Есть что сказать
В Кирове побывал известный писатель Евгений Водолазкин
Встреча с читателями состоялась в литературном клубе Герценки «Зелёная лампа».
Члены клуба шесть лет следят за творчеством Водолазкина (в 2010 г. состоялась дискуссия по его роману «Соловьёв и Ларионов»), но не надеялись, что автор осчастливит город своим приездом. А он, оказывается, сам к этому стремился.
Евгений Германович ответил на вопросы и прочитал отрывки из новой пьесы «Музей» (диалог Сталина и Кирова).
О Пушкинском доме
— В 1986-м я поступил в аспирантуру Пушкинского дома (института русской литературы РАН. — Ред.), в отдел древнерусской литературы, который возглавлял Дмитрий Лихачёв. За три года написал диссертацию, Лихачёв предложил остаться в его отделе. Разумеется, от таких предложений не отказываются.
В Пушкинском доме собраны все рукописи Александра Сергеевича. Хранятся и рукописи других великих русских писателей. Когда приезжал принц Чарльз, ему показали рукописные ноты Моцарта. Это благословенное место, заставляющее думать о вещах не сиюминутных.
О литературе и науке
— Это разные способы познания мира. Настоящая наука должна быть рациональной, сводить эмоции к минимуму. Те эмоции, которые не помещаются в науку, я отдаю литературе. Но разделение науки и литературы не исключает их взаимодействия. Наука даёт литературному творчеству материал и внимательное отношение к источникам, литература — тот гармонический взгляд, которым поверяется алгебра науки.
Писательство — это когда есть что сказать. Вспоминается старый анекдот о лорде Генри, который до 13 лет не говорил, а потом вдруг сказал: «Однако сэндвич подгорел». Его спросили: «Почему вы молчали так долго?» — «Да потому что сэндвичи не подгорали».
Сэндвичи для меня сейчас не то чтобы подгорели — их стало мало. Научная работа перестала вмещать всего меня, поэтому я обратился к литературному творчеству.
О романе «Лавр»
— Культу успеха, господствующему в обществе, хотелось противопоставить нечто иное. Но менее всего меня привлекала возможность учить. Это не дело литературы, да и права такого мне никто не давал. Пока писал книгу «Лавр» (о жизни православного святого. — Ред.), сам учился.
Предприятие было рискованным. Проблема описания «положительно человека» чрезвычайно сложна. На современном материале решать её почти невозможно. Я понимал, что взятый с нынешней улицы такой герой будет попросту фальшив, и обратился к древней форме жития. Только написал его современными средствами о человеке, который способен во имя другого отречься от себя. Меня интересовала не история средних веков, а история души.
Об образовании
— Происходит не просто дегуманитаризация образования, но его деевропеизация. Возникает равенство всех перед компьютерными играми, Голливудом и экзаменом-кроссвордом по литературе. Энтузиасты этого пути пока не чувствуют опасности... Но дальше придётся заниматься починкой мозгов, восстанавливать гуманитарное полушарие, без которого — это выяснится очень скоро! — полноценный мыслительный процесс невозможен. Прогресс у нас только технический, а нравственного нет. Более того: человек очень отстаёт от технического прогресса, он уже с ним не справляется.
О чтении
— Чтение филолога и писателя отличается от обычного. В нём всегда присутствует вопрос: как это сделано? Когда я читаю роман «Самодержец пустыни» Леонида Юзефовича, то думаю: как можно так здорово превращать историю в литературу?
Чтение «Современного патерика» Майи Кучерской навело меня на размышления о возможностях малой формы, которые я завершил циклом «Мелочи академической жизни». Когда читаю Сашу Соколова или Михаила Шишкина, восхищаюсь теми фейерверками, на которые способен наш язык. Назову ещё Юрия Буйду, чей роман «Синяя кровь» кажется мне очень сильным.
...Есть времена для литературы благоприятные и неблагоприятные. К последним относятся периоды общественных катаклизмов, когда жизнь интереснее литературы, а печатное слово ценится в самом оперативном варианте — публицистике.
Но рано или поздно жизнь успокаивается, и тогда приходит потребность в осмыслении. Тут на авансцену выходит литература, это её время. Такие эпохи чередовались и будут чередоваться, но времени, когда люди перестанут читать, я себе представить не могу.
Наталья Владимирова
Оригинал