Главная > Выпуск №14 > Иван Глейниг - вятский просветитель из немцев

Иван Глейниг - вятский просветитель из немцев

М. А. Любавин

С преобразованием в 1811 г. Вятского главного народного училища в гимназию директором её автоматически стал Тимофей Титович Рапинов, до этого на протяжении многих лет возглавлявший училище. Рапинову в это время было 55 лет. Родом «из духовного звания», он с 31 декабря 1807 г. имел чин коллежского асессора, что давало право на дворянство. В службу же Рапинов был зачислен 22 сентября 1786 г. учителем. В этот день в Вятке в соответствии с утверждённым 5 августа 1786 г. Уставом народным училищам в Российской империи было открыто Главное народное училище. С 15 мая 1801 г. он уже как директор Главного народного училища становится и «директором над училищами Вятской губернии».

Основные заботы и хлопоты по подготовке к открытию гимназии в Вятке легли на плечи Т. Т. Рапинова, однако для управления ею он был «не слишком достаточен». Вятчане, немало пожертвовавшие на устроение нового учебного заведения, стали настаивать на его замене. Их претензии с пониманием были встречены губернатором Ф. И. фон Брадке – главным инициатором открытия Вятской гимназии. В 1812 г. Т. Т. Рапинов вышел в отставку, и директором гимназии стал Иван Вильгельмович Глейниг (Глейнинг)1.

Наиболее полные сведения об И. В. Глейниге удалось разыскать в плохо сохранившихся анонимных «<Материалах для> исторической записки о Вятской губернской гимназии от основания её до настоящего времени (с 1811 до 1884 года)»2, которые подтверждаются его послужными списками. В «Материалах…» Глейниг называется первым директором Вятской гимназии, и биография его выглядит так. Родом «из прусских дворян»3, в марте 1776 г. Глейниг поступает вахмистром во вновь учреждённый род лёгкой кавалерии – гусары. По основному цвету формы полк вполне официально, правда, несколько на французский манер, именовался «жёлтым гусарским». Вообще следует заметить, что первые формирования гусар в России относятся ещё к XVII в., и в последующие годы гусарские полки то учреждались, то расформировывались. Комплектовались они, в основном, из иностранцев (мадьяров, сербов, македонцев, валахов), и в то время служба в них особенно престижной не считалась. Через три с половиной года, в сентябре 1778-го, Глейниг переводится в гвардию «фульером»; так в «Материалах…» именуется звание фурьера (квартирмейстера).

Гвардейские полки в XVIII в., помимо своего основного предназначения, выполняли роль военно-учебных заведений. Количество числившихся в них дворянских недорослей порой превышало полный штат полка. Некоторые из них действительно служили, но большинство числилось «в отпусках» до завершения образования. Для тех же, кто не имел возможности учиться дома, при полках учреждались специальные кадетские роты. Но Глейниг, ещё числясь в гусарах, получил достаточное образование и, переведясь в Преображенский полк, увольняется «для окончания наук».

Происходя из прусских дворян, он выбирает не молодой и ещё не слишком обустроенный, единственный в России Московский университет, а направляется в ближний Кёнигсберг, где основанный в 1544 г. университет, хотя и не претендовал на роль лидера немецкого Просвещения, но в начале ХVIII в. дал образование Иоганну Христофору Готшеду, а в конце – профессорскую кафедру Иммануилу Канту. Кстати, во время Семилетней войны Кёнигсбергский университет благополучно функционировал под управлением русской администрации; при этом количество русских студентов в нём резко возросло. Не прекратился приток студентов из России в Кёнигсберг и после заключения мира с Пруссией. Чуть раньше Глейнига в Кёнигсберге начали учиться братья Милорадовичи; одним из них был будущий сподвижник А. В. Суворова, герой 1812 г., граф Михаил Андреевич Милорадович. Ко времени появления в университете Глейнига Кант уже был автором «Всеобщей естественной истории и теории неба», а в годы пребывания Глейнига в Кёнигсберге выпустил «Критику чистого разума» и «Пролегомены…». Таким образом, в немецком Просвещении начиналась эпоха Канта, вся жизнь которого прошла в Кёнигсберге. На прусском престоле в Берлине в это время ещё был Фридрих Великий, благоволивший Канту, а его сын, будущий король Фридрих Вильгельм II, ещё не выражал Канту своё высочайшее недовольство с предупреждением о неизбежности «неприятных распоряжений», после чего Кант резко сократил и объём, и диапазон своих лекций. Таковы были порядки Пруссии конца ХVIII в. Что же до порядков российских, то и король Фридрих, и его наследник, и философ Кант были почётными членами Петербургской Академии наук; причём обе высочайшие особы получили эти звания значительно раньше кёнигсбергского профессора, удостоившегося его лишь в 1794 г.

Курс наук, который проходил Глейниг в Кёнигсбергском университете, был весьма обширен. «Материалы…» перечисляют их: математика, история всемирная и естественная, география, мифология, архитектура гражданская и военная «с правилами тактики», черчение и рисование, языки российский, немецкий, французский, латынь, итальянский, голландский и молдавский, а кроме того, медицина и упражнения в фехтовании и верховой езде. Однако, скорее всего, молдавский язык Глейниг изучил позднее, участвуя в русско-турецкой войне 1787–1791 гг. Возможно, что и некоторые другие дисциплины, такие, например, как «архитектура … военная „с правилами тактики”», он постигал вне стен университета. Но, как бы то ни было, этот перечень наук превращает дюжинного гвардейского офицера в широко образованного человека, обладающего культурным багажом, несравнимым с уровнем российского дворянства того времени. Сведений о личных взаимоотношениях Канта и Глейнига, как и об отношении Глейнига к кантианству, не сохранилось. Но дальнейшая жизнь Глейнига показывает, что сформулированный Кантом «девиз Просвещения»: «Имей мужество пользоваться собственным умом!» он усвоил прочно. Это, конечно, не могло не осложнить его жизнь; особенно ввиду того, что проходила она в России. Но пока что, в 1784 г., Глейниг возвращается в Преображенский полк, где начинает уже действительную службу каптенармусом, а затем подпрапорщиком. Прослужив положенные 3 года, в сентябре 1787 г. он производится в поручики Екатеринославского гренадёрского полка. Трёхлетняя служба в Преображенском полку после университета позволяет с достаточным основанием предположить, что в 1776–1779 гг. Глейниг, будучи дворянским недорослем, обучался дома, и 1776 г. является датой его записи в полк. Таким образом, возникает возможность ориентировочно вычислить дату рождения Глейнига. Запись в полк производилась для дворянских детей в 12 лет, а в 20 лет продолжавшие своё образование дворяне должны были определяться в действительную службу. В соответствии с «полковничьей инструкцией» 1766 г. минимальный срок выслуги дворян в унтер-офицерском звании был 3 года, после чего дворянин производился в офицеры. Так что с достаточной долей вероятности можно предположить, что Иван Вильгельмович Глейниг родился в 1764 г., 12-ти лет был записан в полк, 20-ти лет по окончании университетского курса начал действительную службу и 23-х лет был произведён в офицеры.

Эти данные подтверждаются офицерскими послужными списками Глейнига. В сводном послужном списке офицеров, причисленных ко 2-му адмиралтейскому батальону, помеченному октябрём 1793 г., возраст капитана Ивана Вилимовича (именно так) сына Глейнига «из прусских дворян» показан 28 лет4. Таким образом, и по этому документу датой рождения следует считать 1764 г., т. е. Глейниг происходил из немецкой семьи, где в соответствии с национальной традицией во главу угла ставился Закон и его исполнение. Что же до анонимных «Материалов для исторической записки о Вятской губернской гимназии…», то их достоверность подтверждается документами высокой степени надёжности.

В составе Екатеринославского гренадёрского полка поручик Глейниг в июне 1788 г. переправляется через Буг, совершает поход к Очакову, участвует в знаменитой его осаде и 6 декабря – в штурме. В 1789 г. он в Молдавии и Бессарабии. Участвует в сражении при Каушанах, где кавалерийский отряд под командованием Платова атаковал турецкие окопы и взял укреплённый лагерь, и занятии Бендер. В 1790 г. Глейниг в сентябре-октябре «в походе до Килии при занятии ретраншемента, осаде и взятии оного города». В мае 1791 г. Глейниг снова в походе, принимает участие в переправе через Дунай «на супротивную сторону» и в боях с турками на его правом берегу5. По подписании Ясского мира в декабре 1791 г. Глейниг как добросовестный и грамотный офицер командируется «с выбранною командою на укомплектование лейб-гвардии полков…» и за успехи производится капитаном 11 апреля 1793 г.6 В этом же году Глейниг переводится во флотские батальоны, которые можно считать прообразом современной морской пехоты. Здесь внешне всё благополучно. Аттестуется он безупречно: «Поведения весьма хорошего, в должности исправен», «повышения достоин». Глейниг успешно выполняет отдельные поручения по ведомству адмиралтейской коллегии, требующие самостоятельности и сноровки, но затем переводится командиром роты. Перевод со штабной работы в строй без существенного повышения в должности не был повышением. Захотел этого перевода сам Глейниг или причиной послужила его излишняя «самостоятельность» и неумение «ловить ветер» – можно лишь догадываться, но впоследствии в его жизни не раз случались такие зигзаги.

В 1797 г. «за чахоточною болезнью» Глейниг просит береговой должности7 и 30 марта переименовывается в комиссары IХ класса, определяется в провиантский магазин, затем уже в чине коллежского асессора (VIII класс) в 1799 г. определяется в капитул Российского кавалерского ордена св. Анны в Петербурге. Однако и здесь Глейниг не задерживается, и с 6 июня 1800 г. он директор Киевского главного народного училища8. Здесь Глейниг прослужил около десяти не самых приятных лет своей жизни. Гимназии в Киеве тогда ещё не было, и Глейниг по своей должности директора Главного народного училища в соответствии с принятыми в 1803–1804 гг. законоположениями оказался во главе светского образования в Киевской губернии. При этом он через ректора Виленского университета, видного астронома Я. Снядецкого был подчинён попечителю Виленского учебного округа. Эту должность в первые годы царствования Александра I занимал князь Адам-Ежи (Адам Адамович) Чарторижский из круга «молодых друзей» императора.

Сравнительно скромную должность попечителя Виленского учебного округа Чарторижский в это время совмещал с фактическим, а с 1804 г. и номинальным управлением министерством иностранных дел. Убеждённый адепт восстановления польской независимости, он, естественно, был и сторонником полонизации образования в своём учебном округе, вплоть до ведения образования на польском языке. Основанием для этого, помимо всего прочего, служили как значительная доля поляков в населении губернии, так и преобладающая доля их вкладов в содержание училища. С другой стороны, в это время среди учащихся преобладали русские. Какое-то время Глейниг успешно справлялся с ситуацией и в сентябре 1807 г. был произведён в следующий чин надворного советника. Однако страсти обострились, когда реально встал вопрос об открытии гимназии в Киеве. В итоге Киев опередили Чернигов, Житомир и Полтава, открывшие свои гимназии раньше Киева. Усилиями «визитатора» (ревизора) училищ Киевской, Волынской и Подольской губерний графа Ф. Ф. Чацкого 1 января 1809 г. состоялось назначение директором вновь учреждённой гимназии надворного советника Якова Семёновича Мышковского из беспоместных дворян, который был дипломатичнее негибкого Глейнига. Это свойство Мышковского было весьма важно, т. к. речь шла не только об интригах высокого начальства, но и сосуществовании двух национальных общин города.

С открытием 5 ноября 1809 г. Киевской гимназии ученики прежнего Главного народного училища были перераспределены между гимназией, уездным и приходским училищами, а Иван Васильевич Глейниг 2 января 1809 г. «по болезни» был уволен от должности директора Главного народного училища. Вплоть до отъезда из Киева Глейниг является смотрителем уездного училища с окладом 300 руб., что было ниже оклада в гимназическом училище (400-550 руб.), плюс добавочно 200 руб. Видимо, между Глейнигом и Мышковским время от времени возникали значительные трения. Так, в августе 1809 г. Мышковский, произведя ревизию училища, докладывал: «Состояние училищного архива при нынешнем осмотре не свидетельствовано, поелику оный находится под ключами г. Глейнига»9.

Естественно, в этих условиях, получив приглашение занять место директора вновь открываемой в Вятке гимназии, Глейниг оставил Киев. 27 января 1812 г. он был переведён со «Всемилостивейшим пожалованием 500 рублей за проезд» в Вятскую губернию директором училищ, т. е. директором только что открытой гимназии, которому подчинялись остальные светские училища губернии.

Ситуация в Вятской губернии существенно отличалась от Киевской. Населена она была, в основном, казёнными, удельными и заводскими крестьянами. Помещичьих крестьян в губернии почти не было (чуть более 2%). Следовательно, не было и помещиков-дворян – потенциальных жертвователей на гимназии, где могли бы учиться их дети. Вообще дворян в губернии было немного, преобладал в этом сословии люд чиновный негромких фамилий и с весьма ограниченными средствами. Другим возможным поставщиком учащихся было не очень многочисленное и не слишком богатое купечество.

Хлопоты об открытии гимназии в Вятке начал в 1810 г. только что назначенный губернатором Фёдор Иванович фон Брадке, исходивший, прежде всего, из интересов жителей губернии, которые в его понимании сливались с интересами государства. В письме своему непосредственному начальнику – пермскому генерал-губернатору К. Ф. Модераху, который, как и сам фон Брадке, по мнению Ф. Ф. Вигеля, мемуариста весьма скептического, «был честен, добр, умён и сведущ в делах», вятский губернатор писал: «Небезызвестно Вашему Превосходительству недостаточное состояние чиновников в Вятской губернии, которые едва по нынешней дороговизне (имеется в виду резкое падение курса ассигнаций в связи с наполеоновскими войнами. – М. Л.) дневное пропитание из получаемого жалования иметь могут, тем менее детям своим дать нужное воспитание…» Заключая же своё ходатайство, вятский губернатор декларировал, что открытие гимназии позволит юношеству «быть полезным Государю и Отечеству и не отнять способ от родителей воспитать детей … достойными согражданами»10. Сходной, хотя с некоторым смещением акцентов, была мотивировка губернатора и когда он в конце августа 1810 г. через городничих и городских голов обращался к обывателям, без пожертвований которых гимназия открыться не могла. Будучи не только губернатором, но и отцом, озабоченным образованием собственных сыновей, фон Брадке делает здесь основной упор не на высокие материи, а на ту пользу, которую должно было принести открытие гимназии: «В течение двухлетнего правления моего … довольно я мог заметить, сколь состоящие чиновники в губернии и купечество по отдалённости оной отняты от всех способов в воспитании детей своих, тем более, что первые весьма недостаточны…» Далее, кратко изложив ход дел у генерал-губернатора и в Министерстве просвещения, фон Брадке писал: «Я по сему предмету обращаюсь с моею к вам, милостивый государь мой! ... спросить всех чиновников, обитающих во вверенном вам городе, объявить оным, что я никакого другого предмету не имею как доставить способ родителям обогатить детей своих науками, яко капиталом наследственным, которого никакой случай, никакое несчастие от них отнять не может»11.

Добровольный сбор денег на гимназию проходил далеко не просто даже под нажимом губернатора. Основным жертвователем предполагалось, естественно, купечество. Но, отягощённые множеством вполне законных повинностей, негоцианты губернского города на соответствующее «начертание» губернатора от 27 августа 1810 г. уже 2 сентября отозвались чётко и недвусмысленно: «при нынешних невыгодных торговых делах, по немалому платежу податей и на градские общественные расходы и прочие по городу повинности денег, а паче по стеснению постоями в собственных домах их квартированием разных присутственных мест и чинов … обнадёживать и вызываться на какие-либо суммы соответственные сему немаловажному заведению не могут»12. Архаические постои были бедствием жизни российских городов XVIII – начала XIX вв. и находились в вопиющем противоречии с идеями Просвещения, о чём вятское купечество не преминуло тонко намекнуть своему губернатору, хотя он отнюдь не злоупотреблял этой формой поборов с мало-мальски состоятельного населения.

Более обнадёживающе звучал ответ орловского городского головы Изергина, но денег из Орлова пока не поступало: «…как здешние Первой гильдии купцы по коммерции своей находятся ныне в городе Архангельске, от коих только большею частью и пожертвование на сей случай должно быть, и которое если сделано ими будет в значущей сумме, может примером служить во всём обществе к большему поощрению желаний на сделание от прочих граждан таковых пожертвований, а потому и приведение в исполнение предполагаю я оставить до возвращения прописанных купцов в Орлов»13.

Несколько иначе проходил сбор среди подчинённых губернатору чиновников. Получив письмо о сборе пожертвований, городничие приняли его «к неуклонному исполнению». Так, малмыжский городничий 15 сентября присылает в Вятку 400 руб., собранных городским обществом. Причем 200 руб. собрано всем обществом, а 200 – пожертвование одного купца. В ответ из Вятки в Малмыж ушло благодарственное письмо губернатора. Царёвосанчурский градоначальник присылает всего 50 руб. Но и он немедленно по получении денег был удостоен благодарственного письма губернатора. Изрядное упорство проявил нолинский городничий. Получив письмо губернатора 1 сентября 1810 г., он собрал своих чиновников 2 сентября, не явившихся – 3-го, затем 4-го, затем 5 сентября. Результатом его усилий стали 65 руб., из коих 10 руб. пожертвовал сам городничий, 10 – уездный судья, 45 – прочий чиновный люд, причём некоторые просто расписались, что ничем помочь не могут14. Впрочем, из Нолинска вскоре пришло ещё 100 руб. от градского головы.

Не менее драматично шла подписка в Глазове, совсем недавно преобразованном из села в уездный город. 4 сентября оттуда поступили 110 руб. К деньгам был приложен перечень ассигнаций с их нумерацией и сам подписной лист; большинство чиновников подписались на 5 руб. Последним в списке значится городничий Пётр Чайковский, сын которого – будущий отец великого композитора – только что окончил двуклассное училище в Вятке. Живший на казённое жалованье и обременённый большой семьёй, старый служака, сменивший хирургический скальпель на приказное перо, подписался на 4 руб. и стыдливо поставил свою фамилию последней в списке, вероятно, чтобы этой суммы не увидели хотя бы подчинённые15.

Но, как бы то ни было, к 31 октября 1810 г. по губернии было собрано уже 3000 руб. А к концу года сумма пожертвований приблизилась к 14000 руб. «Ведомость, кто сколько пожертвовал на заведение в губернском городе Вятке гимназии денег» открывалась именем гражданского губернатора фон Брадке (100 руб.), но самым крупным жертвователем оказался «города Уржума 3 гильдии купец и казанский гость Василий Семёнов Матвеев», который подал «всепокорнейшее прошение» о пожертвовании 5000 руб., за что был удостоен золотой медали на шею с надписью «За полезное».

Однако такие жертвователи были исключением. Тем более, что в дальнейшем вопрос поддержания существования гимназии и расширения сети училищ в губернии потерял для вятчан привкус необычности и новизны, хотя существование учебных заведений только на казённые средства обрекало их на более чем жалкое существование и совершенно закрывало возможность расширения. Основная тяжесть этих проблем легла в дальнейшем на Глейнига. И, находя всегда поддержку у губернатора, он с ними справлялся вполне успешно. Хотя на каждое своё новое обращение он первоначально получал ответ, что «доброхотных приношений в пользу гимназии … в здешнем городе никем не изъявлено», положение гимназии год от года улучшалось, а число училищ в губернии росло и росло.

В составленной в 1813 г. «Перечневой табели Вятской губернии губернских и уездных городов» всего в губернии с более чем миллионным населением числилось чиновников 319, в том числе 96 – «без должностей», купцов – 843, мещан – 7046 человек (разумеется, только мужского пола)16. Эти цифры впоследствии фигурировали в официальной переписке без изменений в течение нескольких лет. Вероятно, и в «Перечневую табель» они попали из более раннего источника – материалов ревизии 1811 г.

Состав первых учеников Вятской гимназии был весьма пёстрым: от сыновей статского генерала господина губернатора фон Брадке до крестьянских детей. Здесь, правда, надо иметь в виду, что в крестьянском сословии часто подолгу оставались удачливые торговцы и промышленники, а порой и чиновники низшего ранга. Вообще же низкий социальный статус учеников был характерен для вновь заводимых русских гимназий. Так, А. Д. Галахов, учившийся с 1816 г. в Рязанской гимназии, вспоминал, что с ним, дворянином, в одном классе учились сыновья солдата, двух дворовых, почтальона и мещанина, кроме них, правда, сыновья двух дворян и одного мелкого чиновника. Губернские же «тузы» предпочитали для своих сыновей частные пансионы или домашнее образование. Такое положение сохранялось, по словам Галахова, в Рязани до тех пор, пока во главе губернской гимназии не оказался отставной полковник, который «принялся за дело с любовью и охотой» и при этом по своему состоянию, чину, образованию и петербургским связям стоял наряду с губернской знатью»17.

В Вятке же губернатор сразу отдал своих сыновей в новооткрытую гимназию, а роль рязанского полковника И. М. Татаринова, при Бородине заменившего убитого командира полка, а в Рязани круто поднявшего авторитет гимназического образования, ещё в 1811 г. пришлась впору бывшему капитану адмиралтейских батальонов.

Приглашение И. В. Глейнига в Вятку состоялось, безусловно, с ведома губернатора, который, скорее всего, ранее лично знал нового директора гимназии. И уж, во всяком случае, фон Брадке нашёл в Глейниге квалифицированного и добросовестного патрона просвещения Вятской губернии. Проблемы директора гимназии встречали понимание и помощь губернатора, и их сотрудничество шло на пользу как им обоим, так и делу просвещения огромной губернии.

В 1815 г. губернатор избирается почётным членом Казанского университета, и директору Глейнигу передаётся диплом, который он «с подобающей честью» в присутствии всех учителей должен вручить фон Брадке. Усердие фон Брадке в деле организации и поддержки Вятской гимназии петербургским главнокомандующим и исполняющим дела министра полиции С. К. Вязмитиновым «ставится на вид» другим губернаторам.

Сам же Глейниг по результатам ревизии ставится в пример другим директорам гимназий в Казанском учебном округе, от которых «отличается усердием и деятельностью» и получает награду в 500 руб. от министра просвещения. В этом отношении оба – и фон Брадке, и Глейниг – выглядят настоящими белыми воронами. В обычае России, да и Вятки в том числе, более была принята отдача ревизуемых под суд, на худой конец их отрешали от должности. Такова, например, была судьба и предшественника, и преемника фон Брадке на посту Вятского гражданского губернатора.

Первой заботой губернатора и директора гимназии было материальное обеспечение её существования. Министерство просвещения финансировало далеко не все потребности гимназии. Обязанностью местной власти, в частности, было предоставлять гимназии помещение. Приобретённый для гимназии при её открытии дом был пригоден для неё «на первый случай», и впоследствии предполагалось «постараться об устройстве более удобного помещения для гимназии»18. Глейниг сумел путём обмена с доплатой приобрести для гимназии новый дом, в который 21 ноября 1815 г. после молебна и торжественного шествия во главе с губернатором гимназия и перешла. Пожертвования, впрочем, были необходимы и для других нужд. Так, ассигнованных казённых 400 руб. никак не могло хватить для найма порядочного, как тогда говорили, учителя французского языка.

Вообще, за малою в них надобностью, с иностранными языками в Вятке было плохо. Когда после наполеоновского нашествия «двунадесяти языков» в городе оказались сотни пленных, то фон Брадке в своем отчёте о переписи пленных, единственный из всех губернаторов, пояснил, что, поскольку его чиновники французского языка не знают, отчёт составлен «через перевод самих пленных», и в нём возможны ошибки и неточности. Это было в 1813 г., но уже в конце 1811 г. губернатор объявил сбор пожертвований, чтобы учителю французского языка, помимо казённых четырёхсот, доплачивать ещё шестьсот рублей. Однако здесь пришлось столкнуться с дружным сопротивлением уездных властей. Они единодушно объявили губернатору, что жертвователей «не нашлось» и «не оказалось». Тогда фон Брадке, собрав губернских чиновников и купцов, первым подписался на 45 руб. ежегодно, собравшиеся дрогнули, и подписка пошла. О том, в какой атмосфере она проходила, свидетельствует подписной лист. Надворный советник Михайла Трусов, в своё время пожертвовавший 100 руб. на «заведение в губернском городе Вятке гимназии», на этот раз в подписном листе против своей фамилии поставил 30 руб., и, видимо, после жарких разговоров и кипения страстей приписал рядом «ещё двадцать рублей» и поставил восклицательный знак19. Другие, видимо, чуть менее темпераментные гости губернатора, делали пожертвования и прибавки к ним, не ставя восклицательных знаков в подписном листе, но тоже под влиянием управляемой губернатором стихии. Кстати, в уже упоминавшейся Рязанской гимназии вопрос обучения французскому языку был решён иначе: для желающих (и имеющих возможность платить) были организованы уроки в одном из частных пансионов. Что же касается Глейнига, то он в бытность свою директором Вятской гимназии успешно использовал и развивал опыт фон Брадке.

Юбилейная «История Вятской гимназии за сто лет её существования» даёт такую характеристику Глейнигу: «В противоположность Рапинову он был человек весьма образованный для своего времени и вполне подходил к занимаемому им месту. Гимназия при нём процветала»20. То, что это были не общие слова, подтверждают перечни пособий, прежде всего, книг, выписанных для гимназии в директорство Рапинова и Глейнига. Если Рапинов ограничивает её потребности русскими авторами XVIII в. (он заказывает сочинения Ломоносова, Княжнина, Хераскова, Державина, Долгорукова и Шишкова), то диапазон Глейнига значительно шире и даже шире «Реестра книгам, одобренным Главным правлением училищ для употребления в учебных заведениях», выходить за рамки которого он в далёкой от столицы Вятке не стеснялся. Помимо сочинений Хераскова и Озерова, выписываются «Физики» Страхова и Двигубского, математические сочинения Галилея, лекции по высшей математике Н. И. Фуса, читанные в 1-м кадетском корпусе, ботаника Амбодика, «Истории…» Татищева и Щербатова; покупаются «О преступлениях и наказаниях» Беккария, «Критическая философия» Канта на латинском языке, «Теория нравственных чувствований» на французском языке, «Илиада» в переводе Кострова, нравоучительные сказки Мармонтеля в переводе Карамзина, сочинения Оссиака и даже «Чтения в беседе любителей российской словесности» за 1812 г. и множество других книг на русском, латинском, немецком и французском языках. Особо следует отметить «Статистики» – шотландскую, прусскую, французскую, австрийскую и датскую, «Атлас Российской империи от Главного правления училищ», «Топографическое описание Калужского наместничества», глобусы «земной и небесный».

Книги покупались в одном экземпляре и, очевидно, предназначались для учителей, круг которых Глейниг старался пополнять, прежде всего, выпускниками российских университетов; но вполне возможно, что книги, попадая в гимназическую библиотеку, были доступны и ученикам, если они ими интересовались. А специально для учеников гимназии по 10-15, а иногда и по 40 экземпляров закупались: учебники логики и эстетики, ботаники, физики и математики, географии и других предметов гимназического курса. Ещё больше объём закупок учебных пособий для народных училищ в уездах. Тут счёт идёт на сотни: 300 букварей российских, 200 грамматик, 150 экземпляров «книги о должностях гражданина», хотя по букве закона на содержание приходских училищ казённых средств не полагалось. Особо следует сказать о приобретении лабораторного оборудования и наглядных пособий, прежде всего, конечно, для гимназии: телескоп, гальванический прибор, вводивший младших современников Пушкина в мир столь таинственного тогда электричества, гидравлический насос, «воздушный» (вакуумный) насос, микроскоп, «жеронов фонтан», дававший наглядное представление о четвёртом законе Ньютона и незаменимый в те времена «волшебный фонарь». Сам Глейниг не ограничивался голой педагогикой, так, в 1816 г. вместе с гимназическим учителем Некрасовым совершил с научными целями путешествие по рудным месторождениям губернии, в те времена производившей значительное количество чугуна и стали.

Но главной проблемой Глейнига как директора губернской гимназии были подведомственные ему народные училища. Здесь даже усилия губернатора, также весьма озабоченного этой проблемой, быстрого эффекта принести не могли. Сохранилась подробная ведомость уездных городов губернии за 1815 г. со сведениями о ходе работы по развитию системы народного образования21. По вертикали она разделена надвое: в левой части описывается фактическое состояние учебных заведений в городе, в правой – перспективы его развития. Суть дела состояла в том, что открытие или расширение существующего училища зависело не столько от попечителя учебного округа и министра просвещения, которые, как правило, препятствий не чинили, а от способности местных властей изыскать с помощью горожан возможность предоставить новому училищу помещение, что было обязанностью города. Только после этого можно было просить министерство просвещения открыть новое учебное заведение. Поэтому наделённый немалой властью губернатор, не говоря уже о директоре гимназии, вынужден был просить у городского общества о содействии и помощи в этом деле.

Подписанный губернатором фон Брадке, этот документ, как и другие бумаги, лично им составленные, столь красноречив, что не привести его представляется совершенно невозможным. Итак,

Список о тех городах, в коих состоят училища, и о тех, кои приготовляются таковые завести с показанием действия сего

В городах

Слободском. Во время проезда изъявил я тамошнему обществу за пожертвование ими для народного училища дому моё удовольствие, и как при личном осмотре заметил, что дом сей включает в себя некоторые недостатки и ветхости, то чрез предписание моё, данное от 29 мая просил градского тамошнего голову убедить общество дополнить начатое ими благо денежным пожертвованием.

Градской голова обнадеживал меня, что он постарается склонить общество на сие пожертвование, но по возврате моём в Вятку 25-го июня получил я от него донесение, что купеческое и мещанское общество согласия на сделание пожертвования не   изъявило. С каковых его рапортов равно и с моих предписаний для лучшего рассмотрения имею честь приложить при сём копии.

Глазове. Учебного заведения никакого нет. Общество иметь оное желает, о чём тамошний градской голова и купец Бородин, который больше всего готов на пожертвования для сего заведения обнадёжил <жертвователей?> просить особо.

Сарапуле. Градское общество состоящего там малого народного училища пожертвовало вновь другой благонадёжной деревянной дом, купленной у мещанской жены Ермаковой; о каковом пожертвовании с рапорта градского головы прилагаю при сём копию.

О принятии пожертвованного дому <здание?> отнёсся к господину директору Вятской губернской гимназии. Я имел приятность быть в сём училище и должен сказать, что успех сего юношества меня прельщал.

Елабуге. Купеческому и мещанскому обществу внушал я для распространения имеющегося там училища о пожертвовании, на что голова отозвался мне, что посоветует с обществом, и какой успех последует, тогда не упустит донести.

Уржуме. Учебного заведения нет никакого. Жители иметь его желают, для заведения которого чиновники обещали составить подписку, а купеческое и мещанское общество приискать дом и тогда донести.

Яранске.Градской голова и члены городского магистрата объявили, что они до возвращения отлучившихся в разные места купцов пожертвования для нарождающегося там учебного заведения одни сделать не могут, коль же скоро возвратятся прочие купцы, что должно последовать около октября месяца, тогда распространении такого пожертвования.

Орлове. Учебного заведения нет никакого. Орловский городничий на предписание моё о приглашении жителей тамошних к заведению оного донёс мне, что градской тамошний голова объявил ему, что от них сделан будет особый приговор, который они не упустят представить ко мне; после донесения сего сделался в городе Орлове сильный пожар, и от оного выгорело немалое число купеческих домов, почему когда последует их предположение неизвестно22.

В последний, видимо, момент поступили новости из Яранска, которые были сочтены столь важными, что весь раздел об этом городе пришлось писать заново:

Яранске. Учебного заведения нет никакого. Помещик тамошнего уезда коллежский секретарь Залесский 3-го сего июля подав ко мне прошение, изъясняет, что чувствуя необходимость по тамошнему месту в сем учреждении, желает он сделать начало к заведению уездного училища на что побязывается внести тысячу рублей в три года. По прошению сему отнёсся я к господину директору губернской гимназии, чтоб он уведомил меня, может ли там быть открыто уездное училище; и какие потребны для оного заведения, между тем предпишу я яранскому городничему и исправнику составить на пожертвование подписку и к тем помещикам, которые находятся в Санктпетербурге, отнесусь.

Губернатор фон Брадке»23.

Много позднее протоиерей И. В. Куртиев в своих воспоминаниях писал о фон Брадке: «Словосочетание русское знал он мало; но за всем тем, если в канцелярии его рапорты, Государю от него следующие, излагали не его фразами – не согласными с нашею грамматикою, то он писал их сам и как сумел изложить своё донесение, так и посылал оное Государю Императору»24. Здесь «словосочетание русское знал мало», по всей видимости, следует понимать, что, родившись и проведя молодость в остзейских губерниях, немец по происхождению, фон Брадке иногда путал роды существительных и спряжения глаголов, что характерно для немцев в русском языке и русских – в немецком. Кроме того, фон Брадке иногда смело образовывал глаголы от существительных и существительные от глаголов, сооружая слова, не употребляемые в русском языке, но легкодоступные пониманию человеком, для которого этот язык был родным. Но русским языком, проведя сорок лет на службе, он без сомнения владел свободно, о чём свидетельствует тот факт, что в 1810 г. при усмирении крестьянского бунта он один, не имея за спиной воинской силы, вошёл в возбуждённую толпу и своею твёрдой и решительной речью прекратил беспорядки. Что же касается «стиля», то он действительно был своеобразен, был несколько тяжеловат и громоздок, как было принято в середине XVIII в., на которую пришлась его молодость, но при этом ясен, прям, прост и строго логичен, что делало его доступным читателю написанных им бумаг.

В данном случае и характер, и стиль «Списка…» позволяют без всяких сомнений считать его автором фон Брадке, но, безусловно, что, составляя её, он основывался на сведениях, полученных от Глейнига. Бумага эта является рабочим и в какой-то степени итоговым документом. Работа по открытию учебных заведений велась совместно директором Вятской гимназии и губернатором. Вот пример малой части того, что стояло за словами «Списка…»: в «Глазове учебного заведения никакого нет. Общество иметь оное желает…». 22 марта 1815 г. фон Брадке «относится» к Глейнигу: «Вследствие отношения Вашего, милостивый государь мой, от 21 марта за № 141 относительно вспомоществования моего в открытии в городе Глазове уездного училища и наклонении глазовско<го> градско <го> общества к пожертвованию для училища сего дому… предписал я глазовскому градскому голове, от которого какой получу отзыв, не упущу вас, милостивый государь мой, тогда уведомить. С истинным почтением и совершенною преданностью имею честь быть милостивого государя моего

Покорнейший слуга

фон Брадке»25.

Представляется, что затейливая, уже неупотребительная в то время концовка официального письма говорит не только о некоторой старомодности эпистолярного стиля вятского губернатора, но и о стиле его отношений с подчинёнными, во всяком случае, с теми, кто пользовался его доверием. А доверием губернатора Глейниг, безусловно, пользовался, как будет видно в дальнейшем, по заслугам, и церемонная вежливость фон Брадке была нормой его писем к директору гимназии. Так, отправив список в Казань, которая была центром учебного округа, губернатор вновь адресуется к Глейнигу:

«Милостивый государь мой, Иван Васильевич!

Какой имел я честь от 6 сего июля отправить к господину попечителю Казанского округа Михайлу Александровичу Салтыкову список по ревизии моей о тех городах, в коих состоят училища, как и о тех, кои приготовляются таковые завести с показанием действия сего; таковой же к сведению и к вам, милостивый государь мой, имею честь препроводить и с истинным почтением и совершенною преданностью называться милостивого Государя моего покорнейший слуга

Фёдор фон Брадке»26.

Губернатор и директор гимназии вместе тащили воз народного просвещения в губернии и, надо сказать, добились немалого. Менее чем через год губернатор был отозван в Петербург, где до самой своей смерти 13 марта 1819 г. состоял на службе сенатором и в этом «звании… некоторое время исполнял обязанности генерального контролёра»27.

Глейниг же оставался директором Вятской гимназии до конца 1819 г. Обстоятельства его увольнения кратко изложены в юбилейной «Истории Вятской гимназии…»: «Глейниг был человек самостоятельный и независимый в своих мнениях. На этой почве у него вскоре же произошли неприятные столкновения с училищным комитетом и даже с попечителем округа, вследствие чего он вынужден был наконец оставить учёную службу и в 1819 году … поступил советником в соляное отделение Вятской казённой палаты»28. Действительно, в «Списке служащих в Вятской губернии…» чиновников от 29 ноября 1819 г. среди советников казённой палаты значится «надворный советник Иван Вильгельмович Глейниг»29. Что же до Казанского учебного округа, то попечителем его с июля 1819 г. был М. Л. Магницкий, восходящая «звезда» российского просвещения, стремившийся ввести жизнь университета в русло благочестия и верноподданности, для чего, например, заменил преподавание римского права византийским и «с обличительной целью» предложил ввести «кафедру конституции».

Незадолго до увольнения Глейнига с поста директора гимназии была составлена «Ведомость о состоянии учебных заведений Вятской губернии на 1-е февраля 1819 г.»30, дающая, как представляется, полное описание состояния светского образования в губернии.

Состояние это было таким. В губернской Вятке функционировали:

Губернская гимназия, открытая 21 ноября 1811 г., с 43 учащимися, директором и восемью (включая законоучителя) учителями. Располагалась гимназия «в собственном доме с пристройкой» и имела на счету 3456 руб. 45 коп. Эта сумма сложилась из штатных поступлений от казначейства; 1827 руб. 75 коп. за треть года экономических (хозяйственных) сумм, поступлений от приказа общественного призрения, уступок от продажи книг и т. д.;

Вятское уездное училище, открытое 29 февраля 1812 г., имевшее 71 ученика, но размещавшееся «в весьма неудобной отводной квартире». Преподавание вели два учителя и законоучитель – тот же самый иерей, что вёл Закон Божий в гимназии. Смотрителем училища был учитель рисовального искусства в гимназии. Денежные суммы училища составляли 2829 руб. 3 1/2 коп., но, в отличие от гимназии, большинство составляли не штатные поступления, а экономические.

Кроме того, было в Вятке приходское училище с 80 учениками, имевшее особый флигель. Учитель обоих классов совмещал эту должность со службой письмоводителя директора гимназии и подведомственных ему училищ. Денежный фонд училища был равен 812 руб. 56 1/2 коп., причём штатных сумм не значилось вовсе, а пожертвования составляли большую (517 руб. 19 1/4 коп.) часть.

Таким образом, губернская Вятка имела полный комплект учебных заведений, предусмотренных Предварительными правилами народного просвещения 1803 г. и уставами университетов и учебных заведений, подведомственных им, 1804 г. Причём доля казённых сумм (от казначейства и приказа общественного призрения) в их содержании, как было положено, понижалась со снижением ранга (и увеличением числа учащихся) учебного заведения.

По уездам дела обстояли следующим образом. В Елабуге было уездное училище, открытое 25 июля 1809 г. Оно имело 19 учеников, двух (почётный и штатный) смотрителей и двух учителей, один из которых был законоучитель из местных иереев. Училище помещалось в пожертвованном каменном доме с деревянным флигелем. На 1 февраля 1819 г. училище имело 4065 руб. 31 1/4 коп., в основном, пожертвования и экономические суммы.

В Сарапуле было два училища, открытые в один день, 25 февраля 1817 г., вместо бывшего здесь ранее малого народного училища. Оба училища помещались в пожертвованном для них «училищном доме». Сарапульское уездное училище имело 32 ученика, штатного смотрителя, который, будучи протоиереем, преподавал и Закон Божий – и то, и другое «безвозмездно», и двух учителей. Уездное училище располагало 5436 руб. и 34 1/2 коп., из них штатных всего 425 руб. Приходское училище имело 35 учеников, преподавание там вёл диакон, и располагалось оно в одном «училищном» доме с уездным.

Два училища были и в Яранске. Деревянный дом со службами, в котором они располагались, был приобретён «на пожертвованную сумму посредством к тому пособия г-на земского исправника…» В уездном училище, открытом 12 декабря 1817 г., было 22 ученика, почётным его смотрителем был уже упоминавшийся жертвователь, коллежский секретарь Залесский, а кроме него – штатный смотритель и один учитель. В приходском училище, открытом 12 марта 1808 г., было 25 учеников и один учитель. За уездным училищем по «Ведомости…» показано 4271 руб. 34 1/2 коп., что расходится со сведениями, представленными уездом. Расхождение, вероятнее всего, возникло из-за разных методов учёта ещё не пожертвованных, но обещанных сумм.

В Слободском уезде показано только одно малое народное училище, т. е. реформа 1803–1804 гг. в уезд ещё не дошла, и училище существовало на основе Устава народных училищ 1786 г., по которому в уездных городах и полагалось малое народное училище. Слободское училище, открытое ещё 4 июня 1787 г., уже было разрешено «преобразовать в уездное с открытием приходского». Однако дело было за ремонтом дома училища, о котором писал ещё фон Брадке во время приезда в 1815 г.; с тех пор городские власти так и не продвинулись в этом деле. Пока же Слободское малое народное училище имело 52 ученика, штатного смотрителя, двух учителей, 413 руб. 67 коп. штатных сумм, 2929 руб. 84 1/2 коп. – экономических и 1000 руб., «пожертвованных градским обществом».

Аналогичным было положение в Нолинске. Нолинское малое народное училище было открыто 22 сентября 1790 г., в 1819 г. в нём было 44 ученика, но своего здания училище не имело. Оно было «расположено при церкви св. пророка Илии в одной пространной комнате». Один учитель на оба класса одновременно исполнял и должность смотрителя. Содержание «пространной комнаты», где проходили занятия, лежало, видимо, на церкви. Никаких экономических сумм училище не имело, и весь его годовой бюджет составлял 79 руб. 35 коп., из коих приказ общевойскового призрения отпускал на жалованье учителю 37 руб. 50 коп., а 41 руб. 85 коп. составляли пожертвования, часть которых должна была идти на бумагу, письменные принадлежности и свечи, если их не давала церковь, а часть в той или иной форме могла идти учителю.

Весь бюджет Нолинского училища несколько копеек не дотягивал до жалованья сторожей Главного народного училища в Вятке на рубеже XVIII и XIX вв., которым было положено «до 80 рублей». Ещё в 1815 г., когда городничий по требованию губернатора «представил» градскому обществу о расширении училищного дома. Однако общество, как доносил городничий, рассудило, что раньше учащихся, включая крестьян, было до 120, а ныне около 40, купцов же и мещан в городе всего 382 и «потому самому устраивать или жертвовать особой доли за нужное не находит» и «просили начальство от устроения или заведения для училища особого дому их избавить»31. Город хирел и беднел, и заставить обывателей раскошелиться власть не могла.

В несколько лучшем положении находилось малое народное училище в Котельниче, открытое, как и нолинское, 22 сентября 1790 г. Здесь при 21 ученике занятия проходили «в деревянном доме по найму общества», занятия в обоих классах вёл один учитель, но был особый смотритель духовного звания. Из сумм приказа общественного призрения училище получало 60 руб., пожертвовано было 283 руб. 50 коп.

И, наконец, в Глазове 19 июня 1817 г. было открыто приходское училище. В 1819 г. оно имело 16 учащихся, располагалось в собственном деревянном доме, пожертвованном градским обществом. Исправлял должность смотрителя по выбору общества купеческий градской голова Иван Бородин, «который немало способствовал открытию училища, а учителем был местный диакон. Училище располагало 302 руб. 70 коп. от градского общества и 205 руб. 6 1/4 коп. пожертвований.

В других уездах губернии училищ в 1819 г. не было.

Всего по губернии было учащихся в светских учебных заведениях общего профиля (специализированные учебные заведения – горные, ремесленные и т. п. входили в систему соответствующих ведомств) 460 человек, образованием которых занимались по исчислению «Ведомости…»32 чиновники (если, конечно, считать учителей чиновниками). В неё включены законоучители, почётные смотрители и другие категории служащих, для которых служба в школе не была основной; с другой стороны, следует иметь в виду, что школьный процесс обеспечивал ещё ряд низших служащих, которые к чиновникам не причислялись. Особо необходимо отметить принадлежность ряда учителей вятских училищ к фамилиям, впоследствии ставшим достоянием Вятки и всей России; в первую очередь, это состоявший на жаловании 37 руб. 50 коп. учитель первого и второго классов малого народного училища в Нолинске Василий Бехтерев. А в порядке курьёза (а может быть, не только курьёза) смотритель малого народного училища в Котельниче носил фамилию Хлопин, правда, не Лука, а Николай.

Вообще же, говоря о состоянии народного образования в Вятке в начале XIX в., следует иметь в виду, что помимо казённых учебных заведений, в губернии существовали, пусть в небольшом количестве, и частные. Причём не только в губернском городе, но и в уездах. Так, в 1814 г. учитель из Сарапульского малого народного училища Пётр Кошкарёв доносил директору гимназии Глейнигу, что содержатель домашнего училища Василий Шаланговский «учит не по полной программе, а во время частых отсутствий заменяет его 12-летний сын»33. Причём доходы Шаланговского были значительно выше, чем жалование Кошкарёва. Кошкарёв с полученного жалования внес 5% сбор в пользу министерства просвещения в сумме 1 руб. 21 коп., т. е. само жалованье было 24 руб. 20 коп., а Шаланговский внес 5 руб. 44 3/4 коп.,34 т. е. с официально объявленной суммы 109 руб., что говорит о значительном числе учащихся; хотя, конечно, ни в коем случае не следует исчислять его прямо пропорционально суммам взноса.

Аналогичные сведения дают и рапорты о взимании 5% сбора из других городов. Так, рапорт смотрителя Вятского уездного училища титулярного советника Иллиуса от 26 сентября 1814 г. содержит упоминание о приложенной к нему ведомости содержателей училищ по губернскому городу, которая, к сожалению, отсутствует в архивном деле; но сам рапорт упоминает о содержательнице «крестьянской девке Василисе Трофимовой», которая померла, но за майскую треть года успела внести 3 руб. 75 коп. сбора в пользу министерства просвещения, т. е. с исходной суммы в 75 руб., или 225 руб. в год с партикулярных учителей её заведения. Поступали отчисления и из других уездов. Наличие подобных документов позволяет уверенно говорить об определённой сети частных учебных заведений в губернии, где обучались десятки, а, может быть, и более сотни учащихся.

Обращает на себя внимание и специфика финансирования учебных заведений. Гимназия и уездные училища, хотя и остро нуждались в пожертвованиях и других формах денежного вспомоществования, получали от государства определённые суммы, которые гарантировали их существование и, в первую очередь, жалованье учителей. Какие-то деньги получали и малые народные училища, открытые и функционировавшие в соответствии с Екатерининским уставом 1786 г. Что же касается приходских училищ, заведённых по новым правилам и уставам, принятым в царствование Александра I, то они государственных денег получать не имели права. И фон Брадке, и Глейниг как официальные лица могли лишь просить общество о пожертвовании денег на училища и устраивать им небольшие льготы, размещая их в «училищных домах» и помогая учебными пособиями. Скорее всего, поэтому в некоторых городах не торопились преобразовывать малые народные училища в уездные с выделением из них приходских, как этого требовали новые законы. Тем не менее, в отдалённой и не слишком хлебородной губернии, где богатых людей было не так уж много, благодаря усилиям директора гимназии и губернатора в 1819 г. в губернском городе и одиннадцати её уездах действовало четыре приходских училища и три малых народных, т. е. семь учебных заведений, куда принимались ученики всех сословий (первоначально крепостных в Вятке принимали и в гимназию, однако вскоре эта практика прекратилась, видимо, как несообразная с установленным порядком в империи).

Что же касается цифры 460 учащихся в казённых училищах губернии, то представляется небесполезным сравнить эту цифру с данными о количестве учащихся в учебных заведениях Вятской епархии. Просвещение официально было неотъемлемой частью деятельности церкви. Фасад заложенного вскоре в Петербурге здания Синода украшала рядом с аллегорией «Богословие» и «Благочестие» фигура «Духовное просвещение». В Вятке же народное просвещение связано с именем переведённого в 1733 г. в Вятскую епархию Андреем (в монашестве Лаврентием) Горкой, который по приезде в Вятку в 1734 г. основал славяно-латинскую школу для детей как духовного, так и светского звания. Это начинание «фундатора» Вятской семинарии встретило ожесточённое сопротивление «на обширном пространстве Вятской и Великопермской епархии … Полную драматизма, самую тяжёлую борьбу пришлось выдержать с современным обществом Вятскому архиерею, согласно с Духовным Регламентом решившемуся устроить в Вятке школу для детей…»35. «Ожесточённое сопротивление» вылилось, в конечном счёте, в разгром созданного Горкой училища, который определённо послужил одной из причин паралича, разбившего Горку в январе 1736 г., и последовавшей в следующем году его смерти.

Однако детище этого выдающегося просветителя пережило своего основателя и пустило глубокие корни на Вятской земле. В девятнадцатом веке образование для детей учеников Вятской семинарии, составленном после публичного испытания 13 и 14 июля 1819 года» 36 (т. е. почти одновременно с цитированной выше «Ведомостью о состоянии учебных заведений Вятской губернии…»), а также ведомостями об учениках Вятского уездного (духовного) училища37, Вятского приходского духовного училища38, и «о учениках, обучающихся в домах своих родителей или родственников по их желанию»39 за 1819 г., учащихся было:

в семинарии – 201;
в уездном училище – 193;
в приходском училище – 323;
обучалось на дому – 120, т. е. всего 837 человек.

Если откинуть 120 человек, обучавшихся на дому, т. к. об аналогичных учениках, получавших светское образование, сведений нет абсолютно никаких (можно лишь предполагать, что светских учеников такого рода было значительно больше, чем учеников из духовного сословия, т. к. последнее было всё же малочисленнее светских сословий), то получится 717 человек – цифра, вполне сопоставимая с 460 учениками светских учебных заведений, особенно если к ним прибавить ориентировочную сотню обучавшихся в частных светских школах.

Таким образом, можно сказать, что Фёдор Иванович фон Брадке и Иван Вильгельмович Глейниг – два немца на русской службе – успешно продолжали дело народного просвещения в Вятской губернии, начатое задолго до них уроженцем принадлежавшей Польше Галичины Андреем (Лаврентием) Горкой.


Примечания

1 В подлинных документах того времени встречается двоякое написание этой фамилии: Глейниг и Глейнинг. В этой статье в дальнейшем будет использоваться встречающееся более часто написание «Глейниг».
2 ГАКО. Ф. 211. Оп.1. Д. 2.
3 РГА ВМФ. Ф. 406. Оп. 7. Д. 41. Л. 450 об. – 451.
4 Там же.
5 Там же.
6 ГАКО. Ф. 211. Оп. 1. Д. 2. Л. 97.
7 РГА ВМФ. Ф. 212. Оп. II. Д. 616. Л. 215.
8 Сборник материалов для истории просвещения в России, извлечённых из архива министерства народного просвещения. Т. 1. СПб., 1893. Стлб. 439.
9 Столетие Киевской первой гимназии (1809–1811–1911 гг.). Киев, 1911. Т. II, ч. 1. С. 44.
10 ГАКО. Ф. 582. Оп. 46. Д. 10. Л. 1.
11 Там же. Л. 4.
12 Там же. Д. 9. Л. 1.
13 Там же. Ф. 582. Оп. 46. Д. 9. Л. 3.
14 Там же. Д. 10. Л. 18.
15 Там же. ГАКО. Л. 30, 31.
16 Там же. Ф. 582. Оп. 45. Д.10. Л. 531–532.
17 Галахов А. Д. Записки человека. М., 1999. С. 57.
18 Васильев М. Т. История Вятской гимназии за сто лет её существования. Вятка, 1911. С. 6.
19 ГАКО. Ф. 582. Оп. 46. Д. 9. Л. 262.
20 Васильев М. Т. Указ. соч. С. 6.
21 ГАКО. Ф. 211. Оп. 1. Д. 3.
22 Там же. Д. 31. Л. 27–28.
23 Там же. Ф. 211. Оп.1. Д. 31. Л. 27.
24 Шиляева Р. С. Вятский губернатор Ф. И. фон Брадке : из воспоминаний протоиерея И. В. Куртиева о вятских губернаторах // Шведы и русский Север : историко-культурные связи : (к 210-летию А. Л. Витберга) : материалы междунар. науч. симпозиума. Киров, 1997. С. 216.
25 ГАКО. Ф. 211. Оп. 1. Д. 31. Л. 11
26 Там же. Л. 26
27 Шиляева Р. С. Указ. соч. С. 212.
28 Васильев М. Т.Указ. соч. С.11.
29 ГАКО. Ф. 582. Оп.45. Д. 192. Л. 194.
30 Там же. Д. 182. Л. 136–138.
31 Там же. Ф.211. Оп.1. Д. 31. Л. 14.
32 Там же. Д. 28. Л. 1.
33 Там же. Л. 2.
34 Там же. Л. 11.
35 Вятская епархия : историко-геогр. и стат. описание. Вятка, 1912. С.122.
36 ГАКО. Ф. 215. Оп. 1. Д. 9. Л. 9–15.
37 Там же. Л. 60–71.
38 Там же. Л. 72-92.
39 Там же. Л. 94–99.