Версия для слабовидящихПосле боевого крещения
В альманахе публикуется впервые глава «После боевого крещения» о первых днях войны из рукописи «От Кирова до Берлина с фотоаппаратом и автоматом. 1941–1945 гг. : записки журналиста» Д. Ф. Онохина (1915–2003). Рукопись была подарена автором Кировской областной научной библиотеке им. А. И. Герцена и хранится в фонде Д отдела краеведческой литературы. Глава эта по какой-то причине не вошла в книгу Д. Ф. Онохина «От Вятки до Эльбы» (Горький, 1975).
Д. Ф. Онохин
Закончив неравный бой за Чудово, в расположение штаба дивизии, который всё время находился на колёсах, подъехал генерал – представитель 48-й армии. Его встретил комдив – полковник Гогунов. Между ними тут же, около генеральской машины, начался бурный разговор. Мы, штабисты, стояли неподалёку от них, у другой обочины дороги, и невольно слышали, как прямо и строго, честно, по-мужски генерал делал строгие замечания нашему комдиву за плохую слаженность подразделений во время первых боёв. Но в то же время мы знали, что враг подавлял нас вооружением и численностью. На себе мы чувствовали, что через Чудово ломится фашистская лавина войск, лавина техники, по боевой мощи в десятки раз превосходящая силу нашего соединения. 18, 19, 20 и 21 августа немцы бросали на нашу дивизию по 150–200 самолётов. Насыщенность в самолётах у врага была такова, что он имел возможность гоняться (и гонялся) за каждым нашим бойцом, за каждой нашей автомашиной, за каждой подводой. Противопоставить же вражеской авиации мы могли всего лишь несколько 37-миллиметровых орудий – зенитный дивизион неполного состава!
В условиях беспрерывной бомбёжки и давления превосходящих наземных сил, связь с полками беспрерывно нарушалась, управление подразделениями временно прекращалось. Были моменты, когда в соединении наступала неясность. И стоило только воинам растеряться и в общей напряжённости поддаться панике – всё могло ещё более усложниться, превратиться в катастрофу. Но наши офицеры, сержанты и рядовые не потеряли голову: они были верны своему долгу, принимали на себя удар за ударом, на ходу перестраивались, восстанавливали боевые порядки и ещё яростнее бились с противником. А хищник всеми силами старался разделаться с дивизией, пытался не дать ей твёрдо встать на ноги.
На результатах первых боёв сказалось и то, что при формировании соединения бойцы и командиры не прошли напряжённую учёбу, приближенную к суровым боевым условиям. Для этого нужен был ещё хотя бы один месяц времени. Но в те дни враг безудержно рвался в глубь нашей страны, к её жизненным центрам. Для остановки захватчиков фронту срочно требовались свежие силы, требовался крепкий оборонительный щит, и все понимали, что выделить месяц на учёбу в то время было невозможно.
Врагу всё же не удалось перемешать свежую дивизию с землёй, как это он пытался сделать при помощи авиации. Он не сумел (а как он старался!) смять и уничтожить её танками после бомбёжки. Фашисты не смогли лишить её боеспособности при помощи миномётов и автоматов. Надо отметить, что всего этого в первые дни у нас не было. Но фашисты не сумели использовать боевую технику настолько умело, чтобы добиться решающего успеха. Мы в те трудные дни понимали, что те 15 километров, которые были захвачены врагом за четыре дня боёв с нами, для такой силищи означали немного.
Но наше положение было сложным.
Когда генерал уехал, комдив один остался на дороге, потом он посмотрел в нашу сторону, и, заметив меня с раскрытым фотоаппаратом на груди, подозвал к себе.
– Вот что, товарищ фотокорреспондент (он всегда так меня называл). Тут недалеко, – он указал рукой в сторону передовой, – наша батарея бьётся с врагом. Надо бы сфотографировать героев…
Это было первое задание, полученное мною от комдива на фронте.
Севернее Чудова, по опушке леса, проходила наша наскоро организованная оборона. Я шёл вдоль неё, разыскивая артиллеристов, которых комдив приказал сфотографировать. Вражеские самолёты беспрерывно рыскали над лесом и вели пальбу из пулемётов.
Батарея стояла на прямой наводке и держала под прицельным огнём сплетение чудовских дорог. Стволы орудий раскалились чуть ли не докрасна, краска на них дымила. Огневики, улучив момент, подносили из лужи воду и плескали её на раскалённые стволы.
– Не во время пришёл! – крикнул мне командир батареи Кокарев. И верно. Ревели моторы рвущихся на нас танков. Ухали разрывы авиабомб и снарядов. И тут же с каким-то пронзающим звоном били орудия. Словом, ад кромешный. Всё-таки каким-то чудом мне удалось сфотографировать кое-кого из наводчиков и заряжающих. Все они работали на огневой чётко и слаженно, а главное – быстро, без страха, без единой заминки.
В нейтральной зоне горели два фашистских танка. Вот бы сфотографировать! Я навёл на них объектив и понял, что снимок не получится – далеко. Это можно было сделать только с помощью и при наличии длиннофокусного телеобъектива. А у меня всего лишь «полтинник» (так называли фотографы основной объектив ФЭДа с фокусным расстоянием 50 миллиметров). Куда там, в двадцать раз меньше, чем требовалось.
Однако желание получить выразительный снимок не давало покоя, и я, решив подползти к горевшим чудовищам, сказал об этом Кокареву.
– Да ты что, – хмуро проговорил он. – Застрелят!
В этот момент прибежал связист из управления дивизии и сообщил, что немцы обошли батарею с флангов. Создалась трудная ситуация. Кокарев приказал командирам расчётов оставить по два человека у орудия, а остальным занять круговую оборону.
Пушки быстро затянули в лес. Кокарев, нахмурив брови, посмотрел на каждого из бойцов и твердо произнес:
– Будем пробиваться к своим. Но деревня, расположенная на пути нашего отхода, уже занята немцами…
– Можно пробиться, товарищ командир! – крикнул прибывший связист.
В глубину леса уходила зимняя дорога, теперь заросшая высокой травой. По ней он и прибежал к нам на помощь. Во время боя ему не раз пришлось восстанавливать телефонную связь, он хорошо знал местность. Связист предупредил: на пути будет железнодорожный мост через речку. Немцы его охраняют. Надо с пушками пулей проскочить этот мост, а мы будем прикрывать батарейцев огнём из карабинов и гранатами.
Немцы заметили появление конных упряжек с орудиями. Но наступившие сумерки, видимо, помешали им разобраться, кто движется в их сторону – может свои. Осветительная ракета взвилась после того, когда артиллеристы уже проскочили поляну и скрылись в перелеске. Орудия выкатились на грунтовый тракт по направлению к деревне, занятой немцами. Пришлось вступить в открытый бой.
Дали несколько залпов из орудий, и по команде Кокарева пытались создать видимость большой силы, все бросились к деревне с грозным криком, ведя огонь на бегу из пулемётов и винтовок. Удар, видимо, был неожиданным. Фашисты растерялись, завели мотоциклы и, не включая фар, погнали из деревни кто – куда. Несколько автомашин они бросили у домов невредимыми.
Утром батарея остановилась у деревни Курников Остров. Мне надо было найти штаб или установить связь с редакцией. Но ничего я не нашёл и, вернувшись на батарею, её не застал. Снялись артиллеристы. Только один боец крепко спал под кустами. Он не мог понять, как тут остался и всё ещё протирал глаза, хлопал ими в недоумении и испуге.
На пути к деревне Гряды к нам вышел из леса пожилой мужчина.
– Куда бредёте, ребятки, там же ведь немцы! – заговорил он.
– Не видел ли, дед, наших военных с четырьмя пушками?
– Они подались к Тигоде, на переправу. Километров пять отсюда будет, – и показал направление.
Минут через двадцать мы догнали автомашину с пробитым скатом. Она тащила за собой пустой прицеп. Из кузова соскочили два солдата. Они пошли тоже с нами вслед за ползущей кое-как машиной.
Очутившись на лесной полянке, наша машина-калека была обстреляна из автоматов. Мы бросились в лес. Но из кабины выпрыгнул младший лейтенант с ручным пулемётом. Он залёг и открыл ответный огонь. Завязалась перестрелка. Но вскоре у него кончились патроны. Он под обстрелом бросился к нам, не покинув пулемёта, а в правой руке держал пистолет (водителя машины убило).
– Быстро сосчитайте патроны! – приказал офицер.
У всех вместе набралось 66 винтовочных патронов и сколько-то в пистолете у младшего лейтенанта.
Фашисты нас не видели, и, видимо, решив, что «русские удрали», стали осторожно выходить на поляну. Потом осмелились, подошли к машине. Мы же только и ждали этого. Когда залезли в кузов и начали шарить, офицер скомандовал – огонь, и пятью прицельными выстрелами уложили троих наповал, а по оставшимся дали второй залп. В машине загорелся бензобак и пламя заполыхало в клубах густого чёрного дыма. Ещё несколько раз мы выстрелили вдогонку оставшимся в живых, и они скрылись в лесу.
На душе как-то стало легче. У нас оставалось на всех ещё десятка три патронов. Решили зря не стрелять и на автоматные очереди не отвечать.
По доносившимся звукам орудийных выстрелов мы поняли, что линия фронта находится впереди нас в районе реки Тигоды.
Осторожно шли лесными болотами, на ходу хватали зелёную клюкву, прислушивались к разрывам снарядов, чтобы определить где всё-таки наши, а где немцы.
Мы пошли на восток, благополучно миновали железную дорогу Чудово-Кириши, вышли к реке Волхов, где немцев ещё не было. На противоположном берегу виднелась пристань, и около неё толпилось много людей. Мы посигналили и за нами пришла лодка.
На правом берегу Волхова немало больших лодок, нагруженных разным домашним скарбом. Люди покидали свои дома и отправлялись вниз по течению.
От командира с ромбом в петлице узнаем, что наша 311-я ведёт бои на подступах к Новым Киришам по левому берегу Волхова.
Фото Д. Онохина. Подпись на обороте: «311-я сд. Лети до дома, фронтовая весточка… Снято в стрелковом батальоне в период позиционной войны под Новыми Киришами в июле 1942 г. (Ленингр. обл.)»
Районный центр Кириши был километрах в двенадцати от места, где мы переправились через Волхов. Он делился рекой на две части: по правому берегу были Кириши, по левому – Новые Кириши.
Придя в Кириши, мы пошли на паром, чтобы переправиться с правого берега на левый в свою часть. По дороге туда заглянули в столовую – мы были голодны, но нам сказали, что накормить могут, только нет хлеба.
– Деньги за обед не берём, – сказала буфетчица. – Всё, что у нас есть, раздаём бесплатно. Столовую закрываем и уходим в тыл. Но хлеб можно достать в пекарне. Не успели сесть за стол, как налетела фашистская авиация. Все выбежали на улицу и бросились в канаву.
Паром оказался повреждённым и на тот берег уже не пойдёт. Пришлось заночевать в Киришах. Зашли в один дом, другой, третий. Все они были открыты, но людей в них не было. Ночевать мы тут не стали: как это без хозяев. Наконец, в нижнем этаже одного дома встретили, пожалуй, единственного жителя. Старик уже собрал какие-то пожитки и хотел уходить из родных мест.
Рано утром мы все вместе покинули дом: старик отправился вглубь страны, на восток, а мы пошли к реке искать лодку. На берегу у переправы лежало человек двадцать убитых военных (результат вчерашнего фашистского налёта).
Солнце только начинало всходить, но паром уже действовал. Мы переехали Волхов с правого берега на левый – в Новые Кириши.
Фото Д. Онохина. Подпись на обороте: «На привале. Концерт для легкораненых в медсанбате 311-й стрелковой дивизии.
Лето 1942 г.»
В тот день я разыскал свой штаб, потом нашёл и батарею старшего лейтенанта Кокарева! На привале её настигли фашистские танки. Но часовой вовремя и без шума поднял батарейцев, и они быстро снялись. Только тот, спавший боец, не видел всего этого, да про него, видать, и забыли. Бывает такое в боевой суете.
По поручению редакции я опять вскоре оказался в этой батарее у деревни Жар. Она вела огонь недалеко от переправы. Все суетились в поте лица: прильнули к прицелу наводчики, забыв обо всем, орудовали заряжающие, бегали подносчики снарядов, выкрикивали распоряжения командиры расчетов. В этот день неподалеку от огневой хоронили начальника штаба 855-го артполка майора Б. Н. Числова и начальника связи этой же части старшего лейтенанта М. Я. Колодкина, погибших в бою за переправу у деревни Мелехово.
Борис Николаевич – воспитанник артиллерийской академии, удалой командир, светлая голова, был душой и организатором артиллерийского боя. Михаил Яковлевич – сугубо гражданский, уважаемый человек: в начале советской власти ликвидировал неграмотность, в годы коллективизации воевал с кулачеством и строил колхозы, учил детей. Регулярную службу в Красной Армии проходил в 1924–1926 гг. и закончил её командиром взвода связи. В 1939 г. отличился в боях с японскими самураями под Халхин-голом и был награждён орденом Красной Звезды. Это была высокая награда Родины. В артиллерийском полку Михаил Яковлевич являлся чуть ли не единственным орденоносцем в то время. Все старались по нему равняться – он во всех отношениях был образцом советского гражданина, коммуниста, воина.
Фото Д. Онохина. Подпись на обороте: «Вятский богатырь Герой Советского Союза зам. политрука разведчик А. Калинин. Снимок сделан в феврале 1942 г., 311-я сд.»
Ночью фашисты понавешали ракет над переправой через Тигоду, и до самого утра гремела артиллерийская дуэль. Горели в полях неубранные хлеба полыхали огромные штабеля дров и строительных материалов, выложенных на берегу, горели дома и другие постройки.
На окраине деревни Жар я встретил двух земляков – Фёдора Кривокорытова и Колю Ворожцова. Один был водителем, другой – боец комендантского взвода. Не успели присесть, как к нам подошёл человек в незастёгнутой шинели, с чемоданчиком в руке. Видать, большой командир, если у него в петлицах по четыре «шпалы». Мы быстро встали и поприветствовали полкового комиссара. Он тоже поздоровался и спросил, кивнув на «эмку», которая стояла поблизости, замаскированная ветками:
– Чей это автомобиль?
Водитель ответил:
– Начальника штаба дивизии полковника Старунина.
– А вы кто?
Мы представились.
– А я буду комиссаром дивизии. Полковой комиссар Васев, Степан Кондратьевич.
Так мы, пожалуй, первыми и познакомились с нашим уважаемым комиссаром (машина Феди Кривокорытова была потом предназначена Васеву).
– Ну что ж, а теперь давайте пообедаем вместе, – сказал полковой комиссар совсем по-простому, подсев к нам, раскрыв чемоданчик, достал кусок колбасы, банку консервов и фронтовую фляжку.
– Товарищ Воронцов, есть у тебя стаканчик? – спросил он.
Коля стушевался, покраснел, но ответил: «Нет».
Васев улыбнулся и спросил шофёра:
– А у вас, может, завалялся как-нибудь в машине?
У Феди было всё. Такой он человек был аккуратный и заботливый, хозяйственный можно сказать. Даже фонарь «летучую мышь» возил, даже алмаз. Но вот приложиться к стаканчику посчитал неудобным и как-то незаметно смылся в кусты.
Васев хватился его и попросил Колю разыскать.
– Благодарствую, товарищ полковой комиссар. Но я за рулём…
Своей скромностью Федя был для всех нас образцом.
Комиссар многое рассказал нам, как эвакуировался он из-под Риги Балтийским морем на судне, которое противник в пути разбил, и оно стало быстро погружаться ко дну. А капитан отдал распоряжение спасаться на воде, кто как сможет. Со многими товарищами пришлось сразу проститься навсегда. Но сам Степан Кондратьевич сбросил с себя всю одежду, сапоги и в таком виде остался на плову. Потом увидел около себя автомобильную покрышку и зацепился за неё. Силы покидали его. Но он не сдавался, хотя надежд на спасение было мало.
– А спустя двое суток вдруг подул сильный ветер в сторону родного берега. Я достиг желанного причала… Когда выбрался, долго лежал на берегу обессиленный, прозябший, голодный и, глядя в сторону моря, думал: «Где же мои товарищи?» Ночью подошёл какой-то военный и, осветив меня фонариком, спросил: «Как вы здесь оказались, товарищ полковник?» Рассказал всё, что произошло. Он доставил меня в свою часть. Там одели и разрешили связаться с управлением Ленфронта. Оттуда иду к вам назначением…
Моих земляков Ворожцова и Кривокорытова полковой комиссар оставил при себе: Федю – шофёром, а Колю – связным.
В селе Жар я думал проявить плёнки и сделать первые отпечатки. Очень хотелось развернуть свою походную лабораторию и испытать её в деле, в полевых условиях. Но планы эти нарушились: наши части не смогли задержать противника по реке Тигода, и дивизия вынуждена была снова отходить.
Обстановка усложнялась. Хотя бы потому, что я действовал не как фотограф, а как боец. Перед уходом из села Жар начальник политотдела Воистинов включил меня в разведгруппу, которая должна была уточнить силы противника, идущего на Новые Кириши по одной из лесных дорог.
…Немецкие танки остановились на большой лесной поляне. Высокие стройные деревья отбрасывали на поляну длинные вечерние тени. Постояв минут десять, три танка из восьми начали палить из пулемётов по лесу. Но вскоре трескучие очереди прервались. Видимо, хотели попугать только.
Мы лежали замаскированные под деревьями, на возвышенном месте и ничем не выдавали себя – стрелять из винтовок по броне было бессмысленно. Нас интересовало, что немцы будут делать дальше.
Почувствовав безопасность, фашисты поставили свои машины веером для круговой обороны.
Вскоре один танкист вылез из машины и остановился перед ней. К нему подошли ещё несколько фашистов. А один, открыв свой люк, высунулся по пояс, но вниз не спускался.
– Место для ночлега обнюхивают, – сказал негромко политрук Плюснин. – Давайте-ка угостим их на сон грядущий.
У каждого из нас перед собой лежала наготове винтовка. Мы взвели курки и неторопясь прицелились.
– Раз, два, три, – скомандовал политрук. – Пли! Почти одновременно раздалось четыре наших выстрела. Фашист, который был на машине, осел внутрь башни. А остальные распластались на землю, орали и корчились. После повторного залпа один вояка всё же сумел уползти за гусеницу танка. Значит, можно бить немчуру и без иных противотанковых средств.
Ворвавшись на окраину села Жар, гитлеровцы подожгли колхозный ток, в сарае находились наши тяжелораненые, подготовленные к эвакуации. Редким удалось каким-то чудом спастись.
