было очень много, и каждый раз я возвращалась из этого путешествия счастливо-разбитая. Вот у него я эту счастливую разбитость заметила. То есть человек, возвращаясь из путешествия, или будучи там, видит, что все его привычные конструкции и стереотипы рассыпались на элементы, и он начинает их собирать заново, с тем, чтобы собрать что-то более полезное, более нравственное, более красивое.

Что, как мне кажется, сделал важного автор, создав эту свою конструкцию: он показал возможность возобновления в новых обстоятельствах, в стрёмной стране и в стрёмное время Нового завета, нового союза Человека с Землёй. Как бы мы ни плакали о заколоченных окнах брошенных деревень – извините пожалуйста – никто туда не вернётся. Но человек не может не любить землю, и земля пропадёт, нелюбимая человеком. Если мы каждый для себя каким-то образом это поймём, этот вопрос не решим… Это как семья. У каждого должна быть семья, каждый должен вложить в создание какой-то структуры какую-то теплоту, причём семья – это не обязательно имеется в виду брак, это люди, о которых он заботится и которые заботятся о нём. Взаимоотношения с землёй разрушены, нормальные, они отсутствуют уже давно. Он попытался создать свои: странные, сложные, во многом непонятные и невоспроизводимые каждым из нас, потому что они безмерно усложнены его культурным багажом. Но, я хочу сказать, что при желании этот Остров легко найдётся в собственном дворе, каждым из нас. Вот всё, что я хотела сказать.


Аплодисменты.

Малахов В. П.: Спасибо. Очень хорошо!

Крохова И. Н.: Только вот что я бы поправила: не Земля пропадёт без человека, а человек без Земли.

Шутылева Е. В.: Совершенно верно. Земле человек не нужен, он ей избыточен. Избыточен!

Крохова И. Н.: Об этом он и говорит, особенно в конце.

Александрова Т. С.: Я с этим не совсем согласна, потому что я, как бы сказать, верю в Бога, и я хочу сказать, что Господь послал человека на эту землю не просто так, а для того чтобы это всё кто-то видел, кто-то ею восхищался.

Криушина В. А.: Для созерцания…

Александрова Т. С.: А просто земля… ну что она без восхищения?

Крохова И. Н.: А что сейчас землёй восхищаться? Да кто сейчас землёй восхищается?

Александрова Т. С.: Я! И Вы! И все, кто сегодня вокруг этой зелёной лампы собрались.

Машковцева Т. Л.: Спасибо всем! Если у кого-то остались невысказанные мысли, будем рады опубликовать их на сайте библиотеки, если кто-то совершит подвиг изложения их письменно, признательны заранее всем.

Материалы по теме:

Книги (из фондов КОУНБ им. А.И. Герцена):

Голованов, В.    Тачанки с Юга : худож. исследование махновского движения [Текст] / Голованов В. ; предисл. В. Налимова. - М. : «Март», 1997.

Голованов, В.   Остров, или оправдание бессмысленных путешествий [Текст] : путевой журнал / Голованов В. Я. - М. : Вагриус, 2002. – 463 с. -    1500 экз. - ISBN 5-264-00783-7.

Голованов, В.   Время чаепития. - М. : Вагриус, 2004. – 288 с.

Голованов, В.   Пространства и лабиринты [Текст] / Голованов В. Я. - М. : Новое Литературное Обозрение, 2008. – 289 с. - (Письма русского путешественника). -    1500 экз. - ISBN 978-5-86793-610-5.

Голованов, В.   Нестор Махно [Текст] / Голованов В. Я. - М. : Молодая гвардия, 2008. - 482 с. : [16] л. ил. - (Жизнь замечательных людей. Серия биографий ; вып. 1321 (1121). -    Библиогр.: с. 478-481. – 5000 экз. - ISBN 978-5-235-03141-8.

Голованов, В.   Сопротивление не бесполезно [Текст] / Голованов В.- Москва : Культурная революция, 2010. – 208 с. ; 19 см. -    1000 экз. - ISBN 978-5-250-06077-6.

Голованов, В.   Повести [Текст] / Голованов В. - Тула : Ясная Поляна, 2010. – 251 с. - (Литературная премия "Ясная Поляна"). -    Содерж.: Танк ; Время чаепития ; Мурзилка ; Эти квартиры ; Тайный язык птиц. -  - экз. – ISBN 978-5-93322-046-6.


Публикации:

Голованов, В. Ацы, бацы и другие царапки: фотограф Михаил Ладейщиков / Голованов В. // Новая юность. - 1996 - № 19-20. – С. 49-58

Голованов, В. Коллекция непрерывных опытов : фотограф Алексей Калмыков / Голованов В. // Новая юность. – 1996. - № 21. – С. 32-67

Голованов, В. Утри пот (I,II, III,IV) : эссе / Голованов В. // Новая юность. - 1996. - № 21. – С. 115-174

Голованов, В. Миг: фотограф Владимир Богданов / Голованов В. // Новая юность1997. - № 1-2  (22-23). – С. 18-26

Голованов, В. Великолепная ошибочность : фотограф Екатерина Голицина // Новая юность. - 1997. - № 3  (24). – С. 35-44

Голованов, В. . - № 5 – С. 126-148 ; № 6. – С. 120-142

Голованов, В. Волшебные холм ы : эссе / Голованов В. // Новая юность1997. - № 5-6 (26-27). – С. 165-184

Голованов, В. Стрелок и Беглец / Голованов В.Остров / Голованов В. // Дружба народов. - 1997 // Дружба народов. – 1998. - № 6. – С. 125-167

Голованов, В. К развалинам Чевенгура / Голованов В. // Знамя. - 2001. - № 7. - С. 169-184

Голованов, В. Геопоэтика и географика : путевой журнал / Голованов В. ; рубрику ведет А. Балдин // Октябрь. – 2002. - № 4. – С. 152-176. –

Голованов В. Геопоэтика Кеннета Уайта. – / Голованов В. ; рубрику ведет А. Балдин // Октябрь. – 2002. - № 4. – С. 157-159. –

Голованов, В. Тотальная география Каспийского моря / Голованов В. // Октябрь. – 2002. № 6 – С. 14-169

Голованов, В. Видение Азии : тывинский дневник / Голованов В. // Новый мир. - 2002. - № 11. – С. 91-113

Голованов, В. География скорби / Голованов В ; фото А. Назарикова // Вокруг света. – 2003. - № 9 (сентябрь)

Голованов, В. Танк : повесть / Голованов В. // Новый мир. - 2003. - № 5. – С. 74-102

Голованов, В. Мурзилка : повесть / Голованов В. // Новый мир. – 2004. - № 1. – С. 53-80

Голованов, В. Эти квартиры : рассказ / Голованов В. // Новый мир. – 2004. - № 11. – С. 75-87

Голованов, В. Три опыта прочтения «Фелицы» / Голованов В. // Дружба народов. – 2006. - № 4. – С. 155-166

Голованов, В. Тотальная география Каспийского моря / Голованов В. // Новый мир. - 2006. - № 4. – С. 124-

Голованов, В. Апокалипсис Ку : антиутопия / Голованов В. // Знамя. - 2006. - № 11. – С. 145-156

Голованов, В. В окрестностях Бакунина / Голованов В. // Новый мир. - 2006. - № 12. – С. 95-128

Голованов, В. Превращения Александра / Голованов В. // Новый мир. - 2007. - № 10. – С. 115-128

Голованов, В. Кровавая чаша : персидский поход Разина / Голованов В. // Дружба народов - 2007. - № 11. – С. 145-157

Голованов, В. Сопротивление НЕ бесполезно / Голованов В. // Знамя. – 2008. - № 12. – С. 64-111

Голованов, В. Лето бабочек : книга рассказов / Голованов В. // Новый мир. - 2009. - № 4

Голованов, В. Эпоха Антропоцена / Голованов В. // Дружба народов. - 2009. - № 10. – С. 156-178 ; № 11

Голованов, В. Тайный язык птиц : Повествование в 23 картинах с музыкальным сопровождением / Голованов В. // Новый мир. - 2010. - № 1l

Голованов, В. Эпоха рок-н-ролла / Голованов В. // Дружба народов. - 2010. - № 3

Голованов, В. Завоевание Индии / Голованов В. // Новый мир. – 2010. - № 3

Голованов, В. Бикапо : встреча в аэропорту / Голованов В. // Дружба народов. - 2011. - № 1. - С. 169-175

Голованов, В. Хазарский лабиринт : эссе / Голованов В. // ©оюз Писателей. - 2011. - № 13

Голованов, В. Хлебников и птицы : эссе

Голованов, В. Пошехонские иллюминации

Уайт, Кеннет.  Странствующий дух : эссе. перевод с англ. Г. Гриневой // Новая юность. – 1997. - № 5.


Рецензии на книги Василия Голованова:

Бак, Д. Письма мелким почерком, или Оправдание критики non-fiction : [рец. на кн В. Голованова «Остров, или Оправдание бессмысленных путешествий»] / Бак Дмитрий // Новый мир. - 2002, № 12

Габбасов, Р. Опыты чтения : [рец. на кн В. Голованова «Остров, или Оправдание бессмысленных путешествий»] / Габбасов Рустам

Ермакова А. Как закаляется своеобразие : рец. на кн. [В. Голованова «Время чаепития»] / Ермакова Анастасия // Знамя. - 2005, № 12

Иванов С. [О кн. «Остров, или Оправдание бессмысленных путешествий»]

Качан И. Крутейший шаманизм в Центре Азии : [рец. на дневники В. Голованова «Видение Азии : Тывинский дневник»] / Качан Ирина // Новый мир. – 2002. - № 11]

Костырко, С. Литературный проект "Путевой Журнал" - чтение эстетического манифеста с комментариями : об идее проекта / Костырко Сергей // Обозрение С.К. № 108 ; Октябрь № 4 ; http:Русский Журнал / Круг чтения / Периодика

Lena_Shilova Книга Василия Голованова «Остров…»

Чанцев А. Бомж Хлебников и щука с бычьими рогами [рец. на кн. Василия Голованова «Пространства и лабиринты»] / Чанцев Александр // Новый мир. - 2008, № 11

Шевелёв, И. Острова в океане : [рец. на кн. В. Голованова «Остров, или Оправдание бессмысленных путешествий» ] / Игорь Шевелёв // Время MN. – 2002. – 4 сентября (№ 157)

chto_chitat [О кн В. Голованова «Остров, или Оправдание бессмысленных путешествий»]


Василий Голованов, о нём в интернете:

Сайт «Хронос»

Сайт «Новая литературная карта России»

Василий Голованов и группа ПыЖы : [О вечере Василия Голованова с участием группы ПыЖы «Остров». В программе: презентация книги; выставка фотографий «Все ПыЖы в одной коробке», 2002]


 

Отзывы к новости
Назад | На главную

џндекс.Њетрика