Главная > Выпуск №43 > VIII класс Вятской гимназии (Воспоминания)

VIII класс Вятской гимназии (Воспоминания)

К. А. Палкин

ОБ ЭТИХ ЮНОШАХ

На фотоснимке коллектив учеников VIII класса Вятской гимназии (тогда единственной).

Снимок сделан в августе или сентябре 1911 года, когда эти юноши стояли уже на пороге самостоятельной жизни, маячившей им из окон гимназии. Восьмиклассники уже говорили о своём дальнейшем пути, о выборе профессии.

Все они видели себя уже студентами. Так и случилось. Только один из тех, кого мы видим на снимке, не стал тогда студентом, так как не был допущен к экзаменам на аттестат зрелости, а проще говоря, был оставлен на второй год в восьмом классе.

Таким оказался Веня Гутман.

Когда пишутся эти строки, прошло 67 лет с тех пор, когда был сделан снимок.

Прошла целая жизнь.

О чём теперь может рассказать, напомнить эта фотография?


VIII класс Вятской гимназии
Лежат: С. К. Еремеев, А. А. Березовский, Б. Ф. Даденков.
Сидят: М. Прозоров, А. К. Моралёв, Н. Христолюбов, П. П. Сергиев, Н. Е. Россихин, Б. Д. Коновалов, В. Гутман, С. Вишневский, Н. Н. Лавровский, А. Ижболдин.
Стоят 1-й ряд: Е. К. Старцев, К. А. Палкин, Г. И. Завалишин, Я. Яговкин, П. В. Плесский, В. Широкшин, П. Дрягин, М. Д. Афанасьев, Б. Левитский, Н. П. Воинов.
Стоят 2-й ряд: Е. А. Леонтьев, Н. Световидов, Г. Кулагин, С. Рязанцев, А. Гусаров, С. Шубин, В. Мальков, А. А. Сычугов, А. Пономарев, С. А. Танаевский, Г. Войналович.
На обратной стороне фотографии подпись: осень, 1911 г.

ЛЕЖАТ НА ТРАВЕ

[1.] Первый слева СЕРЁЖА ЕРЕМЕЕВ. Он из Яранска, где жили его родители.

В седьмом и восьмом классах я сидел с ним на одной парте. По окончании гимназии Серёжа уехал в Казанский университет на медицинский факультет.

Врачом он возвратился в родной город и врачевал яранских людей до конца своей жизни. Население говорило о нём как о хорошем хирурге.

В 1925 году я приехал в г. Яранск по делам службы. Узнаю, что Сергей работает здесь врачом. Мы встретились и провели вечер, конечно же, в разговорах о гимназических годах, о наших товарищах, о своей работе.

Через десять лет после этой встречи Еремеев побывал в г. Вятке. Состоялась вторая встреча, на которой были ещё два товарища по классу — Миша Афанасьев и Алёша Сычугов, работавшие в Вятке.

И ещё раз я встретился с Сергеем в 1954 году. Снова довелось мне быть в Яранске. Сергей Константинович был уже признанным авторитетным хирургом.

Через несколько лет я узнал, что он уже закончил свой жизненный путь.

2. Рядом с Еремеевым САША БЕРЕЗОВСКИЙ. Он — вятич. Его отец был помощником классных наставников в нашей гимназии. Была такая должность. Его работа состояла в том, чтобы поддерживать порядок в стенах гимназии и наблюдать за поведением гимназистов вне гимназии.

Саша тоже был студентом Университета, но, кажется, курса не закончил.

В первые годы Советской власти я встретился с ним как с директором Вятского шубно-овчинного завода (береговой район).

Однако директорствовал он недолго: заразился сапом и умер.

3. И третий из лежащих на траве — это БОРИС ДАДЕНКОВ. Он поступил в Киевский университет и переехал туда на постоянное жительство. В Вятку он не приезжал. О его дальнейшей судьбе ничего не слыхал.


СИДЯТ НА СКАМЬЕ (слева направо)

1. МИША ПРОЗОРОВ. Он сельский житель. Его родные жили где-то вблизи села Макарье, что за рекой Вяткой. Он был студентом Казанского университета. После гимназии я встретился с ним в двадцатых годах. По его словам, он работал в какой-то кооперативной организации.

Он очень рано умер.

2. КАЛЯ МОРАЛЁВ1. Так звали его товарищи, а в действительности он был Аркадием.

По окончании гимназии с золотой медалью, что открыло ему путь, он поступил в Петербургский политехнический институт. Из института он вышел инженером-электриком. Долгое время он работал в Кировском Облплане и ушёл отсюда на пенсию. Вся его жизнь проходила в Вятке — Кирове.

Уже пенсионером его постигло несчастье: он потерял зрение и окончательно.

3. О НИКОЛАЕ ХРИСТОЛЮБОВЕ знаю мало. Знаю, что он учился в Казанском университете, но не знаю, на каком факультете.

После гимназии я с ним не встречался.

4. Вот о ПОЛИЕНЕ СЕРГИЕВЕ (товарищи звали его Поня Сергиев), он четвёртый слева, есть что рассказать.

Никто из товарищей, да и сам Поня, не мог предположить, что так нелепо сложится его жизнь.

Прежде всего Поня Сергиев — это гордость гимназии. Во всех классах шёл первым учеником и окончил гимназию с золотой медалью. Завоевал он её редкой напористостью в науках и своими способностями.

После гимназии он почему-то направился в Петербургскую Военно-медицинскую академию. Однако медицинские науки оказались ему не по характеру и не по склонностям его. После первого же семестра он оставил академию. Поступил он в Московский Лазаревский институт восточных языков. Здесь раскрылись его способности к иностранным языкам.

Поскольку я учился в Московском университете, то с Полиеном встречался довольно часто.

Полиен овладел арабским, персидским и турецким языками, отлично окончил курс Лазаревского института.

Шёл 1916-й год. Война продолжалась. И Полиен не избежал общей участи оканчивающих высшие учебные заведения, был призван на военную службу, прошёл ускоренный курс военного училища и в чине прапорщика был отправлен на персидскую границу.

Там застала его Октябрьская революция. Он не понял её и потому не принял. Иначе нельзя объяснить то обстоятельство, что он ушёл к англичанам, поколесил по белу свету, побывал в Англии, Франции, Италии и обосновался в Белграде, в каком-то международном банке. Зарабатывал он, по-видимому, неплохо. Он переписывался с родителями и братьями, жившими в Кирове, и помогал материально отцу.

По словам родных, Полиен имел намерение возвратиться на родину. С этим вопросом он обратился в Министерство иностранных дел СССР. Там предложили ему встретиться с советским послом в Вене, но власти Югославии не дали ему визы на выезд в Вену.

Началась Вторая мировая война. Связь с родными прервалась с захватом фашистами территории Югославии и в частности Белграда.

Родные Полиена считают, что он погиб в те трудные для Югославии дни.

5. Рядом с Сергиевым КОЛЯ РОССИХИН. Помнится, что он был серебряным медалистом. А дальше его путь был таким: Московский университет, медицинский факультет и увлечённость медицинскими науками.

Они захватили всё его время, и по этой причине Россихин в студенческие годы не побывал ни в одном из прославленных театров Москвы.

Так по крайней мере объясняет Коля свою отсталость в театральных делах. Он говорил: «Было некогда».

Несколько раньше обычного Россихину было присвоено звание лекаря (шла война) и он — военный врач до окончания войны.

Окончилась война, и он на родной Вятской земле, сначала в г. Орлове, а затем в Вятке. О нём говорили как об опытном враче по детским болезням и по болезням уха, горла, носа.

Умер Николай в шестидесятых годах.

6. БОРИС КОНОВАЛОВ. В наш класс он пришёл шестиклассником. Его отец — Товарищ прокурора Вятского Окружного суда — преподавал нам в седьмом и восьмом классах законоведение.

В памяти у меня сохранился один эпизод, в котором Борис показал себя большим психологом.

Произошёл этот эпизод уже в восьмом классе.

Когда заканчивался учебный год в седьмом классе и мы стали уже восьмиклассниками, преподаватель немецкого языка Рихард Осипович Эмберг дал каждому ученику немецкую книгу (книги были у всех разные) и сказал, чтобы летом почитали её, кто сколько сумеет.

В тот год лето куда-то спешило. Дни пробегали стремительно, а немецкие книжки спокойно лежали там, где нашли пристанище по усмотрению их владельцев в день отпуска на каникулы.

Не хватило лета для перевода немецких книжек. Но в последние дни каникул они со злорадством напомнили о своём существовании и напомнили гимназистам о том, чьё же задание они не выполняют. Не Эмберга ли?

Комментарии, как говорят, излишни. Оставшиеся дни каникул были отравлены сознанием крупной неприятности при встрече с Рихардом Осиповичем.

У подавляющего большинства учеников было переведено страниц десять, много-двадцать, а в любой книжке их было за сто.

Полиен Сергиев да, может, ещё один, два ученика составляли счастливое исключение. Начался учебный год.

На первом же уроке немецкого языка Р. О. Эмберг спросил у каждого (по алфавиту), что им переведено.

Робко называли первые из вызванных учеников число переведённых страниц, но увидев, что этим Эмберг и ограничивается, следующие из вызванных стали более решительно называть свои показатели. Некоторые даже не задумывались сказать, что ими книга переведена полностью.

На этом проверка результатов летней работы по немецкому языку закончилась. Однако книги оставались у нас.

Учебный год шёл своим чередом, о немецких книгах никто и ничто не напоминало. Казалось, вопрос о них навсегда снят с повестки учебного года.

До пасхальных каникул оставался только один урок немецкого языка.

Эмберг предложил к этому последнему уроку принести забытые учениками немецкие книжки. Он ничего другого не сказал.

Гром и молния не заставили бы так содрогнуться восьмиклассников, любая неудовлетворительная отметка не взволновала бы их так, как короткая, по-немецки сказанная фраза.

В головах обескураженных почти абитуриентов родилась предельно простая, но, конечно, гениальная идея — не приду в класс в тот день, когда должен состояться тот последний немецкий урок.

Но так как эта гениальная мысль родилась одновременно почти у всего класса, то она показала и свою обратную сторону — она могла посчитаться как бойкот урока немецкого языка и вызвать крупную неприятность со стороны Эмберга и директора гимназии.

Это мы поняли, и было решено, что в тот неприятный день, когда должен состояться последний в четверти урок немецкого языка, в классе должны быть все.

Будь что будет, у кого какая судьба.

Наступил этот день гнева. Начался урок.

Эмберг вызывает ученика к кафедре, взял у него книгу, открыл какую-то страницу и предложил перевести.

Перевода не получилось.

Второй и третий из вызванных не имели бо́льшего успеха.

И вот вызван к кафедре Коновалов. Остановились сердца у восьмиклассников.

Всем было известно, что не очень много внимания уделил он летом немецкой книжке, и все мы были свидетелями того, что перед уроком немецкого языка (а он был третьим) Борис исчёркал книгу, на одних страницах подчёркивал слова, где-то ставил знаки вопроса и грязной рукой измазал кончики многих страниц и даже потрепал переплёт, а книга была новая.

Не книга, а вечный совести укор!

Тогда мы не разгадали хитрости товарища.

К кафедре Борис вышел отважно и уверенно подал книгу преподавателю.

Смотрим затаив дыхание. Эмберг листает книжку от начала до конца. А затем закрывает её, оставляет на кафедре и говорит: «Вот уж сразу видно, что он (это значит Борис) работал над книгой». И отпускает Коновалова на место.

Тот победно возвращается к своей парте.

После него ещё один товарищ стал жертвой столь быстро промчавшихся летних каникул.

Ох, как тянулись минуты страшного урока! Спасительный звонок принёс освобождение до предела натянутым нервам.

Четырём товарищам-неудачникам Эмберг предложил прийти к нему на квартиру в пятницу на пасхальной неделе, с книжками.

Находчивость, а вернее сказать, дерзость Бориса Коновалова сделала его героем дня.

По окончании гимназии он поступил в военно-морское училище, кажется, в Петербурге, и перед самой войной был произведён в офицеры.

После войны Борис в Вятку не возвращался, да и отец его был переведён по службе в другой город.

7. Задумчиво смотрит с фотографии ВЕНЯ ГУТМАН. О нём товарищи говорили: хороший товарищ, остроумный, неунывающий.

Но вот в последнем классе он что-то охладел к наукам и был оставлен на второй год. Окончил гимназию он годом позднее.

По окончании гимназии он уехал во Францию, в гор[од] Нанси, и поступил в университет на медицинский факультет. Там уже учились несколько бывших учеников Вятского реального училища.

Учиться в г. Нанси Вениамину довелось только один год. Весной 1914 года он приехал на каникулы к своим родителям, а начавшаяся война закрыла ему обратный путь в Нанси.

Шла война, подходила к концу моя учёба в университете, затем военная служба, и я потерял Гутмана из вида.

И только в начале 1919 года, когда я был уже в рядах Красной армии, я встретил Гутмана в Вятском уездном военном комиссариате, где он был казначеем.

Встречи были редкими, а потом он куда-то исчез с вятского горизонта.

Прошло несколько лет. Уже в 1923 году я прочитал в «Изветиях», что в Москве, в Верховном суде слушается дело о работниках Окружного военно-морского хозяйственного управления, обвинявшихся в хищениях и крупных хищениях государственного имущества, во взяточничестве.

Сущность преступления, как помнится, такова.

Работники управления заключили с пошивочной артелью договор на пошив форменного оборудования для военнослужащих флота и передали артели сукно флотское хорошего качества.

Руководители артели это сукно сбывали на сухаревском рынке по спекулятивным, высоким ценам, а обмундирование изготовляли из материала плохого качества. Работники Военмортеххозупра принимали такое обмундирование и получали за это крупные взятки.

Артель получила от военведа хорошего флотского, дорого стоящего сукна 20 вёрст и сбыла его на чёрном рынке.

А самое-то интересное в том, что в числе руководителей Артели оказался Вениамин Гутман, а значит, он был и одним из главных обвиняемых по делу.

Закончилось дело строгим приговором: несколько обвиняемых были приговорены к высшей мере наказания, среди них и наш гимназический товарищ Вениамин Гутман.

Что произошло с ним дальше, я не знаю. После Отечественной войны от вятских знакомых, проживавших в то время в Свердловске, я слышал, что они во время войны видели Гутмана в г. Свердловске. Большего они сказать не могли.

8. Слева от Гутмана СЕРГЕЙ ВИШНЕВСКИЙ. Ростом он был выше всех одноклассников. Почему-то за ним укрепилось дополнительное имя — ЯРЕС (Ярес)2. Что это значило, не припомню.

После гимназии Вишневский поступил в Казанский университет на медицинский факультет. Поскольку он был не вятский человек и после гимназии в Вятке не появлялся, то что с ним стало дальше ни я, ни товарищи по классу не знают.

[9.] О Николае ЛАВРОВСКОМ, что слева от Вишневского, память кое-что сохранила.

В наш класс Лавровский пришёл, когда он был уже седым. Откуда — не знаю. Говорили, что отец у него умер. Мать его я видал, но из каких слоёв общества она была, не представляю.

Был у Лавровских дом на углу ул. Ст. Халтурина и ул. Ленина. Дом большой, он сохранился и доныне.

Гимназист Лавровский в классе дер[жал] себя несколько надменно, от одноклассников сторонился. Дружил он только со Световидовым и Завалишиным (о них речь впереди).

Показательно, что в класс Лавровский всегда приходил в мундире (таким он и на снимке). По окончании гимназии он поступил в Петербургский университет на юридический факультет.

Тогда мы рассмотрели Лавровского по-настоящему. Мы увидели, что он носит николаевскую шинель с бобровым воротником. Первый случай среди вятских студентов за полвека. В петлице студенческого сюртука (студенческой тужурки он чурался) красовалась ленточка студенческого академического союза. Этот союз — студенческая монархическая организация.

Значит, Николай Лавровский — черносотенец.

После Октябрьской революции я встретился с ним один раз и то совершенно неожиданно.

В начале 1919 года, будучи на службе в Красной армии, я пришёл в Окружной уральский военный комиссариат, который тогда находился в Вятке, и среди его работников увидел Лавровского в простой солдатской шинели. Что он там делал, я не спросил, но был удивлён его присутствию в таком учреждении.

После Гражданской войны довелось слышать, что Лавровский и его друг Световидов эмигрировали в Италию.

Это на них похоже.

10. И последний из сидящих на скамье — это САША ИЖБОЛДИН. Учился он успешно. Как помнится, гимназию окончил с серебряной медалью. В классе всегда был возбуждённым, нервным. Близких товарищей в классе у него не было. После гимназии он поступил в Военно-медицинскую академию в Петербурге.

Говорили, что он покончил жизнь самоубийством, будучи ещё слушателем академии.


СТОЯТ. ПЕРВЫЙ РЯД.

1. ЕРМОЛАЙ СТАРЦЕВ — крестьянский сын из Орловского уезда. Очень способный юноша.

Окончил гимназию с золотой медалью. Учился в университете, кажется, Казанском. Педагог. Говорили, что после Октябрьской революции он работал в ведомстве Н. К. Крупской, по работе встречался с ней.

И вот однажды, в 1960 году я просматривал книгу «В боях и походах» — сборник воспоминаний участников Гражданской войны на Урале.

На стр[анице] 450 я прочитал: «Старцев Ермолай Кириллович (1892–1941 г.) — в период Гражданской войны работал в политотделе Пятой армии, в последующие годы — в органах народного образования».

Да, это наш Ермолай Старцев.

Вот что он пишет в помещённом в книге своём очерке — «Незабываемые встречи».

«В мае 1919 года в Москве был созван 1-й Всероссийский Съезд по внешкольному образованию. Я был его участником.

...На съезде, в день открытия 6-го мая 1919 года с приветственной речью выступил В. И. Ленин».

Как пишет Ермолай, в составе съезда было много меньшевиков и эсеров, которые подстрекали делегатов против Коммунистической партии и Советской власти, то 19 мая В. И. Ленин вновь посетил съезд и «произнёс историческую речь „Об обмане народа лозунгами свободы и равенства“. В ней он подверг беспощадной критике лживые обвинения меньшевиками и эсерами в адрес партии большевиков. Ленин вскрыл сущность классовой борьбы и диктатуры пролетариата и доказал их необходимость в период строительства социализма. Съезд с восторгом встретил слова своего вождя».

Как следует из воспоминаний Старцева, по окончании съезда он был оставлен в Москве на первых Всероссийских курсах инструкторов-организаторов внешкольного образования. В работе курсов активное участие принимала Надежда Константиновна Крупская.

А дальше получилось так.

«Проучившись до конца октября 1919 года, — пишет Ермолай, — единогласно решили прервать учёбу и идти всем добровольцами на фронт. Владимир Ильич, узнав от Надежды Константиновны о нашем решении, неожиданно приехал 27 октября 1919 года вместе с Н. К. Крупской на наше последнее собрание.

Здесь он произнёс напутственную ободряющую речь.

Владимир Ильич одобрил наше решение, рассказал о положении на фронтах, указал наши задачи в боевых частях Красной армии».

Как сообщается дальше в очерке, курсанты по предложению В. И. Ленина сфотографировались вместе с ним.

«„В память встречи с вами“, — улыбаясь сказал он».

«Сфотографировавшись, Владимир Ильич тепло попрощался с нами».

Так совершенно неожиданно стали известными интереснейшие страницы из биографии нашего товарища одноклассника.

Умер Старцев в 1941 году.

Как странно, Ермолай был нашим земляком, а встретиться с ним не довелось.

2. Рядом со Старцевым — пишущий эти строки. В гимназические годы охотно посещал переплётный класс, но не чурался и знаменитых ученических гуляний «по Московской».

Юрист по образованию и на протяжении своей жизни неизменно следовал избранной в юности ещё работе в своём родном городе Вятке.

3. ГЛЕБ ЗАВАЛИШИН. Сын вятского уважаемого врача невропатолога. Учился в гимназии, как принято ныне говорить, «на уровне», «примыкал» к Лавровскому и Световидову, от других одноклассников стоял в стороне. Студентом я его не помню, от коллектива вятских студентов он был в стороне.

Довелось с ним встретиться во время Отечественной войны. К тому времени он работал в каком-то учреждении в Москве и с учреждением был эвакуирован в Киров, помнится — он был экономистом.

После войны он остался работать в Кирове, если не ошибусь, то в Торфотресте. Умер в Кирове.

4. ЯША ЯГОВКИН. Всегда в хорошем настроении товарищ. Запомнился он мне как знаток слепой карты Европейской России, что было в пятом классе.

После гимназии встретиться не довелось. Яговкин был с периферии губернии, из крестьян, и расставшись с гимназией, он расстался и с Вяткой.

5. ПЕТЯ ПЛЕССКИЙ, или как его называл наш классный наставник о[тец] Пётр Мышкин — Плесский Пётр.

О нём можно сказать — хороший товарищ. Учился в Петербургском университете на естественном отделении физико-математического факультета. Успешно закончил курс и дальше вся его деятельность связана с Кировским педагогическим институтом.

Он кандидат биологических наук, доцент и автор многих работ по фауне Вятского края.

6. ВИКТОР ШИРОКШИН. В гимназии претендовал на серебряную медаль, но что-то не получилось.

После гимназии он избрал военную карьеру и не потому, что жаждал военной славы, а потому что не было средств поехать в университет. Он воспитывался в семье своего дяди.

Виктор поступил во Владимирское военное училище в Петербурге. В офицеры был произведён как раз перед Первой мировой войной и с первых же её дней оказался в действующей армии. Попал в плен и возвратился только по окончании войны.

Плен наградил его туберкулёзом лёгких.

В советское время Виктор работал экономистом в каком-то учреждении города Вятки. Однако болезнь рано увела его в могилу.

7. ПАША (Павел) ДРЯГИН. Знал я его мало. Могу сказать, что это был приятный товарищ, любил и умел декламировать.

Учился Паша в университете, но чахотка скосила его в студенческие годы.

8. Гимназист, скрестивший руки на груди и пристально всматривающийся в даль жизни — это МИША АФАНАСЬЕВ, мой гимназический товарищ, товарищ студенческих лет и дальше на протяжении всей ещё не закончившейся жизни.

Не знаю почему, его ещё называли Галахои и Иегудиилом.

Но несмотря на это Миша был неунывающим юношей. Учился на юридическом факультете Московского университета.

Уже тогда, стоя под деревьями на гимназическом дворе, он несомненно видел себя благородным рыцарем.

И это сбылось.

В студенческие годы это был действительно рыцарь всех землячек-первокурсниц, рыцарь без страха и упрёка.

Немало есть подвигов на его счету, но один из них принёс ему бессмертие.

Произошло это так.

Подошла пора рождественских каникул 1913 года.

Катя Коржавина, первокурсница из села Истобенского Орловского уезда собиралась на каникулы в родные места.

Предстояло доехать от Москвы до станции Оричи по железной дороге, а там её должна была ожидать лошадка с ямщиком, посланная заботливыми родными.

Миша Афанасьев тоже собирался на каникулы в Вятку. Путь один, и он принял на себя защиту Кати от всяких превратностей длинного пути до ст[анции] Оричи, а на этой станции передать её ямщику, прибывшему из родного села Истобенского.

Никто из знающих Мишу не сомневался в том, что Катя могла себя считать уже дома и что свой бескорыстный подвиг Миша выполнит на высоком рыцарском уровне.

Поезд на ст[анцию] Оричи приходил часов в пять-шесть утра. Пора зимняя, темно, холодно, и к тому же в эти часы самый крепкий сон.

Миша бодрствует, его дама безмятежно спит под недремлющим оком своего верного рыцаря.

Поезд где-то на подходе к станции Оричи. Вот он остановился. Миша мгновенно в тамбуре и старается разглядеть название станции на вывеске на здании станции.

Рассмотреть трудно. Чёртова темнота. Однако в названии на конце слова чётко глядит на Мишу буква «И».

Ах, «И» — значит, Оричи.

Поспешно собирает он свою даму к выходу, берёт её багаж, выносит его на перрон, поспешно прощается (паровоз дал сигнал к отправлению).

С сознанием исполненного долга, гордый новым своим подвигом, Миша возвратился в вагон и поспешно улёгся на своей верхней полке.

До Вятки ещё полтора часа, а то и два часа езды (не очень торопились тогда поезда).

И Миша заснул сном праведника, как тогда писали в нравоучительных книжках.

И вот он сквозь сон слышит громкий призыв кондуктора: «Кто едет до станции Оричи, готовьтесь к выходу».

Как — Оричи? Как к выходу? Когда выход был сделан полчаса тому назад? Что за чертовщина?

Как от гальванического тока вскочил Миша со своего места. Что случилось?

Станция Оричи ещё впереди, а на какой же станции он высадил свою даму?

Прошло минут десять, и поезд остановился.

Миша на перроне. Да, вывес­ка не оставляет сомнений, что это станция Оричи. По перрону ходит ямщик и спрашивает студентку Коржавину. И конечно, он её не находит.

По зрелом размышлении Миша пришёл к ужасному выводу: он высадил Катю на ст[анции] Быстряги. Окончание-то ведь тоже на «И». Попробуй разберись в этих станциях с окончанием на «И», когда человек учится не в Институте путей сообщения, а на юридическом факультете!

«Но ведь и Дон Кихот, рыцарь Ламанчский, допускал некоторые ошибки», — изрёк Миша и заснул на своей полке спокойным сном до Вятки.

И нет повести печальнее, чем повесть о бедной Кате.

Не торопитесь, читатель, со своими сентенциями. Прочтите и эпилог.

Эпилог.

Оказавшись на ст[анции] Быстряги, Катя стала среди толпившихся у станции ямщиков искать ожидаемого ямщика из Истобенского. Его не оказалось.

Однако нашёлся попутчик до Истобенского, и Катя с ним поехала.

Уже стало достаточно светло. Она едет и не узнаёт известных ей деревень, какие на пути от Оричей до Истобенского.

Катя в слёзы — куда везёшь? Ямщик растерялся — как куда, в Истобенское.

«Почему мы не проезжали таких-то деревень?»

Ямщик догадался и сказал: «Так мы же едем не от Оричей, а от Быстряг».

А рыцарь?

После этой истории Мишу стали называть почему-то Лыцарем.

Где-то в 1915 году, будучи студентом, вздумал Миша отправиться в действующую армию в качестве заведующего банно-прачечным отрядом Союза земств и городов. (Иначе — земгусаром.) То ли он искал военной славы, то ли приключений.

Однако эта военная карьера его тоже почему-то не захватила, он опомнился и возвратился в университет.

Военной службы он всё же не избежал. После университета оказался бравым юнкером Александровского военного училища, где раньше проходили муштру я и Саня Сельвинский.

После военного училища Миша успел в чине прапорщика послужить в 106-м запасном полку.

После Октябрьской революции Афанасьев изменил юриспруденции, избрал карьеру банковского деятеля.

Коллектив Государственного Банка проводил его на заслуженный отдых. Этим он успешно занимается и до наших дней.

Если подсчитать число строк, написанных о каждом персонаже снимка, то нетрудно заметить явное неравнодушие автора к Мише Афанасьеву. Это так ясно.

Знаю я его больше, чем самого себя и потому пишу о нём. Зачем я буду писать о себе, когда можно писать о товарище? Да и подвигов таких, как у Афанасьева, ни у кого из других товарищей не было. И в этом абсолютная справедливость.

9. БОРИС ЛЕВИТСКИЙ. Об этом товарище гимназических лет, оказывается, я ничего не знаю. Гимназия окончена. Борис уехал в родные края. Встретиться не довелось.

10. НИКОЛАЙ ВОИНОВ. Коренной житель г. Вятки. Один из большой семьи Воиновых. В классе он был каким-то замкнутым. Как сложилась у него жизнь, я не знаю. В советское время он работал в каком-то учреждении, но рано умер.

Дочь его Татьяна Воинова3 прославленная парашютистка СССР.


СТОЯТ. ВТОРОЙ РЯД

1. ЕВГЕНИЙ ЛЕОНТЬЕВ. Сын врача из г. Слободского. В классе он примыкал к Лавровскому, Завалишину и Световидову. Эта группа держалась особняком, и в классе о них знали мало. Знали, что Леонтьев увлекается драматическим искусством и выступает в домашних спектаклях.

Неожиданно для всех, Леонтьев окончил гимназию с серебряной медалью. После гимназии он уехал в Петербургский университет.

Прошли многие годы. В 1923 году довелось быть в командировке в г. Слободском. Там я прочитал афишу, извещавшую, что драматический кружок ставит пьесу Горького «На дне».

Конечно, я пришёл на спектакль.

В одном из антрактов ко мне подошёл незнакомый паренёк и сказал, что меня просят пройти за кулисы.

Мне это приглашение было непонятно, но за кулисы я пошёл.

Там меня встретил Леонтьев, игравший роль Сатина. Обычный разговор давно не встречавшихся людей. Евгений спросил меня о судьбе некоторых товарищей, одноклассников. Оказалось, что он работает в качестве руководителя драматического кружка.

От слобожан я узнал: Леонтьев сильно злоупотребляет алкоголем, что его даже оставила жена — Милица Панкратьева, с которой я был знаком в гимназические годы.

Вот что я узнал о Леонтьеве. И ещё несколько позднее узнал, что он умер.

2. Рядом с Леонтьевым НИКОЛАЙ СВЕТОВИДОВ. Его отец был управляющим Вятским отделени­ем Государственного Банка, биллиардист (бильярдист. — Прим. ред.), и эту страсть он передал сыну. Способный, но разболтавшийся парень. О Световидове я уже упоминал. Он входил в группу Лавровского. Учился в Петербургском университете.

После гимназии я с ним ни разу не встречался. Слышал, что вмес­те с Лавровским он эмигрировал в Италию.

3. ГЕОРГИЙ КУЛАГИН. Об этом однокласснике ничего не могу сказать. В классе он ничем не выдавался, учился как многие. После гимназии куда-то уехал и встретиться с ним не довелось.

4. СЕРГЕЙ РЯЗАНЦЕВ. Он присоединился к нашему классу уже в восьмом классе. Очевидно, он остался на второй год. Хотя он примыкал к Лавровскому и компании, но почему-то, когда о нём говорили, то называли его не иначе как Серёжинька Рязанцев. Ему симпатизировали.

Серёжинька — потомок старинной вятской купеческой фамилии Рязанцевых. Был он студентом Казанского университета, но где он, что с ним — не знаю. После Октябрьской революции в Вятке он не появлялся.

5. АЛЕКСАНДР ГУСАРОВ. Не знаю как и почему прильнуло к нему второе имя — Стригольник. Это что-то из церковной истории, была такая ересь.

Его родные, как помнится, жили в г. Кологриве, и простившись с гимназией, он простился и с Вяткой.

6. СЕРЁЖА ШУБИН. Так уважительно называли его одноклассники. Роста он был высокого, увлекался сокольской гимнастикой. Хороший товарищ.

Учился он в Казанском университете на физико-математическом факультете.

И было совсем неожиданным и странным увидеть его после Октябрьской революции в амплуа Управделами комбината им. Коминтерна. Очевидно, канцелярская работа была для него делом случайным. Помнится, он перешёл на преподавательскую работу.

Умер он рановато.

7. Рядом с ним ВОЛОДЯ МАЛЬКОВ. Тянулся на медаль, но не дотянулся: усердия к учёбе было довольно, но пороха не хватило. Среди гимназистов он был известен как музыкант и танцор.

Окончив гимназию, уехал в Казань в университет. Туда переехала и его семья.

8. Из-за головы Широкшина выглядывает АЛЁША СЫЧУГОВ, житель села Средне-Ивкино Орловского уезда. По сельским условиям отец его был «Мюр и Мерилиз».

После гимназии он поехал в Московский университет на юридический факультет, и мы с ним жили вместе в продолжение студенческого периода.

По окончании университета он на военную службу в старой армии не попал, нашлись какие-то статьи в расписании болезней, препятствовавшие прохождению военной службы. После Октября Алексей работал нотариусом г. Вятки и юрисконсультом в разных организациях города.

Как только исполнилось 60 лет, ушёл на пенсию, но на пенсии пожилось недолго.

9. САША ПОНОМАРЕВ. Он с периферии губернии. Как многие, учился и переходил из класса в класс в положенный срок. Товарищ неплохой. После гимназии учился в университете, но на Вятке не появлялся.

Встретился с ним я во время Гражданской войны. Он служил в Красной армии в части, расположенной в г. Слободском, и помнится чуть ли не командиром батальона.

И больше о нём ничего сказать не могу.

10. Прислонившись лицом к дереву, стоит СЕРЁЖА ТАНАЕВС­КИЙ, вятский житель. Учился и окончил Казанский университет по юридическому факультету. Два старших брата были тоже юристами.

Как и Сычугов, он оказался обладателем какой-то статьи, освобождавшей от службы в старой армии.

Таким образом он получил возможность после университета начать гражданскую службу и обогнать нас, также окончивших университет, но застрявших на военной службе, в чинах.

Он был принят в Вятский Окружной суд кандидатом на судебные должности.

Однако с юстицией он что-то скоро расстался и решил потрудиться на финансовом поприще, сначала в Вятке, а позднее — в Москве.

В тридцатых годах, будучи в командировке в Москве, я зашёл к Танаевскому в банк, где он работал, повидаться. Тогда выглядел он плохо. Незадолго до Отечественной войны Серёжа умер.

[11.] Крайний в этом ряду ГРИША ВОЙНАЛОВИЧ. Вспоминается, что он был серебряным медалистом. Сначала он поступил в какое-то учебное заведение в Петербурге, но там не задержался, и спус­тя год приехал в Московский университет на физико-математический факультет. В Москве мы встречались нечасто.

Помню, что его стала одолевать какая-то болезнь. Что с ним произошло в дальнейшем — не знаю. В Вятку он не возвращался.


ОБ ОДНОКЛАССНИКАХ, НЕ ПОПАВШИХ

В ОБЪЕКТИВ ФОТОАППАРАТА

Восемь товарищей-одноклассников жестоко наказаны судьбой: они не попали в объектив фотоаппарата.

А как же можно иначе расценивать то обстоятельство, что мы их не видим и не увидим!

Поверьте, все они очень приятные юноши.

[1.] Почему так произошло, с математической точностью можно сказать только о ВАСЕ БОГОМОЛОВЕ.

При всём его желании он не мог быть среди товарищей: он фотографировал группу. И только ему одному мы, восьмиклассники, обязаны тем, что имеем фотоснимок и иногда, пусть мысленно, но можем возвратиться в юность.

Вася Богомолов был отличный товарищ, склонный к распознаванию математических истин, и после гимназии он поступил в Киевский университет на физико-математический факультет. Почему Киев?

Да только потому, что неблагополучно у него было с лёгкими, и он решил жить в более благоприятном для него климате, и жизнью в Киеве он был доволен.

К сожалению, это Васе не помогло. В студенческие годы туберкулёз лёгких (чахотка, как тогда говорили) оборвал его жизнь.

Помню рассказ Васи о первых впечатлениях от киевской жизни.

В Киеве вятских студентов, можно сказать, не было. Из нашего выпуска туда поехал один Борис Даденков.

Снял Богомолов комнату в рабочей семье, на четвёртом этаже. Комната его удовлетворяла: чистая, солнечная, а больше удовлетворяла его плата за комнату.

При разговоре с хозяйкой квартиры при найме комнаты она несколько раз подчеркнула, что у них квартира без удобств. А Вася думал — какие ему ещё нужны удобства?

Вася снял комнату и расположился в ней с удобством по-студенчески.

Так или иначе, пришла пора узнать — где в квартире туалет. Вот тут-то хозяйка и разъяснила ему значение слов «без удобств». Это значило: туалет общий во дворе.

Момент сильно драматический, но не для студента. Чего не встретишь в жизни? И все неудобства были списаны на молодость.

[2.] МИША ЛУЩИКОВ был в восьмом классе второгодником. Он ещё не чувствовал общности с новыми товарищами, и надо думать, по этим мотивам не стал фотографироваться.

После гимназии Лущиков поехал в Казанский университет на медицинский факультет. Врачом-окулистом вернулся в Вятку и работал здесь в продолжение всей жизни. Умер в семидесятых годах.

[3.] ВИКТОР НУРМИНСКИЙ отсутствует на фотоснимке, очевидно, по тем же мотивам, что и Лущиков.

После гимназии Виктор уехал в Казанский университет на юридический факультет. Вся его юридическая деятельность проходила в Вятке — Кирове в органах юстиции в Госарбитраже.

Будучи гимназистом, Нурминский проявил склонность к драматическому искусству. Мне пришлось видеть его в роли смотрителя учебных заведений Хлопова в пьесе Н. В. Гоголя «Ревизор» на домашнем спектакле у Тарышкиных в 1911 году и в 1919 году в пьесе «Казённая квартира» на спектакле в Вятском Губвоенкомате. Исполнителями были служащие Губвоенкомата.

В годы Отечественной войны его поборола дистрофия.

[4.] ЮРА ПЕРШАКОВ также присоединился к нашему классу только в восьмом классе. Не смогу назвать кого-либо из одноклассников, с кем бы он дружил. Он мало знал их, и они его также знали мало.

После гимназии Юра поступил в Московский университет на физико-математический факультет. В Москве мы сошлись поближе. Хороший он товарищ.

Однако одолеть математическую мудрость Юра не спешил, и получилось так, что весной 1916 года его призвали на военную службу как студента-первокурсника. Как студент он был направлен в студенческую школу прапорщиков в Москве и должен был окончить её что-нибудь в ноябре-декабре 1916 года.

Офицером Першаков в Вятке не появился, и куда он был направлен для службы, мне не известно.

Больше в жизни я с ним не встречался. Говорили, что он погиб от сыпного тифа в годы Гражданской войны.

[5.] КОЛЯ ВОЗНЕСЕНСКИЙ после гимназии учился в Казанском университете на юридическом факультете. Он был вятич, и на каникулах я с ним встречался. О дальнейшей судьбе Вознесенского слышал, что после Февральской революции он вступил в партию большевиков, принимал активное участие в революционной работе и, видимо, погиб в Гражданскую войну.

После революции в Вятке Коля не появлялся.

Почему нет Вознесенского на фотографии, не могу даже предположить, с одноклассниками у него были хорошие товарищеские отношения.

[6.] СЕРГЕЙ КИБАРДИН был малообщительным товарищем. Как помнится, он присоединился к нашему классу где-то по пути.

После гимназии он поступил в университет (не скажу в какой), но из Вятки он вскоре уехал. Его отец — ректор духовной семинарии был переведён в другой город. Надо думать, что Сергей уехал вместе с семьёй.

[7.] МИША СУНЦОВ. Почему его нет на фотографии, не скажу. Как-то совсем неожиданно для класса он остался на второй год и окончил гимназический курс в 1913 году.

Знаю, что он был студентом Казанского университета. Купаясь в Вятке, он утонул.

[8.] И ещё нет на фотографии ВОЛОДИ ВИНОГРАДОВА. Почему? Не могу представить.

Виноградов был спокойным юношей, ничем не выделялся и проходил класс за классом.

А вот после окончания удивил, да и очень удивил: ушёл в духовное звание — стал дьяконом в каком-то приходе Яранского уезда.

Встречаться с ним не довелось. Возносил ли он молитвы за своих одноклассников — не известно.

Говорили, что после Революции он оставил духовный сан и работал бухгалтером в потребкооперации.

Жаль, что эти товарищи не попали в объектив фотоаппарата Васи Богомолова.

Далеко осталось позади то время, когда ученики восьмого класса Вятской гимназии 1911–1912 учебного года были такими, какими они смотрят на нас с этой фотографии.

То было время, когда не задумываясь они пели:

Gaudeamus igitur juvenes dum sumus!

(Будем веселы, друзья, пока мы молоды.)

Смотрим на фото[графию]: «Иных уж нет, а те далече» — как писал поэт.

Точнее: большинства уже нет и разве немногие ещё далече.

Хотя все мы учились в одном классе, у одних учителей, изучали одни предметы, но пути оказались разные и разные судьбы.

Такова жизнь.

К. Палкин.
Август — сентябрь
1978 года. Киров.




Примечания

1 В 12-м выпуске альманаха опубликована переписка семьи Моралёвых 1906–1933 гг., где можно подробнее ознакомиться со студенческой жизнью Аркадия (Кали) Моралёва. См.: «Я беспокоюсь за тебя...» (Переписка семьи Моралёвых 1906–1933 гг.) // Герценка : Вятские записки. Киров, 2007. Вып. 12. С. 159–185.

2 Так в тексте.

3 Воинова Татьяна Николаевна (1938–1985) – заслуженный мастер спорта СССР по парашютному спорту; обладательница 20 рекордов мира.