Воспоминания учеников о своём учителе

В. С. Мишле:
В классе Олега Аркадьевича Моралёва я занимался последние 2 года обучения в Саратовской консерватории, под его руководством писал свою дипломную работу — первую в своей жизни симфонию. Вообще, творчество — это очень трудный процесс: постоянные поиски чего-то нового, непривычного и неизведанного. Ещё сложнее — написать сочинение в крупной форме. Там мало найти какие-то интересные музыкальные темы, главное — сделать так, чтобы они стали неотъемлемой частью музыкальной формы, и придать им интересное оркестровое звучание.

Первый раз писать симфонию очень трудно, и я благодарю судьбу за то, что она подарила мне общение с таким замечательным Музыкантом и Человеком — Олегом Аркадьевичем Моралёвым. Если что-то у меня и получилось, то только благодаря тому, что рядом со мной был такой добрый, терпеливый и внимательный педагог! Он давал мне бесценные советы, после которых я открывал свои инструментовки и смотрел на них уже совсем другими, более опытными глазами. Своими предельно точными советами и пожеланиями, на примере своего отношения к творчеству, Олег Аркадьевич воспитывал, наверное, не только во мне, но и во всех своих учениках то главное, без чего нельзя стать настоящим музыкантом, — неизменно трепетное отношение к музыкальному искусству и профессионализм. Как я благодарен ему за всё то, доброе и светлое, что я от него получил и чем он так бескорыстно делился со всеми, кто его окружал!

Композиторский труд — труд очень нелёгкий. В нашей профессии нельзя однажды достичь какого-то успеха и остановиться, надо всё время совершенствоваться. Кто-то хорошо сказал: «В искусстве нельзя победить сразу, в искусстве надо побеждать каждый день». То, что написано вчера, это уже вчера, сегодня надо ставить уже какие-то новые творческие задачи и не бояться искать и находить для них новые формы и средства выражения. Надо не бояться идти вперёд! Вот как раз всему этому я и учился у Олега Аркадьевича.

Олег Аркадьевич обладал редчайшими для нашего времени качествами — профессионализмом, верностью традициям великих композиторов, необычайной внутренней интеллигентностью, огромной любовью к своей профессии и огромным человеческим обаянием. Необыкновенно светлый человек, он умел не только получать огромную радость от занятий любимой музыкой, но и умел бескорыстно делиться этой радостью с другими.

Великий художник Ван Гог как-то очень хорошо сказал: «Главное в искусстве — любить людей». Вот эти слова в полной мере можно отнести к Олегу Аркадьевичу Моралёву, замечательному Музыканту и Человеку, радость от общения с которым остаётся с тобой на всю жизнь.

В. Г. Королевский:
Мои воспоминания об Олеге Аркадьевиче Моралёве начинаются с 1979 года. Это был год моего поступления в Саратовскую консерваторию, первоначально на факультет народных инструментов. Ещё через год, когда я окончательно решил для себя вопрос об обучении на композиторском факультете, состоялось и личное знакомство с Олегом Аркадьевичем. Я напросился к нему на консультацию, где показывал цикл фортепианных пьес, сочинённых ещё в училище. При первом общении мне надолго запомнились простота, мягкость, доброжелательность. Собственно тут же состоялся и профессиональный, предметный разговор. Вообще, после первого общения желание обучаться композиции у меня закрепилось ещё больше. А дальше началось время накопления композиторского багажа, который я продемонстрировал уже на вступительном экзамене. Так получилось, что после поступления я попал в класс Бориса Андреевича Сосновцева, видимо, по его решению как зав. кафедрой теории музыки и композиции, хотя в предварительной беседе в качестве своего педагога я называл Олега Аркадьевича. В классе Сосновцева я проучился два с половиной года, до того времени, пока Борис Андреевич не вышел на пенсию. А я вновь вернулся к Олегу Аркадьевичу. С тех пор я и считаю этих двух человек своими учителями по композиции.

После класса Б. А. Сосновцева обучение в классе О. А. Моралёва казалось довольно простым и приятным, возможно в силу того, что к этому времени я повзрослел и уже чему-то научился. А ещё это время я могу назвать периодом действительно свободного сочинения, где уже не было строгой опеки, но остались твёрдый профессионализм, принципиальность и доброжелательность педагога. Помню, как во время сочинения симфонии Олег Аркадьевич мягко говорил, что неплохо одну из тем в разработке поручить трём тромбонам в унисон. Я обращаю внимание именно на «мягко говорил», а не диктовал. Думаю, что этому качеству неплохо следовать любому педагогу.

Время обучения в классе Олега Аркадьевича считаю для себя важным этапом: я уже мог сочинять в формах, наиболее близких мне по складу мышления, «период миниатюр» закончился.

Вспоминается время моего госэкзамена, после которого мы с Олегом Аркадьевичем много говорили, вернее, говорил Олег Аркадьевич о трудности композиторского пути. И всё оказалось именно так. Особенно отчётливо видится это в наше время, время упадка профессионального музыкального искусства в силу разных причин, катастрофического падения престижа профессионального музыкального обучения. Но это время надо принять как данность и следовать законам сохранения лучших традиций, как в своё время это делал и Олег Аркадьевич Моралёв.

П. П. Морозов:
С 1977 по 1982 г. я обучался композиции в стенах Саратовской государственной консерватории. С первого курса я поступил сначала в класс Б. А. Сосновцева. Борис Андреевич давал очень хорошую базу композиторам, и сначала было всё безоблачно, пока мы с ним оттачивали технику композиции в малых формах. Сосновцев — мастер малых форм. Об этом говорят его прелюдии для фортепиано, вокальные и камерно-инструментальные сочинения. На этом периоде обучения Сосновцев очень много вкладывал в своих учеников. Но время шло. К третьему курсу уже нестерпимо хотелось писать оркестровые сочинения, но Сосновцев продолжал требовать сочинения мелких форм и небольших инструментальных ансамблей. Назревал конфликт. И неизвестно чем бы это всё закончилось, если бы я не перевёлся в класс к Олегу Аркадьевичу Моралёву, где в творческом плане я, наконец, вздохнул полной грудью. Олег Аркадьевич никогда не позволял себе оказывать творческое давление на учеников и одинаково внимательно и уважительно относился ко всем сочинениям студентов-композиторов, даже если они и не вписывались в рамки консерваторской программы. Я, например, раньше и в мыслях допустить не мог показать Сосновцеву, чтобы не вызвать его гнев, свою так называемую работу на стороне. А Олегу Аркадьевичу Моралёву я смело показывал свою музыку для саратовских театров, свои композиции и песни для ансамбля политической песни «Believe» («Волга»), которым я в те годы руководил. И Моралёв не просто знакомился с «посторонними» сочинениями своего ученика, а активно советовал, как сделать тот или иной оборот лучше.

В классе его царил настоящий творческий дух. Это я почувствовал особенно при работе над оркестровыми партитурами. На IV курсе мы с ним работали над моим дипломным балетом «Гордая Фиалка». Именно тогда я получил много полезных советов по оркестровке из арсенала приёмов, выработанных О. А. Моралёвым на практике. Олег Аркадьевич был чрезвычайно скромным человеком и никогда не позволял себе в разговоре с учениками резких слов и даже интонаций, обращаясь всегда на «вы» и уважительно. Если ему что-то не нравилось в сочинениях студентов, то он, как правило, фразу строил так: «Вы, как автор, несомненно, имеете право оставить это место в таком виде, какое оно есть, но я Вам посоветовал бы здесь...» И тут надо было держать ухо востро, потому что, как правило, дальше следовало весьма ценное указание или какая-либо оркестровая хитрость, которую не найдёшь ни в одном учебнике. Я до сих пор при работе с партитурами следую этим хитростям, и они меня ещё никогда не подводили.

Или вот. Что там греха таить, у каждого студента-композитора бывают моменты краткосрочных творческих кризисов, когда порой отвлекаешься на свои личные проблемы в ущерб занятиям. В такие моменты не хочешь совсем уж плохо выглядеть в глазах преподавателя и на скорую руку за катастрофически малый остаток времени перед уроком пытаешься наверстать упущенное. Понятно, что из всей этой затеи ничего хорошего и быть не может. Но, как говорится, лучше хоть как-то, чем совсем никак (студент есть студент). Олег Аркадьевич в таких случаях никогда виду не подавал, что ему показывают не совсем качественную работу. Напротив, он, как всегда, внимательно вникал в написанное, что-то советовал и предлагал свои варианты поправок. Видя такое уважительное отношение учителя к работе студента, становилось стыдно за себя. «Лучше бы он меня поругал, как это делал Сосновцев», — думалось в таких случаях. И такая методика всегда имела результаты: в следующий раз не принести в два раза больше качественного материала считалось просто неприличным. И работалось, и приносилось, и Олег Аркадьевич, хитро улыбаясь, хвалил ученика.

И ещё. Олег Аркадьевич всегда интересовался творчеством своих настоящих и бывших учеников. Я не помню случая, чтобы на концерте студентов-композиторов его не было в зале. А в классе после таких концертов всегда проходили «разборы полётов» и, как всегда, море дельных советов и пожеланий. Именно таким — чутким, внимательным, глубоко интеллигентным, всегда готовым поделиться своим опытом, и остался для меня в памяти мой учитель Олег Аркадьевич Моралёв.