Версия для слабовидящихКолхозный барин
А. М. Молодцов
1 часть / 2 часть
Дядя Коля Франжоли
В истории Кировской области немаловажную роль сыграл выдающийся врач-диагност, главный терапевт отдела госпиталей, затем главный терапевт области, завзятый театрал, меломан и азартный охотник Иван Иванович Мышкин (1899–1982).
Во время своих летних экскурсий на лодке вдоль Вятки и Чепцы в середине 1930-х годов в поисках места охоты И. И. Мышкин обнаружил небольшую живописную деревеньку на крутом берегу Чепцы. Точнее, на берегу стоял единственный дом Н. Т. Франжоли, а сама деревня располагалась дальше от берега. Деревня Кривобор (в «Записках врача» И. И. Мышкин называет её на свой манер – Кривой Бор) настолько понравилась ему, что он более десяти лет приезжал сюда на летний отдых вместе со своей большой семьёй.
Из воспоминаний врача следует, что первоначально Мышкин с женой, детьми, матерью и тёщей жил в отдельном вновь построенном доме. Сам он проводил здесь месячный отпуск, а домашние оставались тут всё лето и до глубокой осени, и он лишь навещал их на поезде по выходным, но так продолжалось недолго. В последующие приезды семейство врача уже останавливалось у Николая Тимофеевича и Лидии Николаевны. Здесь было несравненно веселее, их принимали как родных, и все вместе исполняли песни под балалайку. Возможно, память тут изменила И. И. Мышкину: все мемуаристы единодушно вспоминают гитару Лидии Николаевны, о балалайке таких воспоминаний не сохранилось.
Кировский врач был совершенно очарован природой Кривобора: «Позади деревушки – чудесный бор, где много грибов. Красивый вид, особенно за реку. Лес, затопленный весной на большом пространстве. А летом, когда сойдёт вода, оставались два больших озера, зараставшие камышом <...>. Вокруг деревни, в лесу, и особенно вдоль реки были очень живописные места. Спустя километр от нашей деревни, вниз по течению реки берег возвышался, и мы часто ходили туда любоваться прекрасным ландшафтом, который открывался с высоты. Я снимал все эти пейзажи, так как увлекался в ту пору фотографией»23. Об увлечении Ивана Ивановича фотографией могут говорить сохранившиеся в доме Франжоли несколько стеклянных фотонегативов, один из которых сейчас находится в Музейно-выставочном центре Кирово-Чепецка, остальные негативы принадлежат Малоконыпской библиотеке-музею. На сохранившихся фотонегативах сняты группы детей и взрослых 1930-х годов. На снимке из Кирово-Чепецка изображена девушка, предположительно на фоне кривоборского леса.
Высокий берег, о котором писал мемуарист, стал местом будущей Здравницы. Дело в том, что И. И. Мышкин в эти годы работал в тубдиспансере. Совет туберкулёзного диспансера и крайздравотдел обратились к Ивану Ивановичу с «просьбой указать красивую, здоровую местность для постройки детского санатория», поскольку знали об охотничьих пристрастиях врача и о его знании территории бассейна нижнего течения Чепцы. Врач, не задумываясь, указал на окрестности Кривобора, поскольку имел по этому вопросу следующее мнение: «Я сам с восторгом упивался красотой природы и, конечно, ясно понимал её прекрасное влияние на здоровье человека»24.
Естественное восхищение местной природой дополнялось рациональным медицинским обоснованием врача-курортолога: «Моё путешествие по Крыму заставило меня быть очень осторожным, прежде чем дать совет для лечения в Крыму. Безусловно, выгодно посылать больных, нуждающихся в лечении в тёплом климате, ранней весной с тем, чтобы они возвращались в летний тёплый период. Гораздо выгоднее и дешевле разумное лечение в условиях нашего климата: в сосновых лесах, вблизи красивой реки, без резкой перемены природных условий с большой возможностью продолжения лечения под наблюдением своего врача»25.
Выводы И. И. Мышкина должна была подтвердить медицинская комиссия, которую вскоре привёз Иван Иванович, и она их подтвердила. Через несколько дней крайздравотдел выделил средства на строительство санатория, и оно без задержки началось. Таким образом, основание санаторию Конып было положено в 1936 году, только это был санаторий для детей с сердечно-сосудистыми заболеваниями, а не туберкулёзный.
Кривобор находится на полпути от крупной деревни Малый Конып до санатория. Населённый пункт, где располагался санаторий, позднее стали называть Здравница. Кривобор отделял километр-полтора пути как от Малого Коныпа, так и до Здравницы. Детский санаторий областного значения существовал до 1995 года, когда был ликвидирован местными властями, после того как его перевели на районное финансирование. После строительства санатория Н. Т. Франжоли прожил ещё тридцать лет, но остался предан Кривобору, хотя его образованность, технические и кондитерские познания безусловно могли быть более полезными в детском санатории, чем в деревне. Когда заработал санаторий, в доме Франжоли начали жить заезжие учителя и воспитатели, что внесло некоторые изменения в его распорядок.
Брат Н. Т. Франжоли Виктор Тимофеевич в 1920-е – 1930-е годы жил в Вятке по адресу ул. Урицкого, дом 33. Если учитывать, что улица Урицкого и Водопроводная в этом месте сливались в одну улицу вдоль Кикиморской горы над речкой Хлыновкой и деревней Ежовкой, то дом № 32 дьякона Ивана Мышкина на Кикиморской улице располагался менее чем в трёх кварталах от дома Виктора Франжоли, и врач вполне мог выполнять мелкие поручения между братьями, живущими поодаль друг от друга.
Но главное, что объединяло И. И. Мышкина и Н. Т. Франжоли, были охота и рыбалка. В своих воспоминаниях Иван Иванович писал, что в Кривоборе он завёл гребную лодку и часто катался всем семейством вдоль Чепцы. Особое его внимание привлекли два зараставших камышом озера на противоположном от Кривобора берегу, остававшиеся после паводка. Там, вспоминает врач, ему удавалось подстрелить парочку уток. Самое большое озеро называлось Омут, на нём находился остров. На крутом берегу Омута стояли три маленьких рыбацких домика. Рыбаков звали Исак, Захар (Нурулла Захиддин Дюняшев) – его брат – и Павел.
Иван Иванович описал один случай, когда он едва не погиб на чепецкой охоте. Однажды Николай Тимофеевич переправил Мышкина на противоположный берег Чепцы и сказал ему: «Когда дойдёшь до озера Омут, постучи в крайнюю избушку, где живёт Павел, он перевезёт на другую сторону озера. Иначе тебе придётся обходить два километра»26. Мышкин всё сделал так, как просил Франжоли, но Павел отказался перевозить Мышкина, сказав, что его лодка сейчас в Малом Коныпе. Ивану Ивановичу пришлось обходить озеро пешком, предварительно он поинтересовался у Павла, охотился ли он в тот день, но охотник и на этот вопрос ответил отрицательно, сказав, что ружьё у него тоже в деревне.
Обойдя озеро, Мышкин выбрал себе место для охоты, соорудил шалаш, посадил подсадную утку, спрятался в шалаше и стал терпеливо караулить селезня. Прошло три часа напрасного ожидания, но селезня всё не было. Наступил вечер, Иван Иванович начал впадать в дрёму, как вдруг им овладело беспричинное беспокойство. Он выглянул из шалаша и в двенадцати шагах от себя увидел нацеленное прямо на него ружьё. Мышкин решительно выскочил из шалаша с ружьём наперевес навстречу злоумышленнику. Им оказался охотник Павел. Растерявшись, тот вскочил с земли и бросился наутёк. С криками «стой, буду стрелять!» Мышкин пустился вдогонку, но беглец, петляя по кустам, скрылся от него. Преследовать Павла там, где местный охотник чувствовал себя в безопасности, было рискованно. Иван Иванович предупредительными выстрелами хотел заставить Павла бросить ружьё на землю, но, вопреки драматургическим принципам А. П. Чехова, ружья в этой мизансцене молчали, что-то остановило кировского врача.
Он успокоился, пришёл в себя, однако охота была испорчена окончательно. Тогда он направился к Чепце и вызвал с того берега Франжоли. Николай Тимофеевич приплыл и переправил Ивана Ивановича на крутой берег. Мышкин рассказал ему своё приключение с Павлом, и Н. Т. Франжоли был неприятно удивлён этой историей, он во всём винил одного себя за то, что посоветовал врачу обратиться к Павлу. Дело в том, что, по рассказу Франжоли, Павел уже однажды был судим за убийство одного старика на том же самом озере Омут. Но Франжоли никак не мог предположить, что Павел через столько лет опять возьмётся за старое.
Дома за чаем история с криминальным охотником на людей была рассказана ещё раз в присутствии Лидии Николаевны Горбуновой и Анны Терентьевны Ворончихиной. Анну Терентьевну, а она жила в Малом Коныпе, попросили сходить туда и узнать, приходил ли Павел в этот день в деревню. То, что она узнала, было не в пользу Павла: «Приходил, захватил ружьё и тотчас же уехал на лодке». Сомнений быть не могло, но история с покушением не имела никаких последствий – свидетелей происходившего на безлюдном и заболоченном берегу Чепцы не было.
Драма на охоте И. И. Мышкина нуждается в пояснении. В действительности, убитым был не старик, а сверстник убийцы Фёдор Зорин, и вся история имела любовно-криминальный контекст. Убивал Зорина не Павел, а кто-то совсем другой. Разные варианты легенды сохранили разные имена убийц вплоть до убийцы-женщины. Дело в том, что на берегу Омута было не три, а четыре дома. Дома Захара и Исака сохранялись дольше всех и запомнились очень многим старожилам. В третьем доме, по рассказу Л. П. Шиврина, жил некто Степан, но дом его ещё до появления И. И. Мышкина был ветхим. В четвёртом доме жила молодая семья Зориных, она-то и стала объектом криминальных событий. После преступления дом опустел. Сын-сирота Фёдора Зорина, Василий, сверстник Л. П. Шиврина и его однокашник, позднее работал в детском санатории плотником. Там же работала и его сестра Зоя. Всех детей-сирот Зориных осталось четверо: ещё были братья Пётр и Леонид. Описываемый эпизод мог произойти с И. И. Мышкиным в начале 1940-х годов, поскольку убийство Фёдора Зорина произошло примерно в 1934 году, потому что в 1932 году у него и жены Натальи ещё рождались дети; с другой стороны, убийца, кто бы он ни был, должен был отсидеть немалый срок за своё преступление, а на момент рассказа истории ещё была жива Л. Н. Горбунова, умершая в 1945 году.
Впоследствии Иван Иванович с женой Зоей Фёдоровной ещё раз оказались в тех местах, где произошёл инцидент с ружьём, и им повстречался всё тот же странный охотник. Как ни в чём не бывало, он поздоровался и сказал: «Как уж мне хотелось поохотиться, но вот лодки и ружья не было!»27 Но светлых воспоминаний о Кривоборе и о Франжоли в записках И. И. Мышкина несравненно больше, чем тягостных. В них Николай Тимофеевич предстаёт просто как «дядя Коля» – человек близкий, а не чужой. То мемуарист с благодарностью вспоминает шаньги дяди Коли и Лидии Николаевны, то он возвращается к описанию их домика на обрывистом берегу Чепцы с чудесным видом на природу: «Грибы, ягоды, а главное, охота хорошая. Мы каждое лето жили в домике на берегу Чепцы. Я всегда отпуск брал в августе, как только разрешали охоту. А какая была рыбалка, прямо Эльдорадо! По малину ходили с корзинами, грибы – только белые, иногда до 50 штук отборных»28.
По поводу грибов у мемуариста тоже осталось светлое воспоминание. Как-то к ним приехала учительница Вера Александровна Перевощикова со своей подругой. Вера Александровна работала в местной школе в учебный период и жила на квартире Н. Т. Франжоли. Однажды в летнее воскресенье она приехала в Кривобор отдохнуть (Вера Александровна считала себя непревзойдённым грибником), учительница и врач поспорили, кто сможет больше набрать молодых белых грибов за два часа. Первенство по грибам досталось Ивану Ивановичу, собравшему двадцать три боровика, тогда как его соперница собрала на два гриба меньше.
Ещё до войны Иван Иванович Мышкин обзавёлся лодкой с мотором и прибывал в Кривобор уже на собственном катере. Подрос его сын Юрий, и они вместе приезжали поохотиться и порыбачить. Старожилы Кривобора вспоминают охотничью собаку по кличке Ночка, с которой приезжали Мышкины; в своих воспоминаниях о Кривоборе Иван Иванович не упоминал её среди прочих своих охотничьих собак. Удалось установить личность ещё одного деревенского приятеля-рыбака, с которым в Кривоборе врач занимался ловлей щук. Это был Филипп Власович Шиврин. Помимо этого, Мышкин поддерживал тесные связи и с другими коныпскими рыбаками, например, с Андреем Яковлевичем Ворончихиным, с Яковом Николаевичем Шивриным. После смерти Франжоли И. И. Мышкин по-прежнему ежегодно продолжал приезжать в эти края, но останавливался уже в Малом Коныпе, гостя у Анны Терентьевны и Татьяны Васильевны Ворончихиных (приятелей Н. Т. Франжоли), «Аннушки и Татьяны», как называл их врач.
Охотники. Слева направо: Яков Шиврин, Николай Франжоли, Иван Мышкин
возле дома Франжоли. Дер. Кривобор. Предположительно осень 1966 г.
По воспоминаниям Т. А. Павлович, подтверждаемым и другими старожилами, Иван Иванович Мышкин при необходимости оказывал медицинскую помощь всем знакомым жителям Кривобора и Малого Коныпа, в частности, он лечил её отца. Но, помимо медицинского призвания и охотничьей страсти, живописная природа Вятки и Чепцы раскрыла в И. И. Мышкине неожиданные стороны его многогранной натуры. Однажды он признался: «Любовь к природе, её красоте не могла пройти мимо моей души – я стал писать стихи»29. Конечно, И. И. Мышкин и Н. Т. Франжоли, будучи приятелями, были людьми совершенно разных характеров, социальных устремлений и жизненного опыта. Мы не знаем, насколько близки и доверительны были их отношения. Например, мемуарист ни разу не упомянул о том, что до революции Николай Тимофеевич был владельцем собственной кондитерской фабрики в Вятке, хотя о многих своих приятелях-медиках он подробно писал, кем они были до революции и после, но признания кировского врача в любви к природе Чепцы и её окрестностей помогают лучше понять мотивы «эмиграции» вятского кондитера из губернского города в коныпскую глубинку.
Дауншифтер из Вятки
По отзывам современников, Николай Тимофеевич был мягким, отзывчивым человеком, он любил детей, угощал их мёдом с собственной пасеки, монпансье, возможно, ещё собственного производства, охотно помогал односельчанам, обладал неповторимым чувством юмора, любил немножко выпить в компании близких друзей, но посторонним о себе рассказывать не любил. Дома многих жителей Кривобора и Малого Коныпа до настоящего времени хранят в качестве ценных семейных реликвий фотографии Н. Т. Франжоли, И. И. Мышкина и З. Ф. Мышкиной.
Чтобы у читателя не создалось излишне идиллически-«иконописное» представление о жизни бывшего вятского кондитера, приведём живые воспоминания о нём А. П. Обуховой. Она с юмором вспоминает, как бывший австрийский подданный нередко посылал её, соседскую десятилетнюю девочку, в Малый Конып... за водкой! Надо понимать, что на селе отношения людей, которые все друг друга прекрасно знали, во многом строились на взаимном доверии, и продавцы были абсолютно твёрдо уверены, что продаваемый алкоголь будет доставлен строго по назначению, а именно одинокому старичку Франжоли, который, видимо, встречал каких-то гостей, и не попадёт ни в какие другие руки. Девочка Аля отдавала продавцам полтора рубля, ей давали четушку водки, а сдача 10 копеек была её законной наградой за то, что она бегала в соседнюю деревню, где находился ближайший магазин, в «лавку», как называл на старинный лад Н. Т. Франжоли торговые учреждения сельпо.
На мой вопрос Л. П. Шиврину, имел ли Н. Т. Франжоли какую-либо обиду на советскую власть, отторгнувшую его от прежнего образа жизни торговца-предпринимателя, избегал ли он «политических» разговоров, не опасался ли он оговора недоброжелателей как «бывший» на фоне политических репрессий 1930-х – 1940-х годов, Леонид Петрович ответил отрицательно. По его словам, он был человеком прямым, открытым, не двуличным, по этой причине в его душе не чувствовалось какой-либо затаённой обиды. С гордостью за своё дело он всем рассказывал, что до революции владел в Вятке собственной кондитерской, и это не вызывало ни у кого вопросов о его прежнем социальном статусе. В Кривоборе он не имел врагов и поэтому не опасался преследования властей, наоборот, Николай Тимофеевич с гордостью за отца любил вспоминать его революционное прошлое. Быть может, дореволюционное расставание с собственностью и удачный переезд в Кривобор способствовали тому, что все политические бури тех лет пронеслись над ним бесследно. Не став идейным союзником властей, советским служащим, Н. Т. Франжоли не был и идейным врагом, про таких, как он, отзывались как о «сочувствующих».
Со временем Николай Франжоли перестал восприниматься приезжим чужаком, в 1960-е годы он уже был одним из самых старых жителей деревни. Годы давали о себе знать. В 1963 году Николай Тимофеевич вышел на пенсию. Пенсия сначала составляла 8 руб., в 1966 году – 12 руб. Однажды, по воспоминаниям Т. А. Павлович, Николай Тимофеевич поднялся к ходикам, чтобы завести часы, подтянув гирьку. В этот момент он пошатнулся и упал. Ему стало плохо, его отвезли в Просницкую больницу, где он пролежал несколько дней. Друзья и знакомые навещали его. Однажды кто-то из медицинского персонала сказал Тамаре Александровне, что посетителей у Франжоли много, но он плачет только после её ухода. На вопрос, почему он так переживает из-за её посещений, ответил, что она единственная ухаживала за ним много лет. На самом деле, ему помогала не одна Тамара Александровна, у него было много душевно близких людей в округе, кому его судьба была не безразлична, Николай Франжоли не был совсем одиноким в старости. Свидетельств этому много.
С той поры остался групповой фотопортрет с И. И. Мышкиным. На обратной стороне его дарственная надпись «Дорогому Николаю Тимофеевичу на добрую память от любящего и уважающего И. И. Мышкина», помеченный 14 февраля 1967 года. Неизвестно, видел ли Н. Т. Франжоли эту фотографию, может быть, врач И. И. Мышкин узнал о болезни своего друга и навестил его в Просницкой больнице. Николая Тимофеевича не стало 2 апреля 1967 года. Ему было 86 лет. Представителей итальянской фамилии Франжоли на Вятской земле больше не осталось.
Подводя итог вышесказанному, хочется ещё раз повторить, что, по нашему мнению, Николай Тимофеевич не испытывал страха перед революцией, такого страха, который смог бы отравить всю его жизнь, коль скоро в его доме хранился, пусть даже бесцельно, Устав Коминтерна. Его устремления находились вне политики, вне религии. Да, опасения перед переездом в Кривобор были, был определённый страх перед неизвестностью, был даже револьвер на случай непредвиденных напастей, но всё это вторично. Модель его поведения скорее укладывается в то понятие, которое на Западе в конце XX столетия получило название дауншифтинга.
Дауншифтинг предполагает отказ индивидуума от следования канонам так называемого современного человека, навязанным извне; в первую очередь, это отказ от карьерного роста, отречение от собственных достижений и связанных с ними принципов, всего того, что мешает наслаждаться жизнью во имя гармоничного сочетания в человеке духовного и материального. В материальной сфере это явление подразумевает самоограничение как в плане доходов, так и в плане потребления. В духовной сфере – это жизнь ради себя и своих близких, цельное бытие в единении с природой, в гармонии с естественными потребностями и семейными ценностями. Дауншифтерами становятся лишь те, кто осознанно приходят к мысли о том, что навязанные когда-то им обществом или родителями цели не соответствуют их действительным духовным запросам. Среди дополнительных мотивов могут быть личные проблемы со здоровьем, плохая стрессоустойчивость и т. д. Дауншифтинг не как повседневное явление, а как феномен, существовал всегда. Примеры известных дауншифтеров прошлого: римский император Диоклетиан, художник Поль Гоген, философ Жан-Жак Руссо с его призывами к «возврату к природе».
В России это явление получило известность благодаря Льву Толстому и его интересу к легендарной личности старца Фёдора Кузьмича, однако в интерпретации Толстого и его последователей безрелигиозное явление получило религиозную подоплёку под именем «опрощения». В современном понимании дауншифтинг в большинстве случаев индифферентен к вопросам религии. Дауншифтинг может предполагать отказ от веры в так называемые ценности цивилизации, отказ от её завоеваний, а может и не нести никакой идеологической подоплёки. Современные дауншифтеры нередко оставляют мегаполисы и уезжают в глубинку, прихватив с собой дорогие смартфоны, айпады и тому подобные гаджеты, чтобы не чувствовать себя изолированно, но даже в таком виде – это уход от так называемого «общества потребления».
В этой связи показателен интерес Н. Т. Франжоли к детекторным радиоприёмникам в 1940-е годы. По сути, он ушёл от цивилизации, но интереса к её завоеваниям не утратил. Семидесятилетний радиолюбитель любознателен, как семнадцатилетний юноша, приёмник даёт возможность сверить точное время, сделать утреннюю зарядку, послушать симфонию Шостаковича, но вовсе не обязательно спешить усваивать идеологемы, вещаемые Всесоюзным радио. Л. П. Шиврин сообщил мне, что ещё в 1930-е годы, собрав самодельный радиоприёмник, преисполненный веры в научно-технический прогресс, Николай Тимофеевич предсказывал односельчанам, что в недалёком будущем они смогут смотреть транслируемое на экране изображение, рассказав, таким образом, об идее телевидения, чьи разработки в то время велись по всему миру. Но дауншифтинг в исполнении Николая Франжоли – это попытка выстроить новые, разумные отношения с приобретениями цивилизации.
Один из распространённых способов получения доходов современных дауншифтеров – сдача своего жилья в аренду, что сближает Николая Тимофеевича с ними. История отказа Н. Т. Франжоли, поставившего во главу угла счастье для себя, на предложение Е. Д. Нефёдовой переселиться из глухого Кривобора в Ленинград, в колыбель Революции, поставившей во главу угла счастье для всех, навевает в памяти притчу об отошедшем от дел Диоклетиане. Консулы из Рима специально приплыли в Далмацию уговорить его вернуться к обязанностям римского императора. По легенде, бывший император ответил посланцам, что если бы консулы видели, какую замечательную капусту он выращивает в Сплите, то они бы не стали увещевать его вернуться на римский трон.
Однако естественной трудовой жизнью жили и соседи Николая Тимофеевича по деревне, тем не менее, они не были дауншифтерами, поскольку такой образ жизни был искони присущ им, в их биографии не было элемента переоценки ценностей, переключения. Дауншифтинг, автомобильный термин, обозначающий переключение с повышенной передачи на пониженную. Они не отказывались от благополучия городского предпринимателя в пользу нелёгкого труда крестьянина. Всё это, а также аполитичность Франжоли, раннее расставание с капиталом, уход из города, в котором дауншифтеры со времён Руссо чувствовали себя в тесноте, на сельский простор и многое другое позволяет предположить, что бывший вятский кондитер, не знавший ещё варварски-мудрёного американского термина, интуитивно и вопреки господствующим идеологиям как дореволюционной, так и советской России, жил на живописном берегу Чепцы неприметной частной жизнью настоящего, а не бывшего, дауншифтера. Не желая быть «современным», в период покорения космоса и перехода от социализма к коммунизму, наверно, он и сам себе казался архаичным со своими экзотическими фузеями, латунными умывальниками, ницшеанскими усами, стереоскопами fin de siècle*, музыкальными копилками и прочими чудачествами. Однако, как ни странно, именно сейчас, спустя пятьдесят-сто лет, его личность воспринимается поистине современной.
В сборе информации о семье Франжоли мне помогали лично знавшие Николая Тимофеевича: Евгений Николаевич Шаклеин, Алимпиада Павловна Шаклеина (Обухова), Леонид Петрович Шиврин, Тамара Александровна Павлович, а также Марианна Витальевна Арженовская, Татьяна Константиновна Губа (Мышкина) (г. Ульяновск), Любовь Александровна Куличенко (г. Москва), коныпский краевед Надежда Петровна Радина, краевед Анатолий Сергеевич Веденко (г. Херсон), Владимир Александрович Любимов, главный хранитель Музейно-выставочного центра г. Кирово-Чепецк Елена Николаевна Загайнова, ведущий эксперт Муниципального архива управления культуры администрации Кирово-Чепецкого района Ольга Евгеньевна Крылова и другие.
Примечания
23 Мышкин И. И. Записки врача (воспоминания) // Герценка : Вятские записки. Киров, 2016. Вып. 30. С. 235–236.
24 Там же. С. 234–235.
25 Там же. С. 220.
26 Там же. С. 237.
27 Там же.
28 Там же. С. 243.
29 Там же. С. 248.
* Fin de siècle – обобщённое обозначение стиля европейской материальной и духовной культуры рубежа XIX и начала XX века, совокупный образ жизни буржуа, включающий понятия декадентства в литературе, модерна в архитектуре, арт-нуво в изобразительном искусстве, характерные приметы эпохи в виде синематографа, пенсне, шляпы-котелка, элегантной бороды клинышком и так далее.
