Мишель Турнье
Трудное дело писать для детей
«Вне себя от волнения. Пятница взобрался на верхушку дерева. Он захватил с собой подзорную трубу и навел ее на приближающийся корабль, который был теперь отчетливо виден». В книге Мишеля Турнье «Vendredi ou la Vii Sauvage» («Пятница, или Жизнь на необитаемом острове»), из которой взят этот отрывок, Робинзон предпочитает остаться на острове, в то время как Пятница отплывает на корабле в Европу. Не удовлетворенный своей первой книгой «Vendredi ou les Limbes du Pacifique» («Пятница, или Затерянные в Тихом океане»), в которой он обратился к «Робинзону Крузо» Даниеля Дефо (1719), углубив его тему, Турнье переписал ее в более сдержанной и строгой манере. Когда в 1971 г. этот вариант под названием «Пятница, или Жизнь на необитаемом острове» вышел в свет, Турнье с удивлением обнаружил, что написал книгу для детей.
1967 г. я опубликовал свою первую книгу под названием «Пятница, или Затерянные в Тихом океане». Это был еще один вариант знаменитого «Робинзона Крузо» Даниеля Дефо, созданного в 1719 г., бесчисленные переложения» которого появились на свет с тех пор. Основную свою задачу я видел в том, чтобы как можно ближе быть к оригиналу, в то же время осторожно, исподволь наполняя его всевозможными идеями из области современной философии, психоанализа и этнографии. Нужно добавить, что в то время я только что выдержал конкурсный экзамен на должность преподавателя философии и был до отказа напичкан идеями Жан-Поля Сартра и Клода Леви-Строса.
Перечитывая позднее свой роман, я сознал его несовершенство и то, насколько он оказался далек от оригинала. На каждой странице бросалась в глаза философия, утяжеляя и растягивая повествование. Очень скоро я почувствовал необходимость переделать книгу в более строгом и сдержанном стиле, добавив чисто повествовательные эпизоды, более глубоко и органично вплетая философию в канву рассказа, не меняя ее, но делая менее заметной. Таким образом, используя «Пятницу, или Затерянные в Тихом океане» как своего рода эскиз, я написал новую книгу, ни одна строка которой не была взята из первой, и назвал ее «Пятница, или Жизнь на необитаемом острове».
Вот тогда-то и начались сюрпризы. Вo-первых, я обнаружил, что написал книгу для детей. И действительно, краткость и ясность повествования, занимательность сюжета сделали впоследствии эту небольшую книгу образцом популярной «классики» в том смысле, в каком считаются классическими книги, которые проходят в школе. В то же время — это было второй неожиданностью — я нe мог найти издателя. Именно тогда я узнал, как работают «детские» издатели или соответствующие отделы крупных издательств. В свое время роман «Пятница, или Затерянные в Тихом океане» был издан более чем десятком иностранных фирм. Но роман «Пятница, или Жизнь на необитаемом острове» был отвергнут и теми из них, где был «детский» отдел, и издательствами детской литературы, Почему? Да потому, что там, куда я обращался, действуют законы, препятствующие подлинному литературному творчеству.
Эти законы навязывают готовое, восходящее еще к XIX в. представление о детях, и символику, представляющую собой мешанину из идей и понятий эпохи Виктора Гюго и королевы Виктории. В литературе для детей США долгое время господствует заводская продукция Уолта Диснея. Издательства, специализирующиеся на детской литературе, живут в постоянном страхе под недремлющим оком разного рода объединений родителей или книжных торговцев, а также определенной части прессы — все это вместе создает «общественное» мнение, где не последнюю роль играют слухи и наушничество. Издание детской книги, которая не удовлетворяет требованиям этой цензуры, не только означает, что ей будет объявлен бойкот со стороны прессы и книжных торговцев, но и дискредитирует всю продукцию издателя, отныне приобретающего репутацию «не внушающего доверия». Таким образом, едва ли можно удивляться тому, что любое оригинальное, творческое произведение автоматически отвергается издательскими кругами.
Обычно господствуют издания стандартного характера, выпускаемые «сериями», каждая из которых имеет своего редактора, и псевдописатели неутомимо штампуют по определенному шаблону предварительно запрограммированную продукцию. Каждая серия сопровождается своего рода «словесным портретом» ее «потребителя», с указанием возраста, пола и социального статуса. Часто при издании руководствуются политическими или религиозными соображениями. Если паче чаяния какой-нибудь незадачливый автор оригинального и, следовательно, не похожего на другие произведения постучится в двери подобной крепости, его рукопись могут подержать для приличия несколько дней, но даже не прочитают.
С тех пор прошло десять лет. Благодаря успеху других моих книг некоторые издатели приняли в конце концов роман «Пятница, или Жизнь на необитаемом острове». Но это были в большинстве случаев издатели чисто литературного, подчас далее авангардистского толка, не имевшие ранее дела с детской книгой.
Это заставило меня задуматься над вопросом, а есть ли вообще какое-либо основание говорить о специальной литературе для детей. При ближайшем рассмотрении оказалось, что идея «детской библиотеки» возникла совсем недавно: в тот самый период мифов о детях, бытовавших в викторианскую эпоху, о котором я уже говорил. Вы спросите, а как же «Сказки» Перро, «Басни» Лафонтена или «Алиса в Стране Чудес» Льюиса Кэрролла? А классика детской литературы: сказки братьев Гримм и Андерсена, восточные сказки, «Путешествие Нильса» Сельмы Лагерлёф или «Маленький принц» Сент-Экзюпери? Но ведь нужно признать, что, за исключением Сельмы Лагерлёф, ни один из этих авторов не писал специально для детей. Правда, будучи глубоко одаренными людьми, они писали так хорошо, ясно и выразительно — что удается не многим и случается так редко, — что их могли читать все, даже дети.
Для меня это «даже дети» является очень важным и даже решающим. Это стало моим идеалом оценки литературы, к которому я стремлюсь, правда, не всегда добиваясь успеха и, откровенно говоря, рискуя шокировать читателя. Я утверждаю, что произведения Шекспира, Гёте и Бальзака страдают недостатком, который я считаю совершенно непростительным: дети не могут их читать. Со своей стороны я с удовольствием взялся бы за перо и переписал бы другие свои книги («Лесной царь», «Метеор», «Гаспар Мельхиор и Бальтазар») в более простом, ясном, более отточенном стиле, одним словом, так, чтобы их могли читать даже дети.
Если я до сих пор не сделал этого, причина тому не леность — хотя это и было бы гигантской работой, — а то, что это ни к чему бы не привело. Взрослые не стали бы читать эти «детские сказки», не прочли бы их и дети, т. к. ни один издатель детской литературы не согласился бы иметь дело с подобными, «нестандартными» книгами.
Однако в чем-то мне все же удалось осуществить свою мечту. В течение ряда лет я пытался создать произведение приключенческого жанра с основательной философской базой, включив в него три главных персонажа итальянской комедии: Пьеро, Коломбину и Арлекина. В конце концов мне это удалось. В итоге появилось небольшое произведение, примерно на тридцати страницах, под названием «Пьеро, или Тайны ночи». Когда издатель большинства моих произведений создал «детский» отдел, мне удалось убедить его взять эту «детскую книгу», которую он издал особым форматом, чтобы отделить ее от своих «серий» — так в некоторых городах окружают чем-то вроде санитарного кордона район «красных фонарей». Нужно сказать, что через два года книга стала столь популярной, что была включена в одну из регулярных серий издательства — подобно тому, как проклятый и изгнанный отцом сын, разбогатев, становится вновь желанным в родительском доме. Но как бы то ни было, эти тридцать страниц — за которые я бы отдал все мои остальные книги — не могут найти издателя за границей.
После того как второй вариант «Пятницы» стал таким популярным, меня постоянно просят выступить с рассказом об этой книге перед школьниками — во Франции и франкоязычных странах. Дети задают мне вопросы, на которые я стараюсь дать ответ. Они не более «детские», чем вопросы взрослых, скорее даже менее «детские». Их прямота всегда затрагивает самую суть дела: как долго вы писали книгу? Сколько вы зарабатываете? Что говорит ваш издатель, если в вашей рукописи встречаются орфографические ошибки? Сколько в ваших книгах правды, а сколько выдумки?
Вынужденный отвечать на подобные и сотни других вопросов, я очень многому научился, т. к. взял за правило отвечать откровенно и исчерпывающе. Последний вопрос, в частности, ставит под сомнение всю эстетику литературы. Стоит ли напоминать, что свою последнюю книгу Марта Робер назвала «Литературная правда»?
Я начинаю отвечать, записывая на доске цитату Жана Кокто: «Я — ложь, что каждый раз вещает правду». Затем я рассказываю им, как издавался «Робинзон Крузо» Дефо (часто дети читали мою Книгу «Пятница»), В основу романа Дефо положено действительное событие: это история рулевого портлендца Александера Селькирка, выброшенного на остров Мас-а-Тьерра в Тихом океане, где он провел четыре года и четыре месяца. История Селькирка стала известной благодаря дневнику капитана Вудса Роджерса, который нашел потерпевшего кораблекрушение и вернул его в цивилизованный мир. Но кто его читал? Кроме горстки специалистов — никто. В то же время «Робинзон Крузо» Дефо до сих пор пользуется действительно всемирной известностью и популярностью.
Почему же вымысел захватывает гораздо сильнее, чем правда? Вопрос немаловажный, и тот, кто найдёт ответ, поистине получит ключ к созданию шедевров. Вовсе не претендуя на это, я все же попытаюсь хотя бы частично пролить свет на эту загадку.
Наиболее замечательно в повествовании Дефо то, что только прочитать его — это не все. Вообще-то я думаю, что не так уж многим довелось прочитать книгу в полном, неадаптированном издании. Сила и достоинство книги именно в том, что она вызывает неудержимое желание переделать ее по-своему. Именно поэтому, как я уже говорил вначале, существует бесчисленное количество вариантов изложения сюжета, начиная с «Таинственного острова» Верна и «Сюзанны-островитянки» Жироду до «Швейцарских Робинзонов» Висса и «Образов Робинзона Круза» Сен-Жона Перса.
Некоторые шедевры — благодаря этому они и являются высшим достижением мировой литературы — дают стимул к творчеству, в них — заразительный дух творчества. Разбудить фантазию читателя — вот, по-моему, вершина искусства. По словам Поля Валери, вдохновение — это не состояние, в котором поэт творит, а состояние, в которое он приводит читателя. Думаю, это высказывание должно стать знаменем и краеугольным камнем новой эстетики.
Но не означает ли это, что главным критерием литературного произведения является его воспитательная poль? Как говорил Монтень, ребенок — это не сосуд, который предстоит наполнить, а факел, который нужно зажечь. Уверен, что лучше и не скажешь. Когда я замечаю огонь в глазах моих юных читателей, живой источник света и тепла, который зажгла в ребенке моя книга, я воспринимаю это как победу. Это редкое, но бесценное вознаграждение стоит всяких трудов, искупает одиночество и непонимание.