Страда.

Вскоре после вывозки навоза, подошло окончания поста (29.06. Петров день). На другой день (30 июня) начинался сенокос, но у нас был небольшой луговой участок за рекой Вяткой, вниз по течению этой реки, верстах в 10 от нашей деревни. Луг принадлежал четырём семьям, так что траву косили коммуной. А получилось это вот почему – когда-то четыре семьи переселенцев основали нашу деревню и назвали её Хохловы, ибо все они носили эту фамилию.

Сенокос – забота общинная. Окрестности г. Вятки. 1910 г.

Две семьи произвели на свет по два человека и две – по три человека мужского пола потомства. К последней группе принадлежала и наша семья. Каждый потомок образовал свою семью, значит, деревня стала в 10 дворов. Мужики накануне косовицы, погрузив на телеги свои орудия производства – косы, грабли, вилы и прочий скарб (бочонки с квасом, картошку, толокно, крупу, хлеб, котелки и другую посуду), захватив с собой и сыновей, у кого они были в возрасте от 7 лет, уезжали через городской перевоз на покос. Устраивали там лагерь, сооружали шалаши из холщовых пологов для укрытия от дождя и ночлега, мальчишки заготовляли дрова для костров. На следующее утро чуть свет приходили женщины, приносили хлеб, молоко, заготовку для киселя. Тотчас же приступали к работе. Косили у нас не литовками, стоя, а косами-горбушами с короткой рукояткою, внаклонку. Такая работа была очень трудна, надо было для этого иметь хорошую тренировку: после двух взмахов в левую сторону, два – в правую и так далее, для этого нужно перехватывать с виртуозной быстротой рукоятку косы попеременно, то той, то другой рукой конец черня. Работали ритмично, быстро, так как косари следовали близко за впереди идущим и, если кто-нибудь замешкался, то задний мог подсечь ноги переднему или зацепить косу впереди идущего. Особенно это было трудно слабосильным женщинам. Часа через два женщины шли приготовлять завтрак, а мужики продолжали косить, пока жёны позовут завтракать. Мой отец по состоянию здоровья не только косить не мог, но даже при ходьбе хрипел и задыхался. Поэтому он точил только косы и помогал сгребать сено. После завтрака сразу начинали косьбу, гнали всё скорей, скорей!, боясь, чтобы не захватил дождь, тогда сенокос затянется, и сено получится плохого качества. Подкосив весь луг, сгребали граблями высохшую траву, т.е. сено сгребали в длинные валы, из которых делали копны, которые мы, мальчишки, сидя верхом на лошадях, подвозили волоком к месту будущего стога, делалось это так. Длинный прут или гибкий шестик возле земли просовывался, этот так называемый лучок, сквозь копны и на противоположную заднюю сторону с передней перебрасывали верёвку, которой перетягивали, сдавливали сено и волокли к стогу. Точно так же, как и завтрак, женщины приготавливали обед и ужин. После обеда на часик засыпали. Перед ужином мужики мелким бреднем ловили в окружающих озёрах рыбу, мальчики им помогали. Попадались щуки, сомы и караси и даже мелкая рыбёшка величиной с овсяное зерно (её так и называли «овсом»). Некоторые мужики эту мелочь глотали живьем. Варили коммунальную уху. Один мужик имел ружьё и подстреливал часто прилетевшие на луга большие стаи голубей. Настреляет несколько штук, тогда из них варили суп, заправленный овсяной крупой и картошкой, и это был коммунальный обед или ужин.

Женщины каждый вечер уходили домой, одной надо было накормить грудного голодного младенца, другой – доить корову. Несчастные малютки умирали, как мухи, от поносов. В течение дня их пестовали или дряхлая старуха-бабка, или подросток-девочка. Кормили их коровьим молоком из коровьего рожка и коровьим же соском от вымени коровы. Соски эти были даже с шерстью, их продавали в засаленном виде мясники на базарах. Естественно, что соски эти закисали, в них заводились даже черви. Нетрудно понять, мог ли быть здоров и выжить ребёнок при таком качестве и режиме питания. У кого не было коровы, до возвращения матери совали в рот малышу хлебную жвачку. Кроме того, больного ребёнка облеплял рой мух, привлекаемый смрадом извержений.

Другая несчастная мать даже на час не могла уснуть: то ребёнок плакал, то надо было хлебы испечь и до рассвета надо было прошагать десять вёрст на покос, и не налегке, а тащить хлеб, кисель, а у кого есть – то и молоко. И не только у нас, но и в других деревнях у женщин такая же женская участь, немногие жили зажиточно. Когда всё сено было подвезено к остожью, мужики приступали метать сено, то есть делать стог продолговатой формы, одни вилами кидали сено и придавали нужную форму стогу, а другие укладывали всё выше и выше и вершили его, но для этого нужно было искусство, надо было сделать так, чтобы дождевая вода не проникала вглубь стога и не сгноила сено, а скатывалась, как с крыши. Закончив дело со стогом, мужики огораживали его, потому что на лугах пасли крестьяне ближних деревень свой скот, но без пастуха. Понятно, что после окончания работы снимались с лагеря и уезжали домой.

Когда осенью встанет лёд на реке и установится дорога, по первопутку возили сено домой, делили его подушно, т.е. по количеству членов семьи мужского пола. Сена этого нам хватало прокормить одну только лошадь, поэтому нельзя было иметь никакого скота, кормить нечем.