Главная > Выпуск №33 > Неделя больше, чем семь дней

Неделя больше, чем семь дней

Т. К. Николаева


1   2

В конце 1976 года в Кировской области проходила очередная «Неделя советской литературы». Обычно приезжали творческие люди из многих городов России и почти из всех республик Советского Союза. Из Латвии делегации, как правило, были весьма представительными, впрочем, включали в них и молодых писателей. Открывалась «Неделя» торжественно и пышно с участием областного руководства, всех приехавших литераторов и вятских писателей. Потом гостей делили на бригады и отправляли в районы области, в каждую такую бригаду включали одного или несколько писателей-кировчан. По окончании выступлений в районах все съезжались на закрытие, которое было уже не столь официозным и пышным, но зато сдружившиеся бригады были счастливы вновь собраться после кратенького отдыха, быстро организовывались столы с непременными возлияниями и многочисленными закусками, а главное – с чтением стихов, весёлыми воспоминаниями о поездке по районам, анекдотами, объяснениями в любви, планами на будущие встречи, на творческое содружество.

В 1976 году в числе латвийской делегации приехал к нам молодой поэт из Юрмалы Арманд Мелналкснис. Он ездил в составе бригады, которую курировал от имени руководства области тогдашний руководитель Кировского общества книголюбов Владислав Пластинин. Мы с ним встретились сразу после возвращения, и Пластинин много и тепло рассказывал о Мелналкснисе. А вечером в президиуме на закрытии «Недели» я познакомилась с Армандом. Это был тот случай, про который говорят: встретились родственные души. Всю ночь в гостинице «Вятка» стоял непрерывный гул голосов – ходили из номера в номер, читали стихи, менялись книгами и адресами, клялись, что никогда друг друга не забудут. И я, посидев со своей бригадой, где мы сдружились на долгие годы с украинским поэтом Миколой Сомом, ушла к соседям в бригаду Пластинина. Кроме Арманда Мелналксниса меня очень манила возможность посидеть, поговорить с московской поэтессой Светланой Кузнецовой. Проговорили до утра. А на следующий день уже провожали гостей, которые уезжали почти все на нашем фирменном поезде «Вятка». На перроне опять были стихи, клятвы не забывать, писать, приезжать.
Это была не первая «Неделя», в которой я участвовала. И я уже знала, что не многие из этих клятв будут помниться долго. Правда, всегда бывал кто-то, с кем встреча на вятском бездорожье перерастала в дружбу. Но большинство гостей, отдохнув и переключившись на обычную жизнь, постепенно забывали и Вятку, и спутников, и горячие свои обещания. Я знала, что с Миколой Сомом мы будем продолжать общение, а остальные… Что ж, спасибо и за тёплые слова при прощании! Может, и встретимся когда-нибудь.

Но оказалось, что та «Неделя» 1976 года подарила мне прекрасную долголетнюю плодотворную дружбу с человеком, которого я и знала-то всего 5–6 часов. Через несколько дней после закрытия «Недели» и прощания на вокзале я получила письмо от Арманда Мелналксниса, ответила ему. Так возникла переписка, удивительная по наполненности, искренности и точному отражению времени.

По приглашению Владислава Пластинина Арманд через год снова приезжал к нам, они ездили с выступлениями в Нагорский район. Но тогда мы почти не успели пообщаться. Потом мне удалось переслать Арманду в Латвию наши книги, когда в Ригу с выставкой своих работ поехала дымковская мастерица Римма Пенкина. Они тоже подружились.

Виделись один раз мы в Москве, где Арманд учился на Высших литературных курсах (ВЛК) и жил в общежитии литинститута. Но это общение было очень коротким, ибо мы были тогда оба очень заняты, да и Москва не располагает к неторопливым разговорам.

А вот в 1999 году, когда Арманд Мелналкснис приезжал в Кировскую область в составе Латвийской делегации по случаю празднования 100-летия со дня рождения Яна Райниса, мы общались больше, ездили в Слободской, были в мастерской дымковской игрушки, участвовали в концертах ансамбля «Горенка». Очень яркий получился праздник! До сих пор вспоминаем и радуемся.

К сожалению, на последнее моё письмо Арманд не ответил, и я теперь не знаю, куда ему писать. А переводить его стихи продолжаю, и они потихоньку публикуются.

Сегодня я предлагаю вашему вниманию письма латышского поэта, писателя Арманда Мелналксниса.

 

Арманд Мелналкснис:
«На Вятке я был счастлив!»

№ 1. 21.12.76.
(Адрес: Латв. ССР г. Юрмала,
ул. Кр. Барона, № 33, кв. 1).

Здравствуй, Тамара!

Прибыл в Ригу 17-го живым. Несколько дней не мог прийти в себя – масса впечатлений, обрушившаяся на меня, взвинтила нервы до предела. Но – наконец отоспался и начинаю чувствовать себя человеком или чем-то вроде него. А точнее – меня просто заставляют жить: очень много работ, которые надо закончить до конца года.

Омор Султанов, Володя Демидов и я еще долго прощались на квартире у Светланы. Потом навещал своих московских друзей – в результате Москву так и не увидел. Но ещё успею – в следующем году поступаю на Высшие литературные курсы.

Когда уезжал из Москвы, судьба-злодейка подкинула мне одно «приятное» переживание: в одном купе со мной ехал отдыхать в Дубулты наш дорогой товарищ Ляшкевич. Всю дорогу он нудно тянул из меня жилы, тыча мне в лицо мою молодость и несолидность. Бог простит.

Вчера был в Союзе, отсидел длиннейшее и скучнейшее собрание, в конце которого справляли юбилей (70) одному из наших стариков. Когда я увидел коньяк, у меня заметно задрожали руки – последствие трудной, но такой светлой и радостной недели на Вятской земле. Я помню, когда мы возвратились в Киров из района, усталый, замученный, потерянный и похмельный я вдруг почувствовал себя таким счастливым! И это вчера заметили мои друзья: ты, мол, выглядишь наполненным каким-то чудовищным эмоциональным зарядом. И это действительно так. Зверски хочется писать стихи (что со мною не так уж часто происходит – я адская машина замедленного, но взрывного действия), реагировать на всё пережитое. Спасибо Тебе за то, что Ты такой добрый, светлый, хороший человек! Спасибо этой земле и людям за их прекрасные отзывчивые сердца! Я заболел вами, и это серьёзно.

Прости, но я больше из своей отупевшей головы не могу выудить ни одну дельную мысль, да и за это короткое время ничего особенного не успело произойти, если не считать такие привычные неприятности в личной жизни. Но я не плачу.

Пришли мне, пожалуйста, стихи, а то у меня от кировчан только и есть, что В. Коростелева. А мне хотелось бы кое-что перевести.

Да, что у вас там происходило с Миколой? Что с ним случилось в тот вечер, когда он не пришел? Если я задал нескромный вопрос, извини. Мне хотелось с ним ближе познакомиться, но мы были в разных группах.

И ещё прости меня, если я Тебе наговорил какие-то глупости или обидел тебя чем-либо в тот вечер – ведь я же (слава богу!) не вполне вменяем. Пиши, пожалуйста! Целую!
До свидания. Арманд.

№ 2. Москва 05.09.77.

Здравствуй, Тамара!

Я жив, здоров, прибыл в столицу, опохмелился и бросил пить (наконец-то!). Кое-что ещё захватил из Риги и помчался на крыльях радужных предчувствий, чтобы дохлой курицей приземлиться на жесткую скамью ВЛК (Высшие литературные курсы. – Т. Н.).

Сначала всё было препаршиво, особенно грязнущая общага. Но, мужественно преодолев отвращение к щёткам, мётлам и тряпкам, я создал себе (не памятник) миниусловия жизни (а разве это жисть?).

Посылаю тебе ещё три перевода и 1 подстрочник. На большее в данный момент не имею времени. Но, если надо, напиши – пришлю. В общем, я выкладываться длинным письмом не буду, потому что Ты скоро приедешь, а там уж наговоримся. Начинаю (в который раз!) новую, прекрасную, безалкогольную (денег до 25-го, когда дадут стипендию – 7 рэ) жизнь!

Ура! Кажись, разрешусь поЕмой.

До встречи в ALMA MATER! Армандо.

Мои наиточнейшие координаты:

Москва, ул. Добролюбова 9/11, комната 220.
Можно позвонить в общагу, но к телефону они не зовут. Зато можно им передать информацию, и они мне передадут: 2181661 или 2181301.
Вторник, среда, четверг и пятница – лекции до 16.00.
Суббота, воскресение, понедельник – я в общаге или у своей женщины – т. 1986669.

№ 3. Moscow 12.02.78.

Здравствуй, Тамара!

Твою последнюю весточку получил несколько дней назад, потому что больше месяца я был в Риге и вернулся только 7 февраля. Жив, как видишь. В конце прошлого года мы сдавали кучу зачётов и, ей богу, не было времени подумать о друзьях и ближних своих. На сей раз я никого не поздравил (каюсь – свинья я, конечно), но Ты сама отлично знаешь, как может закружить кадриль обыденной жизни. Так что – задним числом – с Новым наступившим Тебя, успеха и много светлых дней в этом году! И не сердись, пожалуйста, что я так долго молчал.

Конечно, за этот период тут много чего приключилось, и я даже не знаю, с чего начать. Разумеется, все углы и тёмные закоулки погребов ЦДЛа (Центральный дом литераторов. – Т. Н.) я уже освоил и чувствую себя там привольно. Со своими коллегами по ВЛК я тоже в основном снюхался и теперь разбираюсь – кто есть кто. В отношении поэтов я могу сказать без преувеличения, что мой друг Леонс на этом фоне выглядит гением. А в общем – ребята не плохие, и нельзя требовать от хорошего человека, чтобы он был и хорошим поэтом (шутка). Тут есть один армянин Альберт Налбандян, пишущий стихи на русском языке. В его лице, мне кажется, я нашёл себе очень хорошего переводчика. Я просто был поражён, как он с подстрочника мог передать именно главное, каким-то чутьём уловленное, эмоциональное настроение (Леонс такого же мнения). Мои русские товарищи, знающие латышский, увы, этого не смогли. Так что теперь я занимаюсь «пробиванием» своей книги в «Сов. писателе». Для этого мне надо заполучить рекомендацию нашего Латвийского союза. Но это оказалось не так просто – у меня на пути снова оказался мой извечный враг Имант Аузыньш (я Тебе, кажется, уже рассказывал историю нашей вражды), он является членом комиссии по переводам и, конечно, не побрезговал случаем мне отомстить. Но секретарь нашего союза поклялся в кратчайшее время выслать мне рекомендацию, потому что секретариат имеет право это сделать. Так что пока жду и заставляю работать Альберта.

Наконец мой азербайджанский друг Вагиф Арзуманов прислал первые материалы его книги, и я начал её переводить. Работа довольно нудная – это не худ. перевод! Хотелось бы перевести Римму Казакову – я уже говорил в нашем издательстве. Но пробить её оказывается очень трудно, хотя она и занимает высокий пост. Появилась у меня идея также попробовать переводить Шукшина. По-моему это может сделать лишь человек, в совершенстве чувствующий русский язык, способный мыслить на нём. Я не хочу быть зазнайкой, но мне кажется, что я это смог бы.

Сам я не написал в Москве ни строчки стихов почему-то, Леонс так же. А вот в январе, пока я был дома, несмотря на дикие пьянки (пока со всеми увидишься да побываешь), кое-что написал. Леонс побывал в Румынии, и его впрягли в перевод какого-то глупого детектива «Смерть манекенщицы». И ещё он взял на себя сонеты Петрарки.

Из общаги я сбежал и сейчас живу у Люды. Она очень хороший и добрый человек, и мне, лентяю, просто здорово повезло – я сыт, помыт и больше не болею. Однажды она уехала на десять дней в командировку – а я в три дня пропил стипендию и дох с голоду и с похмелья в общаге. Правда, комната на Добролюбова остаётся за мной. Так что она всегда к услугам приезжающих друзей.

К поэтессе благородного происхождения, разумеется, я не зашёл. Лучше это сделать, когда Ты опять появишься в Москве. Одному мне это всё же неудобно.

На юбилей Упита приехал целый вагон наших, мой друг Петя в их числе, а также Марис Чаклайс. Я вместе с ними выступал на Центральном телеграфе и в других местах Москвы. Пили, разумеется, как верблюды в оазисе. Когда я их провожал на Рижском вокзале, чуть не разревелся – так хотелось уехать с ними. А теперь, побывав месяц дома, с радостью вернулся в Москву, и все коллеги оказались такими милыми и близкими.

В общем, было всего предостаточно – и хорошего, и плохого, но всего не опишешь. Когда встретимся, поговорим. Теперь закругляюсь. Привет всем друзьям в Кирове! Чтобы скорее доходили до меня твои письма, пиши по этому адресу: 125080, Москва, ул. Алабяна, 12, кв. 135, Л. Гребенниковой (для Армандо). Когда приедешь, звони мне: 198-66-69.

Армандо.

№ 4. Латвия. Рига. 27.02.80.

Здравствуй, Тамара!

Сегодня удался первый светлый, солнечный день, да и я наконец-то стал более свободным от вороха работ. Ты задала мне кучу вопросов, и я не знаю даже, с чего начать.

Вернувшись из Москвы прошлым летом, поначалу даже не хотел о ней вспоминать – так рад был уехать насовсем. А теперь уже появляется известная ностальгия о прошедших днях весёлых. Все мы живём прошлым или будущим, настоящее, увы, это блеф или, быть может – ожидание.

Последний год в столице я прожил в общежитии, терпел голодуху, потерял в весе 13 кг и был очень этим доволен. В феврале прошлого года чуть не отдал концы, со мной приключился тяжёлый приступ. Меня буквально выцарапала на этот свет фельдшерица родного общежития. Правда, она сама была страшно перепугана. После этого я, разумеется, бросил пить и даже курить, но через полгода, вернувшись в родные пенаты, я прекратил этот разврат и начал нормальную жизнь пиита.

Главное моё достижение московского периода – это, конечно, книжка, которая должна появиться на свет в следующем году в издательстве «Советский писатель». Переводчик – мой друг по ВЛК Альберт Налбандян из Еревана. Книга – объёмом в 3 листа, половину он уже перевёл и прислал мне.
Меня также обсуждали на семинаре ВЛК, и я получил высшую оценку (это информация, а не хвастовство!) нашего руководителя Александра Петровича Межирова. Кстати, я с ним подружился к окончанию курсов и был у него на даче в Переделкино, но, к его огорчению, водку с ним не пил по вышеизложенным обстоятельствам. Он же настаивал, что это лучшее лекарство от всех заболеваний.

По идее должна быть большая подборка стихов в 6 номере «Дружбы народов», но я знаю, как они любят обещать и как долго тянут резину. Потому я не лелею особенных надежд на эту публикацию в течение ближайшей пятилетки.

Когда со своим коллегой Леоном Бриедисом (он за эти 2 года перевёл с оригинала сонеты Петрарки!) вернулся домой, нам каждому в отдельности предоставили выступление в телевидении, у меня сразу была страница стихов в большом журнале, в общем, встретили нас прилично. Я, как зверь, бросился писать стихи и за некоторое время сделал почти книгу. Написал также одну длинную вещь под названием «Баллада о потерянном языке», которую напечатали в январе в нашем литжурнале. В мае должен предъявить издателям книгу, но мне не хватает 500 строк. А если не пишется, то через силу я не умею и не хочу. Но я надеюсь на «чудное мгновенье».

С декабря работаю в этом же издательстве редактором детской литературы. Работы – завались. Но я уже успел подготовить к печати книг на полгода вперёд. Тем самым обеспечив себе некоторую свободу на некоторое время. Официально «отсиживать» на месте мне надо три дня в неделю, остальные 4 – мои. Дела к моему приходу были запущены, и я работал дома 5 недель без выходных! Но теперь всё в норме и, как видишь, нашёл время, чтобы написать тебе.

Своей семейной жизнью я очень доволен, наконец-то в этом плане я обрёл долгожданный покой. Моя супруга заслуживает всяческих похвал по всем статьям. Я не знаю, что такое семейные ссоры и разногласия. К запою она относится с большой чуткостью и пониманием – в этих случаях меня опохмеляют и помогают выйти из тяжёлого душевного состояния. Она даже спасает моих друзей – пиитов, болеющих тем же. В общем – мне здорово повезло! И я сам стараюсь не очень-то злоупотреблять её добротой. Да и пьётся сейчас уже не так, как года 3 назад. Что ни говори, а старость всё же подкрадывается шпионом.

Жаль, что я не знал о юбилее Владислава, а то поздравил бы его. Я, разумеется, поздравил его с Новым годом, но он уже давно не откликается. Буравлева хотя и писала мне разок в Москву, тоже забыла меня. А я бы не прочь махнуть в Киров, но, увы, сейчас не имею никакой возможности. Но в том, что я появлюсь ещё в Вятских краях, у меня нет никаких сомнений. Самое реальное – это может быть в следующем году. И тогда – загудим, как пить дать!

Кстати, у меня появилась идея: сейчас у меня есть целая куча переведённых стихов, которые я не стесняюсь читать. Может, поговори с Пластининым – и устроим агитбригаду, как в прошлый раз? На сей раз Ты могла бы участвовать? Покатались бы по краям, где я ещё не бывал? А время я бы постарался выкроить. Вот было бы здорово!

Да, в одном из писем Ты упрекнула меня в том, что я позабыл об обещанном творческом лагере. Дело в том, что нам уже там нечего делать: сменилось начальство, но и поколение. Сейчас в этих лагерях околачиваются почти что малолетки – в основном двадцатилетние. Этим летом я заехал туда на один день, и мне было очень скучно, да и заняться нечем – все чужие, молодые, красивые – но ничего общего я с ними не имею. Эта эпопея для меня завершена. Их сейчас накачивают идеологией, а не алкоголем, как в старые добрые времена накачивались мы.

Что же ещё? Сам не знаю как, но я немного разбогател и собираюсь стать частным собственником. Хочу приобрести деревянный дом – это 120 км за Ригой около красивого озера. Летом там чудно – можно спокойно писать стихи, рыбачить и отдыхать. В Москве я должен получить машину, только не знаю, когда это будет – до Олимпийских игр или после. Говорят, что с мая по август Москва будет закрытым городом. Одним словом – приобщаюсь к мелкой буржуазии.

«Проверку связи» переводит Налбандян, у него находятся все подстрочники. Пока я не могу тебе их прислать, а делать заново – нет сил, да и времени придётся ухлопать порядочно. Обещаю тебе прислать подстрочники новых стихов, но как-нибудь потом. Первую книгу прислать никак не могу, потому что её у меня давным-давно нет, а вторую – высылаю. Внимательно приглядись к обложке – на ней зашифрована порнографическая картинка. В правом верхнем углу сидит на корточках голая баба и ревёт в три ручья. Слева торчит голый мужик спиной к зрителю – это, вероятно, я. Но чья задница изображена на четвёртой обложке, я никак не могу угадать. Ну, как тебе нравится искусство загнивающего запада? Лично мне – нравится! Потому и гнию, следовательно – существую.

Ну, что ж, пора закругляться. Всем друзьям и знакомым сердечный привет! Скажи Владиславу о моей идее, и пусть черкнёт мне пару строк – я был бы очень рад получить от него весточку. Пиши о себе, как дела поэтические, как жизнь, работаешь ли на каком-либо «сидячем» месте (если да, то пришли телефонный номер – мне легче позвонить, чем написать – вдруг что-то экстренное) и вообще.

Вот написал Тебе, и страшно захотелось приехать! Ей богу, если получу мотор до Олимпиады, прикачу летом на нём. Да и жена хочет приехать на Вятку, так как наслышалась о сих краях только самое лучшее и вдохновенное.

Всего Тебе доброго! И держись – гвардия спивается, но не сдаётся! Я также буду держаться!

Арманд.

№ 5. Дубулты 14.02.82.

Тамара, здравствуй!

Я уже подумал, что ты меня списала. Но, слава богу, Ты откликнулась! Твоё письмо тащилось восемь дней. За это время можно дважды слетать на Луну и обратно. В общем: ямщик, не гони лошадей…

Только что я прибыл в Дом творчества (в Москве, в литфондовской поликлинике я как-то прочитал на стене записку: «дом творчества»), что находится в Дубултах у моря. Моя камера находится на 7-ом этаже. Шикарный вид на «янтарный берег», «золотые пески», пляж занесло «серебром снега», задумчиво раскачиваются «изумрудные сосны». Люблю штампы, отдающие магазином ювелирных изделий! «Жемчужину Прибалтики» – прекрасный город Юрмалу заволокла мгла. И сквозь эту мглу, спотыкаясь, бредут сексуально озабоченные отдыхающие. Курортная любовь, приди ко мне! И она приходит, чёрт побери, в облике тщедушного мужика, прибывшего лечить свою циррозную печёнку. Она приходит к ярко размалёванной матроне гипертонического сложения, и вот уже хлещут коньяк-водку в расшикарном кабачке «Юрас перле», то бишь в «Морской жемчужине». Любви, как говорит мой коллега Пушкин, покорны все заболевания!

В общем настроение у меня, как видишь, прекрасное! Отлично-ироничное! Так что прости за этот экспромт, невольно вырвавшийся из потёмков моей души, – просто хорошее чувство от предвкушения новых стихов, которые здесь надеюсь написать!

Теперь о себе и своих делишках. Из издательства я, слава мне, убёг! Надоело быть чиновником – это не по мне. Лучше всё же быть пусть нищим, но профессиональным писателем, чем профессиональным идиотом. Из-за этой работы чуть не сгорела моя книга, потому что издательская машина выжимала из меня последние соки, а времени для себя – своей работы не оставалось. Теперь всё хорошо. Книга стихов называется «Такое сердце» и выйдет в III квартале этого года. В Москве в «Сов. писателе», кажется, уже вышла книга на русском. Называется «Проверка связи» – помнишь такую вещь? Как только её получу, пришлю Тебе. Ещё в этом году выйдет книжка для детей мл. возраста «Невидимый мир», которая была премирована на конкурсе детской познавательной литературы. И ещё выходит мною переведённая прозаическая книга. Так что этот год у меня успешный! Работы хватает. До августа мне надо сдать перевод ещё одной прозаической книги – объём 15 печ. листов. Вот этим и буду здесь заниматься, а параллельно также писать стихи, которые накопились во мне. Думаю уже о следующей книге, но нет названия! А оно нужно, чтобы написать заявку в мае, когда издательство планирует книги на будущее. Если сейчас напишу заявку, следующая книга выйдет в 1985 году. Вот такие у нас сроки, к великому сожалению. Но, бог с ними, лишь бы было что издавать! В общем – работаю и тем счастлив.

Дома, в семье всё хорошо (плюю три раза через левое плечо). Иногда, когда вспоминаю свою прошлую жизнь, просто не верится, что есть такие добрые, понимающие женщины, что можно жить без мелких дрязг и не трепать понапрасну нервы. Пойми правильно – у нас не тихий омут, не благополучная и обеспеченная мещанская жизнь – у нас вечные заботы, вечно не хватает денег и прочее. Но я знаю, что у меня крепкий надёжный тыл – во мне не убивают поэта, как это происходило в моей прошлой жизни. И вот, благодаря этому, от меня самого отлетела всякая шелуха, я сам стал как-то добрее, лучше. Я излечился от комплекса одиночества, который толкал меня на разные безрассудные поступки. Мне уже не интересно стало буйное пьянство, потому что чувствую: у меня есть Дом, и мне не надо искать чувство дома и дружбы, и надёжности этой жизни среди легкомысленных дружков и подружек. Но самое главное – вот теперь я начал писать настоящие стихи, и говорят, что моя книга (Такое сердце) будет событием. Но Ты, дружище, не боись – я никогда не стану великим, и до меня добраться будет всегда возможно!

Да, теперь понимаю, почему Слава Пластинин не отзывается – я же ему писал. Если знаешь его адрес в Сыктывкаре, сообщи мне.

Тоскую по Кирову и кировчанам, честное слово! Это были самые прекрасные мои поездки – я там был счастлив! Очень хочу приехать, но, как понимаешь, пока не расправлюсь с переводной книжкой, никуда ни шагу. Как Ты думаешь: в сентябре или октябре можно приехать? Хотелось бы сколотить «летучую» бригаду во главе с Тобой и покататься по области… Я мог бы приехать хоть сейчас – взять творческую командировку и – вперёд! Но, но, но… А поездку в Киров всё равно я включаю в свои планы. Рано или поздно – твёрдо обещаю! – приеду! И с огромным удовольствием буду пить с Тобой водку, хоть и в последнее время её не употребляю! А с Тебя причитаются пельмени! Всем, всем, кто меня помнит, огромный привет! Если случится быть в Нагорске, скажи им, что я всегда вспоминаю их с теплотой и благодарностью! И в конце концов подумай о том, что Рига находится не за семью морями-окиянами – приезжай!

Буду дома с 12 марта – пиши!

Армандо.

№ 6. 23.02.83.

Здравствуй, лапочка!

Ах, как не хочется писать письма! Особенно длинные. Весь прошлый год, начиная с весны, не написал никому ни строчки. Неожиданно тяжёлым и горьким оказался весь 1982-й. Даже теперь ещё не светит. Пойми, дружище, рука не поднимается писать о всех тех неприятностях, которые до сих пор преследуют меня. Так что, поверь, мне не до писем было. Но я, на зло врагам, держусь изо всех сил. Когда приезжала Римма1, я старался не подавать виду о своих горестях. Слава Богу, хоть на один день мне удалось урвать время для неё – и то в самый последний день её отъезда. Плохо мне – серому волку. У-у-ууу!
Единственная радость на фоне всех мрачных событий, о которых когда-нибудь расскажу Тебе за бутылкой водки, это рождение дочери – 24 сентября. Всё вышло, как по заказу – хотел дочь и получил её!

Теперь вся весёлая семейка о шести головах держится на мне. Я единственный снабженец во всех смыслах. Основная трата времени – на розыск денег и продуктов. Литературной деятельностью занимаюсь по ночам – переводы прозы, в общем – халтура. Сплю урывками по 2–3 часа, когда придётся. Стихи не пишутся, хоть застрелись. В наш союз писателей если и захожу, то с отвращением. Что происходит в этой среде, не ведаю и знать не хочу. Возненавидел я разжиревшие морды писательских боссов. Одним словом – я чёрный, чёрный человек.

Вот такие дела. Не люблю я писать, будучи обозлённым на сию жизнь, но так уж получилось, ибо пока что ничего светлого нет. Я и не писал бы, но совесть заела – надо же Тебе сообщить, что я жив по крайней мере. Дочь мы назвали Марой – это имя богини судьбы у латышских язычников. Вообще она здорова, слава Богу, но у неё сильная аллергия ко всем молочным продуктам. А это страшно усложняет нашу жизнь. Сколько крови мне стоило найти хороших врачей, которые разобрались в этом заболевании! Теперь добавились хлопоты с особенным питанием и добыванием дефицитных лекарств. Бедняжка жена всё время хлопочет по дому, ещё ни разу никуда не выходила.

Всё! Хватит обо мне. Как Твои дела? В какой конторе теперь сидишь, на кого работаешь? Если Ты очень настаиваешь на моих подстрочниках, то напиши – так уж и быть, пересилю себя и что-то сделаю.

Обязательно передай привет Пластинину, скажи, что не забываю о нём, только теперь не имею сил написать, пусть не обижается. Прошлой зимой я писал ему в Сыктывкар, но письмо вернулось с пометкой «выбыл». А на майские праздники получил его открытку с известием о его возвращении в родные пенаты. Очень хочу приехать в Киров на пару недель отдохнуть душой и сердцем, забыться… Поговори с мужиками – шоферюгами: какими дорогами к вам добираться? Есть ли более-менее приличный асфальт и каков маршрут от Москвы? Хотелось бы попробовать прикатить своим ходом в апреле. Примешь? Напиши – мне необходим сильный импульс извне.

Передай сердечный привет Римме! Насколько помню, её сын собирал календари. Так что передай ему эту серию о птицах. Это я достал в Литве, и надписи не по-латышски, а по-литовски.
Милый друг Тамара, теперь настал Твой черед – напиши мне (и скоро!) длинное письмо! Сейчас мне это очень важно… Помнишь, был отличный фильм «Не горюй»? Вот это я желаю Тебе и сам себе.
Твой Арманд.

1 Римма – дымковская мастерица Римма Пенкина. В 1982 году она ездила в Ригу с выставкой-продажей своих игрушек.

№ 7. 22.08.86.

Здравствуй, Тамара!

Живу в глухом подполье уже года три и не отзываюсь ни на чьи призывы. Мои дела – хуже не бывает. Вот потому-то и молчал. Какой смысл вешать на других свои несчастья? Да и не люблю я это. Думал, когда небо просветлеет, напишу и расскажу о чём-то добром, хорошем… По-моему, делиться радостью куда приятней, чем своими мыслями и обидами.

Я всегда помню Киров и всех Вас с радостью и грустью, потому что у Вас я чувствовал себя поэтом и человеком. А здесь… Вот уже три года, как я не написал ни одной строки, и, поверь, этому действительно имеются серьёзные причины. Иногда я порывался написать Тебе, но рука не поднималась от того душевного разорения, которое царило во мне.

Даже не знаю, как объяснить… В общем кое-кому приглянулась моя квартира – банальная история. А как изъять эту квартиру? Очень просто. Сначала распространяется клевета во все вышестоящие инстанции. Но разве так просто поверить клевете? А почему бы нет? Ведь под клеветническими письмами стоит подпись зампредседателя горисполкома, ведающего квартирными вопросами! А дальше – очень интересно Меня штрафует административная комиссия горисполкома за незаконное индивидуальное строительство! Не важно, что у меня нет земли, а в городской квартире дома не построишь – главное, чтобы было административное наказание! Дальше – лучше. Товарищеский суд по месту жительства заочно объявляет мне общественный выговор за… попытку убийства! Вся эта чудовищная галиматья распространяется в вышестоящие органы республики, в том числе – в Союз писателей. И вот уже в эту травлю включается Комитет народного контроля республики, прокуратура республики! Наконец всё подготовлено – и горисполком подаёт в суд иск об изъятии у меня жилплощади.

Думаю, что любой нормальный человек на моём месте поднял бы лапки и пошёл ко дну. Но я всё-таки боролся – к этому времени я выиграл 7 (семь!) судебных процессов. За два года я получил юридическое образование – все дела я вёл без адвоката. Народный суд отменил административный штраф как незаконный. Отменено также незаконное решение товарищеского суда. Народный суд отменил незаконное решение горисполкома об изъятии у меня жилплощади и отклонил иск горисполкома о моём выселении. По моей частной жалобе суд возбудил уголовное дело против одного из клеветников и вынес ему обвинительный приговор. По моему иску народный суд обязал товарищеский суд направить опровержение во все инстанции, куда была распространена клевета. По моему иску народный суд обязал также зампредседателя горисполкома опровергнуть свою клевету. Весь этот кошмар продолжался два года и сопровождался активным вмешательством прокуратуры и Совета министров республики, вставших на защиту клеветников.

А всего этого могло не быть, если бы Союз писателей защитил своего члена. Однако этих обожравшихся сволочей интересуют лишь свои великие персоны и гонорары покрупнее…
Вот и всё, лапочка. Так в нашей замечательной стране убиваются творческие способности человека, а заодно и его честь и достоинство.

Сейчас я безработный уже несколько лет. Кое-как перебиваюсь переводами. Два года назад был вынужден продать машину – и мы её «съели». Что касается личной жизни, то мне повезло – мало таких жён, которые столь терпеливо переносят вечные материальные затруднения.

Мальчики выросли – 16 и 17 лет. Старшему в декабре исполнится 18, он учится в художественном профтехучилище на мебельщика-краснодеревщика. Младший на втором курсе Булдурского сельхозтехникума – садовод-агроном. Старшей дочке в сентябре исполнится 4 года. Родилась у нас и младшая – Ева – ей сейчас 2 года и 5 месяцев. Обе ходят в детсад.

В августе я наконец взял себя за шиворот и посадил за стол – пишу детскую книгу об истории, сдать надо в сентябре – срочный государственный заказ. Сижу днями и ночами. Вот только сейчас оторвался, чтобы написать Тебе и встретиться с Риммой.

Передавай сердечнейший привет Владиславу (как он?) и всем, кто помнит меня. Всегда помню и люблю Киров и всех Вас! Если моя жизнь повернёт к лучшему, то мы, пусть и постаревшие, обязательно встретимся за огромным столом. И никакие Указы о пьянстве и государственные цены на водку не остановят нас!

Не сердись и не мсти мне длительным молчанием, а напиши подробно, что с Тобой и Владиславом, и как всем живётся. Пиши мне теперь только по старому адресу: Латв. ССР г. Юрмала, ул. Кр. Барона, 33, кв. 4.
Ну, вот и всё. Целую – Арманд.

№ 8. 03.01.90.

(Адрес: Рига, ул. Кр. Барона, 12
Союз писателей Латвии).

Я всегда с любовью вспоминаю милую Вятку. Привет и добрые пожелания всем моим друзьям, кто ещё помнит меня! Простите, дорогие, что так редко даю знать о себе! Даст Бог, ещё встретимся!

Тамара! С Новым годом!

События последних 2-х лет столь многозначительные, что и основательной книги не хватит, чтобы объяснить, что тут произошло и к чему идёт латышский народ. Но – ради всех святых – не верь средствам сов-парт-масс-информации! Это ужасная ложь, чтобы вызвать ненависть к Прибалтике! Соберись наконец и приезжай в Ригу – своими глазами увидишь, что тут ничего страшного не происходит. Наоборот – в прошлом году мы создали Ассоциацию национальных культурных обществ Латвии, в которой состоят 18 нац. обществ, русских в том числе. Теперь я секретарь Ассоциации. Только что меня избрали в депутаты Рижского горсовета. Потихоньку берем власть в свои руки. Вот и бесятся партаппаратчики и пытаются натравить друг на друга русских и латышей. Но у них ничего не выйдет! Русские и другие народы, проживающие в Латвии, начинают понимать, что их истинный враг – КПСС! И уже четверть и даже большая часть нелатышского населения голосует за кандидатов Народного фронта Латвии. Я верю, что свобода латышского народа принесёт свободу всем народам. Будь счастлива!
Арманд. 1989–1990.

№ 9. 26.10.99.

(Адрес: Латвия, г. Юрмала LV-2010, ул. Кр. Барона, 33).

Здравствуй, Тамара!

Вот уже более месяца пронеслось, как мы расстались на перроне Кировского вокзала. Вернулся домой, полон вдохновения – давно со мной такого не случалось! Может, там я и казался чересчур напичканным русской водкой и немного «не того», однако я получил огромный положительный заряд. Такой же, как много лет тому назад, когда был у вас впервые. Праздник души состоялся!

Чем же занялся поэт на похмелье? А тем, что начал опохмеляться поэзией. Короткое пребывание на Вятке здорово всколыхнуло меня, и я тут же принялся за работу. Дело в том, что вот уже несколько лет я думал, мечтал написать большую (в смысле объёма) стихотворную поэму о событиях десятилетней давности, о латвийском пробуждении, о Народном фронте, участником и активистом которого я был с самого-самого начала.

Признаюсь, что меня обуяла гордыня – подобная вещь огромного размера в латышской литературе только одна, и написал её Александр Чак – поэт, который, по-моему, стоит наравне с Райнисом. Это поэма «Прикосновение вечности» о старых латышских стрелках, воевавших на фронтах Первой мировой войны, а потом часть их – и на Гражданской, в результате чего стало возможным создание Первой Латвийской республики в 1918 году. Вещь документальная, действующие лица – реальные люди, однако поэзия Чака настолько сильна, что, читая, испытываешь мистический ужас и потрясение. В советское время эта книга была запрещена, изъята из библиотек, конфискована при арестах и уничтожалась повсеместно.

Вот на что-то подобное я и замахнулся. То, что происходило в Балтии с 1988 по 1991 год, заслуживает памятника. И я как свидетель и участник тех героических, полных вдохновения событий, просто обязан создать такой памятник своему народу, своему времени. Если не я, то кто же? И Ты, Томушка, можешь быть вполне уверена, что это не проявление национализма, а скорее всего – патриотизма, свободолюбия и ненависти не только к «единственно правильной» идеологии компартии и её сатрапов, а вообще к любым носителям идей духовного, а так же физического порабощения людей, народов.

Однако, в Латвии, как и в других посткоммунистических странах, после победы Народного фронта и возобновления независимости к власти пришла наглая, ненасытная буржуазия, крысиная бюрократия, среди которых немало бывших секретарей, аппаратчиков, кэгэбешников и прочей нечисти. Националисты, которые, кстати, были в оппозиции к Народному фронту, наконец, дорвавшись до власти (16 % в парламенте), сумели войти в правящую коалицию и теперь, стараясь сохранить своё влияние, мутят воду, нагнетая националистические настроения. Я их ненавижу лютой ненавистью!

Но поверь мне, 16 % проголосовавших за них – это всего лишь 16 %, а не весь латышский народ! Народ обнищал, голодает и холодает, 10 % безработных – это около 125 000 человек (я в их числе), зарегистрированных официально. А сколько «неофициальных», которые уже расстались с надеждой, превратились в бомжей, алкоголиков, либо уже покончили самоубийством? Для маленькой страны это – ох, как много! Националисты, будучи полными импотентами в экономической сфере, ничего другого не умеют, как только грести под себя и подогревать националистические настроения, тем самым стараясь отвлечь внимание людей от насущных проблем. А их коллеги из правящей коалиции – либералы – погрязнув в коррупции и политической междоусобице, стараются хапнуть, приватизировать побольше. За счёт обнищания всеобщего, разумеется. Между правящей верхушкой – небольшой кучкой нуворишей – и огромной массой народа (независимо от национальной принадлежности) разверзлась зияющая пропасть. Думаю, что в России происходят подобные процессы.

Так вот, уже несколько лет наблюдая за происходящим, погрязнув в обыденности, в борьбе за существование своей семьи, детей, я был не в силах взяться за книгу о тех светлых, героических, самоотверженных днях. В угнетённом состоянии, с горечью и озлоблением я писал злые, саркастические, обличительные и тревожные антиправительственные стихи («Люблю родину – не люблю государство»), пытаясь вновь пробудить людей, народ к сопротивлению новоявленным притеснителям. Я даже намеренно упоминал имена, фамилии, пытаясь вызвать публичный скандал с последующими событиями. Однако, не тут-то было! Правда, в 1996-м, после издания сборника «Люблю – не люблю» (опадающие лепестки на обложке – цвета государственного флага Латвии), председательница парламента (мужик в юбке) обрушилась на меня по радио. Но там, наверху, быстро сориентировались, что негоже шум подымать. И всё заглохло, словно и не было на свете ни Арманда, ни его гневных изобличений. Воистину, нет пророков в своём отечестве. По крайней мере – живых. Но я продолжал и продолжаю в том же духе. Наверно, это закономерность: настоящий художник, поэт всегда находится в оппозиции к власть имущим. Пусть они даже семи пядей во лбу, щедры, как Меценат, и добры, как дедушка Мазай.

В общем, сии душевные мучения, прозябание и полуголодное существование отнюдь не способствовали возвышенным чувствам, светлому вдохновению и т. п. Потому даже и не знаю, как благодарить Тебя, Томушка, за то, что вспомнила обо мне и прислала книгу, которую я получил весной через Анатолия1, администратора нашей группы. Не будь того, Анатолию не пришла бы в голову мысль пригласить меня в поездку в Киров. А на Вятке я пережил многое. Но начну с другого конца.

Итак, 14-го сентября мы прощались на перроне. Низкое хмурое небо глыбою нависло над головами, шебуршало мелким дождиком, а мы никак не могли оторваться друг от друга. Мы – это я и вы все вместе и каждый в отдельности, ставший для меня родным человеком. Слёзы душили меня (да и сейчас, вспоминая, навёртываются), и это отнюдь не было пьяными слезами, хотя таким количеством «горючего» я не заправлялся уже не помню сколько лет. Чувство невосполнимой утраты до боли сжало сердце – настал миг истины, пронзила ясная мысль, что я уже в порядочном возрасте, что мы не застрахованы от инфаркта, инсульта, либо от случайной пули во время уличной разборки бандитов. Что между нами государственные границы и тысячи километров, нудная, тягомотная процедура вызовов и получения виз, а, самое главное, унизительное безденежье, не дающее возможности просто так купить билеты на поезд… Как тут не зареветь в три ручья?

И я цепляюсь за ваши руки, лица, глаза, словно за жизнь, а проводница за моей спиной мечется, кудахчет, затаскивает в трясину вагона. И вздрогнули, тронулись ваши прекрасные, до боли милые черты, поплыли под звуки военного марша назад, в прошлое. Прошлое ли?

Нет, никак не уходят в прошлое те пять дней в Вятке. Казалось бы, ничего такого особенного не произошло. Ну, встретились, выступали, пели, плясали, пили водку, не спали по ночам – ну, что же тут особенного? Не впервой, кажись. Однако в моей душе за этот короткий срок свершился переворот. Окунувшись в вятскую стихию, в буйное раздолье нескольких дней и ночей, я словно смыл с себя всю грязь последних лет, неверие, озлобленность, одиночество и отчуждение. Я воспрянул духом, и сердце моё воистину затрепетало колокольчиком. Перед глазами бескрайние вятские просторы, разлетающиеся с высоты холмов, возродившиеся храмы во всей красе православного великолепия, прекрасные картины прекрасных русских мастеров, картины, знакомые мне с детства по репродукциям – какая радостная встреча!

Но самое главное – я вижу вас, мои милые хорошие. Вы – это самое большое и ценное, что я приобрёл. Какие прекрасные голоса у «Горенки»! Я слушал, окунаясь в стихию русской песни, и душа пела, расцветая после многолетней засухи. Я плохо с первого раза запоминаю имена, но лица, лица я навсегда запечатлел в своём сердце. Вижу, слышу голосистую лихую удалую Наденьку. Помню, как вдруг среди всеобщего веселья притихала Танюша Романова (надеюсь, правильно запомнил имя), устремляя взгляд куда-то то ли вглубь, то ли в даль. Вижу очаровательную улыбку Валюши2… Я слушал, наблюдая, проникался, и острое чувство нежности и сострадания внезапно пронзало меня, ибо в этих одухотворённых лицах я каким-то внутренним видением узревал нелёгкую женскую судьбу – вечные хлопоты о хлебе насущном, семье, детях, незаслуженные обиды, изнуряющую борьбу с пьяненькими мужьями, неизбывную тоску по любви и счастью… И душа моя очистилась светлой грустью, и я осязаемо почувствовал доброту ваших сердец, словно меня омыли, окутали тёплые волны. Кто знает, может, мне нечаянно удалось заглянуть краем глаза в загадочную русскую душу? И я хотел бы иметь огромные крылья, чтобы обнять вас всех, прижать к сердцу, приголубить, утешить, обнадёжить… Я люблю вас и благодарен вам за эти прекрасные чувства, которые вы пробудили во мне, за этот дивный свет доброты, которым я озарён!

Вот, Томушка, что со мной случилось на Вятке. И не имеет никакого особого значения, что с Тобой да и со многими не удалось особенно-то и поговорить о многом-премногом, главное-то в том, что мы были вместе, рядом, соприкасались душами. А помолчать с добрым другом, близким человеком – это даже дороже всех слов. Тяжко и больно мне далось расставание на кировском вокзале, но произошло чудо – домой я возвратился окрылённым и счастливым. В голове зазвучали, завертелись стихи, рифмы, созвучия и на латышском, и на русском. И вдруг прорвало, понеслась душа в рай, и я, наконец, засел за свою поэму, о которой думал столько лет. Конечно, меня то и дело отрывают всякие повседневные заботы и обязанности, однако с 20-го сентября по 14-е октября написал первые две главы – почти 700 стихотворных строк. Такой «производительности» у меня никогда в жизни не было! Правда, это всего лишь пятая или шестая часть того объёма, который я задумал, но пламя продолжает пылать. А огонь этот был зажжён вами, милые мои, дорогие! Какой же это чудесный, просто фантастический парадокс – получить заряд вдохновения в России для сотворения поэмы о Латвии. Я люблю вас!

Книги и другие послания я передал музею Райниса тотчас по прибытию в Ригу. Подстрочники, помню, я Тебе обещал, но можно – пришлю позже? Сейчас так не хочется переключаться, вот чуть поостыну, и тогда сразу… Ну, вот, пожалуй, всё, что со мной теперь происходит, чем живу и дышу. Я ужасно рад, что у нас снова налаживаются контакты, знаешь, я стал оптимистом и верю, что ещё свидимся. Кстати, на днях Латвия и Россия подписали договор о культурных связях и сотрудничестве. Маленький, но приятный шаг в сторону нормализации отношений.

Теперь приветы: Римме – большой-пребольшой, да и её Лёне3 заодно с пожеланиями образумиться, не губить талант свой. Оле Журавлёвой4 сердечный привет с вопросом, удалось ли ей что-то сотворить из той безумной записи, которую я набормотал полночью? Лидии Сергеевне Фалалеевой5 – земной поклон! Николаю Пересторонину6 – моё глубокое почтение, стихи – воистину серебристы с малиновым звоном. Ну, а девчатам «Горенки», просто не знаю, какими словами пожелать счастья. Знаешь, лучше всего, если Тебя не затруднит, прочитай им это письмо, пожалуйста… Так уж вышло, пишу Тебе, а получилось – всем вам вместе.

Тебя, Томушка, обнимаю крепко-крепко, люблю, ценю!
Арманд.

1 Анатолий – Анатолий Осипович Вайшля – директор культурного центра в Риге (Латвия).
2 Татьяна Романова, Надежда Филиппова, Валентина Тюфякова – участницы фольклорного ансамбля «Горенка»
3 Лёня – друг Риммы Пенкиной.
4 Ольга Журавлёва – поэт, радиожурналистка.
5 Лидия Фалалеева – заслуженный художник РФ, дымковская мастерица.
6 Николай Пересторонин – поэт.


1   2