УРОКИ ЧТЕНИЯ: КАМАСУТРА КНИЖНИКА
(М.: АСТ, 2013)
Книга эта увлекла меня чрезвычайно! Замечательный эссеист рассказывает о том, как он читал лучшие в мире (на его – и не только – взгляд) книги – со сладостной ностальгией, так, как обычно вспоминают любовь. В названии нет эпатажа – это именно о личной страсти к литературе, увлекательной истории взаимной любви читателя и книги. Взаимность ему была обеспечена – ведь книги родились на свет именно для встречи с нами, и не иначе!
Любовь эта, как всякая иная, свободна, причудлива, иррациональна – и всегда находит отклик в сердце того, кто и сам любил. Можно ли научиться любить? Сложный вопрос… Но существует понятие – воспитание чувств. Камасутра, конечно, здесь упомянута лишь по касательной. Но и в любви все состоит из мелочей, сопутствующих великому.
Мне было любопытно пройти по его следам, поскольку мало что из описанного им мне пока еще неведомо.
Я привела здесь цитаты – из первой трети книги. Дальше они пошли бы для меня гуще, сливаясь в страницы и целые главы совпадений.
Особенно трогательно соседство классики и острой современности, воплощение литературы в театре, кино, опыте общения с литераторами-современниками.
Инкрустация текста цитатами из прочитанного – искуснейшая! Но это не литературоведение, а настоящий читательский дневник преданного и нежного любовника литературы.
В «матером» читателе это неминуемо рождает волнение узнавания и жар вожделения – читать так же прекрасно и сладко, как любить.
Цитаты:
Только целостное – а не головное – знание преображает человека радикально и навсегда: нельзя разучиться плавать.
---
Жизнь без канона – новый опыт. Многие считают его трагичным, ибо роль отобранных веками классиков играет мимолетная поп-культура.
---
Читательское мастерство шлифуется всю жизнь, никогда не достигая предела, ибо у него нет цели, кроме чистого наслаждения. Чтение есть частное, портативное, общедоступное, каждодневное счастье – для всех и даром.
---
Как же читать классиков? Толстого – порциями, Достоевского – залпом. Первый выдерживает марафонский ритм, второй – только истерический спринт, загоняющий читателя до смерти, иногда – буквально. С романами одного хорошо жить на даче, перемежая главы речкой, чаем, грибами. Книги другого читают, болея – не выходя из дома, не вставая с постели, не гася свет.
---
Гоголь писал по-своему и был гениален только тогда, когда его несло. Поэтому читать его надо, как контракт: медленно, въедливо, по многу раз – и все равно надует.
---
Лучшее в античной литературе то, что она помещается в один шкаф, и я хотел бы в нем поселиться.
---
…у Аристофана пластический идеал по-прежнему свеж и бесстыдно нагляден:
Грудь сильна, как меха. Щеки – мака алей.
Три аршина в плечах, за зубами – язык.
Зад – могуч и велик. Перед – мал, да удал.
[…] Женщин Аристофан описывает короче:
Не зад у ней, а праздничное шествие.
---
Самое непривычное у греков – дистанция от низкого к высокому: ее не было.
---
Не доказательная сила платоновской диалектики, а глубина и точная простота брошенной вскользь реплики оправдывает чтение диалога, когда в нем есть такое:
Люди, которые проводят вместе всю жизнь, не могут даже сказать, чего они, собственно, хотят друг от друга.
---
Центральный римский сюжет – от гражданских войн до золотого века – такая лесопилка эмоций, что Спилберг не угонится.
---
Мне кажется естественным, что литературный язык не имеет ничего общего с человеческим.
---
При этом он [Чехов] профанировал свои любимые мысли – другие того не стоят. О труде у него говорят бездельники, о знаниях – невежды, о будущем – неудачники, и только чеховские врачи, разочаровавшиеся в попытке понять человеческое устройство, никогда не рассуждают и понимают все буквально.
---
[пьесы Чехова] Всякий раз, когда в пьесе появляются ничего не значащие слова, мы задеваем голый нерв драмы.
---
Библия написана первыми в мире стихами. Напрасно мы ждем от них ясности эпоса. Сродни Луне, а не Солнцу, библейская поэзия все делает зыбким, таинственным, пугающим. […] Стихи заводят, поднимают и ввергают в экстаз. Я видел такое у Стены Плача, где люди молятся, крича и скача, как Давид перед Господом. Библия, словно песенник, требует не чтения, а соучастия. […]
Библия – живая машина нравственности. Она в том, что всегда. Каждый из нас – Адам, многие – Евы, и все – Каин и Авель. Библия – личное дело. И если античности нужны комментарии, то Библии – трактовки, причем – твои. Иначе не интересно…
[…] по сравнению с Библией все наши книги несерьезные.
---
…обобщениями брезгуют все хорошие поэты.
---
[Джойс] «Про необычное пишут журналисты, - сказал он, - писатели рассказывают о заурядном».
---
Даже ничего не зная о потустороннем, мы им обязательно пользуемся. Как топор под корабельным компасом, оно меняет маршрут и упраздняет карты. Не удивительно, что, стремясь к недоступному, а может, и несуществующему знанию, мы надеемся найти в книгах то, с чем не справились в жизни.
---
[о Кафке] Бог, как секс, избегает прямого слова, зато каждая страница, включая эротическую («Песнь песней»), выигрывает, если говорить о Нем всегда и экивоками.
Как это делал Кафка. Он создал канон агностика, на котором я ращу свои сомнения с пятого класса.
---
По-моему, читать без карандаша – все равно, что выпивать с немым.
---
Метафору нельзя улучшить, уточнить, дополнить или обкромсать. Квант истины, она дается целиком и ни за что не отвечает. Хорошая метафора никогда ни к месту. […] Диктуя волю автору, метафора, если ее впустить в предложение, захватывает власть над текстом, управляя им по-своему до тех пор, пока не явится другая метафора, и все начнется сначала.
---
Метафора опасна для автора: чем она лучше, тем труднее судьба книги. В этом была трагедия моего любимого Олеши. Открыв лучшую в нашей литературе «лавку метафор», он не смог справиться со своим товаром. Его метафоры оказались так хороши, что повествование не лепилось, а рассыпалось на две-три строки, оправлявших жемчужину. […] Метафоры – топливо перемен.
---
«Коммунизм, - донеслось до меня из «Незнайки», - есть свободный труд свободно собравшихся детей». «И взрослых», - добавил я, прочитав Стругацких.
---
…в жизни, во всяком случае – моей, философия играет роль смежную с религией: не верю, надеюсь и не могу обойтись.
---
-Что такое философия? – спросил я Пахомова.
- Газ флогистон.
- Но ведь его нет!
- Пока в него верили, флогистон работал.
- А когда перестали верить?
- Придумали другой флогистон.
---
Профессиональные юмористы казались мне отчаявшимися людьми, обреченными вымаливать смех, как несчастливые влюбленные – поцелуи. Иногда мы, слушатели, тоже сдаемся – из жалости, по слабости характера, но чаще – за компанию. […] Текст с юмором, как чай с полонием, действует не сразу, но наверняка.
---
Поскольку Холмсу закон не писан, его всюду сопровождает усатая Фемида.
---
Латиноамериканская проза заменила ту, что обещали, но не написали почвенники. Нового Гоголя мы нашли себе за границей. Звали его Маркесом.
---
Вуди Аллен занял место комического еврея, пустовавшего со времен Паниковского.
Татьяна Александрова
http://l-eriksson.livejournal.com/704874.html