В ШКМ

В 1930 г. мы с Андреем поступили учиться в Семёновскую ШКМ, в пятый класс. Мне было 14 лет. Был я в то время невысокого роста, очень худощавый (непонятно, в чём душа держалась). Жил я у родственников в деревне, на расстоянии около километра от школы. Одет и обут был по-деревенски. Летом и осенью – или босиком, или в лаптях, зимой – в валенках. Одежда вся домотканая, а зимой – кожушок (полушубок). В школе в то время был групповой метод занятий. Давалось задание на группу, и отчитывался за группу один человек. За весь пятый класс мы в школе находились очень мало. Целыми днями работали в коммуне. Готовили корм скоту, сортировали семена и делали многое другое.

Посылали нас по деревням агитировать вступать в колхозы. Сидели длинными вечерами на собраниях как представители агитколлектива. Пришлось участвовать в раскулачивании. В каникулярное время учеников – членов колхозов и коммун распускали по своим хозяйствам, а те, кто ещё не были в колхозе, работали в коммуне на территории села Семёновского. Были мы без присмотра, толку на работе от нас было мало. В один из дней мы избили ученика нашего класса, сына директора школы: во время купания он наложил грязи в нашу одежду. За этот и другие поступки меня, Андрея и ещё нескольких учеников из шестого класса перед Октябрьскими праздниками исключили из школы. Надо было решать, как быть дальше. Возвращаться домой с известием об исключении было нельзя. Я решил поехать в посёлок Шарью и попытаться поступить в ФЗУ (фабрично-заводское училище). Шарья – это станция по Северной железной дороге, в ней есть депо. В настоящее время это город, районный центр Костромской области. Расположена она от Семёновского на расстоянии 90 км, по другую сторону от Поназырева. Денег на проезд не было. Пришёл я на разъезд Семёновский. Там стояла автодрезина, которая должна идти в сторону Шарьи. Мне разрешили ехать при условии, что я буду грузить и разгружать мешки с мукой. В мешке было не менее 70–80 кг. Пришлось таскать. Не обошлось и без происшествия: я уронил на рельсы мешок, т.к. спешил перейти путь перед идущим поездом. Всё закончилось благополучно: один из грузчиков помог оттащить мешок в сторону.

По приезде в Шарью я узнал, что в здании ФЗУ работает комиссия по набору учеников на подготовительное отделение в педагогический техникум. Принимали с образованием 4 класса. Меня, а позже и Андрея, приняли на это подготовительное отделение.

После Октябрьских праздников я поехал учиться в техникум. Провожала меня на станцию мать. Каково было её удивление, когда я поехал в другую сторону. Тогда мне пришлось сказать ей, что буду учиться в другом учебном заведении.

Учёба в техникуме в Шарье

Нам обещали сразу же предоставить общежитие, но это не получилось, и я первое время ночевал на вокзале. Вещи оставил у Андрея (ему сняли угол у знакомых), после занятий оставался в техникуме (при ФЗУ), вечером проводил время в клубе, а на ночь шёл на вокзал. Подобрал себе место для сна внутри неиспользуемого станционного буфета, залезал туда, задвигал створку и спал, подложив под голову холщёвую сумку с книгами и тетрадями. В одну из ночей меня разбудил дежурный ОГПУ и пригласил к себе в комнату. Узнав по удостоверению, что я учусь в техникуме, удивился, какой из меня получится учитель, и вышел из комнаты, заперев её. После недолгого колебания я расположился на кушетке и проспал всю ночь. Наутро он меня отпустил с предупреждением, чтобы я более на вокзал спать не появлялся.

После долгих поисков меня пустили жить в деревне, километрах в трёх от станции, в семье девушки, которая училась вместе со мной в техникуме. Месяца через два нас поместили в общежитие на территории райвоенкомата.

Не обошлось без недоразумений. Некоторые студенты приходили в общежитие поздно вечером, когда входные двери запирались, и перелезали через забор. Это, естественно, вызвало неудовольствие райвоенкома, и нас вскоре попросили из военкомата.

На первом курсе мы снова остались без общежития и без помещения для занятий. На подготовительном курсе мы после здания ФЗУ занимались в церкви, но нас попросили и из неё.

Мы стали заниматься во вторую смену в здании одной из школ. После занятий в этом же классе стелили себе постели и спали. Это нам надоело, и в одно утро мы не освободили класс. Получилось вроде забастовки. Резонанс был очень скорый. На второй день нам предоставили общежитие, освободив помещение швейной мастерской. За этот поступок несколько человек было исключено из техникума, а меня сняли с должности старосты класса.

Учёба в техникуме мне давалась легко. Здесь я понял вкус к математике, и в дальнейшем математика стала для меня любимым предметом. Заслуга в этом преподавателя Мосяева Николая Алексеевича. В честь его позднее я взял себе имя Николай. Группа у нас была очень разнородной. По возрасту – от 14 до 20 лет. Некоторые ребята были уже женаты, а девушки – невестами.

Если учёба давалась легко, то жить было тяжело. Во время учёбы в техникуме летом я работал у себя в семье, а с 1933 года – в колхозе. В редкие поездки в семью мне удавалось привозить кое-чего из продуктов. Так, во время размещения в военкомате, мы питались и занимались вместе с одной из студенток Верой Щёлоковой.

За время одной моей отлучки из дома на учёбу тихо, так же, как и жила всю жизнь, умерла бабушка Авдотья. Её похоронили без меня. Ушла из жизни та, которая меня больше всех любила, нянчила меня и на дорожку всегда совала чего-нибудь вкусное.

В 30-е гг. в стране проходила индустриализация, совершалась культурная революция, и начиналась массовая коллективизация. Надо отдать должное нашей партии, в такие тяжёлые годы, при плохих условиях размещения открывались школы, техникумы и институты.

Стипендию у нас платили не всем. Детям крестьян – не колхозников стипендию не платили. Мне пришлось и учиться, и работать. Существовала тогда карточная система. На карточку выдавали хлеб и немного сахару. Конечно, этого не хватало. Мы доставали карточки для питания в деповской столовой. На одну карточку умудрялись пообедать несколько человек.

Работали, в основном, на строительстве госбанка. Таскали кирпич, известь, убирали мусор, закончили перевозкой сейфов. Кроме того, я был назначен ответственным за художественное оформление здания школы и центра посёлка. Писали лозунги, плакаты. Сами же их развешивали и снимали.

В то время мне мать впервые пошила ситцевые рубахи. Были использованы снятые полотна материи от лозунгов и покрашены в тёмный цвет. Это было возможно, т.к. буквы лозунгов мы вырезали из бумаги и приклеивали клейстером. В то же время я впервые узнал, что такое сыр. Меня угостил кусочком сыра наш студент, взрослый парень, который был у нас бригадиром на строительстве.

По окончании мной первого курса техникум в Шарье был ликвидирован, и нас перевели на 2-й курс в местечко Ленинское Шабалинского района Кировской области. Многие ребята из Шарьи не поехали.

В Шабалинском педтехникуме

На 2-м и 3-м курсах техникума я учился также хорошо. Кроме математики, мне нравилась история ВКП (б), обществоведение, литература. Биологию терпеть не мог. Физику не очень понимал. Преподавание физики было, в основном, по учебнику, кабинет был оборудован слабо, особенно по электричеству и оптике.

Директором техникума был волевой мужчина по фамилии Реутов. Его мы знали мало. Более близко удалось познакомиться во время чистки в партии. Чистка проходила на открытом собрании, на ней мог присутствовать и выступать любой желающий. На собрании, на котором проходил чистку член партии директор Реутов, ему было предъявлено много претензий по поведению в быту. Вскоре Реутова у нас не стало. Директором был назначен Зуихин, шумный человек. Мне с ним приходилось много сталкиваться. Мы организовали группу и проводили электропроводку в помещении техникума – электрифицировали техникум. Электроэнергию для посёлка – рабочего центра давал небольшой движок. Кроме того, у нас была организована группа, на которую было возложено художественное оформление всех помещений и улиц в районном центре Ленинском. На этом мы немного подрабатывали. В конце 3-го курса на эти деньги мне удалось впервые пошить приличный костюм.

В начале 1934 г. я вступил в комсомол. До 1933 г. мои родители не были в колхозе, и это как-то отрицательно сказывалось на моём настроении, я в комсомол не вступал. Считал себя недостойным. Вскоре же после вступления в колхоз родителей я подал заявление и был принят в члены ВЛКСМ. Вместе с комсомолом 30-х гг. я помогал, как умел, совершить в нашей стране культурную революцию. Сначала учился сам, затем, продолжая учиться, учил других и вёл пропагандистскую работу.

Из преподавателей техникума мне больше всего запомнился преподаватель по труду. Это был уже немолодой мужчина, он очень любил своё дело и сумел привить нам навыки по деревообработке и переплётному делу. Его жена работала зав. библиотекой. Ей я обязан в получении навыков систематического чтения. За 2 года я познакомился с книгами многих классиков мировой и русской литературы.

А с директором Зуихиным у меня произошла неприятная история. На 3-м курсе перед выпускными экзаменами я чинил свою обувь и уколол иголкой правую руку. Получилось заражение, и у меня распухла рука до плеча. Мне пришлось левой рукой писать, а точнее царапать, сочинение и писать на доске во время экзаменов. Естественно, что я не мог нормально писать.

В это время заходит директор в общежитие и предлагает всем пойти на какую-то работу. Энтузиазма не было, и директор обратился ко мне. Я пожаловался на руку, но он это воспринял по-своему. Меня должны были после техникума направить в институт, но Зуихин настоял на отмене направления. Меня распределили учителем в село Черновское. Я туда не поехал. В РОНО нас определили с однокашником Мишей Коряковцевым в Петровскую НСШ (неполную среднюю школу). Его – директором и преподавателем географии, меня – зав. учебной частью и преподавателем физики и математики. С 1 сентября я стал учителем.

За время учёбы в техникуме летом я работал в своём колхозе. В техникум, как в Шарью, так и в Шабалино, я ездил почти всегда зайцем на товарных поездах. Последний раз так я ездил после окончания техникума и получения направления работать в школе. Мне не повезло. Кто-то разбил стекло в пассажирском вагоне, подцепленном к поезду. Поездной бригаде надо было найти «козла отпущения». Этим «козлом» стал я. На станции Поназырево кондуктор привёл меня к дежурному по станции. Был составлен протокол. Обошлось штрафом. Позднее был издан указ, и за проезд в товарных поездах стали привлекать к судебной ответственности.

В Петровской НСШ

Школа размещалась в двух деревнях – Петровское и Шабалиха Петровского с/с Шабалинского р-на Кировской области. Это юго-западная часть района и области. Поблизости протекает река Какша, приток р. Ветлуги. По реке Какше ранее сплавляли лес. Местность вокруг лесистая. Лес сосновый производственного назначения. В отведённой делянке 3–5 лет вначале собирают живицу (сосновая смола), из которой гонят скипидар и вырабатывают канифоль. Затем лес вырубают и вывозят на лесопильный завод. Доски и другие изделия из сосны являются ценным продуктом лесной промышленности. После вырубки леса через несколько лет с помощью аммонала взрывают пни. Раскорчёванные и очищенные от земли пни высушивают на солнце – получается осмол, который зимой отвозят, также как и живицу, на завод в Вахтан Горьковской области. Это в 20 км от Петровского.

Приехали мы с М. Коряковцевым за несколько дней до занятий. Бывшего директора школы освободили от работы. В школе не произведено ремонта и не заготовлены дрова. Учителей было только трое. Это О. В. Езерская – учитель русского языка и литературы в 5–7 классах; Л. П. Сидорова – учительница младших классов и М. Д. Криницина – до этого преподавала математику в 5–7 классах, затем была переведена в младшие классы. Младшие классы размещались в двух зданиях в д. Петровское. С ними и стали заниматься Л. П. и М. Д.

5–7 классы размещались в дер. Шабалиха. Нас здесь было трое. М. Коряковцев – директор, он же стал преподавать историю и географию, мне, завучу, поручили математику, физику, химию и рисование (черчение). О. В. Езерская вела русский язык и литературу. В начале учебного года прислали молодого преподавателя, который вёл ботанику, зоологию и немецкий язык. С большими трудностями были закуплены в районном центре (п. Ленинское) и доставлены тетради и ограниченное количество учебников. С закупкой и доставкой было много сложностей. Школа состояла на местном бюджете сельского совета. Финансировали школу по мере поступления налогов с населения. Жители окрестных деревень жили бедно, и с/совет не мог выплачивать деньги для школы, в том числе по несколько месяцев не получали зарплату и учителя. Школа находилась от райцентра на расстоянии 35 км. Для доставки школьных принадлежностей приходилось упрашивать председателей колхозов о выделении лошади.

Летом мы приспособились ездить в район на велосипедах. Используя раннее утро и частично вечер, туда и обратно успевали съездить за один день.

Учителя младших классов жили при школе в одном из зданий, арендованных школой. О. В. Езерская с матерью и сестрой снимали помещение в Шабалихе. Мы с М. Коряковцевым жили также при школе в Шабалихе. В одном здании в Шабалихе, в двух больших помещениях были 5–6 классы, во втором здании –7 класс, канцелярия школы, комнаты уборщицы и наша с М. Коряковцевым.

На занятия 1 сентября в каждый из семи классов прибыло не более 2–5 учеников. Родители не пускали детей в школу, заставляя сидеть с детьми дома или помогать в уборке с полей и огородов. Пришлось на ходу проводить соответствующую работу, и только к 15 сентября была обеспечена явка всего списочного состава классов. Мне приходилось тяжелее всего с преподаванием по физике и химии. Не было никаких учебных пособий. С помощью учеников собственными силами делали кое-какие пособия. По химии провели разведку в аптеке и ветеринарной лечебнице. Сразу же, как только колхозники частично освободились от работы в полях, была проведена компания по заготовке и вывозке дров для школы. Трудности усугублялись тем, что это делалось практически безвозмездно, ради своих детей. Но зима показала, что обеспечить тепло в классах невозможно, т.к. требовались большие работы для утепления. Это было сделано позднее.

В Петровской НСШ я работал более 3-х лет, с 1 сентября 1935 г. по 26 октября 1939 г., до призыва в Красную Армию. Два года работали с М. Коряковцевым, а затем он уехал, и меня назначили директором школы. Работать было нелегко. Варились в собственном соку. От районного центра было далеко, и из РОНО ездили к нам очень редко. Не более 1 раза в 1-2 года. Педагогики, полученной в техникуме, явно не хватало. Пришлось учиться вместе с работой, хотя пособия приобрести было очень трудно. Я учился заочно в Кировском педагогическом институте на факультете математики. К моменту призыва в Красную Армию был переведён на 3-й курс.

В деревенской глуши времени для самостоятельных занятий было много, и я учился весьма прилежно. Достаточно сказать, что по аналитической геометрии мною были решены все задачи из задачника. Учёбу в Кировском пединституте я использовал для оборудования школьных классов. Во время зимней и летней сессий я отбирал учебные пособия в г. Кирове и по почте наложенным платежом высылал в школу. За три года были прилично оборудованы кабинеты физики, химии и биологии, а также библиотека. Фактически кабинетов не было, а всё оборудование хранилось в шкафах в учительской. Мы с М. Коряковцевым провели большую работу по утеплению классов.

Жители окрестных сёл в одно из воскресений по договоренности на своих лошадях были направлены на лесозавод (за 15 км) и привезли оттуда отходы – сосновые горбыли. За эту «помочь» нам с М. Коряковцевым досталось изрядно. Но надо было начать. В классах были подведены вторые полы, утеплены потолки, вторые двери и входные тамбуры. Обновили школьную мебель. Заказали новые парты.

Много приходилось уделять времени агитационно-пропагандистской работе, т.к. учителя на селе были самыми грамотными людьми. На школьных вечерах, кроме традиционных хора, сольных песен, декламаций и танцев, мы ставили пьесы, например, «Цыгане» по поэме А. С. Пушкина или чеховские водевили. Приобрести современные пьесы было также сложно. Так что учитель на селе – это ещё и актёр.

В пятый класс приходилось зачислять много учеников, до 55 человек из разных школ микрорайона. Подготовка их была очень разная. Значительная часть имела весьма слабую подготовку, и умственное развитие, по сравнению с современными городскими школьниками, было намного ниже. В 6 и 7 классах ученики были разными и по возрасту. Некоторым было по 16–17 лет.

Учителя у нас в школе долго не задерживались. Проработают год-два и уезжают. Корифеем была О. В. Езерская. Она приехала на год раньше нас с М. Коряковцевым и осталась после нас. Назначили к нам пионервожатым молодого человека. Он хорошо играл на гармони. Мы купили для школы гармонь. При своём гармонисте и вечера в школе стали веселее.

Был куплен довольно большой дом для размещения учителей и уборщицы. За счёт этого во втором здании в Шабалихе были оборудованы ещё 3 класса. В школе стало по два параллельных 5–7 класса, и количество учеников в классе было сокращено до 35–40.

Заботились мы и о стабильности учителей. Л. Б. Сидорова была привлечена для преподавания биологии и географии. По окончании лесохимического техникума была принята на работу учителем арифметики сестра О. В. Езерской, Маргарита Владимировна. Эти три женщины составили в Отечественную войну костяк учителей в 5–7 классах.

Высокая ответственность, трудолюбие и работа не за страх, а за совесть позволили обеспечивать хорошую подготовку учеников, хотя крепко сколоченного коллектива учителей не было. Наши выпускники, особенно те, которые проучились после 1935 г. в школе 2–3 года, пользовались популярностью в Ленинском, как в педтехникуме, так и в средней школе.

В Красной Армии

До 1939 г. учителя были освобождены от службы в Красной Армии. У меня в военном билете была запись: «Освобождён от службы в рядах Красной Армии на всё время пребывания в должности учителя». Но вот в 1939 г. чувствовалась предвоенная обстановка, и сессия Верховного Совета СССР приняла новый закон о прохождении службы в Красной Армии «Закон о всеобщей воинской обязанности», которым закреплялся кадровый принцип строительства Вооруженных Сил.

По этому закону меня в 23 с половиной года со дня рождения 26 октября призвали в Красную Армию. Из учителей в г. Котельнич был сформирован целый эшелон и отправлен на восток. Мы ехали в теплушках 10 дней через всю Сибирь до станции Борзя (это недалеко от границы с Манчжурией) Читинской области. Нас там обмундировали по-зимнему. Были сданы на отправку по месту призыва гражданские вещи. И вот мы на машинах через город Соловьёвск едем по территории МНР на Халхин-Гол, к месту недавних боев с японцами.

До этого я далее г. Москвы и г. Кирова не бывал. Жизнь моя проходила в основном в лесном крае, и я в лесу ориентировался так же хорошо, как дома. На меня огромное впечатление произвели Уральские горы, степи Сибири, Байкал, степи Монголии. Вначале я не мог привыкнуть к степи, сразу же терял ориентировку и удивлялся, как монголы могут без компаса передвигаться на сотни километров. Очень тосковал по лесу.

Не думал, что буду служить в армии, но так получилось, что мне пришлось прослужить в армии более 33 лет.

Наиболее сильное и запоминающееся впечатление произвела на меня служба в Монголии. Я был зачислен рядовым в батарею 76-мм полковых пушек образца 1927 г. в 127-й мотострелковый полк. Эти пушки транспортировались бронированными гусеничными тягачами «Комсомолец». Командный состав батареи, в том числе и младшие командиры, были опытные люди, умеющие работать с людьми, хотя и не имеющие высокого образования, принимавшие участие в боях на Халхин-Голе. Особо выделялся политрук батареи Лоповок. Он был по национальности крымский татарин, знал хорошо своё дело, умел подойти к любому из нас. В общем, политрук был душой батареи. Командиров не смущало, что прибывшее пополнение по грамотности выше их (все имели или среднее или незаконченное высшее образование). Это было умело использовано. Материальная часть была освоена очень быстро. С величайшей настойчивостью шло обучение огневой и тактической подготовке. Учили на опыте и традициях полка и батареи

Я был назначен руководителем группы политзанятий. В группе у меня были бойцы-узбеки (бывшие учителя). С ними было заниматься очень сложно. Очень часто ссылались они (порой без оснований) на плохое понимание по-русски. Выход был найден. Заместителем ко мне назначили башкира Шайхисламова Б. С., окончившего учительский институт и хорошо знавшего русский и узбекский языки.

Вначале нас воспитывали и обучали на опыте боёв с японцами на Халхин-Голе. Очень часто мы выезжали на занятия на место прошедших сражений. Затем с началом войны с Финляндией и назначением Наркомом обороны в мае 1940 г. маршала С. К. Тимошенко тактика занятий резко изменилась.

Мы жили в землянках. Их построили ещё до нашего приезда в батарею. Ночевали мы в землянках не более 2–3 ночей в неделю. Только приезжаем вечером, а утром, в ту же ночь или через ночь снова тревога. По тревоге выезжали и одну ночь, как правило, проводили в полевых условиях. В Монголии зима 1940 г. была суровая, но мы приспособились ночью отдыхать в поле, используя окопы на месте боёв с японцами. Занятия по огневой подготовке проходили, в основном, со стрельбами. У нас были трофейные японские карабины и много патронов к ним. На огневую подготовку японских патронов не жалели. В ствол пушки вставляли карабин и, наводя орудие с использованием панорамы, стреляли по движущейся мишени танка. Мишень таскал тягач. Отработали взаимозаменяемость всех номеров расчёта. Мой основной номер назывался «правильный».

Питание было хорошим. Много мяса, рыбы, различных круп. Не было картофеля и зелени. Когда в степи зазеленел дикий лук, недостаток в зелени мы удовлетворили за счёт него.

Зимой 1940 г. я ездил на комсомольскую конференцию в Улан-Батор. Мы должны были лететь до Улан-Батора на самолете ТБ-3, но долетели только до г. Чойболсана (тогда назывался Баян-Тюмень), а далее добирались на автомашинах. Приехали к концу конференции и попали на заключительную часть – выступление командующего армейской группировкой, комкора Г. К. Поукова. С началом финской кампании мне приходилось дежурить ночами для приёма политинформации по радиостанции. Иногда выступал и с политинформацией. Затем я исполнял обязанности заместителя политрука, во время его двухмесячного нахождения в отпуске.

В конце апреля 1940 г. степь была зелёная, мы собирались 1 мая на парад в дивизию, перешли на летнюю форму. В ночь на 1 мая я был в почётном карауле. Ночью начался сильный снегопад и продолжался весь день, причём с сильным ветром. Наряд с трудом откапывал входы в землянки, чтобы выпустить бойцов. Не только не было парада, но мы остались без завтрака и обеда. Зам. командира взвода ушёл на пищеблок и потерялся. Нашёлся он через несколько дней. Заблудился и вышел к штабу дивизии. Наши пушки так замело, что их откапывали несколько дней. Такого снегопада я не видел ни до этого, ни позднее. Летом 1940 г. в полк пришла разнарядка на учёбу в Ленинград на 2-х человек в ЛУИРЗА (Ленинградское училище инструментальной разведки зенитной артиллерии). Из батареи мы поехали вдвоём с товарищем. С выездом, видимо, была допущена задержка, мы приехали тогда, когда приём был закончен. Нам предложили Севастопольское училище зенитной артиллерии (СУЗА). Я дал согласие. Чувствовалось, что страна готовилась к войне. Когда мы ехали по Монголии, этого не ощущалось, но как только приехали в Соловьёвск, сразу почувствовали. Нам на дорогу дали суточные деньгами. Опытные люди в Монголии посоветовали взять с собой ящик галет. Галетами да брынзой мы питались весь путь до Ленинграда. Ничего другого купить было невозможно.

Экзамены в училище я сдал успешно. С 1 октября 1940 г. я стал курсантом – командиром отделения СУЗА со званием сержант. Большинство других курсантов пришли из спецшкол. У меня же был опыт службы в армии.

В СУЗА.
Начало Отечественной войны

Учёба в СУЗА для меня особых сложностей не представляла. Политическая и техническая подготовка по сравнению с другими курсантами у меня была выше. День у курсанта был уплотнён до отказа. Кроме 2-х вечерних часов, которые курсант использовал по своему плану, всё другое время было спланировано, и всё делалось по команде. Мне, как командиру отделения, надлежало помимо учёбы следить за распорядком дня. Командный и преподавательский состав в училище был подобран хорошо. Командиры знали своё дело, в том числе и в воспитательной работе.

Основными специальными предметами были теория стрельбы ЗА, матчасть и огневая подготовка. На вооружении ЗА тогда были 76-мм зенитная пушка и прибор управления ПУАЗО-2. Эта техника была несовершенной, и с началом Отечественной войны в войска поставлялись 85-мм зенитная пушка и ПУАЗО-3 со стереодальномером (стереовысотомером). В часы занятий по истории ВКП (б) я читал сочинения В. И. Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» и др. в соответствии с изучаемой главой. Историю ВКП (б) тогда изучали по учебнику «История Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Краткий курс», вышедшему в свет осенью 1938 г.

На тактические маршевые занятия мы выходили на базу училища, находящуюся на расстоянии 20 км от здания училища, а также в окрестности Севастополя, особенно в район Малахова кургана и Сапун-горы.

Н. А. Семиколенных. 1941 г.

В выходные дни разрешали выход в город. Это обставлялось торжественно, как праздник. Естественно, мы тщательно обследовали все достопримечательности Севастополя и, в первую очередь, панораму обороны Севастополя в 1853–56 гг. С приближением лета 1941 г. в Севастополе стали заметными меры по усилению бдительности. Чаще стали устраиваться затемнения города, ночные тревоги и т. д. В последнюю неделю перед войной город был полностью затемнён. В ночь на 22 июня нам объявили тревогу. Когда в 4 часа утра на город налетели самолеты, они были встречены массированным огнём ЗА. Картина была впечатляющей. По небу рыскали прожекторы. Но вот в луч попал самолёт. К нему тянутся пунктиры трассирующих пуль и снарядов, сверкают зарницы разрывов от огня ЗА среднего калибра. Поскольку средства ПВО были расположены на сопках вокруг города, то создавалось впечатление сходящегося около самолёта шатра из огня. Налёт был отбит. Зенитным огнём было сбито несколько самолётов. Поставленную задачу: заминировать выход из бухты и запереть в ней флот – враг не выполнил. Бухта осталась не заминированной, а кораблей в ней и не было, они были в открытом море.

В первый же день войны из курсантов была сформирована батарея 76-мм пушек и установлена на сопке недалеко от Малахова кургана. Меня определили командиром приборного отделения. В течение 2-х месяцев мы охраняли Севастополь и готовили расчёты из призванных солдат. Налётов на Севастополь в эти месяцы было мало. С началом войны нас стали по ускоренной программе готовить к выпуску.

8 августа 1941 г. нам зачитали приказ о выпуске. Меня на чтении приказа не было, дежурил на батарее. Постепенно начали разъезжаться в войска молодые лейтенанты. В августе училище было эвакуировано в г. Петровск Пензенской (Саратовской) области. Я был назначен командиром расчёта четырёх спаренных зенитных пулемётов. Наш расчёт дежурил на платформе ж. д. эшелона. Нам приходилось открывать огонь и по низко летящему самолёту. Из Петровска нас вскоре отправили по частям. Меня направили в г. Свердловск в 879-й запасный зенартполк на должность старшего адъютанта дивизиона. Там я работал в учебном подразделении преподавателем теории стрельбы ЗА. Здесь готовили младших лейтенантов запаса на должность командиров взводов и младших командиров на должность командиров орудий и приборных отделений.

Следует подчеркнуть, как продуманно использовались кадры в Красной Армии. Мой и других товарищей преподавательский опыт, хорошая теоретическая подготовка были использованы для подготовки кадров в действующую армию.

В декабре 1942 г. меня назначили пом. нач. штаба полка. Наш полк также занимался формированием расчётов батарей для стрелковых дивизий, формировавшихся на Урале. К нам присылали офицеров на должности командиров и зам. командиров батарей, остальной состав мы готовили сами. Сформированные подразделения отправлялись по назначению.

В марте 1942 г. наш полк был преобразован в действующий, и мы выехали в г. Москву на ПВО с южных подступов к столице. Зима 1941–1942 гг. была очень холодной, обмундированы и снабжены мы были по нормам запасных частей. Было не до жиру. Главное внимание было сосредоточено на действующей армии.

На ПВО г. Москвы

Наш полк прибыл эшелонами в г. Москву в марте 1942 г. Рядовой и сержантский состав прибыл полностью. Офицерский состав частично комплектовался по прибытии. Нам был отведён южный участок с осью расположения по Симферопольскому шоссе. В составе полка сформировали пять дивизионов, каждый из пяти – батарейного состава 85-мм пушек с ПУАЗО-3 и стереовысотомером. Я был назначен старшим адъютантом дивизиона. Оперативно была получена материальная часть и развёрнуты подразделения. Штаб дивизии вначале размещался в палатках, а затем был оборудован в землянках.

С 1 апреля мы уже несли боевое дежурство. В то время не проходило ни одной ночи, чтобы не было боевой тревоги. Работы было много. Днём оперативные и хозяйственные работы, ночью – тревоги. Немецкие самолёты тревожили очень часто.

Запомнился такой случай. В мае или июне 1942 г. после дневных хлопот ночью я лёг спать в палатке рядом с КП дивизиона. Дежурить на ночь остался мой помощник. Сквозь сон я услышал орудийные выстрелы. Оказывается, была объявлена тревога, мой помощник завалился спать, не предупредив дежурных телефонисток о месте нахождения. По тревоге из полка девушки передали команду на батареи, и был открыт огонь. Пришлось расстаться с этим помощником.

В большинстве случаев врага встречала на дальних подступах авиация ПВО и заставляла разворачиваться. Отдельные самолёты прорывались и в нашу зону. Ночью их встречали заградительным огнём. Оповещение было организовано хорошо. Дивизион имел связь, помимо штаба полка, НП и батарей, со службой ВНОС и соседним авиационным соединением.

НП (у дивизиона их было два) были выдвинуты вперёд на уровень постов ВНОС и прожекторных частей. К лету 1943 г. полк был реорганизован в дивизию, а дивизионы – в полки. Меня назначили начальником штаба полка. В этой должности я был до конца войны.

Помимо ПВО столицы, на наше соединение была возложена противотанковая оборона этого направления на случай прорыва танков противника. К осени 1942 г. у нас была закончена некоторая перестановка личного состава, начатая ещё весной. Там, где можно, мужчины-рядовые были заменены девушками. Это телефонисты, радисты, разведчики, прибористы, дальномерщики, повара, санинструкторы. В хозяйственные службы были присланы мужчины старшего возраста. Номерами орудийных расчётов были оставлены молодые ребята, способные вести огонь, как по самолётам, так и по танкам. Офицеры были разных национальностей: русские, украинцы, грузины, армяне, евреи. Все орудийные и приборные техники были армяне – призывались из Ереванского госуниверситета.

В июне 1944 г. я был принят в ряды КПСС. Мысль о вступлении в партию у меня была давно, но не получалось. Во время работы в школе не было сильной парторганизации, и получить рекомендации было не у кого. Затем переезды по службе, и годичного срока на одном месте не было. Только к весне 1943 г., когда минул год пребывания в полку, мне были даны рекомендации для вступления кандидатом в члены КПСС.

С лета 1943 г. из полка были выделены три батареи для выезда в г. Москву на салюты. Наиболее часто ездила одна батарея, когда салют проводился из 124 орудий. Обеспечение выезда на салюты было задачей более трудной, особенно в зимние месяцы, чем поддержание высокой постоянной боевой готовности.

В 1944 г. на вооружение полка поступила станция орудийной наводки (СОН-2), а позже и станция кругового обзора. Для обслуживания их была сформирована новая батарея. С применением СОН точность целеуказания значительно повысилась.

С приходом в полк девушек добавилось много новых забот об их благоустройстве, о воинской дисциплине и о высокой боевой готовности.

На ПВО г. Москвы мы находились до конца войны. 9 мая 1945 г. на салют Победы были выделены все батареи полка (и дивизии). Мне, как начальнику штаба, пришлось оставаться на КП полка.

Нач. штаба дивизии п/п Балахонцев (ныне покойный) требовал частой явки в штаб дивизии. Он располагался в 20 км от штаба полка. Средством моего передвижения в штаб дивизии был велосипед, который находился на батарее. В 1944 г. на одну из наших батарей аварийно сел самолёт. По получении доклада я сразу же выехал на велосипеде на место происшествия. Оказалось, что экипаж самолета типа <…> потерял ориентировку, залетел в зону средств ПВО и был подбит. Горящим, он аварийно сел на батарею. Стрелок-радист погиб, лётчик был ранен, его удалось вытащить из кабины и спасти. Пришлось принимать высокую комиссию по разбору этого происшествия.

Я с высокой признательностью вспоминаю офицерский состав полка: зам. командира Чернышова, помначштаба Ященко, командиров батарей: Петрова, Ионова, Лапко, Рыжикова, Якубовского; командиров взводов: Талахадзе, Серебреникова, Педям, Мусиенко, Селезнёва, Гапеченко, Косяненко, Анбросова, Безверхого, Токарева, Борхина, Биткова, Довыдяну; техников: Терморкосяна, Рабина, Воронцова. Командиры батарей были кадровыми офицерами, а командиры взводов и техники были призваны из ВУЗов.

Не повезло мне с командиром полка. Им был З. М. Придикман, еврей по национальности. К нему собралась многочисленная семья, и он меньше занимался делами полка, а больше различными махинациями для своего благополучия. Использовал в своих целях транспорт и личный состав полка. Время было суровое, шла война. Наш народ отдавал всё во имя победы. Осенью 1944 г., когда он совсем распоясался, я не выдержал и высказал ему своё отношение. На второй день, по докладу его командиру дивизии, мы были вызваны в штаб дивизии. Меня перевели на такую же должность в другой полк дивизии. А через некоторое время З. М. Придикман окончательно проворовался. Он выделял грузовую машину полка в распоряжение директора соседней фабрики для перевозки грузов. Что-то они не поделили, и Придикман приказал задержать машину с грузом шерсти. За это он был снят с должности и переведён для прохождения службы в г. Баку. И там он проворовался и был уволен из рядов Советской Армии.

Вскоре после салюта Победы началась реорганизация дивизии в отдельный полк. Меня назначили пом. нач. штаба полка. Т. к. нач. штаба не было, то мне пришлось исполнять его обязанности. Вся работа по демобилизации большей части личного состава дивизии выпала на меня. Полк был передислоцирован на северо-восток Подмосковья. Жил я в Москве. Ездить на работу было далеко, на многих видах транспорта, дорога занимала 2 часа. Зимой 1946 г. я сильно заболел. Валялся более двух недель. Я почувствовал отвращение к курению. С тех пор не курю. Курить начал с 8 лет, а официально – с 14 лет.

Об учёбе, связанной с техникой, я мечтал давно, ещё когда собирался поступать в ЛУИРЗА. Учёба на командном факультете меня не прельщала, т. к. по складу я не строевик, и к тому же с очень слабым голосом (с одной голосовой связкой). Ещё в 1945 г. я просил отпустить меня на учёбу в академию. По разнарядке было одно место, и отпустили другого офицера, хотя он в академию не поступил, не сумел получить проходного балла.

Н. А. Семиколенных. 1951 г.

В 1946 г. мне разрешили поступать в Арт. Академию им. Дзержинского. С июня 1946 г. я был на подготовительных курсах, а затем успешно сдал экзамены на командный факультет зенитной артиллерии. В день сдачи последнего экзамена я подал заявление о переводе меня на вновь организованный инженерный факультет реактивного вооружения. Меня перевели. В этом переводе, видимо, сыграл определённую роль нач. учебной части факультета полковник Ельманович, который знал меня по СУЗА. Там он преподавал военно-химическое дело. Итак, на 30-м году жизни я использовал последний шанс и поступил в Академию.

Учёба в Академии

К моменту моего появления в Академии она жила под впечатлением недавно отмеченного 125-летия со дня основания. В Суворовском зале ещё не была демонтирована выставка, посвящённая этой дате. На выставке было уделено много внимания выпускникам Академии – участникам и героям Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. Факультет реактивного вооружения функционировал первый год. На первый курс были приняты, в основном, участники ВОВ. Многие – 1929 года рождения, т.е. в возрасте чуть более 20 лет. На курсе я был по возрасту самый старший, мне шёл 30-й год. Состав был подобран очень сильный, и почти все окончили Академию. На первом курсе перешёл на командный факультет КАГ, который сыграл значительную роль в становлении и развитии средств ракетной и космической техники.

Учёба была напряжённой. Кроме инженерных дисциплин, в программу обучения входили общенаучные дисциплины, вопросы воинской подготовки. Много внимания уделялось политическому воспитанию. Подчас вопросы теоретической подготовки превалировали над практическими занятиями. Преподавательский состав был, как правило, высоко эрудированный. Экзамены я сдавал, в основном, на «отлично» и «хорошо». Чем серьёзнее и труднее предмет, тем с большим желанием я его осваивал. Хочется отметить таких корифеев, как Слезкин (теоретическая механика), Безухов (сопротивление материалов), Ляпунов (математический анализ) и др.

Не обошлось и без срывов. Пришлось пересдавать аналитическую геометрию на плоскости (преподаватель Пентковский) и теорию вероятности (преподаватель <нрзб>). У меня сложилось мнение, что чем менее квалифицированный преподаватель, тем у него больше апломба. Тот, кто на это не обращает особого внимания, тот становится жертвой таких преподавателей.

Нагрузка физическая и умственная была очень большой, особенно для меня, т. к. я был старше всех. Приходилось экономить силы. Во время учёбы в Академии я почти не играл в шахматы, значительно меньше читал художественной литературы. В Академии мне пришлось изучать французский язык. Подготовку по языку дали довольно хорошую. Я бегло читал выписываемую газету-журнал «Новое время» на французском языке. Жаль, что после Академии я перестал уделять внимание французскому языку и практически забыл его. К экзаменам мы готовились вдвоём с Володей Галочкиным. К летней сессии – на даче в Бутово, которую снимала наша семья.

Из Академии наш курс выпустили досрочно, на полгода ранее планировавшегося срока. Не пришлось защищать диплом, хотя темы дипломных проектов были выданы. Мы сдавали Государственный экзамен. Дипломы нам выдали 31 декабря 1951 г. с присвоением специальности – артиллерийский инженер-механик по приборам. Начальником факультета у нас был генерал-лейтенант Кулешов, впоследствии маршал артиллерии, начальник ГРАУ. Многие из нашего выпуска были направлены в военные представительства и в военные училища, в том числе высшие. Меня направили помощником военного представителя на завод, который осваивал аппаратуру системы управления для ракет.

В военном представительстве

Завод находился южнее Москвы, в городе, ещё не отстроенном после немецкой оккупации. Восстанавливался и завод. Больше было развалин, чем восстановленных корпусов. Для завода продукция была новой. Для быстрейшего освоения на завод были командированы представители от разработчика и от военной приёмки. Нас, выпускников Академии, прибыло 5 человек: Б. Г. Арбеков, Ю. И. Таннер, А. И. Борисюк, А. В. Капитонов и я. Опыта работы в промышленности ни у кого из нас не было. Энергии и желания работать было предостаточно. Руководителем ВП был назначен И. М. Журавлёв, имевший опыт работы, но не знавший принимаемой продукции. Прикомандированными военпредами были А. А. Большой, Бурд, Фактор, Юлиус; впоследствии они были переведены на этот и другие заводы в указанном городе. Через полгода на завод прибыли ещё 3 выпускника Академии, но с других факультетов: А. Ф. Соболев, Н. И. Попов, В. И. Кочергов. К 1 сентября А. И. Борисюк и Ю. И. Таннер были переведены в военное училище. Через некоторое время уехал в другой город и Б. Г. Арбеков. Предложили и мне должность начальника лаборатории в училище, но я отказался: не чувствовал призвания к такой работе (такое предложение было мне и при выпуске из Академии). В ноябре 1952 г. меня назначили военпредом. Получалось оригинально: имея воинское звание – лейтенант, я работал нач. штаба полка на должности подполковника. А по окончании Академии в звании – инженер-майор (с выслугой майором более 2-х лет) был назначен на должность с штатной категорией – инженер-капитан. С назначением на должность военпреда должность и военное звание стали соответствовать.

Освоение продукции происходило очень трудно. Сказывалась неотработанность конструкции, технической и технологической документации. Требования ВП встречались болезненно. Было несколько случаев вызова из Москвы представителей разработчика, министерства и заказывающего военного управления для разбора случаев забраковки или отказа в приёме продукции.

В ходе разбирательств я познакомился с начальником управления, генералом Н. Н. Кузнецовым и начальником отдела, майором З. А. Мирзояном. Впоследствии (с мая 1953 г.) мне длительное время пришлось работать в управлении под их началом.

С большими затруднениями была принята первая партия аппаратуры и отправлена на головной завод. При проверках на головном заводе также выявилось много недостатков, неувязок в технической и эксплуатационной документации, отказы в работе приборов. Пришлось много раз выезжать на головной завод для срочного решения возникающих вопросов.

Не приходится удивляться этим недоработкам. Это были первые шаги в создании баллистических ракет тактического назначения. Не было опыта у разработчиков, а тем более на серийных заводах. Люди осваивали серийное производство, отрабатывали технологию изготовления, настройки, сдачи, проведения испытаний на всех этапах. Цикл работ завершался контрольным отстрелом от партии ракет. При испытании в войсковой части обнаружилась неустойчивая работа усилителя-преобразователя (УП), который я вёл и принимал. Мною было выдано отрицательное заключение по УП, которое утвердил руководитель ВП. По этому заключению было принято решение о доработке УП. Ползунковые потенциометры с обмоткой на основе медного сплава (типа константан) заменялись секционными сопротивлениями с подпайкой при настройке к определённой секции, а там, где требуется плавная регулировка при эксплуатации – на потенциометры типа ВС. Об этой работе я напишу позднее более подробно. Жили мы поблизости от завода, вначале снимали комнату, а потом была выделена от завода квартира. Близость её от предприятия позволяла приходить на завод в любое время суток, особенно при типовых (периодических) испытаниях аппаратуры.

Работа на заводе в военном представительстве для меня была первым уроком и экзаменом. За год с небольшим работы на заводе вместе с освоением серийного производства мною была пройдена хорошая школа. Это мне очень пригодилось в дальнейшей работе. Основное правило военпреда – работать строго по технодокументации – было усвоено прочно.

За это время были установлены знакомство и деловые контакты с широким кругом лиц на приборном и головном заводах, как в военных представительствах, так и на предприятиях. Со многими из этих товарищей пришлось взаимодействовать в последующие годы. Одни были моими подчинёнными, другие работали параллельно, третьи выдвинулись на высокие должности в промышленности.

В мае 1953 г. меня перевели в Москву, в аппарат центрального управления, где я проработал до увольнения из рядов СА в январе 1973 г. Все эти годы я занимался серийными заказами военной техники, её поставками и проведением контрольных отстрелов.