Версия для слабовидящихНаперекор простодырам
М. А. Коковихин
Мне посчастливилось знать Валентина Дмитриевича Сергеева более тридцати лет, начиная со времен учёбы в Кировском пединституте, где он преподавал отечественную историю. Вначале его увлечённость революционерами-народниками XIX века казалась мне и моим друзьям странноватой: молодые фрондёры 1970-х, к коим принадлежал и я, не любили этих предшественников большевиков (как и самих большевиков). Но Сергеев сумел убедить студентов, что многие из народников (например, Николай Чарушин, редактор первой вятской частной газеты) являлись людьми чести и совести, истинными нонконформистами, не прогнувшимися потом при постоянных колебаниях иезуитской линии ВКП (б), за что и поплатились карьерой и жизнью.
Таким кристальным нонконформистом был и Валентин Дмитриевич. О его непримиримой позиции по отношению к коммунистическому режиму – и к сталинским репрессиям, и к брежневскому закручиванию гаек – я узнал при неформальном общении с ним в литературном кружке на квартире вятского поэта Васи Зыкина, куда заходил и молодой филолог Слава Поздеев, будущий директор Герценки (это было в 1973–1974 гг.). Там Сергеев познакомил меня с полузапретной тогда литературой хрущёвской «оттепели», с восхищением зачитывая вслух особо смачные цитаты – например, из «Одного дня Ивана Денисовича» Солженицына в затрёпанном номере «Роман-газеты» или из «Затоваренной бочкотары» Аксёнова в старенькой «Юности».
С тех пор только с его ироничной интонацией звучит для меня аксёновское: «Старик Моченкин дед Иван битый час собачился с сыном и невесткой – опять обидела его несознательная молодёжь: не протопила баньку, не принесла кваску, как бывало прежде, когда старик Моченкин ещё крутил педали инспектором по колорадскому жуку... В своё время он писал жалобы: на школьников-хулиганов в пионерскую организацию, на сына в его монтажное (по коровникам) управление, на невестку в журнал «Крестьянка», – но жалобам ходу не дала бюрократия, которая на подкупе у семьи».
По духу своему Сергеев и сам – из шестидесятников: не смог он смириться с кировской «бюрократией, которая на подкупе», и в самый пик брежневского «застолья» (1980) отправился в добровольную ссылку на Камчатку – жить на воле и преподавать то, что хочет. Но в разгар ельцинской демократии вернулся на родину, и тут его талант сверхкомпетентного и честного специалиста по истории Вятского края был востребован на все сто. Потоком хлынули его статьи, книги, телесценарии. Интереснейший рассказчик и мощная личность, он, как мало кто на Вятке, умел удерживать внимание зрителя в телекадре.
Я сотрудничал с ним при издании культурологического журнала «Бинокль» в начале 2000-х (№ 12, 13, 14, 16). У нас впервые публиковались сатирические стихи Сергеева о «кировском народе», об убийстве Мироныча, о пире во время чумы в городе, напоминающем щедринский Глупов. Демократические убеждения позволили историку увидеть реальность в её истинном, мрачновато-саркастическом свете, в духе Салтыкова-Щедрина.
Вот аналитически точная характеристика вятчан: «Он с виду вроде бы не хватский, Хоть многим фору даст вперед, Родной мне с детства, прежде вятский, А ныне кировский народ. Отчасти он из простодыров: Отнюдь ему не режет слух Кирзовая кликуха Киров, Развесистая, как лопух. И работящий он, и спорый, И не сказать, чтобы бескрыл, А всё как тот мужик, который Двух генералов прокормил». Или в другом стихотворении, из сборника «Ямбы и дифирамбы», изданном Кировским филиалом МГЭИ в 2006 году: «Иезуитски октябрьская замять Отшибла вам напрочь истории память, И вам лишь осталось гордиться угрюмо Кликухою мальчика из Уржума».
На века запечатлел Сергеев портрет современного города Кирова: «С атеистической порухой Утратив напрочь прежний вид, Со ржавой кировской кликухой Он на семи холмах стоит. И простоват он и преловок. Каков ни есть, а он таков – Конгломератом из хрущевок И воровских особняков... И именами кровопивцев Здесь улицы наречены», «И пугалом, каких уж мало, Исполнен величавых дум, Куратор Беломорканала Торчит у магазина ЦУМ».
Версию об убийстве Кирова Сталиным историк отверг как мифическую и иронически срифмовал свою, основанную на фактах и показаниях современников: «Ах, Лёня, Лёня Николаев, Зачем Мироныча пришил?.. Мироныч мастер был налево Гулять от преданной жены... И на жену твою, латышку, Он положил несытый глаз... Но ты в сердцах вскричал: «Довольно Терпеть партийный произвол!», Пробрался с револьвером в Смольный, Злодейский выстрел произвел... Рыдает пролетарский Питер, Рыдает Беломорканал, Рыдает лапотная Вятка, не в силах слезы удержать, И срочно просит для порядка Себя переименовать».
Последний пикет Сергеева: за нашу и вашу Вятку! 13 июля 2006 г.
Фотография Елены Беляевой.
В переименованном городе сегодня творится чёрт-те что: «Пышут зла протуберанцы. В вихре дьявольской игры В инфернально-жутком танце Торгаши, образованцы, Депутаты и воры... Из накрывшихся обкомов Заползли под триколор. И собранье насекомых, Обаятельно знакомых, Процветает до сих пор»; «Нет места мнениям другим. Накормят всех от пуза. На всех углах грохочет гимн Советского Союза... Краснеет жирный бюрократ На сверхдоходном месте. Он чем угодно ведать рад Хоть сотню лет, хоть двести».
Сергеев не считал себя поэтом, называя свои стихи «опусами», «экзерцициями», «версификаторством». Но эти опусы очень точно ухватили ту самую «особинку вятской глубинки», которую долго и упорно нащупывают культурологи. На фоне многих местных виршеплётов, фигура стихотворца-сатирика Сергеева, по моему мнению, возвышается на порядок. Однако при почти полном отсутствии у нас литературной критики поэтическое творчество историка не получило пока заслуженной оценки. Надеюсь, это ещё впереди.
В последний раз я встретил Сергеева 13 июля 2006 г. на пикете за возвращение городу Кирову имени Вятка (у филармонии). Среди организаторов были и его студенты. Историк, давно уже болевший сердцем, вступил в яростный спор с «простодырами», одна из которых уверяла, что названа Кирой в честь дорогого Мироныча и ни за что не даст переименовать Киров. «Заклюют ведь Вас, Валентин Дмитриевич!» – сказал я ему...
Сегодня, когда наверху воцарились люди, по библейскому выражению, «с двоящимися мыслями, нетвёрдые во всех путях своих», с единственным принципом «сделаю что угодно за деньги», смутные, как машинописный оттиск после закладки в десять листов копирки, яркая, предельно отчётливая и глубоко порядочная личность Валентина Сергеева навсегда останется недосягаемым ориентиром для нас.
