Жатва.

После короткой передышки по завершении покоса приступали к жнитву ржи. Нашей матери приходилось одной выполнять эту работу, немного помогала сестра, а я ещё был мал для этого, мог изрезать себе левую руку серпом. Для меня была другая работа – носить в поле в берестяном бураке квас, но и это было мне трудно. Снопы вязали соломенными жгутами и ставили суслоны по 40 снопов.

По окончании жатвы снопы возили домой в гуменник, где отец укладывал их круглой копной, копну надо искусно свершить и покрыть соломой, чтобы не промочило снопы дождями до молотьбы.

После уборки ржи с поля матери приходилось дёргать лён, снопики его подвешивать для просушки на изгородь и дальнейшего дозревания семени. К Ильину дню (20 июля) поспевал горох, служили в поле молебен и только после этого ребятам разрешалось отводить душеньку лакомством зелёного гороха. Я туго подпоясывал рубаху и за пазуху набивал столько гороху, что моё туловище имело вид бочонка, и я целые дни, бегая, жевал горох. В июле сеяли репу в особом загоне в паровом поле, репа поспевала к 25 августа и тогда наступала радость для всей семьи. Репы было много, ели её неимоверное количество – сырую и пареную, варили репицу на молоке, пекли пироги, пареную сушили впрок.

Затем в конце августа созревал овёс и ячмень, опять матери, не разгибая спины, работали в поле целые дни. Заставляли жать и меня, но я мало мог захватить в левую руку соломы, овса или ячменя, порезывая руку. У меня ломило поясницу и вскочил на ней большущий чирей, нельзя было ни сидеть, ни лежать, была страшная боль, пока не назрел нарыв и не прорвало его.

Наконец полевые работы с хлебом были покончены, оставалось выкопать гоны картошки и выдергать репу, но картошку копали не руками, а сохой с помощью лошади, приходилось только собирать её корзинами и сыпать в телегу. На эту работу привлекали и нас, ребят. Дома под навесом картофель долго просушивали, а также выкопанную с огорода и морковь, и свёклу, а с приближением холодов часть овощей ссыпали в подвал для зимнего потребления, остальную массу овощей спускали в так называемую репную яму со срубом, где они хранились до марта месяца неприкосновенно.

Когда начинало пригревать, тогда их начинали расходовать. Картошки хватало до свежей, и она всегда была без всяких болячек, только понемногу погрызена мышами.

Привезённый с поля лён мать на гумне очищала вальком от семени, затем выстилала в лесу между пнями и кустарниками, где он под дождями вылёживался недели 2–3, потом снимала его, снова вязала в снопы и привозила домой.

С наступлением холодов вместе с ними наступала и молотьба. Работа эта была коммунальная, как и сенокос. Молотили по 5 человек поочерёдно: сегодня у одного, завтра у другого и так далее. Накануне назначенного дня для молотьбы загружали снопы в овине вплотную на колосники (жерди, разложенные на перекладину). В одном углу овина была каменка (очаг), над ней, конечно, колосников не было. В каменке в течение всей ночи отец поддерживал огонь, он следил, чтобы не залетела искра в снопы. Дым из овина выходил наружу через деревянную трубу, установленную в центре овина.

К утру снопы и зерно хорошо просыхали. К работе приступали ещё в темноте, до рассвета, с фонарями. Снопы расстилали на гумно (ток) в два ряда колосом друг к другу, а головами врозь. Молотили цепами, двигались по два человека с боков и один сзади, пройдут по той и другой стороне вперёд и обратно, повернут снопы другой стороной и проделают то же самое, потом разрезают серпами пояски снопов, обмолачивание окончено. Сгребают граблями солому и на носилках сносят её в омёты. Ржаная солома частично расходовалась на подстилку скоту и большая часть её гнила в кучах. После уборки с гумна соломы зерно сгребали и сметали в кучу (ворох). К 8 часам работа заканчивалась и все расходились по домам.

Когда мать работала у зажиточных соседей, сверх взаимной отмолотки, её за это кормили и платили деньгами или натурой.

Если погода была ветреная, отец провеивал зерно, подбрасывая его деревянной лопатой вверх. Ветер относил мякину в сторону, а зерно отвесно падало обратно. Если не было ветра, отцу приходилось стеречь зерно по ночам, а днём он заставлял меня. Провеянное зерно просеивалось большим решетом (грохотом), подвязанным к треножнику, очищалось от сорняков – торицы, рыжика, семян васильков, песка и мелких камешков. Очищенное зерно хранилось в амбаре, а для размола снова просушивалось в печке.