Главная > Выпуск №21 > О вятском гербе на Государевой печати

О вятском гербе на Государевой печати

А. А. Марков

В 17-м выпуске «Герценки» помещена статья Е. М. Дрогова «Геральдическая историография: проблемы изучения»1, в которой, в том числе, дан отклик на мою статью, помещённую в 15-м выпуске «Герценки»2.

В своей статье я возвращаюсь к гипотезе А. В. Арциховского о создании изображений гербов на Государственной печати Ивана Грозного на основе местного материала. Но моя точка зрения несколько отличается от его. Московские дьяки, создававшие областные гербы по приказу Ивана Грозного, не могли опираться на местную геральдику или эмблематику. В этом критики Арциховского абсолютно правы – ни той, ни другой на Руси в XVI в. не существовало. Но что мешало им использовать в своей работе местные предания и легенды, исторические события, особенности географии и этнографии и т. д.? Для Вятки, как справедливо указал Арциховский, есть только одно подходящее историческое событие – ношение стрел (которые хранились в церкви св. Георгия села Волкова) во время крестного хода из села в г. Хлынов, прекратившееся только в XVIII в. Происхождение этого культа стрел в крестном ходе в честь св. Георгия я и постарался проследить.

Содержание статьи моего уважаемого критика меня несколько удивило. Действительно, нельзя читать без недоумения, например, рассуждения о драконе зиланте в казанском гербе: «Его положительная семантика сродни драконам в гербах Уэллса, Арагона, Португалии и Ломбардии». А почему не Китая, там дракон – тоже положительный герой? Казань – не Ломбардия, а татары – даже не индоевропейцы. Если уж мой уважаемый критик требует – «любой символ, особенно геральдический знак, необходимо рассматривать в определённом контексте, в отрыве от которого наделение сходными символами недопустимо»3, то начинать он должен с себя.

Удивляет и логика автора. Герб Казани имеет местное, не «навязанное извне» происхождение, а вот искать местные корни вятского герба – значит пополнять ряды «фальсификаторов» истории. То есть татарам можно, а вятским нельзя?

Кстати, а кто сказал, что змий в «Казанской истории» – положительный персонаж? Обратимся к тексту «Казанского летописца» (Казанская история, История о Казанском царстве). «Казанский летописец» написан в 1564–1565 гг. анонимным автором, бывшим татарским пленником, проведшим 20 лет в казанском плену и длительное время жившем при дворе казанского хана Сафа-Гирея4. После взятия Казани русскими войсками он поступил на службу к Ивану Грозному, крестился, получил поместье и «нача служити ему верно».

По словам самого автора, находясь в плену, он расспрашивал об основании Казани «премудрейших и честнейших казанцев», вельмож Сафа-Гирея (Сапкирея – в летописце)5. И вот что они ему рассказали об основании Казани царём «именем Саин Болгарский» в 1177 г.:

«И глаголют многие нецыи, преже место быти издавна гнездо змиево… Живяше тут возгнздився змий велик и страшен о дву голову: одну имея змиеву, а другую главу волову. Единою пожираше человеки и скоты и звери, а другою главою траву ядяще. А иные змеи около него лежащее, живяху с ним всяцемы образы. Тем же не можаху человецы близ места того миновати, свистанья ради змеиина и точения их, но далече инеем путём обхожаху… изыскався в воях его сице волхв хитр и рече царю: “Аз змия уморю и место очищу”…И Собра обоялник волшением своим вся живущя змия те от века в месте том к великому змею во едину грамаду согна и всех чертою очерти, да не излезет из неё не едина змея, и бесовским действом всех уморил. И обволоче вокруг сеном и тростием, и деревием, и лозием сухим многим. И полияв серою и смолою, и зажже огнём, и попали, и пожже вся змия, великого и малыя, яко бытии от того велику смраду змеинну по всей земле той… мнозем же вои его умерети от лютаго смрада змиина. Близ того места стояху кони и верблюды его и мнози падоша… Яко же прежде сего на том месте вогнездися змий лют и токовище их»6.

Так что, если это добрый дракон-зилант, то каков тогда злой дракон в татарском фольклоре?

Второй раз змий появляется в рассказе об ответе беса на моления казанского царя предсказать, кто победит – Казань или Москва. Бес этот обитал в мечети, в заброшенном городке на высоком берегу Камы, в Казанском улусе, где раньше было «старых болгар мольбище жертвенное». Русские прозвали это место «бесовское городище». Туда и был послан сеит казанский с царским запросом. На десятый день моления из мечети отозвался бес: «Что стужаете мне? Уже бо вам отныне несть на мя надежды, ни помощи на ни мало от мене; отхлжу бо от вас в пустая места, непроходная, прогнан христовою силою; приходит бо зде, со славою своею и хощет воцаритися в земле сей и просвятити святым крещением. И по мале часе явися дым чёрн, велик изнутри градца, из мечети, на воздух идя, смарад зол. Из дыма же излете змий велик, огнен и на запад полете»7.

Но тут, скорее, русско-христианская в своей основе легенда о дьяволе в облике змея. Об этом свидетельствует и сюжет, и использованные образы, и название места действия «бесовским городищем». А дьявол на Руси никогда не был положительным образом, чтобы помещать его на гербе.

Различие геральдического и исторического подхода к проблеме изображений на Большой государственной печати Ивана Грозного хорошо видно в наименовании моим критиком изображённых на ней великокняжеских и царских гербов – символами. Хотя он не может не знать послания Ивана Грозного шведскому королю Юхану III (Ягану), раз уж ссылается на труды Н. А. Соболевой.

А писал Иван Грозный в январе 1572 г., требуя через послов от шведского короля покорности воле государя, следующее: «Да Ягану в царского величества титла написати, да Свейским в титлах государьских написати по царского величества указу. Да прислать образец герб свейской, чтоб тот герб в царского величества печати был»8.

Так что исторически на печати Ивана Грозного изображены гербы, а не некие геральдические символы. С точки зрения геральдики, герб должен соответствовать требованиям геральдики, если он не соответствует им – это геральдический символ. С точки зрения истории, герб – это то, что таковым считается. Раз Иван Грозный считал, что на его печати изображены гербы, значит, это гербы.

А что изображения на них не укладываются в стандарты западноевропейской средневековой геральдики, то их, как и футбольные правила, составляют люди. Если в европейском футболе даже задевать мяч рукой нельзя, то в американском футболе мяч в руках – основной способ перемещения мяча по площадке. Никто же не требует изменить правила игры в американском футболе по европейским стандартам. Почему же государственная символика должна создаваться исключительно по средневековым западноевропейским стандартам?

С точки зрения науки, геральдика – это вспомогательная историческая дисциплина, и научной дисциплиной она является в рамках средневековой западноевропейской феодальной эмблематики, вне этого геральдика – игра взрослых дядей в благородного Иванко и Рыцаря печального образа. В ней не больше научности, чем в дорожных знаках или футбольных правилах.

Да и как историческая дисциплина геральдика сформировалась довольно поздно: отчасти – в XVIII в., а в большой степени – в XIX в.

«Ранняя средневековая геральдика не знает обобщающих трудов в области теории геральдики, и то, что ныне называют её законами, выведено на основании гербового материала и трудов гербоведов XVIII в. Некий не зафиксированный письменно набор употреблявшихся в практике положений, приёмов, правил, конечно, существовал. Но утверждать, что формальная геральдика нового времени, реконструировав эту систему, точно передаёт её, – нельзя… Кроме того, необходимо заметить, что на практике составление и употребление герба отнюдь не следовало строгим правилам трактатов особенно поздних», – сказано по этому поводу в учебном пособии, подготовленном в Московском университете для студентов исторических факультетов9.

Так что пытаться понять происхождение российской государственной и областной символики в XVI в, используя понятия формальной геральдики, оформленные почти двести лет спустя, и заявлять, что изображения на печати Ивана Грозного, не могут быть гербами, так как не соответствуют правилам геральдики XIX в., довольно опрометчиво.

Хотя сама идея государственной печати с гербами подвластных царю княжеств и царств возникла под влиянием западноевропейской дипломатики, в ходе борьбы за международное признание императорского статуса, но формировалась она в рамках русской сфрагистики. На данном этапе между историками споров нет. Поэтому и я не отметаю «бездоказательно» точку зрения Н. А. Соболевой, как утверждает мой уважаемый критик. Спор начинается далее, когда историки от вопроса происхождения Государственной печати Ивана Грозного переходят к вопросу о происхождении изображений на гербах княжеств и царств.

Тут существуют две основные точки зрения. Первая наиболее полно сформулирована Соболевой – изображения на гербах случайные, произвольно выбранные для каждой области, абстрактные символы, не имеющие никакой связи с обозначаемыми ими областями. Точка зрения, столь близкая моему критику и многим теоретикам от геральдики, но «бездоказательно» отвергаемая мной.

Вторая точка зрения развивалась Арциховским. Изображения на гербах непосредственно связаны с теми землями, которые они изображают, и их происхождение надо искать в истории, легендах, преданиях, сфрагистике и символике данных конкретных областей. Я придерживаюсь точки зрения Арциховского с одной важной поправкой – это и есть то новое, не замеченное моим критиком, что я вношу в этот спор.

Арциховский принял, вольно или невольно, правила игры, устанавливаемые гербоведами, и стал искать областные гербы и печати, лёгшие в основу изображений на Государевой печати.

Если бы дело было в XVIII в., когда работал товарищ герольдмейстера, итальянец граф Франциско Санти, занявшийся по поручению Петра I составлением гербов в 1722 г., эта точка зрения не вызывала бы споров10.

В основу своей работы Санти положил рисунки Титулярника, но придал им геральдическую форму: стабилизировал положение фигур в щите, по существовавшим в Европе геральдическим правилам, использовал определённые цвета и металлы, приведя их в строгое соответствие11.

Предварительно он рассылал запросы по губернским и провинциальным правлением, чтобы получить сведения – существовали ли гербы раньше, какие особенности рельефа, климата, флоры и фауны характерны для данной местности, какие есть предания и легенды, какие происходили исторические события и т. д.12

Но это XVIII в., эпоха Петра.

Мой серьёзный критик возмущается, что я пренебрежительно называю создателей Большой Государственной печати «московскими дьяками». А кто, кроме дьяков, в Москве в 70-е годы XVII в. мог её создать? Естественно, заказчиком и руководителем проекта, как бы сейчас сказали, был царь Иван Грозный. Мог быть и куратор из приближённых бояр или дворян, но основную черновую работу проделали московские дьяки. Можно даже предположить, что, скорее всего, это были посольские дьяки. Так как Большая Государственная печать прикладывалась, прежде всего, к дипломатическим актам, потому и хранилась в Посольском приказе. А главное – именно посольские дьяки, имея дело с иностранными послами и дипломатической перепиской, располагали определёнными знаниями о геральдических традициях, хотя трудно предполагать, что они были столь же обширны, как у моего уважаемого критика.

Могли ли дьяки, составляя проекты земельных гербов, использовать первые попавшиеся, абстрактные символы, прилагая их к первым попавшимся областям? Маловероятно. Гербы должны быть узнаваемы, то есть иметь (пусть косвенную) связь с объектом. Это характерно и для русской сфрагистики предшествующего периода. Анкеты, как это делал Санти, дьяки Посольского приказа вряд ли рассылали. Скорее всего, действовали по принципу: а что на Москве-матушке о той землице слышно? Чем она славна? Исходя из этого, и подбирали изображения для областных гербов.

Не удивительно, что в Вятской и Владимирской канцеляриях даже в XVIII в. не знали о существовании у них гербов13. Гербы создавались не про их честь. Они созданы для Государевой печати, прикладывавшейся к международным актам, а не для внутреннего употребления.

Ответ на поставленный московскими дьяками вопрос: «Что на Москве-матушке о той землице слышно? Чем она славна?» – я и постарался дать в своей статье. И вслед за Арциховским, пришёл к выводу, что стрела в Вятском гербе связана со стрелами, носимыми во время Волковского крестного хода.

Что касается возражения моего уважаемого критика, что в гербе изображена не стрела, а лук со стрелой, то, если бы он был внимательнее, он бы заметил, что тогда на печати Ивана Грозного было бы два герба со стрелой – вятский и сибирский14. Чтобы не было повтора, и потребовалось один из гербов изменить, наложив стрелу на лук.

Тот же неисторический подход виден и в другом возражении моего уважаемого критика. Я имею в виду его утверждение, что почитание стрел не характерно для культа святого Георгия. Но что делать, если на Вятке почитание стрел входило в культ святого Георгия. Я привёл два примера этого, напомню их.

Это сказание о возникновении Волковского крестного хода в «Повести о стране Вятской»15 и свидетельство журнала Вятской консистории от 25 июня 1772 г., в котором приведена выписка из допроса священников Волковской церкви Козьмы Крохова и Никиты Хрулёва о стрелах, носимых в крестном ходе и хранящихся в церкви святого Георгия села Волкова16.

Ну, что делать – на Вятке всю жизнь свои порядки. Именно причины этой особенности культа святого Георгия на Вятке я и пытался выяснить в своей статье.

Что касается Перуна, влияния его культа на изображение стрелы на вятском гербе, то я готов подписаться под всем, что пишет мой уважаемый критик, при одном условии, если бы проблема происхождения вятского герба была геральдической проблемой. Но проблема эта историческая, а не геральдическая. Это наглядно видно на примере почитания стрел в культе святого Георгия на Вятке.

Приведу ещё один простой пример. Моя фамилия – Марков, происходит она от некого Марка Калинина, сына Калинки Исупова, уроженца Исупова погоста.

Православное имя Марк происходит от римского личного имени Марк, которое, в свою очередь, представляет один из вариантов имени италийского бога войны и плодородия Марса. Имя же Марса восходит к названию одного из атрибутов индоевропейского бога войны, плодородия и грозы – молоту (палице, кию-дубинке).

Спрашивается, моя фамилия происходит от крестьянина Марка Калинина или от италийского названия молота – атрибута бога войны? Мой уважаемый критик снова спутал две проблемы – проблему происхождения вятского герба и проблему происхождения стрел в культе святого Георгия на Вятке.

В своей статье я ссылаюсь на книгу Б. А. Успенского, в которой приведён ряд примеров исполнения в разных местностях одних и тех же культовых функций разными святыми – Георгием, Николаем, Ильёй, архангелом Михаилом и т. д.17 Поэтому вопрос о происхождении и особенностях культа святого в какой-нибудь местности должен всякий раз решаться индивидуально, исходя из местных особенностей исторического развития данного края.

Почему я и оговорил в своей статье, что вопрос о самом культе стрел в культе святого Георгия на Вятке требует отдельного исследования. Я отметил только основные моменты, имеющие отношение к выбору московскими дьяками стрел святого Георгия в качестве символа Вятской земли на Государевой печати. Прежде всего – защита святым Георгием города Хлынова от иноплемённых войск своими стрелами. Сюжет неизвестный нигде, кроме Вятки.

В основу этого предания легли события черемисских войн, дошедшие до нас в местном предании, в пересказе Иосифа Диттеля: «После нескольких неудач Вотяки и Черемисы несколько раз пытались истребить пришельцев Новгородских, так однажды соединёнными силами напали они на Хлынов, Никульчино и Кокшаров, но, несмотря на свою много численность и выгоду туземных жителей, были побеждены – удивлённые победители, не понимая своей победы, отнесли её к чуду. Говоря, что небольшая толпа их показалась Вотякам в виде бесчисленного воинства, которое смешалось и не узнав неприятеля, гнало и било свой же отряд разбежавшийся и приставший против воли на сторону неприятеля; с тех пор Вотяки получили прозвание слепородов»18. По-видимому, в память этого «чуда» на Вятке и был установлен крестный ход со стрелами из села Волкова к Хлынову и вокруг него.

На Москве об этом чуде могли узнать в 1555 г., когда вятчане привозили в Москву образ святого Николая Великорецкого. В Москве вряд ли не поинтересовались, какие ещё чудеса творятся на Вятке. А чудо святого Георгия, рассеявшего многочисленное воинство врагов – «чуди: отяков и черемис», было в эти годы весьма актуально. Шли «черемисские войны» – или как их именовали в советские годы – «восстание марийцев против усиления феодального гнёта» (1553–1557).

Я не утверждаю, что именно так это было. В исторической науке мы редко можем сказать, что было именно так, а не иначе. Я всего лишь утверждаю, что, исходя из реальных обстоятельств, сложившихся в России на рубеже 60–70-х годов XVI в., это наиболее вероятный ход событий.

Сомневаюсь, что «создатели Государственной печати», брали первые попавшиеся под руку символы и применяли их к первым подвернувшимся землям. А, может, они жребий из мешков тянули? Кто что вытянет? Ну, не верю, как сказал бы Станиславский. Нельзя от русских людей XVI в. требовать образа мыслей гербоведов XXI в. Что касается религиозного мировоззрения и прочего, то они же не икону писали, а вполне мирскую вещь – Государеву печать.

Нет, если мой уважаемый критик докажет, что Иван Грозный, подобно Петру I, выписал из Европы сведущего геральдиста или что посольские дьяки произвели массовую закупку геральдической литературы и устроили курсы по геральдическому самообразованию, или что в России уже в XVI в. существовало тайное общество российских геральдистов, то я снимаю свои возражения.

Примечания

1 Дрогов Е. М. Геральдическая историография: проблемы изучения // Герценка: Вятские записки : [науч.-попул. альм.]. Киров, 2010. Вып. 17. С. 108–112.
2 Марков А. А «Печать Вятская» на «Большой государственной печати» Ивана Грозного и культ св. Георгия на Вятке // Герценка: Вятские записки. Киров, 2009. Вып. 15. С. 63–70.
3 Дрогов Е. М. Указ. соч. С. 110.
4 Дубровина Л. А. «История о Казанском Царстве» (Казанский летописец) : cписки и классификация текстов. Киев, 1989. С. 3
5 Казанская история / под ред. В. П. Ад-риановой-Перетц. М. ; Л., 1954. С. 44.
6 Там же С. 47–48.
7 Там же. С. 91–92.
8 Памятники дипломатических сношений Московского государства с Шведским государством Т. 1 : 1556–1586 // Сборник имп. Русского исторического общества. СПб., 1910. Т. 129. С. 213. См. также: Соболева Н. А. Русские печати. М., 1991. С. 215.
9 Введение в специальные исторические дисциплины : учеб. пособие для вузов по спец. «История» : сб. ст. М., 1990. С. 54.
10 Соболева Н. А. Российская городская и областная геральдика XVIII–XIX вв. М., 1981. С. 39.
11 Там же. С. 43.
12 Там же. С. 47–48.
13 Там же. С. 49.
14 Соболева Н. А. Российская городская и областная геральдика… С. 194,  202.
15 Повесть о стране Вятской // Тр. ВУАК. 1905. Вып. 3. С. 39–41.
16 Шабалин В. И. О церковных стрелах в с. Волкове – по документам консистории // Тр. ВУАК. 1907. Вып. 3. С. 73 (Отд. 3).
17 Успенский Б. А. Филологические разыскания в области славянских древностей: (реликты язычества в восточнослав. культе Николая Мирликийского). М., 1982.
18 Диттель И. Очерк истории Вятки // ВГВ. 1845. № 42. С. 276.