Главная > Выпуск №21 > Георгий Покрышкин: письма военных лет

Георгий Покрышкин: письма военных лет

Ю. Г. Покрышкин

Светлой памяти воинов, спасших
нашу Родину и весь мир от фашизма

Занимаясь родословным исследованием, мы ищем документы, по которым восстанавливаем события в жизни наших предшественников на этой Земле. Но чтобы понять, какими они были, мало знать даты и географические названия. Когда уже невозможно личное общение, очень ценными становятся письменные носители их прямой речи: письма, воспоминания, другие собственноручные записи. Если повезёт, то из-за прошедших лет проявляется личность родного человека, образ его эпохи.
Эта статья о судьбе моего отца Георгия Покрышкина в годы Великой Отечественной войны. Я ранее уже писал об отце в публикации «Мой дедушка Покрышкин», посвящённой представителю старинного вятского рода Покрышкиных, моему деду Павлу Александровичу1. И бабушка, и мама как драгоценные реликвии передали мне в своё время письма моего папы, полученные ими во время войны. Письма разной сохранности, разного формата, но вполне читаемые. Папа умел хорошо писать. По письмам отца военных лет, другим, сохранившимся у меня документам, а также документам Центрального архива Министерства обороны (ЦАМО) РФ, написана эта статья. Отец родился в Москве в январе  1923 г. Я появился на свет меньше чем за год до его гибели, нам так и не довелось хотя бы увидеть друг друга.
В автобиографии в декабре 1941 г. отец писал:
«В 1940 г. окончил 10 классов полной средней школы № 142 Советского р-на г. Москвы и поступил в Московский механико-машиностроительный институт им. Баумана (МММИ им. Баумана) на бронетанковый факультет. В 1941 г. окончил I курс МММИ и приехал с отцом в ЗВИУ (Златоустовское военно-инженерное училище), куда поступил в конце июля»2.
Златоустовское военно-инженерное училище располагалось в уральском городе Златоуст Челябинской области и готовило офицеров Красной Армии. После окончания училища в декабре 1941 г. папа отбыл в армию по месту назначения (зам. командира роты, 744 отд. сапёрный батальон, 437 стрелковая дивизия, Ур. ВО. Приказ № 0571 от 18.12.1941 г.)3. Письма писал в Златоуст своим родителям, где мой дедушка по январь 1943 г. продолжал преподавать свой любимый предмет – военную маскировку. Так сложилось, что в жизни отца звали Юрием.

02.03.42. Златоуст, П. А. Покрышкину. Адрес отправителя: г. Любим, Ярославск. обл.
Здравствуй, дорогой папа! Живу на квартире в маленьком городишке, где расквартировалась наша часть. Мне не пишите, т. к. письмо всё равно не успеет дойти. Чувствую себя прекрасно. После моей жизни – это рай неземной. Стол накрыт чистой скатертью, у окон – цветы. Играет радио. Говорит Москва. Вчера передавали отрывки из балета «Щелкунчик». Погода стоит тёплая. Я снял свои валенки и надел сапоги. Хорошо!
Целую крепко Юра. Л-нт Г. Покрышкин!

31.05.42.
Златоуст ЗВИУ, П. А. Покрышкину. Адрес отправителя: ППС 1671 ОСБ 231.
Здравствуйте, дорогие родители! Жив, здоров, как велено писать. Уже с месяц, как на фронте. Много раз обстрелян. Участвовал в боях за деревню Н. Видел и пережил многое, в письмах всего не описать.
Жив буду – расскажу. Ходил в наступление и пр. и пр. и т. п. Питался хорошо и ел гнилую картошку и дохлых лошадей. Лежал в болотах в дождь, кот. лил целыми днями. Вот и сейчас прожужжала над головой пуля. Готовлюсь к блокировке ДЗОТов. Надеюсь когда-нибудь посидеть в тихой комнате в целом доме. Привет всем.
Целую Юра.

3 июня 1942 г. папа подорвался на мине, был тяжело ранен, получил множество осколочных ранений и ожогов.

Павел Александрович Покрышкин 1941 г.

25.06.42.
г. Златоуст, Челябинской области, п/я №4, Покрышкину Павлу Александровичу. [Открытка, почерк чужой, с ошибками. Адрес отправителя: Вышний Волочек, Калининской обл.].
Здравствуйте дорогие папа и мама. Жив но не здоров. Лежу в подвижном госпитале, жду ампутации. Ранен противопехотной миной. Надеюсь вас видеть, пролежу по словам врачей месяца 3. Досталось тяжело, но больше надеюсь на будущее. Опишу всё подробнее, когда сам смогу писать. Привет майору Шеен, а также Куприным и всем нашим. Целую. Юра.

21.07.42. Златоуст, Челябинской области, п/я № 4, Покрышкину Павлу Александровичу. [Открытка].
Здравствуйте, дорогие папа и мама. Лежу в Ярославле в эвак. госпитале. Буду совершенно цел: ничего не оторвало, не покалечило. Но буду совершенно откровенен. Переломана большая берцовая кость, три открытых раны на мягких тканях на левой ляжке (уже зажило). Остальные ожоги частично уже прошли. Госпиталь, в котором я лежу, комсоставский. Кормят, как давно не кушал. Утром каша гречневая или пшённая, 20 г масла, чай с сахаром. Обед еле съедаю. Прочёл «Капитанскую дочку», «Человек идёт в гору», роман «Пылающий остров», «Краснофлотский смех», «Динамитчики», стихи Пушкина, Лермонтова. Каждый день приносят свежие газеты.

10.08.42.
г. Златоуст, Челябинской области, п/я №4; Покрышкину Павлу Александровичу. Адрес отправителя: Осташков, Калининской обл. [Открытка].
Здравствуйте, родные мои! Еду в эшелоне. По обе стороны дороги воронки от 2 до 6–10 м диаметром. От некоторых станций остались одни трубы кирпичные, кот. стоят как столбы. Населённые пункты тоже разрушены, некоторые дотла. По насыпям валяются сгоревшие, в щепы избитые паровозы, вагоны, фашистские и наши самолёты. Нередко на станциях можно встретить трупы беженцев, кот. не успели убрать. В соседнем вагоне играет гармошка. Весело, по-фронтовому. Курю по-прежнему много. Кончу курить, когда кончится война. Целую Юра.

Из справки № 44968 от 26.12.42:
«Покрышкин Георгий Павлович, лейтенант, по освидетельствовании в военно-врачебной комиссии Московского гарнизона 26 декабря 1942 года признан:
Годен к службе на нестроевых должностях во всех войсковых частях, в штабах, управлениях и учреждениях войсковых армейских районов. С переосвидетельствованием через два месяца. (Ограниченно годен первой степени.)
Название болезни: ограничение движения в правом голеностопном суставе после осколочного ранения».

С декабря 1942 г. папа жил дома в Москве на Миусской улице и служил инструктором в одном из военкоматов, но по работе ему приходилось часто выезжать из города. В это же время в гостях у Яны (Яна – Марианна Грехова, двоюродная сестра папы и мамина подруга. – Ю. П.) познакомились мои будущие родители. Маму звали Екатерина Ивановна. Как я теперь понимаю, начался самый счастливый период их жизни. У мамы сохранились записки, которые папа писал, если по делам службы не мог встретиться. В письмах есть очень личные слова, но я решил их не убирать.

Георгий Покрышкин. Апрель 1943 г. Екатерина Родзевич. Начало 1943 г.

23.03.43. 
Дорогая Катюша! Сегодня не успел заехать к Яне: очередная репрессия со стороны полковника. На моё счастье, Янка сама сегодня зашла к нам. Я тебе завтра ещё позвоню. Может быть, вместе сможем пойти.
Целую крепко. Твой до корней волос, Юра. (Л-нт Покрышкин)

15.06.43. 
Привет из лагеря! Получил повышение. В один вечер из командира отделения меня произвели в помкомвзвода. Через час был произведён в командира взвода. Сейчас под моей командой 40 бойцов и 5 средних командиров. Лагерь нас встретил проливным дождём. Мои хромовые сапожки пропели арию. Усы пошевелились, промокли и повисли. Вообще вид получился живописный.
Я всё ещё нахожусь под впечатлением наших последних встреч. Да и как можно забыть их. Как жаль, что у меня нет твоей карточки. Я отвожу взвод в поле, даю задание командирам, а сам сажусь под дерево и оставляю своё тело в покое. Пригревает солнышко, и полевые насекомые ползут за шиворот. Идиллия!
Дорогая Катюша! 22-го я, наверное, приехать не смогу, а приеду до или после этого дня. Во всяком случае, приеду раньше 1-го числа. Только ты жди меня! Тогда будет всё в порядке. Крепко, крепко целую мою дорогую. Твой Юра.
Думал, что придётся треугольником отправить письмо, но у приятеля конверт нашёлся. Пользуюсь случаем ещё написать.

12.07.43. [Начало утеряно].
Вчера приехал зам. комроты по политчасти и уехал комроты. Я остался полновластным хозяином. Назначил сам себе старшину и теперь занимаюсь делами исключительно государственными: составляю расписания, готовлю стрельбище и, вообще, идейно руковожу (!) моими подчинёнными. На всех бумагах ставлю подписи: «ВРИО ком. роты» или просто «ком. роты». Чувствую себя хорошо. Изредка портит настроение зуб, благо санчасть рядом, и я всё время хожу туда и кладу на зуб ватку с валерианой и ещё чем-то. Сплю на отдельном топчане, кот. по утрам убирает вестовой.
Вчера весь день ждал тебя. Наверное, мне до 17 часов вырваться отсюда не удастся. Да я и сам молчу. Ведь ещё помнят, что я «болел»; про мою справку пока забыли, но могут вспомнить.
Чёрт! Взвода возвращаются с занятий, и у меня опять не будет свободной минуты. Целую крепко, крепко.
Весь твой Юра.
P.S. Как жаль, что у меня нет твоей карточки! В свободную минуту как хорошо посмотреть!

Бабушка рассказывала. Папа в Москве, чтобы успеть на троллейбус, непроизвольно побежал. После этого эпизода решил, что он, несмотря на хромоту, может воевать, искал возможности вернуться на фронт.

15.07.43. 
Милая, дорогая Катюша! Ты пишешь, что у тебя на сердце кошки скребут. А у меня в голове бегемот топчется. Все эти дни ношусь как угорелый по известным тебе делам. Вся моя трагедия сейчас в том, что из отдела кадров МВО, как я узнал, таких как я направляют или в резервную часть (гроб без музыки), или таким же инструктором, только на периферию. Ни того, ни другого мне не хочется. Всё, что я сейчас пока добился – это рекомендационные письма к начальнику строевого отдела Воен.-инж. академии во Фрунзе, протекция к полковнику авиации Лунц в Гл. упр. ВВС и к генерал-майору Груздеву и академии механ. моториз. РККА.
Сейчас собираюсь к ген.-майору авиации Строеву, старинному приятелю батьки.
В Переделкино ездил, но винтовку не получил, чем и воспользовался, чтобы оттянуть время.
Дорогая Катюша! Наш уговор я не забыл, и раз я ничего не сказал, значит нечего говорить. Но, с другой стороны, ты должна понять, что я сейчас живу исключительно головой. Может, от этих нескольких дней зависят многие последующие годы моей жизни. Очень меня извини, но сегодня я опять, наверное, не смогу зайти. Целую крепко, крепко, если позволишь. Юра.

01.08.43. [Черновик, рука папы].
В июне, июле 1943 г. я неоднократно на имя райвоенкома, нач. политотдела горвоенкомата и на имя горвоенкома подавал рапорта, в кот.  просил направить меня в армию, т. к. я хотел в дальнейшем квалифицироваться в своей основной специальности – бронетанковое дело, к кот. имею стремление. В августе мою просьбу удовлетворили и послали меня в ОК МВО.

7.09.43. 
Пр. Серова, Е. И. Родзевич. Адрес отправителя: 32146 – М.
(Е. И. Родзевич – это моя мама, она жила в Москве на проезде Серова. – Ю. П.).
Здравствуй, дорогая Катюша! Прости, что так долго не писал: всё «осваивался» с обстановкой. Хотел отправить телеграмму, но никак не мог дойти до почты. Теперь о моей жизни:
Чёрт, чёрт… Тысяча чертей!!! Занесла меня нелёгкая в провинциальный городишко. Кроме множества церквей, ничего интересного здесь нет. Есть, правда, озеро, довольно-таки большое (20 км шириной), но такое неприветливое и скудное, что совершенно не тянет на него. Есть в городе театр – один, кинотеатр – один и городская библиотека, тоже одна. Жители отчаянно окают (напр. коровы, пошёл, молоко и т. п.).
Если бы не библиотека и шахматы, то можно спиться от скуки.
Любимая Катюша! Так приятно бывает вынуть твою карточку.
Когда меня могут отсюда отправить, совершенно не знаю. Может быть, завтра, может быть, через 4–6 месяцев. Целую…  Твой по-прежнему, Юра.
Извини, что так оборвал, здесь совершенно нет бумаги.
Чёрт возьми! Я согласен на предложение Юлия Юльевича (Камлирера). Если будет время, то позвони ему по телефону К-5 45–76, передай, привет и спроси, не может ли он вызвать меня из резерва отдела кадров МВО. Свой адрес пишу на об[ороте].
Поцелую крепко, крепко… Юра.

В конце сентября 1943 г. папа добился назначения на фронт и выехал из Москвы к месту службы со своим товарищем Фёдором Саватеевичем Шумиловым.

Письмо от 29.09.43. 
Миусская, М. А. Покрышкиной, адрес отправителя: Курск.
Здравствуй, дорогая мамочка! Ехали мы вместо одних суток ровно двое. Несмотря на то, что денег и продуктов у нас с собой было мало, питались мы всю дорогу замечательно, пускали в ход свои предписания и продаттестаты.
От Тулы, включительно, дорога шла нормальная. 26-го глазам нашим предстала великая картина разрушения. Станции Орёл, Курск, Белгород представляют из себя груды камней, изред-ка – остатки стен. В городах этих только незначительное количество домов уцелело. В районе станции Поныри (между Курском и Орлом) на протяжении десятков километров земля изрыта окопами, траншеями, воронками. Как печальные памятники, по всей степи разбросаны подбитые танки.
Мы пока не у дел. Находимся без места. Ст. Дергачи – одно из немногих уцелевших украинских сёл. Многое здесь напоминает мне далёкое детство. Мы расквартировались в чистенькой хатке (конечно, белой и крытой соломой).
Сегодня я присутствовал при казни через повешение на базарной площади двух изменников, кот[орые] во время оккупации работали в немецкой полиции.
Вообще, дорогие мои, всё, что пишут в газетах о зверствах немцев, гораздо мягче, чем то, что рассказывают здесь украинские старухи и старики. Остаётся только удивляться, как сохранил этот народ ещё бодрость духа, веселье, мужество (а он ведь сохранил всё это).
Здесь нет ни одной семьи, в кот. немцы никого не угнали в Германию, не повесили, не застрелили, как ты говоришь: «Здорово живёшь». Хозяин мне рассказывал, как его чуть так не пристрелили.
Если всё рассказывать, что наделали немцы только в одном этом селе, то не хватит и толстой конторской книги, а у меня всего несколько открыток. Дорогая мамочка! Если удобно, то ничего не продавай, а подожди с полмесяца, после я пришлю аттестат и деньги.
Между прочим, здесь на базаре масса немецкого барахла, как-то: карандаши, одеколон, зажигалки, сухой спирт (древесный) и пр. Только всё это довольно дорого стоит, а денег нет. Ну, да и незачем.
Какое замечательное село! Всё утопает в зелени. Хатки белые, есть и под железной крышей. Улицы узкие, бесконечные сады, огороды, баштаны. Правда, яблоки все ещё летом немцы обобрали.
Одна хозяйка рассказывала, что во время второй оккупации немцев почти совсем не было (только офицеры), а солдаты: румыны, французы, поляки, итальянцы, в общем, почти все нации Европы, прямо как при Наполеоне.
Ну, пока до свиданья. Привет всем нашим. Целую крепко Юра.
Л-нт Г. П. Покрышкин.
P.S. Пока не определился, почты полевой нет, на какую писать отсюда, этого пока не знаю.

29.09.43. С. Дергачи.
Здравствуй, дорогая Катюшка! Мы пока ещё болтаемся без места. Приехали в Дергачи позавчера, т. е. 27.09 днём, и целый день искали, где остановиться. Нашли очень чистенькую хатку. Нам отвели комнатку, вся в зеркалах, шкафы, диван. Первую ночь спал на пружинном матраце. Причём, поверх пружин ничего положено не было. Конечно, всю ночь с Фёдором воевали. На следующий день после подношения дара хозяйке (в виде буханки хлеба с сахаром, как видишь, мы кое-где не растерялись), мы обнаружили, что матрац стал другой, высокий, пружинный, двуспальный, как твоя тахта! В общем, «шик-блеск».
Вчера был налёт на Харьков (от нас 15 км). Но Дергачи одно из уцелевших украинских сёл – всё утопает (нрзб.) садов, белые хатки тесно лепятся одна к другой. Кругом сады, огороды, баштаны.
Сейчас я только что побрился (конечно, весь порезался с непривычки), и сижу в нательной рубашке в светлой нашей горнице. Здесь очень тепло, а днём, прямо-таки, жарко.
Сегодня утром присутствовал при казни через повешение на базарной площади двух изменников, работавших во время оккупации в немецкой полиции.
Милая Катюшка! Очень это время беспокоился о тебе. Ведь сегодня среда. Лучше бы всё так осталось, чем ты навредила своему здоровью. Родная моя! Когда я видел тебя в последний момент на перроне, мне хотелось спрыгнуть и ещё остаться на один день, благо Фёдор меня за рукав дёрнул и вывел из этого состояния. Катюшка, полевой почты у нас пока ещё нет. Попробуй написать на адрес хозяйки – лучше не надо, ведь наверняка  меня не застанет.
Целую мою дорогую крепко, крепко, …т. е. весь твой Юра.

30.09.43. 
Здравствуй моя дорогая, милая, маленькая Катюшка. Сижу на дежурстве в штабе. Боже! Как медленно ползёт стрелка часов. Уже отзвонили телефоны. Все спать легли, и по комнате храп идет. А ещё только час ночи! Я уже и «Подрывные работы» читал, и прочел по-английски рассказ Джек Лондона «TheLowofLife» (Закон жизни), попробовал переписывать его – надоело, а время всё идёт вперёд. Наконец, вытащил бумажник и стал смотреть на твою карточку. Ты можешь не верить или смеяться, а у меня опять губы загорелись, будто я их только что от твоих оторвал.
«Счастливые часов не наблюдают!» Посмотрел на часы – уже двадцать минут второго! С тобой всегда каждый час минуте равен. А сейчас я как бы с тобой.
Моя любимая! Я всё вспоминаю свою заплаканную Катюшку на перроне вокзала. Ну, зачем так!? Конечно, приходится учитывать твоё состояние. Так хотелось бы сейчас целовать тебя, целовать до головокружения, до безумия…
Я уже выучил одну украинскую песню и даже научился аккомпанировать себе на гитаре. В моём словаре уже встречаются такие слова как: дьякую, гарно (благодарю, хорошо) и пр. и пр. А Фёдор, оказывается, жил до войны в Киеве. Хозяева говорят про него: «Щирый украинец!»
В хате здесь нельзя свистеть. Боже, упаси! Оказывается, это – дурная примета. Так я понемногу начинаю узнавать здешние обычаи. Идёшь здесь по улице – встречные с тобой здороваются – долг вежливости. Некоторые даже руку к голове прикладывают.
Ты себе и представить не можешь, до чего красиво это село. Есть уголки до того живописные, что невольно хочется запечатлеть их для потомства. Если будет время – обязательно попробую тряхнуть стариной и попробовать, как это выйдет на бумаге. Милая моя, прости, что я так невнимательно отнёсся к твоей просьбе нарисовать тебе что-нибудь. Ну, да ты простишь. Ты ведь всё мне прощаешь, не правда ли?
Видишь, Катюшка, уже без пяти два! Время-то не ползёт уже, а летит!
Вспомнил первый куплет выученной песни:
«Ничинка ясная, зоренька мисячна,
Видно, хоть голки сбирай!
Выйди ж, коханая, працей изморена
Хоть на хвылиночку в гай».
В переводе это значит: ноченька светлая, звёздная, месячная, видно, хоть иголки собирай. Выйди ж, коханая (дорогая, хорошая или что-нибудь в этом роде, вообще как ты), работой измученная, хоть на минуточку в лес (О!).
Я это всё написал потому, что эта песня мне почему-то тебя напоминает. Жаль, что я не могу изобразить мотив на бумаге.
Между прочим [далее несколько строк зачёркнуто. – Ю. П.]…
Катюшка, очень жаль, но мне сейчас писать некуда, т. е. нет у меня ещё адреса. Ты мне напишешь ещё такое же письмо, как в Ростов написала. Хорошо? Я-то всё в карманах таскаю, уж очень оно мне понравилось.
Посмотри-ка на часы! Уже полтретьего. Сейчас своего напарника разбужу, а сам – одну полу шинели под себя, другую на себя, сумку под голову и на бок!
Спокойной ночи, моя дорогая, милая, хорошая, нет, лучшая из всех Катюшка!
Целую крепко …
Ещё раз целую крепко, крепко, твой до корней волос. Юра.

09.10.43.  [Без конверта].
Здравствуй, дорогая Мамочка! Я всё ещё ошиваюсь не у дел. Ребята уже некоторые получили назначение и уехали. Если  я получу назначение, то сейчас же сообщу адрес. Здесь пока работаю в штабе – временно. Работа – ещё ни разу мне не показавшаяся. Не мечтал писарчуком стать никогда, а тут приказали и влип, как «кур во щи». Фёдор получил назначение и уехал в часть. От смены климата у меня сделалась малярия или что-нибудь в этом роде, но только на один день – потом всё прошло.
Деревня Сортировочная, где я сейчас живу, гораздо больше пострадала. Все дома изрешечены пулями. Всюду следы миномётного и артиллерийского огня. Население разно отзывается о немцах, и многие, заметно, кривят душой. Одна из хозяек рассказала мне, что здесь большинство бывших куркулей (т. е. кулаков). Были такие, кот. к немцам переметнулись. При первой оккупации часть девушек добровольно уехала в Германию. Потом от них приходили письма: кто прислугой стал у богатых немцев, кто в публичный дом попал, а кого и в спецлагеря послали. После этого поездок в Германию стали бояться хуже смерти.
Вчера был в театре в Харькове на концерте. В Харькове множество частных ресторанчиков, кафе, много проституток. Харьков пострадал значительно меньше, чем Курск, Орёл, Белгород. Есть, конечно, дома, совершенно разрушенные, но только часть, а не так, как в трёх городах – камня на камне не осталось. Ну, пока. Крепко целую моих родных.
Привет всем. Юра.

09.10.43. 
Здравствуй, дорогая Катюшка! Я всё ещё не у места. Никак не дадут назначения. А пока заделался штабным работником (штабной крысой). Фу! Даже самому противно. Ну, конечно, может быть, когда-нибудь пригодится. Да, ведь это временно, внештатный работник.
Адреса у меня всё ещё нет, и писать, как это ни жалко, не имеет смысла: я не сижу на одном месте, сегодня здесь, а завтра там. То же самое насчёт места жительства.
После того, как я написал тебе последнее письмо (ночью из штаба), я очень сильно заболел малярией, но только на один день. Фёдор получил назначение и уехал в часть, а я остался один. Вскоре мы все переехали на новое место.
Очень много интересного сообщает местное население о немцах. Деревня Сортировочная пострадала гораздо больше Дергачей. Здесь уже нет дома, не изрешеченного пулями, с уцелевшими окнами. О немцах отзываются очень разно. Одна хозяйка сообщила мне, что эта деревня очень зажиточная, а раньше была полна кулаков, «куркулей», как их здесь называют. Это начало мне вносить немного ясности в то, что я слышу кругом.
Вчера был в Харькове. Там открыта вольная торговля. На каждом шагу ресторанчики, большей частью частные. Много проституток. НО, как их здесь называют. Это значит – Немецкая Овчарка. Был на коллективном просмотре концерта в театре им. Шевченко. В театре буфеты, но цены бешеные: пирожное стоит 40–50 р., бутылка пива 45 р. (К тому же, пока у меня денег – ни копейки, да они здесь и не требуются: питание бесплатное).
Дорогая Катюшка! Люблю тебя! Как только получу назначение и пришлю адрес, пиши мне почаще, и такие письма, как написала в Ростов. Целую крепко, крепко. Береги себя.
Любящий тебя Юра.

20.10.43. Москва 47, I Миусская ул., д. 22/24, кв. 10 Покрышкиной Марии Александровне. Адрес отправителя: Ст. Сортировочная, Л-нт Г. Покрышкин. [Открытка – Харьков].
Здравствуй, дорогая мамочка! Жив, здоров, того и тебе желаю, как писал раньше. Сегодня сдал свои кирзовые сапоги в ремонт. На хромовые тоже есть соображения: продам пару белья и тоже отремонтирую. Пока работаю всё ещё в штабе. Здесь уже началась сравнительно холодная погода. Всё время дует, и метёт облака пыли. Питанье сносное. Не очень, чтобы очень, но хватает, голодным не сижу. На днях был в бане и сменил бельё. Бани здесь без парильни и, вообще, совсем другие, чем у нас. Привет всем. Целую крепко, Юра.

20.10.43. 
Здравствуй, дорогая Катюшка! Прости, что так долго не писал: был всё время в дороге. Ехал и на поезде, и на машине, а, случалось, шёл пешком. Я всё ещё нахожусь не у дел, т. е. в резерве. Но из штаба вчера ушёл. Особенно последние дни атмосфера, там создавшаяся, была вредна для моего здоровья. Вчера попросил отставку. А перед этим, в присутствии начальника, пообещал одному интенданту съездить в зубы. После этого моя просьба была удовлетворена, и вот я снова – «вольный казак».
Проходил Полтаву. В отличие от других разрушенных городов, ранее мной виденных, Полтава носит совершенно другой характер разрушений. Она вся выгорела. Почти целые стоят стены домов, а внутри пусто и черно. Видел в центре памятник Петру I в честь Полтавской битвы. Рядом с памятником – свежие могилы генералов и старших офицеров, павших в боях за город. На стенах домов часто встречаются патриотические лозунги, написанные мелом.
Сейчас сижу в чистенькой хатке сельских учителей, очень старой, но трогательной супружеской пары. Вчера они весь вечер рассказывали мне про «страсти-мордасти» немецкой оккупации.
Дорогая Катюшка! Как часто я думаю о тебе, о том положении, в котором я оставил тебя. Так хорошо бы иметь тебя рядом с собой или быть с тобой рядом.
Я часто перечитываю твоё письмо, которое ты написала мне в Ростов. Ценно не то, что написала, а то, что читаешь между строк. Не могу я написать такого письма, но ты, надеюсь, простишь моё неумение. Сообщаю тебе адрес полевой почты, хотя не знаю, насколько он будет действителен: ведь меня каждую минуту могут отправить в часть, а эти минуты уже длятся более двадцати дней.
Милая Катюшка! Береги себя, только тогда я не буду обижаться на тебя (и не надувать свои телячьи губы). Целую крепко…(о боже, мои губы опять горят, как прежде бывало). Ведь силу чувств по-настоящему познаёшь только в разлуке. Целую крепко, крепко (видишь, я и в письме с тобой по несколько раз прощаюсь, как наяву бывало)…
Верный тебе Юра.

21.10.43.  Миусская, М. А. Покрышкиной, адрес отправителя пп. 41189.
Здравствуй, дорогая мамочка! Прости, что так долго не писал: был всё время в дороге. Я всё ещё не у дел, как говорят, т. е. без должности. Денежный аттестат на этот месяц уже не удастся послать. Вышлю деньги почтой. Пока я ещё получку не получил. Сейчас расквартировался у стариков – учителей. Обстановка культурная, какую здесь трудно встретить. Вчера весь вечер рассказывали про немцев. Когда приеду домой, многое, что будет рассказать.
Фёдор как уехал в часть, так и нет больше вестей о нём.
Дня три я болел животом, но теперь как будто всё прошло (хоть бы не сглазить). Вчера забрался в одну хату и читал Тургенева на украинском языке. Здешние девчата хохотали, и, впрямь, было смешно.
Привет всем. Целую крепко батьку и тебя. Юра.

24.10.43. 
Здравствуй, дорогая Катюшка! Только что прочёл роман Куприна «Поединок». Под свежим впечатлением спешу поделиться с тобой своими мыслями. Лишний раз убедился я, насколько вероломны могут быть женщины. Вкратце: подпоручик Левашов любил жену Николаева – Александру Петровну. Поручика Николаева ожидало большое будущее – Академия Генерального штаба. В пьянке Николаев оскорбил Левашова, произошла драка. Офицерский суд чести постановил – дуэль. Жена Николаева ласками, нежными словами уговорила Левашова не стрелять на дуэли в её мужа. Подпоручик Левашов был убит.

28.10.43.
Продолжаю писать километров около двухсот к юго-западу от того места, где писал тебе начало письма. Этот путь мы проделали за 3 дня. Видел Днепр. Правый берег его носит следы сильных боёв. Сёла, расположенные на этом берегу реки, совершенно разрушенные, сожжённые; в каждом селе осталось по 3–5 уцелевших хаток, в которые набилось по нескольку семей.
В этих местах, освобождённых всего несколько дней тому назад, очень много мужского населения. В селе, где мы останавливались сегодня на ночлег, всего несколько человек пошли воевать, остальные остались дома. Каждый день встречались колонны украинцев, мобилизованных в армию из освобождённых районов. По словам местного населения, в немецкой армии сейчас много русских добровольцев. Оно и понятно: старосты, бригадиры, «полицаи» и прочая сволочь, не желая ехать в Германию, нашли единственный выход – стать на службу фюреру.
Сейчас пишу из районного центра Днепропетровской области Пятихаток.
Катюшка, дорогая! Как только доеду до части и сообщу тебе адрес, напиши мне такое же, как в Ростов мне написала. Адрес, который я тебе сообщил в предыдущем письме, уже не действителен: я перехожу в новую часть.
Целую крепко... Преданный тебе Юра.

12.11.43.  Миусская, М. А. Покрышкиной, 48965 – Г.
Здравствуйте, дорогие мамочка и батько! Простите, что так давно не писал, был на выполнении задания. Кажется, я опять делаюсь воякой, разве только хромым немного, иначе, чем в прошлый раз. Видимо, «там лучше, где нас нет». Здесь очень плохая погода: уже немного идёт снег вперемешку с дождём, покрывая все дороги слоем густой грязи. Однако, настроение у меня бодрое. Главное, не унываю.
Последние двое суток возил лес на полуторках к переправе. Измучил людей, машины и сам устал. Вчера поломались три машины. Подвергся за это «внушению». Праздники встречать не пришлось.
Аттестат удастся выслать только с декабря. Посылаю в этот месяц 1100 руб. Привет всем. Целую крепко Юра.

12.11.43. 
Здравствуй, дорогая Катюшка! Прости, что так долго не писал. В день праздника только собрался заняться этим делом, как нас срочно послали на выполнение боевого задания. С тех пор ни минуты свободного времени не было. Сейчас сижу в здании сельской селерады (школы). Комната битком набита бойцами, темно, дымно, накурено.
Я работаю сейчас (зачёркнуто). И работать последние дни пришлось здорово. Грязища здесь ужасная: выше щиколотки. Вчера поломал три полуторки, подвозил стройматериалы к переправе. Будут лучшие условия, напишу о моей жизни поподробнее.
Катюша, люблю тебя по-прежнему. И так часто хочется тебя видеть. Особенно, когда нахожусь в тяжёлых условиях, как в последние дни. Идёт дождь, ноги еле выдираешь из грязи. На каждой ноге по пуду чернозёма. У меня плащ-па-латка уже настоящая, а не такая, какой мы с тобой когда-то грелись (т. е. шинелью). Помнишь?
В части меня встретили не особенно приветливо. Новенький. Ну, да так всегда бывает, когда попадаешь в другую часть. Я уже обзавёлся друзьями. Есть ребята хорошие.
Да! Чуть было и не забыл поздравить тебя с праздником. Лучше поздно, чем никогда (сказал Абрам, проводив свою жену на кладбище…). На днях разбирал сарай – бывшую колхозную конюшню. Крыша была подгнившей и обвалилась, придавив несколько моих бойцов.
Целую крепко мою маленькую... Пиши о своём здоровье.
Люблю тебя, люблю – и твой до корней волос. Юра.

19.12.43. 
Москва 47, I Миусская ул., д.22/24, кв. 10. М. А. Покрышкиной. 48965-Г.
Здравствуйте, дорогие мои! Получил твою открытку 18 декабря. Первую за всё это время, как уехал из Москвы. Писал я часто, за исключением последнего месяца, когда я был в бою, а потом ходил на специальное задание в тыл к немцам. Задание выполнил. В основном, живу неплохо, условия полевые. Чуть не забыл! Поздравляю вас с Новым годом, желаю в нём жить хорошо, лучше, чем жили в эти года!
За это время, что я нахожусь в этой части, я во много раз больше попадал под обстрел, чем в 1942 году, и под какие обстрелы! Об этом знает только бог, как я жив остался. Многих из моих здешних знакомых уже в живых нет. Вот и сейчас, когда я пишу письмо, рядом грохочет артиллерия. Жив буду, многое, что порассказать, будет. Как чувствуют себя и живут наши? Приехала ли Алла? Катя мне ещё ни одного письма не написала. Вообще я получил только одну единственную твою открытку. Может быть, почта плохо работает? Целую крепко тебя и батьку.
Ваш Юра.

19.12.43. 
Здравствуй, дорогая Катюшка! Поздравляю тебя с Новым годом! Желаю тебе в нём удачи и новых успехов.
От мамы я получил одно единственное письмо позавчера, в котором она пишет, что мой адрес узнала от тебя. От тебя я ещё ни одного письма не получил. Наверное, очень плохо почта работает. Я тебе уже много писем написал, только последний месяц не писал, т.к. неоднократно был в бою, а потом ходил со специальным заданием в тыл к немцам. Переживаний здесь куда больше, чем там, где я был в 1942 году. Как я жив до сих пор, знает один бог да проведение. Расскажу много, если жив останусь.
Дней десять тому назад меня фрицы гоняли по неубранному подсолнечному полю. Назло всем я выбрался по лощинке и балке. Милая Катюшка! Отношусь к тебе по-прежнему. Не знаю, от почты зависит ли твоё молчание или ещё от чего? Напиши мне побольше писем, может какие-нибудь дойдут. Лучше покороче, да почаще. Как наступают тяжёлые минуты, мне очень тоскливо становится. Целую крепко, крепко по-прежнему. Твой Юра.

Наградной лист:
Краткое, конкретное изложение боевого подвига или заслуг.
Лейтенант Покрышкин, командуя группой сапёр-подрывников в составе 8 человек, разведал в течение трёх ночей передний край обороны противника, нащупал проход между немецкими артиллерийскими батареями, пробрался во вражеский тыл на глубину в 10 км и ночью со 2 на 3 декабря произвёл подрыв жел. дор. полотна в районе 3 км юго-восточнее от ст. Диковка.
За успешное выполнение задания командования и проявленную настойчивость, выдержку и мужество т. Покрышкин представляется к награде орденом Красная Звезда4.

22.12.43. 
Здравствуй, дорогая Катюшка! Получил сегодня твою открытку от 25.11.43 и от мамы сразу шесть писем! Спешу ответить тебе и извиниться за предыдущее письмо, которое я написал на днях. Там я немного ерунды написал, но ты не обращай на это внимание: это результат плохой работы почты и немного расстроенных нервов.
Сейчас для меня пока отгремели пушки и оттрепались автоматы, может быть, на 2–3 дня, а, может быть, дольше. Вечером ещё слышна артиллерийская канонада, но это уже не то. Я разместился в тёплой хате. Жду баню. (Как долго я мечтал о ней).
Милая моя! Адрес мой меняться больше не будет, ведь уже нахожусь в части почто два месяца. В твоей открытке ты ничего не пишешь о своём здоровье, я ведь в каждом письме спрашиваю о нём.
Видишь, Катюша, как непостоянна военная жизнь. Только что вызывал меня командир и приказал готовиться к выступлению. Пойдём опять воевать, в бой. Ты спрашивала, как мое здоровье. «Лучше всех», – как я обычно отвечаю на такой вопрос. Только вот ногу стёр на последнем задании, и она никак не заживает.
В числе последних наших трофеев – гитара, мой связной учит меня играть на ней. Подразделение сейчас, пока я дописываю эти строки, спешно готовится к походу, получают патроны, гранаты, продукты. Ты спрашивала, какая моя специальность. Сапёр. Но разминировать ещё ни разу не приходилось. Зато часто приходится сидеть на танке и работать автоматом. Целую крепко, крепко, крепко, как всегда. Юра.

23.12.43. 
Миусская, М. А. Покрышкиной, 48956 – Г
Здравствуйте, дорогие мамочка и бать-ко! Получил твои сразу шесть писем. Очевидно, почта плохо работает. Сейчас нас на сутки отвели на отдых. Сижу, пишу и жду приказа выступать, опять в бой.
Дорогая мамочка! Прошу тебя, не обижайся, когда неделю – две нет от меня писем. Сейчас я нахожусь в такой обстановке, что и присесть негде иногда бывает. А с Экизлером меня тоже равнять нельзя, он в штабе где-то сидит, а я ещё здесь ни разу две ночи на одном месте не ночевал. А вот перед этой ночью трое суток совсем не спал и в хату ни разу не зашёл. Снег у нас дней семь тому назад выпал, да и то слой очень тонкий 3–5 см.
Разминировать мне здесь ещё не приходилось, зато много приходилось работать с автоматом. Сейчас, пока я пишу эти строки, подразделение спешно готовится к выходу. Хотел всем написать по письму, а вот, опять не удалось. Привет всем нашим. В числе последних моих трофеев – гитара, мой связной учит меня играть на ней. Привет всем ещё раз (если то письмо не дойдёт).
Поздравляю с Новым годом. Целую крепко. Юра.

27.12.43.
Миусская, М. А. Покрышкиной, 48956 – Г.
Здравствуй, дорогая мамочка!
Получил твоё письмо от 16.12.43. Как оно быстро дошло. В тот день я как раз вернулся с задания.

14.01.44.
Здравствуй дорогая мамочка! Давно так не писал, т. к. с Нового года находился в боях. Чудом, чудом каким-то я опять остался жив. Раз как-то пробирался вдоль передовой. Кругом рвались снаряды, свистели пули, я шёл, занимаясь физкультурой, т. е. приседая, переползая, перебегая. Вдруг над головой появился «Мессершмит». Я влетел на огневую позицию стоящей рядом батареи, плюхнулся в щель. Бомбы просвистели над головой и врезались в летевшую мимо автомашину – газик. Шофёра и нескольких человек изуродовало до неузнаваемости. Таких эпизодов, мамочка, множество. Всех и не опишешь.
Одеты мы тепло: полушубок, меховая телогрейка, валенки, ватные брюки, меховые рукавицы, шапка-ушанка. В общем, особо мёрзнуть не приходится. С питанием замечательно. Если кухня застрянет где-нибудь, то всегда можно обеспечить себя за счёт местных ресурсов. Картошка здесь ни во что не ценится. В каждой хате её завались. Так что на худой конец всегда можно набить желудок. Мой ординарец нередко достаёт молоко, украинского борща.
Иногда здорово тоскую по дому. Ну, да тосковать-то некогда. За то задание, когда я в тыл к немцам ходил, меня представили к правительственной награде. Уже есть приказ (только, мамочка, это между нами, нашим пока не говори, а то вдруг чего-нибудь случится, а сообщение моё будет напрасным о награждении моём орденом Красная Звезда). Приказ зачитан перед частью, дело за оформлением документов и за нагрудным знаком. А это может продлиться несколько месяцев.
До свиданья. Целую крепко свою мамочку. Юра.

Здравствуй, дорогой батько!
Получил твоё письмо. Постараюсь, насколько это будет возможно, сообщить те случаи, с кот. мне приходится сталкиваться. Случай был такой:
Меня послали в одно соединение, а когда я подошёл к тому месту, где оно должно было быть, то оказалось, что оно находится в окружении. Тогда я чуть к немцам в лапы не попал. Двое суток я пытался пройти к ним, а на третьи вынужден был вернуться в свою часть. А, между прочим, отдельные разведчики проходили туда, и вот почему: все они были в белых маск. костюмах и ночью были совершенно незаметны. Я же был в полушубке, а мой ординарец в шинели. Они пробираются без звука. А мы пойдём – открывают автоматный и артиллерийский огонь. Меня тогда несколько раз засыпало землёй от снарядов. Чудом жив остался. Вот тебе наглядный пример маскировки.
Недавно я целый день пролежал под отчаянной бомбёжкой. Начали нас бомбить с утра, на шоссе. Кончили уже ночью. Бомбили так, что нельзя было головы поднять, и беспрерывно. Бомбили тяжёлые «Юнкерсы». Потом улетали за новым грузом. Оставались «Мессершмиты» и прочесывали все складки местности. И так весь день. Я забрался в рытвину от ручья размером метров 10 длины, 1 метр ширины. Она была окружена кустами. Здесь скопилось человек 10. Никто из них не был ранен.
Вот другой пример. Как-то бомба упала метрах в 4 от стены дома, за кот[орой] я лежал, куском её мне засадило по голове.
Ну, война, в общем, во всех её прелестях. Пиши почаще. Целую крепко. Юра.
P.S. Позвони, пожалуйста, в Тимирязевский РВК, спроси лейтенанта Сарайкина, узнай от него адрес Анатолия Харькина и напиши мне. Передай им обоим привет.

14.01.44. 
Пр. Серова, Е. И. Родзевич, 48956 – Г.
Здравствуй, дорогая Катюшка! Получил твоё письмо под Новый год. Так я Новый год и не встретил. С тех пор непрерывно нахожусь в боях и только сейчас удалось заскочить в битком набитую хату. Пристроился на каких-то ящиках и пишу. Справки вышлю в отдельном письме (треугольничком), т. к. конверта нет.
Милая Катюшка! Я опять жив всем смертям назло. Многих из моих товарищей офицеров уже нет. Ты не думай, что мне дают скидку из-за ноги, и я сижу в тылу. За эти бои я не раз попадал в такой кошмар, от которого чертям, наверное, тошно было.
Представь себе морозное утро. Мы выехали по шоссе за городом, только что отбитом у немцев. Проезжая один мост, заметили стаю немецких стервятников. Едва мы успели свернуть с дороги, как тяжёлые «Юнкерсы» развернулись и один за другим стали пикировать прямо на нас. Я забрался в маленькую ямку на скате. Земля кругом ходила как при землетрясении. Сделав несколько заходов, «Юнкерсы» улетели, но вылезть из своего убежища мне не удалось. Оставшиеся кружить «Мессершмиты» стреляли по нам из пулемётов на бреющем полёте. Изредка один из «Мессеров» кидал свою единственную бомбу.
Так продолжалось весь день, даже с наступлением темноты стервятники не прекратили своих яростных атак. Только ночью мы смогли собраться и вывезти своих раненых, закопать убитых. Авиацией фрицы прикрывали отход своих частей.
Потом меня однажды послали в бригаду с поручением. Я пошёл, захватив своего ординарца. Много было приключений. Чуть не попали фрицам прямо в лапы. Противник перерезал мне дорогу. Спасаясь от пуль и снарядов, я заскочил в хату, прилёг на минуту на лежанку. «Мессершмит» сбросил бомбу метрах в трёх за той стеной, за которой я лежал. В хате стало темно от обвалившегося потолка. Окна вылетели, двери – тоже. Куском стены мне сильно ударило в голову, спасла шапка. На карачках выполз наружу раненным из хаты, ощупал руки, ноги, голову. Всё было на месте, только голову поворачивать было трудно.
Ну, Катюшка, таких эпизодов – масса, можно писать и писать. Не раз меня засыпало землёй от разрывного снаряда. В общем, представление о моей теперешней жизни ты немного должна иметь. Катюшка, прошу тебя очень: не обижайся, если не получаешь от меня письма дней десять. Представь себе, что после двух, трёх суток на морозе, в поле заходишь в хату, набитую бойцами, и не всегда бывает возможным написать. А, кроме того, ты должна отдать справедливость моей лени. Ещё есть причина, почему бывают перебои в письмах: я стал страшно суеверен. Можешь смеяться, но я иногда верю в каждую ерунду. Так, например, я ещё ни разу не писал письма во время боёв, думая: жив буду – напишу, наркомзем – мне уже всё равно будет, писал или нет. Ну, да это всё ерунда. Важно, что я тебя по-прежнему люблю и часто о тебе думаю. Пиши почаще, дорогая, твои письма – большая радость для меня. Целую крепко, крепко твои милые губки.
Твой по-прежнему.  Юра.

15.01.44. 
Миусская, Эрику Владимировичу, 48965 – Г.
[Эрик Владимирович, Вадим Иннокентьевич Буторин, Алла Викторовна Яковенко – двоюродные братья и сестра папы. – Ю. П.].
Здравствуй, дорогой братишка! Живу, как на курорте: часто целые недели на свежем воздухе, в поле. Ещё чаще приходится физкультурой заниматься: идёшь по передовой, а немец снаряды да пули пускает, то и дело приходится то приседания делать, то ложиться. А то немецкие автоматчики прижмут к земле, тогда уж и по-пластунски приходится. Видишь, как полезно то, чему вас в  школе по военному делу учат.
У меня сейчас пистолет ТТ, как у твоего папы. Новенький, воронёный. Бьёт замечательно.
Кушать здесь хватает вдоволь. Картошки завались. А то свинью раздолбает или телёнка. Кухня, правда, иногда отстанет или застрянет где-нибудь. Уж очень быстро нам продвигаться иногда приходится. Ездим на машинах.
Ну, до свидания, пиши побольше. Целую. Юра.

15.01.44. 
Миусская, Вадиму Иннокентьевичу Буторину. 48965 Г.
Здравствуй, дорогой братишка! Помнишь, я тебя когда-то тигром называл? Здесь тоже есть «тигры» – немецкие танки. Один раз меня с группой бойцов обошёл такой «тигр» и несколько немецких автоматчиков. Тогда я, помню, бросился в ледяную воду речки и «по грудку» перешел её, тем самым сам спасся и бойцов вывел, и даже не заболел после. Видишь, как на войне иногда приходится. Напиши мне, как ты учишься. Наверно, отличник? А? Ну, пиши почаще.
Целую, Юра.

21.01.44. 
Миусская, Алле Викторовне Яко-венко. 48965 – Г.
Здравствуй, дорогая сестрица! Получил твоё письмо от 10.01.44. Это письмо – первое от тебя. Очевидно, предыдущие письма не дошли, где-нибудь застряли. Сейчас пишу тебе перед боем. Чувствую себя хорошо, только зубы болят. Повязался кругом головы бинтом, и концы его, как уши у зайца, торчат. Щека распухла от двух флюсов. В общем, видок «тот ещё».
Недавно написал тебе письмо. Интересно, как ты теперь выглядишь. Наверно, совсем уже взрослая. Если у тебя есть, то пришли свою карточку. Я тоже свою пришлю. Если будет возможность сфотографироваться, а она, очевидно, скоро будет: собираемся на отдых. Вот только бы сейчас последний раз сухим из воды выйти.
Сейчас мы вступили в местность, где есть небольшие леса, рощи, перелески. Здесь было много партизан. Поэтому сёла здесь немцами выжжены дотла. Редко встретишь целую хату. Всюду характерный запах гари. Я уже привык к этому.
Погода стоит пасмурная, тёплая, наверно, градуса 3–4 холода. Авиация противника уже несколько дней не показывается в воздухе. Нервы немного успокоились.
Привет всем нашим, а также Жене.
Целую крепко. Юра.

21.01.44.
Здравствуй, дорогая мамочка! Случайно наткнулся на недописанную «секретку». От вас письма идут 10–13 дней. Сегодня получил сразу два твои письма и открытку. Ты спрашиваешь, пешком или на танке исполнял я своё задание. Собственно говоря, выбор зависел от меня. Я, конечно, предпочёл пешком. Танк – замечательная мишень. Прорваться в тыл противника на танке (а не в танке) и остаться живым – почти что чудо. Сперва у меня была мысль ехать на танке. Со своей группой я пошёл в условленное место встречи с двумя танками. Они должны были стоять на самой передовой у скирд. С наступлением темноты мы должны были тронуться. Не доходя до скирд, при выезде из оврага, я увидел один из наших танков. Он дымился и вот-вот должен был взорваться: он был подбит. Два танкиста лежали рядом, изрешечённые пулями. Другого танка и след простыл. Тогда нам здорово всыпали. По нам били из автоматов, миномётов и орудий. «Тигр» и немецкие автоматчики обошли нас и чуть не отрезали. Мы потеряли двух людей тяжелоранеными. Ну, об этом я тебе, кажется, однажды писал. Так что я решил идти пешком, что и оказалось верным.
Привет папе, целую крепко. Юра.

20.02.44. 
Миусская, М. А. Покрышкиной. 48956 – Г
Здравствуй, дорогая мамочка! Жив, здоров, того и те