Главная > Выпуск №36 > Колхозный барин

Колхозный барин

А. М. Молодцов

1 часть/ 2 часть

Николай Тимофеевич Франжоли родился 19 (31) октября 1880 года в Котельниче1. О его жизни, образовании и воспитании в первые тридцать лет известно немного. Его имя не значилось в полицейских сводках, не было связано с эсеровскими эксцессами, он не печатал революционных прокламаций, не организовывал забастовок, не свергал вятских губернаторов по примеру своих братьев и сестёр, никому не докучал своим австрийским подданством, не засыпал газеты «письмами в редакцию». Его имя не стоит ни под партийными списками эсеров, ни социал-демократов. Он вообще не был партийным функционером и доктринёром. Он был человеком практических знаний. Пока младшие братья будировали общество, принимали участие в политической жизни губернии, занимались саботажем и сидели в тюрьмах, его учёба и помощь в работе отцу протекали тихо и незаметно.

В 1890 году Николай поступил в подготовительный класс Вятского Александровского земского реального училища2. Он и брат Владимир учились здесь одновременно с Александром Гриневским. Грин был старше Николая двумя месяцами и учился классом старше3. Когда Николай пошёл в первый класс, Гриневский в это время посещал второй, впрочем, уже 15 октября 1892 года Грин был исключён из числа учащихся за оскорбительное стихотворение о преподавателях училища. Николай учился с большими перерывами в учёбе, видимо, вызванными слабым здоровьем, так что некоторое время братья Николай и Владимир учились в одном классе, хотя последний поступил в училище двумя годами позднее4. Никто из братьев: ни Николай, ни Владимир, ни Виктор – так и не окончил училище. Как и Александр Грин, Николай Франжоли вынужден был оканчивать четырёхклассное Вятское городское училище, имевшее, как пишут гриноведы, дурную репутацию среди прочих образовательных учреждений города. Николай учился здесь с августа 1897 и был выпущен 5 июня 1899 года уже после Гриневского, окончившего училище в 1896 году5.

Имя взрослого Николая Тимофеевича мы впервые встречаем в списке предпринимателей Вятской городской управы за 1909–1910 и 1910–1911 годы6. Если справочник «Москва-Сибирь» А. П. Крюкова до 1908 года указывал владельцем кондитерской в Вятке Т. А. Франжоли, то с 1910 года там стоит имя Н. Т. Франжоли. То же самое значится в адрес-календаре «Вся Россия»7.

Итак, на 16 декабря 1909 года вятский мещанин Николай Тимофеевич Франжоли владел собственным домом по улице Московской и булочной мастерской, располагавшейся в этом же доме. Годовой оборот в этом году насчитывал 20 000 руб. В 1910 году оборот уже насчитывал всего 10 000 руб. Для сравнения в 1910 году годовой оборот кондитерской С. О. Якубовского составлял 50 000 руб. Булочную Николая Франжоли обслуживали шесть рабочих, занятых ручным производством (в 1882 году вместе с дворником и няней их было восемь человек). Затраты на годовое содержание персонала владелец оценил в размере 1 200 руб. Несложный математический расчёт позволяет сравнить зарплату рабочих Франжоли в размере 16–18 руб. в месяц (это была довольно низкая зарплата для рядовых рабочих, такие же арестантские суммы Дмитрий Франжоли получал в Нолинске) с доходом Владимира Франжоли на посту редактора губернской газеты 85 руб. в месяц. Кроме кондитерской и булочной торговли, Н. Т. Франжоли, как и С. О. Якубовский, занимался сдачей жилых помещений внаём8.

Первые же годы самостоятельного управления кондитерской показали отрицательную динамику развития производства. В 1913 году Франжоли продали вятскому мещанину А. А. Посохину не только булочную мастерскую, но и лавку с булочным товаром. В булочной в то время работало семь взрослых и двое несовершеннолетних работников. При Посохине вырос фонд оплаты до 2 500 руб. и годовой оборот до 16 000 руб. Франжоли же довольствовались арендной платой за мастерскую 240 руб. в год и за кондитерскую лавку 600 руб. в год9. В декабре 1916 года Александр Алексеевич Посохин полностью перевёл своё заведение из дома Франжоли на улицу Раздерихинскую, д. 1510. В руках Николая Тимофеевича оставался только отцовский дом, но основной доход ранее приносила всё-таки кондитерская.

Судьба этого дома такова: он был выстроен в 1796 году без отделки, но долго не использовался. В 1824 году Иван Андреянов продал его губернскому секретарю Семёну Даниловичу Королёву. В 1853 году С. Д. Королёв продал дом Д. О. Астафьеву. В 1855 году Астафьев, в свою очередь, уступил дом Анастасии Андреевой, жене коллежского асессора. Через три года владельцами дома стали Юлия Азарьевна и Александр Яковлевич Спасские11. А. Я. Спасский умер в 1892 году, стоимость дома по окладным книгам в то время составляла 1 500 руб. Два года наследники не могли найти покупателя на родительский дом, пока в 1894 году его не приобрёл Тимофей Франжоли. Как уже указывалось, возможно, семья кондитера снимала квартиру и арендовала торговые помещения в этом же самом доме ещё до его приобретения, поскольку с середины 1880-х годов Франжоли были прихожанами соседней Знаменской церкви. В 1904 году стоимость дома составляла уже 3 000 руб., в 1910 году – 5 520 руб. Увеличение стоимости дома в 1910 году А. Г. Тинский объясняет его переоборудованием под кондитерскую и постройкой нового двухэтажного деревянного флигеля на каменном цоколе незадолго до 1910 года, так как на фотографии С. А. Лобовикова флигеля ещё нет12. Новый флигель по сути был доходным домом.

Кондитерская Франжоли была своеобразной местной приметой, общеизвестной городской доминантой, соседство с которой помогало ориентировать посетителей близлежащих домов и учреждений. Например, дантист Е. А. Равикович указывал адрес своего зубоврачебного кабинета в доме Башмакова № 14 по улице Московской рядом с кондитерской Франжоли. В 1917 году Николай Тимофеевич продал оба дома вятскому мещанину Владимиру Кондратьевичу и Афанасии Георгиевне Шиховым, владельцам овчинно-шубной, рукавичной и кожевенной мастерской из деревни Гридинской (ныне Шихово).

Молодое поколение семьи Франжоли во дворе кондитерской
Молодое поколение семьи Франжоли во дворе кондитерской.
Вверху слева: Виктор и Надежда Франжоли. Внизу слева: Людмила Франжоли,
справа: Лидия Горбунова с Марианной Тугариновой на руках. Около 1910 г.

Вглядимся пристальнее в дом Франжоли. В дом, описанный В. А. Любимовым и А. С. Касановым, в дом, запомнившийся А. Г. Тинскому мягкой моделированной резьбой карниза и наличников13, в дом примечательный тем, что, как писал сверстник Николая Франжоли Александр Блок, на нём: «Вдали, над пылью переулочной <...> чуть золотится крендель булочной». Этот символ булочной, висевший на углу дома, хорошо виден на фотографии С. А. Лобовикова перекрёстка улиц Московской и Царёвской. Сейчас на этом месте стоит огромное здание городской АТС, а по адресу Московская, 20 расположен офис «Ростелеком». Точнее, АТС и примыкающее к ней здание столовой расположены несколько вглубь квартала, место дома Франжоли сейчас пустует, поскольку сам дом был снесён в середине 1970-х годов. Внешний угол столовой как бы повторяет границу заднего фасада бывшего дома Франжоли. Наискосок от этого места через улицу Царёвскую до сих пор стоит Знаменская Царёво-Константиновская церковь, приходская церковь семьи Франжоли, также среди её прихожан в разное время были Н. В. Рудницкий, А. Н. Бакулев, А. А. Спицын, А. С. Верещагин, В. М. Бехтерев, А. И. Деньшин, семья С. А. Лобовикова и т. д. Семейство кондитера, по сведениям А. Г. Тинского, жило в новом флигеле на Царёвской, кондитерская Франжоли располагалась в старом здании окнами на Московскую14.

По августовской переписи 1917 года бывший дом Франжоли значился деревянным угловым по улице Московской № 12, а по улице Царёвской № 61. А. Г. Тинский называет и другой адрес: Московская, 14/6515. Деревянный флигель по улице Царёвской – трёхэтажный, здание кондитерской по улице Московской занимало два этажа и каменный полуподвал. В полуподвале, возможно, раньше располагалось булочное производство, но во время переписи кондитерской уже не существовало, кожевенник В. К. Шихов сдавал помещение военно-шорной амуничной мастерской Лейбы-Якова Хаимовича Глобуса. По переписи, это первая квартира в доме, во второй квартире жили супруги Зубрицкие с прислугой, в третьей квартире жила земский врач-акушер Аполлинария Иустиновна Тураева, врач Вятского женского епархиального училища, долгие годы снимавшая у Франжоли эту квартиру для себя и своей кухарки. После революции А. И. Тураева работала заведующей школьно-санитарным подотделом Вятского губернского отдела здравоохранения. Четвёртую квартиру в доме В. К. Шихова оставила себе семья Н. Т. Франжоли, пятую занимала Неонила Загоскина с детьми, имевшая свою небольшую чайную16.

Квартира Николая Франжоли состояла из четырёх комнат и кухни. Она была самой обычной, даже освещение керосиновое, а не электрическое, как у Загоскиных. Зато комната Франжоли единственная во всём доме имела ванну. На момент переписи Николаю Тимофеевичу было 36 лет. Вместе с ним и его женой Лидией Николаевной Горбуновой проживала его сестра Людмила Тимофеевна, будущая актриса. Других братьев и сестёр Франжоли в квартире не числилось, как не числилось здесь и последней жены Тимофея Афанасьевича Александры Архиповны Франжоли. Зато на квартире у Николая Тимофеевича проживали Пётр Якимов, 27 лет, служанка Анна Окишева, 20 лет, и шестнадцатилетний мальчик Пётр Шиврин, который в момент переписи значился в отлучке17. Но нам удалось отыскать этого молодого человека. В августе 1917 года он находился у отца в деревне Кривобор Просницкой волости Вятского уезда18.

А при чём тут мальчик Шиврин и какая-то деревня? Дело в том, что в 1914 году, то есть ещё до смерти отца и до продажи отцовского дома, после уступки кондитерской фабрики А. А. Посохину, Николай Тимофеевич начал строить на берегу Чепцы свой дом, ещё один дом Франжоли. Тут и пересеклись судьбы Франжоли и Шивриных. Яков Кононович Шиврин, житель Кривобора, отправил малолетнего сына в Вятку на заработки. По этой причине Петя Шиврин с двенадцати лет находился в услужении у Николая Тимофеевича. Сначала он работал в кондитерской Франжоли, после передачи её Посохину, возможно, работал у последнего (в 1914 году там было даже двое несовершеннолетних), после этого он трудился в магазине мануфактурных товаров у В. И. Казенина на Нижней торговой площади возле Спасского собора, но жил на квартире Франжоли.

Связь двух этих людей помогает нам понять, что задолго до революции, будучи на отдыхе либо на охоте, Николай Тимофеевич вдали от Вятки нашёл чудесное место, быть может, самое красивое место на всём протяжении реки Чепцы. В этом месте река делает крутой изгиб вдоль обрывистого берега, поросшего высокими соснами. Недалеко от берега расположилась деревня Кривоборская. Вот тут и решил обосноваться вятский кондитер с итальянской фамилией. Почему именно тут, а не на берегах солнечной Италии, не в живописных горах Австрии, не в долинах сытой и благополучной, не знающей войн Швейцарии, где люди тоже любят сладости и круассаны? В 1918 году, после окончания войны, Европа была открыта для целеустремлённых людей со средним достатком. Николая Франжоли и его супругу в России не держали ни дети, ни имущество, ни участие в политической борьбе.

Первоначально Кривобор, находившийся от Вятки верстах в шестидесяти и неподалёку от дороги из Просницы в Зуевку, мог стать местом отдыха, рыбной ловли и охоты, затем могла возникнуть идея пасеки на берегу Чепцы, но никто не предполагал, что удалённая загородная усадьба впоследствии станет местом добровольного изгнания Франжоли. В 1914 году у Николая Тимофеевича ещё должны были быть средства на строительство дома, но он не форсировал события. После 1917 года революционные изменения в стране заставили его ускорить завершение стройки, но денег (наличных или размещённых в банке) уже не было, финансы, оставшиеся от продажи кондитерской и отцовского дома, обесценились в результате стремительной инфляции. Отцовское наследство было поделено между братьями и сёстрами. Кроме того, после смерти отца в 1915 году Николаю нужно было думать об обучении в Петрограде младшей сестры Людмилы, а кроме этого, на свою долю в наследстве после безрадостного девятимесячного брака могла рассчитывать молодая вдова Тимофея Афанасьевича Александра Архиповна Франжоли.

Старший сын Тимофея Франжоли, как никто другой, наилучшим образом подходил для ведения хозяйства, и всё же он не был, что называется, «капиталистом». Не совсем ясно, что разлучило Николая с отцовским наследством ещё до Октябрьской революции: воля отца, страх перед надвигающимися катаклизмами или толстовское нежелание быть собственником. Мы не знаем истинных мотивов отчуждения Николая Тимофеевича от собственности, ни экономических, ни идеологических, ни личностных. В благополучном 1913 году, когда произошла продажа кондитерской, до революционных потрясений ещё было слишком далеко. Может быть, его, как иных интеллигентов из среды предпринимателей, вроде московского мебельного фабриканта Н. П. Шмита, смущало чувство социальной неловкости от собственного состояния, от которого легче отказаться, чем находиться в неизвестности, в ожидании непредсказуемой развязки, dies irae *, но состояние не было, как мы убедились, таким значительным, коль скоро так быстро закончилось. У Франжоли было всего шесть рабочих.

Между тем другие вятские кондитеры в 1916–1917 годах работали как ни в чём не бывало. Правда, начались перебои с сахаром, но кондитерские перешли на выпуск дешёвых конфет. Продолжала развивать своё производство крупнейшая вятская кондитерская С. О. Якубовского и её новый владелец С. А. Ситников. В ноябре 1916 года она отказалась от производства монпансье и конфет, и всё же оставался шоколад и мармелад19. Продолжали работать кондитерские и булочные Г. Н. Зверева, Е. С. Змиевой, С. Ф. Лаптева. Но чем в это время жил Николай Тимофеевич, избавившись от имущества, жил ли он жизнью рантье, отбывал ли он воинскую повинность на фронтах Первой мировой войны (как не принадлежащий к русскому подданству, воинской службе он не подлежал20, но, как и отец Тимофей Афанасьевич, он мог принять русское подданство) или жил трудовой жизнью у того же А. А. Посохина, мы не знаем. По сообщению Т. А. Павлович, Н. Т. Франжоли, предвидя грядущие реквизиции, был внутренне готов к самому худшему, поэтому не стал ждать, когда у него отнимут дом. Всё продав, с некоторыми запасами от прежней жизни, вместе с женой Лидией он переселился в Кривобор. Было бы ошибкой думать, что Советская власть отняла у него всё. Он сам расстался с большей частью хозяйства отца, и такая исключительная предусмотрительность помогла ему в дальнейшем избежать экспроприации, репрессий 1920-х – 1940-х годов.

Известно, что судьбы многих вятских предпринимателей – Кардаковых, Булычёвых, Вахрушевых, Клобуковых и других – кардинально изменились после 1917 года. Кто-то вынужден был покинуть Вятку, иные приняли участие в Белом движении, кто-то скрылся за границей, кто-то подвергся репрессиям. И очень многие доживали свой век в прозябании. Судьба Николая Франжоли внешне чем-то напоминала их участь, но в своих деталях разительно отличалась. К примеру, его чрезмерная предусмотрительность в отношении собственности нам представляется невероятной. Предвидеть в благополучном для России 1913 году революционные изменения 1917–1918 годов для рядового обывателя – это где-то на грани паранойи. Между тем Н. Т. Франжоли не был человеком мнительным, это был достаточно прагматичный, предприимчивый, разносторонне развитый и неунывающий хозяин, ничто из его последующей биографии не говорит нам, что он обладал сверхпроницательностью. Во всяком случае, если бы он обладал таким счастливым даром, он бы постарался избежать последствий инфляции 1917 года, выгодно избавившись от денежной массы.

С другой стороны, в результате семейного кризиса отец Тимофей Афанасьевич не стал перекраивать собственность внутри семьи, решив уступить свою фабрику человеку со стороны. Чем это было вызвано? С чем именно была связана неудача Франжоли-младшего: с производством или с реализацией? Его неудачи первых лет управления кондитерской не должны были поставить крест на деле, которому отец отдал свыше тридцати лет. Ответы на эти и другие подобные вопросы ещё ждут своего разрешения у будущих исследователей.

Парадокс в том, что Николай Тимофеевич не чуждался работы кондитером, он её знал и ценил, и когда стал сельским жителем, долгое время не мог отказаться от идеи восстановить кондитерскую в деревне, как это ни звучит сейчас странно – какая может быть кондитерская в голодной деревне? С другой стороны, зачем отказываться от любимого дела в городе во имя того, чтобы возобновить его в деревне, где реализовать его гораздо сложнее? До революции, когда дом в Кривоборе только начинал строиться, его идея, может быть, и не была совсем несбыточной, если продавать продукцию в соседних деревнях и сёлах. И во время НЭПа можно было попытаться торговать на селе пряниками и лампасейками, но в эпоху сталинской коллективизации Н. Т. Франжоли уже не рассчитывал на успех индивидуальной коммерческой деятельности. Кривобор всё-таки не такая деревня, чтобы прокормиться за счёт кондитерской, здесь и всего-то тринадцать дворов, и конфеты – отнюдь не предмет первой необходимости. Среди небогатых крестьянских хозяйств, выпекавших собственный хлеб, прихотливые плюшки были бы лишь причудой, забавой, нежели источником дохода. Колхозникам, зарабатывавшим вместо денег трудодни, приходилось думать в первую очередь о том, как выжить, прокормить себя и свой скот, но кто мог вообразить в 1918 году аграрные изменения 1930-х годов?

На современной фотографии дома Франжоли виден простенок между окнами, где предполагался проход в будущую веранду с кондитерской мастерской. Не окончен дом был и изнутри: средств для того, чтобы завершить строительство и уложить пол, не хватило. В лучшем случае, пол был лишь в маленькой комнате. В двух больших комнатах его не было очень долго. Лишь позднее, работая в колхозе, Николай сделал полноценный дом. Тогда же, в 1934 году, была построена баня. Дом Франжоли в Кривоборе находился особняком от остальной части деревни, которая располагалась в отдалении от обрывистого берега, новый хозяин выстроил дом на самом берегу Чепцы. Это едва не сыграло впоследствии роковую роль в судьбе дома.

Вид на дом Н. Т. Франжоли со стороны усадьбы в дер. Кривобор. 2018 г.
Вид на дом Н. Т. Франжоли со стороны
усадьбы в дер. Кривобор. 2018 г.

Дом Н. Т. Франжоли на берегу р. Чепцы в дер. Кривобор. 2018 г.
Дом Н. Т. Франжоли на берегу
р. Чепцы в дер. Кривобор. 2018 г.

Бывший вятский кондитер не ведал декадентской «скуки загородных дач», несмотря на то что был лишён некоторых неотъемлемых удобств городского жителя того времени: электричества, телефона, водопровода, канализации, той же ванны, синематографа, обилия лавок, магазинов, медицинских услуг и т. д. Ясно, что процесс расставания с городом был не примитивным, бесконфликтным «опрощением», а осознанным, непростым решением. Любопытно, что если отец Тимофей Афанасьевич стремился из уездной глуши в губернский центр, то его сын почувствовал себя в своей тарелке лишь покинув губернскую Вятку. В Кривоборе он был околдован поэзией сельского бытия и всю оставшуюся жизнь больше не стремился никуда уезжать. Каждое утро, и в жару, и в холод, до самой старости сельский хозяин делал зарядку, затем спускался по крутому берегу, чтобы искупаться в Чепце. Он первым открывал купальный сезон и последним закрывал его.

На новом месте Николай Тимофеевич задумал сделать пасеку, возможно, из-за этого его дом изначально был построен в отдалении от деревни. Здесь могла осуществиться его мечта о сельской dolce vita**, ведь в стране, изнурённой многолетней войной, кончались запасы продовольствия, в том числе и сахара, что в конце концов вылилось в бунты в голодном Петрограде и окончилось Февральской революцией. Казалось, такое близкое к кондитерскому производству пчеловодство потребовало новых знаний и оборудования. Идея пасеки была реализована и до конца жизни приносила доход её владельцу, в отличие от неосуществлённой кондитерской и ещё одной сельской задумки. Николай Тимофеевич предполагал в Кривоборе строительство водяной мельницы (подобная мельница находилась неподалёку в деревне Коршуниха). Он вколотил сваи поперёк ручья, стекавшего в Чепцу с высокого берега, но затем оставил эту затею. Складывается впечатление, что при отъезде из Вятки у него не было какого-то определённого плана вживания в незнакомую ему обстановку деревни: кондитерская, мельница, пасека – это всего лишь пробные сценарии; пасека в силу ряда обстоятельств оказалась наиболее реализуемой, жизнеспособной идеей для городского человека, не привыкшего работать на земле. Кондитерская, быть может, опостылевшая ещё в городе, была, так сказать, планом Б, если бы другие способы заработка не получили своего воплощения.

Позднее он одним из первых собрал у себя радио – в 1930-е годы на селе появились первые автомобили, а стало быть, и аккумуляторы в качестве источника питания. До этого Н. Т. Франжоли устроил небольшую столярную мастерскую, где сам делал оконные рамы. Он привёз с собой из Вятки множество инструментов. Тот же самый паяльник, разумеется, ещё не электрический, в быту вятского рантье (если таковым раньше и был Н. Т. Франжоли) вещь вполне бесполезная. Когда после войны в деревню провели электричество, то и тут для него не было секретов. Всё это может говорить о том, что Николай Тимофеевич мог получить неплохое техническое образование.

Красавица-жена Лидия Николаевна Горбунова (местные называли её просто Лидочка) была младше Николая Тимофеевича на четыре года, она родилась в марте 1884 года. По утверждению Т. А. Павлович, она была двоюродной сестрой Н. Т. Франжоли. Возможно, родство шло по линии матери Марии Анисимовны. По другим сведениям, Лидия Николаевна была дочерью священника. Рискнём также предположить, что она была сестрой братьев Ивана и Александра Горбуновых, учившихся вместе с Николаем в Вятском Александровском реальном училище.

Франжоли, среди прочего, привезли с собой из Вятки гитару. Лидия обладала хорошим голосом, и когда собирались гости, она брала гитару и пела. Вместе с Николаем и Лидией в Кривоборе некоторое время до и после войны жила его сестра Надежда. Как и Лидия Николаевна, Надежда Тимофеевна обладала неплохим голосом и хорошо пела. Её сын до войны работал водителем грузовика в детском санатории Конып. Когда началась война, Андрей Николаевич Тугаринов был призван в Кирове Молотовским РВК в армию и ушёл на фронт. Служил в звании младшего сержанта и погиб в 1944 году, Надежда Тимофеевна осталась без единственного сына. Своих детей у Николая и Лидии никогда не было, был лишь племянник Андрей.

Дом Франжоли стал своеобразным местным культурным центром. У радушных хозяев по вечерам собиралась молодёжь. Развлечения местных жителей в доме Франжоли были нехитрые: они играли в лото или карты, но не азарта ради, а на интерес, чтобы скоротать досуг. Правда иногда, как вспоминает Т. А. Павлович, после таких посиделок хозяин сетовал, что у него пропадали отдельные вещи. Тем не менее, свидетельствуют современники, дом никогда не запирался на замок.

И всё же Николай Франжоли всеми своими свойствами***, городским укладом жизни и «барскими» манерами, интеллигентным обращением разительно отличался от окружающих. Его дом хранил множество предметов, незнакомых обычному сельскому жителю. Так, у него была собственная кофемолка, и он молол себе кофе из зёрен от прежних кондитерских запасов, наполняя дом необычным ароматом. Л. П. Шиврин вспоминает, что одним из доступных способов заработка для сельских ребят была переправка на лодке местных пассажиров через Чепцу. Такса составляла 10 копеек. Заработанные деньги дети несли Николаю Тимофеевичу, в доме которого находилась сказочная музыкальная шкатулка-копилка. Восторженный мальчишка осторожно опускал монету в копилку, она показывала ему её достоинство, после чего шкатулка исполняла красивую мелодию, которую с восторгом слушали гости Франжоли, в то время как тихонько наблюдавший за ними со стороны хозяин добродушно посмеивался в усы. Деревенские прозвали Николая Тимофеевича «барином», но злобы или какой-либо зависти в этом прозвище не было, оно было доброжелательным и уважительным.

Н. Т. Франжоли и П. Е. Шиврин. Т. А. Павлович, И. И. Мышкин и А. Т. Ворончихина 
Вверху (слева направо): Н. Т. Франжоли и П. Е. Шиврин (отец Л. П. Шиврина).
Внизу (слева направо): Т. А. Павлович, И. И. Мышкин и А. Т. Ворончихина («Аннушка»).
Во дворе дома Франжоли. Дер. Кривобор. 1940-е гг.

Всё дело в том, что, будучи хорошим механиком, он мог оказать односельчанам массу мелких услуг: починить примус, часы, замок, изготовить раму, вставить стекло, залудить дырку в тазу, отремонтировать швейную машинку, самовар, ружьё и т. д. Он и сам был охотником и вместе со своей собакой ходил на птицу. Л. П. Шиврин вспоминает о своеобразном способе охоты Николая Тимофеевича на зайца. Франжоли имел маленькую охотничью собаку, которая из-за своих размеров не могла преследовать добычу. Зато пёс умел найти зайца и выгнать на хозяина. Поджидая его, собака могла удерживать дичь возле себя, привлекая хозяина лаем, а тому оставалось только не промахнуться по цели, и за это умение собака Николая Тимофеевича ценилась и остальными охотниками. В Кривоборе бывший кондитер обзавёлся лодкой, стал рыбаком. Но кроме того, что он стал рыбаком и пчеловодом, он стал и огородником, старожилы до сих пор уверяют, что Николай Тимофеевич был первым, кто научил их выращивать помидоры, семена которых привёз с собою из Вятки. До него этой культуры в Кривоборе не знали. Франжоли имели собственный огород, где выращивали картофель и другие овощи себе на еду, а не на продажу. В их хозяйстве были корова, куры.

Когда в 1930 году организовался колхоз «Кривоборский» (позднее «Красная Заря»), Николай Тимофеевич вступил в него, не сразу, но вступил. Ему было в то время 54 года, он работал на пасеке, изготовлял столярные изделия для колхоза, был и сторожем, охранял колхозные посевы. Колхоз помог достроить дом и баню. Пока была жива его жена Лидия, она во всём была опорой мужу, она шила и занималась рукоделием, у неё было много заказов от жителей Кривобора и Малого Коныпа, но в колхозных работах Лидия не участвовала. Однако она рано умерла (19 октября 1945 года), и Николай Тимофеевич остался один.

Ещё одним источником дохода Франжоли была сдача внаём жилья юным учителям-постояльцам. Это занятие он тоже унаследовал со времён жизни в Вятке. Учителя получали дрова от сельской школы, поэтому Франжоли было выгодно пускать жильцов по многим причинам, но дело не исчерпывалось меркантильным интересом. В доме Николая Тимофеевича педагоги всегда были желанными гостями и платили хозяину взаимностью. Здесь любили собираться не только учителя из санатория, но и из Малоконыпской школы. Помимо этого маленькую гостиную то и дело занимали многочисленные гости, приезжавшие либо на охоту, либо просто отдохнуть в Кривоборе. После создания детского санатория гостиная комната пустовала редко.

Ещё при жизни часть своего дома Н. Т. Франжоли продал выходцу из Белоруссии А. П. Павловичу и его жене А. Ф. Павлович. Произошло это при следующих обстоятельствах. В начале Великой Отечественной войны в деревню Малый Конып был направлен специалист-охотовед Александр Петрович Павлович. В его задачу входило истребление волков в окрестных лесах, а легенда наградила его призванием собаковода-дрессировщика противотанковых собак-диверсантов, поскольку в годы войны у А. П. Павловича на берегу Чепцы был свой собачий питомник. Сначала Павловичи жили в Малом Коныпе, но затем Александр Петрович увидел дом Франжоли, который ему очень понравился, и предложил Николаю Тимофеевичу продать часть дома. К этому времени строительство дома уже было завершено, поэтому сделка состоялась. Одна большая комната, выходящая на Чепцу, была продана, произошло это ближе к концу войны. В эту часть дома существует отдельный вход. С тех пор Франжоли принадлежал уже не весь его дом. Кроме Александра Петровича в доме поселилась его жена Антонина Францевна и дочь Тамара, две семьи жили очень дружно.

В 1950 году Тамара Александровна Павлович вышла замуж за Николая Семёновича Кузнецова, они поселились с мужем в маленькой комнате, также выходившей на Чепцу. Через пять лет её родители вернулись в родную Белоруссию, а она с мужем осталась в Кривоборе, переехав в комнату родителей и освободив маленькую комнату для постояльцев. Оба супруга работали в детском санатории. В последние годы после смерти Л. Н. Горбуновой за одиноким Николаем Тимофеевичем присматривала одна Тамара Александровна. Она же стала свидетелем последних дней бывшего вятского кондитера.

В своё время судьба Н. Т. Франжоли свела его с известными охотниками: ассистентом кафедры зоологии Кировского пединститута, впоследствии преподавателем факультета охотоведения Кировского сельскохозяйственного института, зоологом Владимиром Шоевичем Арбузовым (1940–2015) и Сергеем Ильичом Зарубиным (1933–2007), ассистентом кафедры ботаники Кировского пединститута. Педагогическую практику Сергей Ильич проходил в детском санатории Конып, в 1966 году он уехал в аспирантуру в Казань, по окончании аспирантуры работал в Тюменском государственном университете и стал выдающимся геоботаником. Темой его кандидатской диссертации стала «Флора и травянистая растительность поймы реки Чепцы». Арбузов и Зарубин были приятелями и часто заезжали на охоту в Кривобор, где подружились с Николаем Тимофеевичем. Даже свадьба Сергея Ильича и Фаины Михайловны в конце лета 1964 года состоялась в доме Франжоли на берегу Чепцы.

Шли годы, но гостей у одинокого пчеловода становилось не меньше, а больше. Гости были разные: были родственники, были друзья, были и просто знакомые. Кто-то, как И. И. Мышкин, В. Ш. Арбузов и С. И. Зарубин, приезжал регулярно, кто-то – эпизодически, кто-то приезжал непосредственно к Николаю Тимофеевичу, кто-то – к его гостям. Возможно, благодаря И. И. Мышкину, личность Николая Тимофеевича Франжоли стала широко известной. Память об этих встречах сохранили многочисленные фотографии Н. Т. Франжоли и его посетителей. По свидетельству Т. А. Павлович, Николая Тимофеевича навещали даже бывшие коллеги-предприниматели, представители дореволюционного вятского торгового сословия, так же, как и Франжоли, вынужденные по-своему приспосабливаться к Советской власти. В одну из таких встреч хозяину была подарена гостями роскошная шёлковая рубашка, отыскать какую на прилавках советских магазинов было невозможно. По отзыву всех мемуаристов, гости Н. Т. Франжоли большей частью были людьми культурными, обеспеченными, образованными и неординарными. Как и сам Н. Т. Франжоли, они разительно отличались от простых деревенских жителей. А. П. Обуховой запомнились гости из Кирова, приехавшие на летний отдых со своими детьми. Один из них, юный четырнадцатилетний музыкант, исполнил незабываемый скрипичный концерт прямо на берегу Чепцы возле дома Николая Тимофеевича.

По сведениям В. А. Ситникова, который сам отдыхал в детском санатории в 1940 году, Кривобор к 1950-м – 1960-м годам стал дачным посёлком. Кроме уже названных, сюда приезжали отдыхать писатели А. И. и Е. А. Мильчаковы, писатель Л. М. Лубнин (1911–1993), юрист и библиофил К. А. Палкин (1893–1984), врач-гинеколог С. А. Драверт (1881–1965). Сохранились воспоминания Л. П. Ворончихиной о том, как Иван Иванович Мышкин вдвоём со Станиславом Адольфовичем (менее вероятно, чтобы это был другой выдающийся медик, хирург Александр Лаврентьевич Бутолин) исполняли романс «Живёт моя отрада в высоком терему…». Приезжал из Новосибирска брат Виктор Франжоли, братья и в последние годы поддерживали связь друг с другом. В архиве Е. Д. Петряева в ГАКО сохранилась фотография 1964 года, сделанная в деревне Кривобор, на фотографии изображён Н. Т. Франжоли с друзьями. В описании фотографии упоминается Виктор Франжоли и приведён его почтовый адрес в Новосибирске21. Возможно, что фотография попала к Е. Д. Петряеву из рук Виктора Тимофеевича.

Приезжала из Ленинграда двоюродная сестра Николая Тимофеевича Евгения Дмитриевна Нефёдова, дочь Дмитрия Франжоли, брата Тимофея Франжоли, с приглашением покинуть Кривобор и переселиться в город на Неве. На это приглашение Н. Т. Франжоли ответил отказом. (Зато ленинградским радушием воспользовалась Т. А. Павлович. Она несколько дней провела в гостях у Е. Д. Нефёдовой и спустя пятьдесят с лишним лет вспоминала её гостеприимство.) Не только в Ленинград, но и за всё время своей добровольной «самоизоляции» он не выезжал из деревни дальше Просницы, он не был в Кирове и не навещал бывший отцовский дом с фабрикой на углу улиц Коммуны и Свободы, он не отлучался к братьям и сёстрам, проживавшим, кто на Урале, кто в Новосибирске, кто в Куйбышеве. Наоборот, все ехали к нему. В этом состоит ещё одна из загадок удивительно-оседлой жизни Николая Тимофеевича, хотя в тёплое время года такая привязанность к дому была вполне объяснима заботой о пчёлах. Но зато почтальон круглый год приносил Николаю Тимофеевичу письма и телеграммы. До сих пор хранятся многочисленные каллиграфические сетки-трафареты Н. Т. Франжоли, на которых он писал письма.

Н. Т. Франжоли (справа) с гостями в Кривоборе возле своего дома. 1964 г.
Н. Т. Франжоли (справа) с гостями в Кривоборе возле своего дома. 1964 г.
Фотография из архива Е. Д. Петряева

Престарелый Виктор Тимофеевич Франжоли не был на похоронах брата, которые, кажется, происходили вообще без участия близких людей (хотя все три сестры Франжоли в то время ещё здравствовали), однако полгода спустя, в октябре 1967 года, Виктор приезжал на процедуру вступления в наследство брата, что, видимо, было оговорено между братьями ещё при жизни старшего. Ту часть дома, которая принадлежала Николаю Тимофеевичу, две комнаты, он продал за 800 руб. Виталию Павловичу и Ольге Александровне Шивриным. Ещё одним претендентом на покупку дома Франжоли был уже известный нам Пётр Яковлевич Шиврин, бывший работник Николая Тимофеевича с 1913 года. В 1950-е – 1960-е  годы он долгое время работал заместителем директора, администратором Кировского Театра юного зрителя22. Судьба сложилась, как в романе Марка Твена «Принц и нищий»: бывший деревенский мальчик-прислуга занимал высокий административный пост в кировском театре, в то время как бывший хозяин в его родной деревне работал простым крестьянином, сам доил козу и возделывал огород.

Возвращаясь к судьбе дома Франжоли, нужно сказать, что П. Я. Шиврин предлагал продавцу вдвое более умеренную цену от её оценочной стоимости, но В. Т. Франжоли стоял на своём, дом продавался с надворными постройками, с частью личного имущества. Кроме того, дом был оборудован двойным полом с накатом, он имел глубокий погреб и ряд других преимуществ, которыми не обладали обычные деревенские дома в Кривоборе. О. А. Шиврина на момент его покупки уже снимала в нём квартиру, поэтому дом был продан ей и её мужу. На память о брате-кондитере и пчеловоде «бывший гимназист» и бывший эсер Виктор Франжоли увёз в Новосибирск пятилитровую банку мёда. Вместе с мёдом, можно предположить, он взял остававшиеся личные документы, письма, фотографии и так далее.

После смерти Николая Тимофеевича дом, известный в то время среди местных как «дом с красной крышей», ещё какое-то время хранил вещи бывшего хозяина, некоторые из них были удивительными: самовар с медалями, латунный умывальник, коробки из-под монпансье Франжоли, стеклянные фотонегативы, деревянный стереоскоп, радио, инструменты; многие жители помнят найденный на чердаке револьвер. Совсем немногое из этого можно увидеть в Малоконыпской библиотеке-музее им. Н. В. Шубниковой (филиал МБУК «Кирово-Чепецкая РЦБС»). Местонахождение большинства вещей, в том числе охотничьих ружей, гитары, стальной лодки, музыкальной шкатулки сейчас неизвестно. Стараниями М. В. Арженовской удалось сохранить кованую стальную кровать бывшего кондитера, медную утварь и часть книг из его библиотеки. Принадлежность отдельных книг определить трудно, возможно, они остались от жильцов Николая Тимофеевича, приезжих учителей.

Двухтомник четвёртого издания «Полного собрания стихотворений» Н. А. Некрасова 1886 года, несомненно, принадлежал матери Николая Тимофеевича М. А. Франжоли, учительнице русской словесности. Об этом говорит её личная пометка на титульном листе. Самая старая книга «Физика и метеорология, общепонятно изложенные» Карла Коппе 1860 года могла быть учебным пособием кого-то из её детей, хотя вся Россия училась по учебнику физики К. Д. Краевича. Фрагмент кондитерского каталога Торгового дома И. Н. Пуришева и сыновей с рисунками всевозможных тортов несомненно отражал профессиональные пристрастия династии вятских кондитеров. Но вообще интересы Николая Тимофеевича чрезвычайно разнообразны: тут и «Руководство к практической фотографии» Г. Н. Буяковича 1900 года, и пособие по работам из проволоки Е. К. Соломина 1911 года, книги по агрономии. Издание «Главные пасечные работы» М. А. Дернова 1912 года позволяет предположить, что кондитер задолго до революции испытывал интерес к пчеловодству. Если интересные увлечения были скоротечными, преходящими, как, например, фотодело, то книги по пчеловодству и журнал «Пчеловодство» он приобретал ещё после революции и после Великой Отечественной войны.

Технический уклон в пристрастиях Н. Т. Франжоли налицо. Была ещё одна страсть, уже совсем не связанная с сельским бытом: интерес к радиолюбительству. Она представлена брошюрами 1940-х годов с инструкцией по самостоятельной сборке детекторного радиоприёмника. Непонятно, как хозяин получал из города всю эту специальную литературу.

Ещё одна пламенная страсть: любовь к охоте и к ружьям. Этой теме посвящены несколько советских брошюр по уходу за ружьём и журналы «Советский охотник». Своё ружьё Франжоли в шутку называл «фузея» (архаичная разновидность облегчённого мушкета). Впрочем, в Кривоборе эту страсть к охоте и оружию разделял его сосед А. П. Павлович. Разносторонне развитый и увлекающийся Николай Тимофеевич в огромном количестве хранил у себя географические карты и атласы, изданные как до революции, так и после неё, вещи, казалось бы совершенно не нужные обычному сельскому жителю, отказывавшему себе в удовольствии попутешествовать даже до родной Вятки, но таким своеобразным человеком и был их ярко одарённый хозяин. Хотя быт самого обычного советского сельского хозяина тоже представлен соответствующей литературой – это журнал «Сады и огороды», «Настольный календарь колхозника» 1930-х – 1950-х годов и тому подобная прикладная литература. Ближе к концу жизни, в 1950-е и 1960-е годы, Николай Тимофеевич выписывал популярный и непритязательный советский литературный журнал «Роман-газета». Случайность наличия «Программы и Устава Коммунистического Интернационала» 1928 года среди книг и журналов Франжоли мы не берёмся комментировать.

На этом фоне удивительно почти полное отсутствие в библиотеке Франжоли произведений классической литературы и литературы Серебряного века, если не считать романа Д. Н. Мамина-Сибиряка и книг Э. Сетон-Томпсона. Нет тут и музыкальной литературы для Л. Н. Горбуновой, кроме обложки некоего «Революционного песельника». Зато в обилии представлены календари А. А. Гатцука, «Крестьянский настольный календарь» 1927 года. Подбор книг не говорит о традициях культурных, интеллигентных семей конца XIX – начала XX столетия. Николаю Тимофеевичу действительно удалось стать образованным и разносторонне развитым крестьянином, крестьянином-интеллигентом. Впрочем, такая индифферентность к вершинам литературы, возможно, явилась одной из причин того, что великие социальные потрясения XX века обошли стороной чету Николая Тимофеевича и Лидии Николаевны, в отличие от других Франжоли. Само по себе обилие и разнообразие сохранившихся книг говорит о том, что до конца своих дней их хозяин занимался самообразованием.

Незадолго до смерти первого хозяина с домом начались неприятности. Изначально изба стояла не на самом обрыве, а метрах в тридцати от него. Между берегом и домом находилась баня. Но постепенно Чепца начала подмывать берег и приближаться к дому, она подходила всё ближе и ближе, так что со временем дом оказался висящим над обрывом. Баню перенесли внутрь усадьбы, а в самом доме жить стало опасно, новые хозяева, как могли, укрепляли берег. Был момент, когда думали перекатить дом, пока его окончательно не смыло в реку, но Чепца вновь отступила от берега, а легендарный дом до сих пор гордо вздымается над обрывом. Известный художник-график из Кирово-Чепецка А. Ф. Медовиков таким и изобразил его в своей работе «Дер. Кривобор. На крутом берегу». Всё это время Т. А. Павлович жила в доме с мужем, лишь под старость она переехала в современный трёхэтажный дом в Малом Коныпе, продав свою половину дома. В ноябре 2019 года ей исполнилось 95 лет.

О. А. Шиврина бессменно владеет своей половиной дома с 1967 года, в настоящее время хозяйкой второй половины дома является её дочь М. В. Арженовская. И О. А. Шиврина, и Т. А. Павлович в своё время работали в Здравнице педагогами. И сейчас домом, которому уже перевалило за сто лет, по-прежнему владеют два хозяина, отчего его фасад со стороны реки и со стороны усадьбы имеет разный вид.

Т. А. Павлович. Дер. Малый Конып. Лето 2018 г.
Т. А. Павлович.
Дер. Малый Конып. Лето 2018 г.


1 часть / 2 часть


Примечания

1 Общая ведомость 1890–1891. ГАКО. Ф. 204. Оп. 1. Д. 237. Л. 103 об.
2 Там же.
3 Там же. Л. 68.
4 Общая ведомость 1894–1895. Там же. Ф. 204. Оп. 1. Д. 296. Л. 149 об.
5 Там же. Ф. 230. Оп. 1. Д. 385. Л. 8 об. 
6 Списки владельцев торговых и промышленных предприятий. Там же. Ф. 628. Оп. 21. Д. 3. Л. 53–54 об. ; Там же. Ф. 628. Оп. 21. Д. 1. Л. 78 об.
7 Москва–Сибирь : адресная и справочная книга: посредник-указатель торгово-промышленных фирм г. Москвы и Сибири : на 1910 год: год 6-й. М., 1909. Ч. II. С. 157 ; Вся Россия : рус. адрес. и справ. кн. фабрик, заводов, торг.-пром. и администрации : адрес-календарь : на 1912 год: год изд. 8. М., 1912. Стлб. 534.
8 Списки владельцев торговых и промышленных предприятий. ГАКО. Ф. 628. Оп. 21. Д. 3. Л. 53–54 об. ; Там же. Ф. 628. Оп. 21. Д. 1. Л. 78 об.
9 Там же. Д. 4. Л. 123. 
10 Вятская речь. 1916. 20 дек. (№ 265). С. 4.
11 Тинский А. Г. Главная улица Вятки. Страницы истории. Киров. 2002. С. 98–100.
12 ГАКО. Ф. 3922. Оп. 1. Д. 1020.
13 Тинский А. Г. Указ. соч.
14 ГАКО. Ф. 3922. Оп. 1. Д. 2748. Л. 28.
15 Там же.
16 Там же. Ф. 574. Оп. 20. Д. 73. Л. 56.
17 Там же.
18 Там же. Ф. 574. Оп. 6. Д. 932.
19 Вятская речь. 1916. 1 нояб. (№ 226). С. 1.
20 ГАКО. Ф. 582. Оп. 63. Д. 32. Л. 63.
21 Там же. Ф. Р-139. Оп. 13. Д. 485.
22 Там же. Ф. Р-3811. Оп. 1. Д. 176, 189, 196.


* Судный день.

** Сладкая жизнь.

*** Начиная от фамилии, которую произносили то как Франжолин, то как Франжоли́ с ударением на последнем слоге, а не на втором. По утверждению Л. А. Куличенко, правнучки Нины Тимофеевны Франжоли и внучки Т. К. Губы (Мышкиной), правильное произношение подразумевает именно «французский» вариант ударения – на последнем слоге, такой же вариант произношения укоренился в деревне Кривобор. Однако в Большой Советской энциклопедии ударение стоит на втором слоге. По одной из семейных легенд, фамилия Франжоли могла обозначать «французик».
Одним из наиболее известных носителей этой фамилии в самой Италии является Ambrogio Frangiolli (1798–1870), итальянский художник, декоратор и архитектор. Близость итальянских Франжолли и херсонских потомков Франжоглу/Франополи ещё предстоит выяснить. Вполне возможно, что какая-то связь действительно существует, хотя не исключено, что русская лингвистическая норма Франжо́ли возникла самостоятельно в результате позднейшей трансформации и проитальянской стилизации. В России в научной литературе также имеются упоминания варианта Франджоли.