Главная > Выпуск №10 > Часть третья

Часть третья

Четыре года в Казанской академии

Я с малых лет уважал сан священника. Но в то же время у меня очень рано явилась мысль – как бы избежать необходимости поступать в священники тотчас после окончания курса семинарского. Сначала я думал сделаться учителем духовного училища, а потом решил ехать в академию даже на свой счёт, если не пошлют на казённый. Во-первых, мне слишком тяжёлым представлялось совершенно зависимое положение сельского священника от всякой духовной и светской власти. Я сам лично не видел, а только часто слышал, как обращался с сельскими священниками архиерей. Но мне часто приводилось видеть, как относился к нему благочинный, который в своих районах играл роль архиерея. Сколько страху и хлопот в селе производило одно ожидание его приезда, сколько нужно было употреблять поклонов, унижений, подарков, чтобы приобрести благосклонность или избежать гнева этого начальника? Я знал, какое сильное влияние нравственное может иметь священник на прихожан своих и сколько может сделать им добра, особенно в наших местах, где почти совсем не было помещиков, совершенно уничтожавших как своей властью, так и своей жизнью всякое значение приходского священника; но вместо помещиков в 40-е годы было Окружное управление7. Известно, какую бурную память оставило по себе это Окружное управление. Говорят, когда император Николай Павлович спросил Меньшикова, какое бы средство употребить для того, чтобы усмирить горцев на Кавказе, Меньшиков отвечал: «Всего лучше будет, конечно, завести Окружное управление, тогда у них не только пики и винтовки не будет, но и хлебного ножа». Действительно, Окружное управление, заведённое для того, чтобы наблюдать за крестьянским хозяйством и заботиться об улучшении быта и благосостояния крестьян, вместо этого совершенно разоряло крестьян. Однажды приходят к батюшке два мужика из одной деревни и говорят: «Батюшка, защити: писарь хочет заковать нас в кандалы, если мы не дадим ему по пяти рублей за то, что мы будто плохо смотрим за своим хозяйством. Вот, видишь, его курицы часто ночуют на моём дворе; ты, говорит, зачем чужих куриц запираешь? – А ты зачем плохо смотришь за своими курицами! – Оба, значит виноваты».

Все места – станового, головы и писаря – в Окружном управлении были по откупу. Чтобы выбрать заплаченные за эти места деньги, чиновники брали с крестьян взятки, привязываясь ко всякому случаю. Писарь Бельского правления Семён Поршнев, переходя на другое место службы, оставляет своему преемнику такую характерную записку: «Бельская волость – хорошая волость, я просеял её сквозь сито. Ты можешь просеять ещё сквозь решето».

Но особенно привязывалось окружное начальство к крестьянам в так называемых смертных случаях, когда умирал в деревне кто-нибудь скоропостижно, без исповеди и причастия. Тогда наедет суд и производит следствие до тех пор, пока не разорит всей деревни. Жалея крестьян, батюшка часто не доносил о смертных случаях, а заручившись показанием крестьян всей деревни, что в известном случае нет ничего злоумышленного или сомнительного, хоронил умершего прямо сам, без разрешения окружного начальства. Окружное начальство страшно злилось на батюшку и говорило: «Ох, этот поп Яков, попадётся же он когда-нибудь в наши руки, мы разорим его до последней ниточки за то, что он суётся не в своё дело и нам мешает». И вот, воспользовавшись одним случаем, когда батюшка, не донося начальству, похоронил скоропостижно умершего, окружное начальство нарядило следствие. Целый месяц пытали крестьян, добиваясь от них нужных для осуждения батюшки показаний. Но таких показаний не оказывалось, тогда вырыли труп умершего и анатомировали его, но и после этого ничего не оказалось, что могло бы свидетельствовать о насильственной смерти. Батюшка, разумеется, был уверен, что ничего не было насильственного или даже сомнительного, но в то же время знал, что власти намеренно могли извратить всё дело и оклеветать его, и он целый месяц во всё время, как производилось следствие, испытывал постоянное беспокойство и мучения.

В 40-х годах во многих селах были открыты крестьянские училища и поставлены были под заведывание Окружного управления, но эти училища содержались чрезвычайно дурно. Училищные дома – старые развалившиеся лачужки – отоплялись плохо, учебные пособия и письменные принадлежности доставлялись неисправно, жалованье учителям платили часто только в половину против положенного. Учителем в Бельском училище был батюшка. Приезжает к нему волостной голова с жалованием за полгода (50 руб.), развернув перед ним приходо-расходную книгу и положив на неё деньги, просит батюшку расписаться в получении их. Пересчитав положенные деньги, батюшка пишет: «25 руб. получил». «Что Вы, батюшка, делаете? Ведь в книге написано 50 рублей». – «Но Вы мне дали только 25 рублей, я так и пишу». – «Батюшка, ведь мне только 25 руб. и дали, а другие 25 остались у начальства. Где же мне взять их? Своих у меня денег нет. Вам хоть половину платят. А другим учителям иногда и ничего не дадут, а всё-таки заставляют расписаться».

Зато этих других представляли к наградам: скуфьям, камилавкам и орденам за отличное прохождение учительской должности, а батюшку за то, что он не хотел расписываться в неполученных деньгах, никогда ни к какой награде не представляли, он занимался в училище самым усердным образом и часто на свой счёт покупал письменные принадлежности, когда их не высылало окружное начальство. Начальство это вообще не любило батюшку за то, что он всегда во всех важных случаях давал советы крестьянам и всегда защищал их от несправедливых притязаний или притеснений станового, пристава, головы, писаря и других. Я всё это видел и слышал постоянно, всё это меня возмущало до глубины души. Во-вторых, меня сильно заставляло задумываться необеспеченное положение духовенства в содержании, вследствие чего священники нищенски должны были выпрашивать себе кусок хлеба под окнами у своих крестьян. Такое положение унижало священника и ставило его в совершенную зависимость от прихожан, так что он не может держать себя свободно и теряет всякое влияние над ними. В-третьих, наконец, меня заботило моё слабое здоровье, при котором я не надеялся хорошо исполнять все священнические обязанности.

2006 № 10.jpg

Профессор Казанской духовной академии  по кафедре русской словесности И. Я. Порфирьев

Мне не по силам представлялось хождение по неделе с крестом по приходу зимой, во время Рождества, иногда в сильные морозы и весной, на Пасху, во время разлива реки и половодья, когда несколько раз можно было выкупаться и получить горячку, лихорадку, ревматизм и прочее. Меня пугало также исправление треб по приходу. Я часто видел, как зимой, иногда в полночь, приезжали за батюшкой из деревни вёрст за 10 или 15 от села, с требою исповедать и приобщить умирающего, и он должен был ехать, но едва он успевал отдыхать, как к воротам дома подъезжал иногда другой крестьянин из другой деревни с таким же требованием. Всё это постоянно заставляло меня думать о том, чтобы по окончании семинарского курса как-нибудь поступить в Казанскую академию, если не в числе казённокоштных воспитанников, то волонтёром за свой счёт8.